Живи, солдат

* * *

Наш госпиталь — пока единственная воинская часть в Столбцах. Это вызывало беспокойство. Замполит Каршин был очень озабочен. Посторонний, быть может, и не заметил бы ничего, но мы, знавшие Каршина, видели: замполит все время настороже. Движения и речь его были замедленными, осмотрительными. Прикладывая к губам собранный кулак, он часто покашливал от возвратившейся к нему одышки.

Все знали, что вокруг города бродят недобитые гитлеровцы. Они завязывают короткие перестрелки. Нападают на села, обозы. Никто не может помешать им ворваться в незащищенный городок.

Каршин все это учитывал и готовил людей к возможным неожиданностям. Раздали трофейное (взятое в пути от пленных) оружие. Расставляли посты. Приобщали к охране госпиталя легкораненых, проводили учебные тревоги. Проверяли явку солдат на места по сигналу.

На рассвете — мы еще не покинули операционную — вдруг послышались крики часовых и выстрелы.

Савская убирала инструменты. Ей помогали Люба Фокина и Эмилия Кравченко. Сережа Гусев подбирал с пола отработанные салфетки и бинты. Бородин сбрасывал с себя стерильный халат.

В ту же минуту ворвалась в операционную женщина-партизанка и крикнула:

— Немцы!..

Все выскочили в коридор. Мимо пробежал Каршин. За ним последовало несколько раненых в разболтавшихся повязках. В руках — автоматы.

Кто-то из санитаров захлопнул входную дверь и набросил крючок. Сюда же с грохотом пододвигали большой бельевой шкаф. Потом на него нагромоздили табуретки, скамейки и столы.

— К окнам! По двое на каждое! — скомандовал охране и вооруженным раненым Каршин.

Последней операционную покинула Люба Фокина. Она судорожно прижимала сжатые кулачки к груди. На нее налетел в коридоре какой-то раненый, сбил с ног и сам упал. Винтовку он выпустил из рук. Люба высвободилась и встала. Но раненый не вставал. Она взяла его руку, чтобы помочь, и содрогнулась: рука была слишком тяжелой и устрашающе покорной.

Захватив винтовку раненого, она почему-то вернулась в операционную.

Сережа стоял рядом со мной. Он был бледен, и глаза у него блестели. От его прежней лихости, как мне показалось, не осталось и следа. Вдруг он сорвал с себя халат и пустился бежать по коридору. Я сразу же потерял его из виду — он смешался в толпе раненых.

Пули впивались в стены, наполняли помещение резким свистом. От взрывов гранат дребезжали стекла в окнах.

Одна за другой разорвались гранаты в крайней палате. Оттуда послышались крики и шум возни. Мы кинулись в конец коридора: Каршин, несколько санитаров и я.

Каршин первым вскочил в палату и выстрелил в гитлеровца, душившего на полу санитара.

Два других фашиста, карабкавшихся на подоконники, скрылись за окном. И как раз в этот момент мы услышали голос Нины Савской:

— Помогите!

Она только что покинула операционную. В спешке Каршин никого не послал туда.

— Помогите!.. Скорее! Там Люба, — показывала Савская на операционную, из которой гитлеровцы уже поливали свинцом больничный коридор.

Впереди нас, пригибаясь, перебежала партизанка. На плечах своих она несла раненого мужа. Скрылись они в дверях, ведущих на площадку, откуда можно было либо спуститься в подвал, либо подняться на чердак.

Я заглянул в эти двери и увидел там Сережу. Он стоял на последних ступеньках железной лестницы, ведущей на чердак. Сквозь отверстие в потолке проглядывали ребра стропил.

— Исполняю вверх! — прокричал Сережа и исчез в проеме потолка.

«Трус», — подумал я.

Следующая комната — рентгеновская лаборатория. В ней было темно. Так как двери в подвал оказались запертыми, партизанка втащила раненого в лабораторию.

Партизан бредил:

— Верните мне мою пилотку.

Кто-то коснулся меня дрожащей рукой. Не различая лица в темноте, я спросил:

— Кто здесь?

— Это я... Квасов... — послышался торопливый ответ. — Куда бежать? Пришел наш конец...

— Да не причитайте, ради бога, — оттолкнул я Квасова.

— Мы погибли, мы погибли! — продолжал стонать Квасов. — Мы погибли...

Тем временем Каршин и двое санитаров сделали новую перебежку и тоже ввалились в лабораторию.

Я прильнул к щели между створками дверей. То же самое сделал Каршин. В это время на спины немцев, точно кошки, прыгнули раненые. Первым бросился лейтенант Глебов.

Каршин выбежал из лаборатории с криком: «За мной! Бей гадов!..»

Квасов подталкивал в спины санитаров: «Бейте гадов! Бейте гадов!»

Замполит сбил с ног гитлеровца, которого оседлал Глебов. Другого прикончили санитары.

Вслед за этим мы вбежали в операционную.

Навалившись на подоконник, туда влезал гитлеровец. Люба, орудуя винтовкой, как палкой, ударила его по голове. Немец откинулся назад и медленно опустился за окно. Слышно было, как тяжело шлепнулось на землю его тело.

Одна за другой разорвались на дворе несколько гранат.

Прозвучала пронзительная, рвущая ухо немецкая команда: «Отходить!» Подчиняясь команде, немцы стали быстро покидать территорию госпиталя.

Мы бросились к окнам.

— Наши! Наши! — прокричал кто-то в коридоре.

Нужно было ожидать, что наши появятся со стороны, противоположной отходу немцев. Но там никого не было. Что же произошло? Почему отошли немцы? Кто закидал их гранатами?

За спиной Каршина угрожающе потрясал проволочной шиной Квасов.

— Разбежались! Ага! Задали мы им перцу!..

На выходе мы встретились с Сережей Гусевым. Он сбегал по лестнице с чердака. Вид у него был довольно комичный: лицо перепачкано сажей, опутано паутиной. В волосах шевелился большой серый паук.

— Полюбуйтесь, — воскликнул я. — Альпи-нист! «Исполняю вверх»!

Каршин удивленно повел бровью. Я добавил:

— Прятался на чердаке. Кто бы мог подумать.

— И не иначе как в дымоходной трубе отсиживался, — съязвил Каршин.

Сережа вытер рукавом лицо и скорчил гримасу.

— Это я-то отсиживался? Что ж, по-вашему, я трус?

— Конечно, трус, — вмешался Квасов.

— А кто с чердака немцев гранатами закидал? Видели, как они пятками чесали?.. Даже раненых своих бросили. Слышите, стонут?

Мы с Каршиным восхищенно переглянулись.

— Спасибо!

И замполит обнял Сережу.