Ханет

Глава 20. Феи и сказки

Они спустились к поляне по едва заметной крутой тропинке. Остановившись между деревьями, Тилшарг достала из кармана куртки два свертка и протянул один из них Нейтану.

— Возьми, это угощение для фей. А теперь подождем. Они должны увидеть нас и пригласить.

Нейтан кивнул, не сводя глаз с мелькающих в воздухе крохотных созданий. Вот феи заметили гостей и замерли. Музыка смолкла, в воздухе повисла тишина.

Теперь, когда двигались только светящиеся крылышки, удерживая фей на одном месте, Нейтан смог, наконец, разглядеть их и понял, что уже видел прежде подобных существ. В Табирнии их называли эльфами, и держали парами в клетках, словно экзотических певчих птичек. Стоила пара эльфов очень больших денег, поэтому позволить себе таких домашних «питомцев» могли только богатые люди. К счастью, у Нейтана хватило выдержки, чтобы промолчать. Рассказывать сейчас об этом, явно было совершенно не к месту и не ко времени: к ним уже подлетала процессия, состоящая из пяти эльфов. Все они были одеты в наряды из осенних листьев, у одного на голове красовался маленький, золотой ободок-корона.

Тилшарг жестом показала на себя, на Нейтана и поклонилась. Король эльфов поколебался мгновение, разглядывая гостей пытливыми, непропорционально большими раскосыми глазами, а потом показал на себя, на поляну за своей спиной и поклонился в ответ. Остальные повторили его жест и поклон. И тут же, по всей поляне, разлетелся серебристый смех, словно эльфы только и ждали, когда на их праздник пожалуют гости.

— Удивительно… — прошептал Нейтан. А ведь люди и не подозревали, как прекрасны могут быть эльфы в естественных условиях, не ограниченные пространством клетки.

— Я знала, что тебе понравится! — довольно прогудела Тилшарг. — Идем!

Они последовал за королем и его свитой к большому пню, вокруг которого собралось особенно много фей. Тилшарг с торжественным видом развернула и положила на него свой сверток — огромный лист неизвестного Нейтану растения, наполненный крупинками цветочной пыльцы — золотистыми, белыми, фиолетовыми и красными. В листе Нейтана оказался кусок медовых сот.

Над поляной вновь зазвучала музыка — легкая и нежная, словно журчание горного ручья или перезвон серебряных колокольчиков. Эльфы пустились в пляс, закружились вокруг гостей, радостно смеясь. Сперва они опасались Нейтана, старались облетать его стороной, но быстро осмелели и даже, в благодарность за угощение, сплели венок из багряных листьев и аккуратно опустили ему на голову. Отлетев в сторону, малютки прижали крошечные ручки к груди, любуясь своим творением.

— Спасибо, — улыбаясь, поблагодарил Нейтан и поклонился.

Феи снова прижали руки к сердцу, а потом протянули их Нейтану, ладошками вверх.

— Этот жест называется: «Аллот'ткааму» — «Даю тебе свою любовь», — пояснила Тилшарг. — Ты им нравишься.

— Я тоже должен так сделать? — спросил Нейтан и, когда Тилшарг кивнула, повторил жест фей. — Они очень славные. Я рад, что ты привела меня сюда.

Эльфы, очевидно воодушевленные жестом Нейтана, снова закружились вокруг, кладя на его открытые ладони все новые и новые подарки. Это были и круглые, гладкие шишки, словно натертые воском, и затейливые веточки деревьев, похожие на животных, и связки сушеных ягод, нанизанных на тонкие, словно волоски, нити.

— Они дарят то, что собрали летом, — пояснила Тилшарг, растроганно наблюдая за происходящим. — Феи любят красивые и полезные вещицы.

— Спасибо… спасибо… — благодарил Нейтан, с поклоном принимая каждый новый дар. Ему уже было неловко, что они сами подарили феям так мало. — Мы ведь придем еще, правда? Я хочу принести им что-то…

— Придем, но только весной. Если бы я знала, что ты им так понравишься, взяла бы с собой побольше подарков!

Тилшарг вывернула карманы, ища, чем можно отблагодарить фей. Ее носовой платок, блестящая пуговица, несколько плоских камушков-фишек для затрикия быстро перекочевали к обитателям поляны. Отдать бы пришлось куда больше, если бы не король эльфов, приказавший оставить гостей в покое и продолжать веселье.

Эльфы кружились вокруг угощения. Нейтан и Тилшарг уселись прямо на землю и им поднесли по чарочке хмельного меда в отполированных до блеска желудевых шляпках. В пальцах Тилшарг эта «чарочка» буквально утонула. Нейтан с улыбкой отсалютовал своей феям и поднес ее к губам. Капля меда растаяла на языке, и на мгновение Нейтану показалось, что он чувствует не только его сладкий вкус, а видит залитый солнцем луг, чувствует дуновение ветра, ласково играющего с травой и красно-белыми шариками цветов, слышит жужжание пчел, перелетающих с цветка на цветок.

— Клевер, — уверенно сказал он. — Забавно. Я вдруг как будто наяву увидел эти цветы.

Нейтан отдал подлетевшему эльфу опустевшую чарочку и придвинулся ближе к Тилшарг, прислонился плечом к ее горячему плечу. Странное дело, от мрачного настроения, охватившего его днем, не осталось и следа. Сейчас, сидя в диком лесу, он вдруг начал осознавать, что прежняя жизнь, семья, королевский двор, бывшие друзья, все его планы, надежды и чаяния, как будто подернулись пеленой забвения. А может быть, на самом деле, это случилось раньше, просто он сам все никак не мог отпустить прошлое и не понимал, что уже не принадлежит ему. Пожалуй, впервые с момента отъезда из дома вдруг почувствовал себя по-настоящему счастливым. Уходили прочь, отступали все дальше во мрак воспоминания о доме, сожаление о годах, проведенных в Академии, о даре, которым он не сможет больше пользоваться. Растворялись в темноте, окружающей поляну, воспоминания о последних часах перед отъездом, которых он боялся так, что не позволял себе даже вспоминать о них: застывшее лицо матери, каменно-тяжелое молчание отца и слова бабушки: «Нейтан должен уехать. Отпустите его, если не желаете смерти вашего первенца и гибели всей семьи. Ему не суждено стать следующим герцогом, не он продолжит наш род». Тогда он молча повернулся и ушел к себе — собираться. Родители не проронили ни слова. Они уже все решили, для них старший сын умер в тот момент, когда был схвачен вместе с другими заговорщиками. Им пришлось отречься от первенца, иного пути не было. Нейтан понял и принял это, он сам готов был пожертвовать собой ради благополучия семьи, но сердце все равно рвалось от обиды и боли. Если бы отец сказал ему хоть слово, если бы мать хоть на миг обняла на прощание…

Той ночью, когда стражники вывели его из камеры, Нейтан был уверен, что идет на эшафот. Вдохнул во дворе полной грудью прохладный ночной воздух — и вдруг разум как будто окутал густой туман. Все вокруг исчезло, словно он погрузился в сон — тревожный, пугающий, в котором пытаешься бежать, но не можешь сдвинуться с места, хочешь кричать, но слова не идут с языка и губ. А потом увидел напротив глаза с огромными зрачками, окруженными тонкими кольцами бесцветных радужек. Ноздри заполнил запах лилий, всегда исходивший от Верховного мага Табирнии. Он и правда стоял напротив и от его взгляда было не убежать, не спрятаться. Скорее всего, длилось это лишь несколько мгновений, но Нейтану показалось, что прошли годы, прежде чем длинные белые ресницы опустились.

«Вы были правы, герцогиня, — прошелестел невыразительный голос. — Но завтра на рассвете ваш внук должен покинуть Ондол».

По бледным губам скользнула призрачная улыбка.

«До встречи, маркиз. Увидимся на поле боя».

Верховный маг исчез — растворился в ночи, словно призрак — лишь аромат лилий остался витать в воздухе. Этот запах до сих пор преследовал Нейтана в ночных кошмарах, где ему снилась огромная белая змея, стоящая перед ним на хвосте, готовая ужалить или проглотить.

Днем он мог прогнать воспоминания, пряча боль и растерянность за улыбками и смехом, днем он мог не думать о событиях, которые на самом деле привели его сюда. В чем была права бабушка, о каком поле битвы говорил Верховный маг? Бабушка ничего не стала объяснять, обронив на прощание: «Поверь, так нужно. Ты все поймешь со временем». Новые друзья знали его недостаточно хорошо, чтобы разглядеть за легкомысленными шутками и бравадой обуревавшие его истинные чувства, а вот Тилшарг… Тилшарг как-то поняла, что с ним происходит. Здесь, на этой поляне, он смог, наконец, признаться самому себе, что она стала для него не просто хозяйкой, веселой собутыльницей, другом и любовницей. Осознать, что рядом с ней постепенно исчезли и страх, и сожаления, и вот, наконец, ушла боль. Теперь уже прошлая жизнь начала казаться сном, а нынешняя — реальностью. Все это, похоже, как-то было связано с укусами и, с одной стороны, Нейтану очень хотелось расспросить о том, что с ним происходит, но в тоже время, хотелось просто позволить событиям идти своим чередом. Может быть, Мэйрис Путешественник все-таки сказал ему правду? Может быть, все и впрямь будет хорошо? Покинув свой мир, он потерял прежнего себя и еще не разобрался с тем, кем уже стал и еще может стать здесь, но, пожалуй, начинал понимать, каким хочет видеть себя, какой дорогой ему предстоит идти вперед. А если он впрямь может оказаться полезным местным жителям, по крайней мере, Тилшарг, что ж, он готов.

Эльфы, захмелев, пустились в пляс. Они кружили на покрытой воском поверхности пня, под аккомпанемент маленьких барабанов, свирелек и стройного хора голосов. Феи прощались с летом, солнцем и зеленью травы, готовились к зимнему сну, чтобы весной проснуться вновь, славя окружающий мир.

Спустя час Тилшарг и Нейтан, распрощавшись с гостеприимными хозяевами поляны, вновь поднялись по склону. Несколько эльфов никак не желали расставаться с Нейтаном и кружили вокруг них, переговариваясь на своем языке. Они смеялись и кувыркались в воздухе, освещая путникам дорогу сияющими крылышками. Гугдармы паслись там, где их оставили, и при виде путников, приветственно вскинули рогатые головы.

— Кажется, феи собираются лететь вместе с нами в город, — заметил Нейтан, сев на гугдарма.

— Да уж. Будет у тебя компания до самого праздника, — рассмеялась Тилшарг, вспрыгнув на Юззэ.

— Может быть, впустить их в дом? — спросил Нейтан Тодду. Феи действительно последовали за ними и теперь весело порхали за окном с листа на листок.

— Постучатся, если замерзнут они! — Тодда, улыбаясь и, прижав руки к груди, восхищенно смотрел на фей. — Атэл, особенный вы, атэл, раз лесные огоньки полюбили вас!

— Ну не знаю… — с сомнением протянул Нейтан, хотя слова слуги были ему приятны. — Приготовь им какое-нибудь лакомство. Ты знаешь, что они любят?

— Баночка меда у меня есть. Можно положить немного в мисочку. И можете попросить шерсти у атэл Ханет вы, чтобы феям было гнездо из чего свить. Купил сегодня, я знаю, он. Вагга сказал мне. А завтра за бусинками сходим и сделаем бусики! — в голосе Тодды слышался неподдельный энтузиазм, ему явно не терпелось приняться за работу.

— Бусики… да, непременно, — стараясь не расхохотаться, ответил Нейтан, представив, как старательно нанизывает на нитку крохотные бусинки. Что ж, по крайней мере, Тодда больше не рыдал, да и вообще заметно повеселел.

— Вообще, уже довольно поздно, но ты сходи к Вагге и попроси шерсть. Думаю, Ханет не станет возражать, когда узнает, для чего мы ее позаимствовали, — кинув взгляд на часы, заметил Нейтан.

Тодда округлил глаза, словно подобное предположение ввергло его в священный ужас, и решительно помотал головой.

— Никогда не возьмет вещи атэл без разрешения ни один слуга!

Делать было нечего, пришлось Нейтану отправиться к Ханету самому. К счастью, тот еще не лег и, когда Нейтан изложил свою просьбу, не только дал клубок шерсти, но и выразил желание посмотреть на фей.

— Атир недовольна будет, что среди ночи ушли вы, — попытался было остановить его Вагга, но Ханет отмахнулся:

— Да ладно! Я же к Нейтану иду в соседний номер, чего это ей быть недовольной?

— Молодец, — усмехнулся Нейтан, когда они вышли из номера. — Вижу, мои уроки обращения со слугами не прошли даром!

— Стараюсь!

Увидев Ханета, облаченного в домашний халат, Тодда покачал головой, но, должным образом поприветствовав гостя, сказал лишь:

— Открою окно я. Атэл, отдайте феечкам шерсть и угощение тогда.

Он указал на маленькое блюдечко с медом, стоящее на подоконнике.

— Хорошо, — кивнул Нейтан.

Ханет с любопытством наблюдал за ними. Феи, порхавшие по другую сторону стекла, тоже заметили, что в комнате происходит что-то интересное, и, перестав перелетать с листка на листок, зависли в воздухе, глядя на людей. Тодда открыл окно, Нейтан поставил на подоконник блюдечко с медом и протянул шерсть.

— Это чтобы вы не замерзли ночью, — пояснил он. — Ее принес Ханет, он мой друг. А это мед, чтобы вы могли поужинать. Его принес Тодда, мой слуга.

Феи заулыбались, закивали, переговариваясь тоненькими, переливчатыми, словно серебряные колокольчики голосками. Они забрали и мед, и шерсть, жестами показав Нейтану, как благодарны за заботу.

— Забавно, у нас похожие домики лепят шмели, — заметил Ханет, наблюдая за тем, как феи, подхватив клубок, едва ли не превосходящий их всех размером, ловко разматывают нитку, а потом, подхватив ее, снуют туда-сюда, оплетая шерстью ветви вьюнка.

Тут в дверь постучали, и на пороге появился Вагга.

— Атэл, идемте скорее, зовет вас атир!

— Иду, — отозвался Ханет, пробормотав так тихо, что услышал только Нейтан: — Доложил уже! А я хотел, чтобы ты рассказал про госпожу Тилшарг. Знаю, она уже в порядке, но… — громче добавил он.

— Иди уж, расскажу все завтра!

Миджирг ждала Ханета, сидя в большом удобном кресле и попыхивая трубкой. В камине весело потрескивал разогретый на очаге брамур, пахло табаком и смородиновым чаем. Миджирг была одета в домашнюю темно-зеленую юбку и белую полотняную рубаху. В распахнутом вороте виднелись края татуировок под ключицами. Ханету сразу захотелось рассмотреть весь узор, но, пожалуй, просить огру снять рубаху или хотя бы больше распахнуть ее было не очень-то прилично. Женщина все-таки, что она подумает?

— Не сердитесь, что я ушел, госпожа, — вместо этого сказал он. — Очень уж мне хотелось взглянуть на фей, прилетевших из леса вслед за Нейтаном! В наших краях феи не водятся.

— В ваших краях для фей слишком холодно, — проворчала Миджирг, впрочем, проворчала, куда более добродушно, чем обычно, и похлопала ладонью по подлокотнику кресла.

— Присядь-ка.

Ханет подошел и сел. Взгляд скользнул по волосам Миджирг, собранным на макушке в пучок, заколотый красивыми длинными шпильками. И почему он сразу не подумал о шпильках, когда они говорили с Ваггой и резьбе по кости? Конечно, Миджирг не очень-то высоко оценила его умение, но, может, когда он подучится, сумеет угодить ей?

— Я купила тебе кое-что, — важно сообщила огра. Взяв со стола толстую книгу в кожаном переплете, она многозначительно продемонстрировала ее Ханету. — Это одна из немногих книг, изданных на общем, специально для гзартм, которые еще не знают наш язык.

— Спасибо, — растеряно поблагодарил Ханет, не зная, должен ли он взять книгу или будет достаточно просто посмотреть на подарок. — Я благодарен и прочту эту книгу, когда научусь… Так…э-э-э… о чем она? — торопливо добавил он, чтобы сгладить неловкость.

— Это наши легенды и сказки. — Миджирг прокашлялась, положила книгу на колени и провела по обложке ладонью, словно стирая невидимые пылинки. Ханет вдруг подумал, что ее поведение очень похоже на поведение человека, который старается скрыть смущение… но разве такое могло быть? Ему казалось, что подобных чувств Миджирг никогда не испытывает.

— Я люблю сказки и легенды, — заверил Ханет и его слова прозвучали искренне, поскольку были правдой. — Может быть, пока что Вагга станет читать мне?

— Да, может быть, — буркнула Миджирг, но потом, словно опомнившись, снова заговорила мягче: — После нашего разговора о магии, я подумала, что тебе будет полезно узнать больше о нашем отношении к окружающему миру, к колдовству, к матери Удре, жизни и смерти. Сказки для этого подойдут куда больше, чем мои объяснения. Эту книгу я читала еще в младших классах Академии, — оживившись, добавила она. — Когда мне было… да примерно столько, сколько тебе сейчас!

Ханет попытался прикинуть, какому человеческому возрасту соответствуют семнадцатилетние огряты, но потом решил не забивать этим голову. Может быть, тут, в Забраге, и считали, что сказки подходят только для малышей, но в его мире сказки любили и дети, и взрослые. Даже на корабле рыбаки частенько рассказывали друг другу после ужина всякие занятные истории.

Тем временем Миджирг открыла книгу, перелистнула несколько страниц и показала Ханету нарисованную на одной из них яркую картинку. На ней были изображены две огры, одетые в уже хорошо знакомые Ханету юбки и куртки. Одна сидела под деревом, поддерживая сникшего человека в одежде гзартмы, другая стояла рядом и смотрела на них. Одежда на гзартме была вовсе не такая нарядная, как та, что носили гзартмы сейчас, а куда проще и наверняка удобнее.

— Думаю, для начала стоит прочесть сказание «О Сурджаг Охотнице, которая так и не стала Говорящей-с-Богиней», — заявила Миджирг, любовно погладив картинку, и Ханет согласно кивнул. О Сурджаг, так о Сурджаг! Ему уже было интересно, о чем эта история, да и Миджирг, судя по всему, относилась к ней с особым трепетом. Миджирг снова прокашлялась и начала читать — медленно, выразительно, словно стремясь подчеркнуть важность каждого слова.

«Давным-давно, когда народ Удры еще путешествовал по равнинам Доминиона, в клане Синепалых, что обитал в лесу Руш, жила да была дарда по имени Сурджаг. Никто в племени не мог сравниться с ней в силе, ловкости и в умении выследить зверя. О Сурджаг говорили, что она ходит по лесным тропам, словно призрак, и читает следы так, словно сама Гванг, дух леса, нашептывает ей на ухо тайны своих владений. Еще говорили, что Сурджаг понимает язык любого существа, живущего на земле, парящего в поднебесье или плавающего в воде. А еще Сурджаг могла предсказывать погоду, умела вызывать дождь или, наоборот, останавливать бурю. Она вышла из яйца для того, чтобы стать величайшей из Говорящих-с-Богиней и хотела стать ей больше всего на свете. Во время Первого испытания, когда каждая юная дарда уходит в горы, чтобы найти своего духа-охранника, ей явился зар — самый могучий, хитрый и свирепый хищник. Тогда Сурджаг поняла, что ей действительно предстоит великая судьба. Мало кто мог похвастаться тем, что победил зара, но Сурджаг не сомневалась: когда придет время Второго испытания, она победит и повесит череп могучего противника над входом в свое жилище…»

Тут Миджирг перевернула страницу и показала Ханету еще одну картинку, на которой был изображен зверь с мощными когтистыми лапами, выступающими над спиной шипами-наростами, и головой, похожей на голову гигантского ящера. В приоткрытой пасти виднелись острые зубы, грудь защищали то ли костяные, то ли кожистые пластины, длинный хвост от середины разделялся на три части, и каждая заканчивалась наростом-шипом.

— Это сказочный зверь или настоящий? — спросил Ханет. — Голова на драконью похожа, я как-то видал на картинках в одной лавке дома…

— Самый настоящий! — заверила Миджирг. — По ту сторону гор заров истребили в стародавние времена, но здесь они все еще водятся, я как-нибудь покажу тебе череп одного из них!

Ханет невольно поежился, вспомнив отца, погибшего от когтей и зубов ревуна. Взглянуть на череп зара он бы, пожалуй, не отказался, но повстречаться с этакой зверюгой, пока она жива… Нет, спасибо! Хорошо, что по их сторону гор такие больше не водятся! Однако же огры или, вернее, дарды (нетрудно было догадаться, что именно так они себя называют на самом деле), охотились на подобных зверей! Интересно, смогла ли бы Миджирг схватиться с такой тварью? Сумела бы победить? Он оценивающе взглянул на ее широкое плечо. Пощупать бы мускулы, но это тоже, наверное, будет наглость с его стороны…

— Зары — очень умные звери, — увлеченно продолжала меж тем Миджирг, не замечая, какое впечатление произвели на Ханета ее слова, но будто бы отвечая на его мысли, — и победить их в самом деле непросто. Тех, кому удавалось это сделать в одиночку, можно пересчитать по пальцам.

— Ежели по вашим пальцам считать, то больше выйдет, — хмыкнул Ханет и Миджирг согласно кивнула:

— Так и есть, но все равно разница небольшая, а победить зара у нашего народа всегда считалось подвигом. Но давай продолжим читать.

«Много лет Сурджаг готовилась исполнить свое предназначение. Она выполняла все наказы Удры, записанные в Песнях жизни и судьбы, строго следовала всем ее божественным советам. И, хотя Атунйарангто — Верховная Говорящая-с-Богиней клана Синепалых Кудшарг полагала, что ни одна дарда не может прожить свою жизнь так, чтобы ни разу не оступиться, Сурджаг старалась достичь во всем совершенства. Каждый вечер во время молитвы она вспоминала поступки, совершенные за день, тщательно обдумывала их и с удовольствием убеждалась, что сделала все правильно. Она была уверена, что Чаша жизни, которую вручит ей Удра, когда встретит ее после смерти в благословенных долинах Аргхайна, будет наполнена жидкостью прозрачной, словно ключевая вода, и сладкой, будто мед.

Сурджаг долго искала зара, которому предстояло пасть от ее руки, ведь закон запрещал убивать молодых зверей, еще не достигших зрелости, а также тех, кто вынашивает детенышей или заботится о потомстве. И когда Сурджаг, наконец, нашла подходящего зверя, она возрадовалась и вознесла благодарственную молитву Удре, потому что этот зар и в самом деле был могучим и прекрасным…».

— Наши охотники тоже никогда не охотятся на беременных самок и матерей с детенышами, — сказал Ханет, довольный тем, что может хоть немного улучшить мнение Миджирг о людях.

— Это очень хорошо, — одобрительно отозвалась та и, перелистнув еще одну страницу, продолжила:

«Лето в тот год, когда Сурджаг предстояло пройти последнее испытание, выдалось знойное, но для дард в том не было большой беды. В самый жаркий полдень, когда солнце стояло в зените и все живое старалось укрыться в тени, любая из них чувствовала себя превосходно. Вот и Сурджаг шла через поле, не замечая ни пожухшей травы, ни пыли, клубящейся вокруг ее ног, и думала лишь о том, как подкараулит зара у логова и как тот, взревев от ярости, поднимется на задние лапы и бросится на нее, чтобы разорвать огромными когтями, и как потом будет визжать перед смертью, когда поймет, что такой противницы, как Сурджаг, ему не одолеть.

И вдруг Сурджаг услышала, как кто-то окликает ее. Оглядевшись, она увидела сидящую под деревом Йиширг, свою названную сестру. На руках та держала своего гзартму Ландиса.

— Что случилось, сестра? — спросила Сурджаг, подойдя к ним.

— Хорошо, что ты шла мимо, — сказала Йиширг. — Нет ли у тебя с собой воды? Ландису стало плохо от солнца, и я уже отдала ему всю воду, которая была у меня с собой.

Сурджаг посмотрела на Ландиса и увидела, что тот выглядит больным и его бьет озноб.

— Зачем же ты взяла с собой на охоту гзартму? — спросила Сурджаг. Она достала из сумки флягу и протянула Йиширг. — Вот, возьми, но там осталась всего пара глотков.

На самом деле у Сурджаг в сумке лежала еще одна фляга с водой, но она не стала говорить о ней Йиширг. Вода была необходима, чтобы устроить ловушку для зара. Почти все источники в округе обмелели, до ближайшего идти было не менее часа, и Сурджаг не хотела тратить время, опасаясь, что зар уйдет на охоту, и они разминутся.

— Спасибо тебе, сестра! — поблагодарила Йиширг, дав Ландису напиться. — У него закончились целебные травы, вот он и упросил меня взять его с собой в лес. Только тут растет синий чертополох, помогающий от ломоты в костях…

— Не стоило тебе слушать гзартму, — покачала головой Сурджаг, а про себя подумала, что Йиширг поступила глупо не только в этот день, но и много раньше, когда решила привести в свой шатер человека…»

Тут Миджирг вдруг закашлялась. Похоже, она и в самом деле испытывала смущение. Ханета это почему-то обрадовало.

— В прежние времена мы редко брали в гзартмы людей, отдавая предпочтение эмрисам, — пояснила Миджирг, рассеяно водя пальцем по странице. — Эмрисы выносливее, они почти никогда не болеют и куда лучше приспособлены для кочевой жизни, чем вы, люди.

— А еще они куда красившее, вечно остаются юными и куда лучше людей разбираются в том, как правильно пользоваться магией? — решив чуть-чуть поддразнить ее, предположил Ханет.

— Так и есть, — серьезно подтвердила та. — Со временем мы стали относиться к людям намного спокойнее, но поначалу наши народы враждовали. Я выбрала эту сказку не для того, чтобы задеть тебя лишний раз, Ханет. Она не о том, что плохо брать людей в гзартмы, она совсем о другом. Просто, ну…

— Я не обижаюсь, — улыбнулся юноша. Кажется, Миджирг наконец-то что-то поняла и пыталась говорить с ним без обычной заносчивости.

— Надеюсь, — пробормотала Миджирг и продолжила читать:

«Сурджаг взглянула на Ландиса еще раз и увидела, что тот вряд ли переживет день.

— Тебе нужно выкопать глубокую яму, положить туда гзартму и прикрыть его сверху ветвями. Так у него будет хоть какая-то тень, да и в яме все же прохладнее. А вечером, когда жара спадет, вы сможете вернуться в стойбище, — сказала Сурджаг. — Я бы осталась помочь тебе…

— Даже не думай, сестра! — перебила Йиширг. — Сегодня день твоего испытания, ты должна думать только о нем. Мне не стоило даже окликать тебя, но я очень боялась за Ландиса. Иди, сестра, и пусть Удра держит твою руку сегодня и всегда.

— Пусть Удра держит твою руку! — откликнулась Сурджаг и продолжила путь, размышляя о случившемся. Через какое-то время она начала сердиться. Ей никак не удавалось восстановить покой и мир в душе, без которых невозможно достигнуть отрешенности, необходимой, чтобы пройти испытание. И зачем только Йиширг окликнула ее? Ведь не рассчитывала же, что она позабудет свой долг и потратит силы, чтобы вызывать дождь? Есть вещи, куда более важные, чем здоровье или даже жизнь гзартмы-человека. Сама Сурджаг пока не обзавелась гзартмой, но знала, что когда решит сделать это, то найдет себе эмриса — крепкого, послушного и разумного, совсем не такого, как глупый гзартма ее сестры, который даже не понимает, что человек не может долго находиться на солнце в жару.

“Хватит! — мысленно приказала себе Сурджаг. — Не следует сожалеть о том, кого наказывает Удра, нельзя препятствовать предназначенному. Йиширг пройдет испытание, которое послала ей Великая Мать, и впредь будет умнее. А я пройду свое испытание и стану великой Говорящей-с-Богиней. Мне часто придется принимать непростые решения, я должна уметь отличать истинно важное от сиюминутного”.

И тут вдруг она поняла, что Йиширг вовсе не случайно встретилась сегодня ей на пути, не случайно окликнула ее. Сурджаг вознесла молитву Удре, благодаря Ее за науку и за то, что помогла ей не поставить дружбу выше долга, помогла сделать истинно правильный выбор. Она не сомневалась, что капля, упавшая в чашу ее жизни после встречи с Йиширг, была прозрачной, как утренняя роса и сладкой, как мед…»

Ханет хмыкнул. Ему совсем не казалось, что Сурджаг поступила правильно, но он решил пока придержать язык и дослушать историю до конца.

«…Сурджаг продолжила свой путь к логову зара, очистив, как полагается, разум от всех мыслей, чтобы слиться с лесом и горами, стать их частью. Она подкралась к логову так тихо, что под ее ногами не хрустнула ни одна сухая ветка, а подкравшись, и взглянув на следы у пещеры, поняла, что зар еще не выходил сегодня и снова возблагодарила Удру за милость. Сурджаг осторожно достала из-за пояса флягу и вылила воду в углубление, которое сама выдолбила в камне и каждый день во время засухи наполняла водой. А потом взобралась на плоский выступ, находившийся над входом в логово, и приготовилась ждать.

Несколько часов Сурджаг не двигалась, словно сама превратилась в камень и, наконец, в сумерках, зар вышел из пещеры, неторопливо направился к воде и начал пить. Тогда Сурджаг, не медля больше ни одного мига, прыгнула ему на спину. Она уже чувствовала, как руки сжимают голову зара и сворачивают ее набок одним сильным движением, уже слышала хруст ломающихся костей и мысленно праздновала победу. Но заров не напрасно называли не только самыми сильными и свирепыми, но и самым хитрыми. Он не оглянулся и даже не повел ухом в сторону Сурджаг, однако в последний момент, отпрыгнул в сторону и развернулся навстречу врагу. Сурджаг встретила не беззащитная спина, а клыкастая пасть и лапы с когтями длинными и острыми, словно ножи. Сурджаг не успела даже понять, что произошло, а уже стояла в начале дороги, ведущей на Холм Истины — Ррайот Киха, за которым лежат долины Аргхайна. И, когда Сурджаг поднялась на вершину, ее встретила могучая и прекрасная Удра, держащая в руке Чашу жизни.

— Сердцем и душой всегда с тобой, Великая Мать! — склонив голову, поприветствовала ее Сурджаг. — Прости, что не смогла убить зара. Мне казалось, я хорошо подготовилась к испытанию, но, похоже, это было не так.

— Твое испытание было не в том, чтобы убить зара, — ответила Удра. Сурджаг подняла голову и, взглянув на нее, увидела, что губы богини остаются неподвижными. Тогда она поняла, что слышит ее не ушами, а всем своим существом, как это и должно быть.

— Ты должна была помочь Йиширг вырыть яму, — продолжала Удра, — должна была отдать воду Ландису, принести еще воды или вызвать дождь. Убивать может любой, но истинная сила — не в ловкости и не в хитрости. Истинная сила — в умении помогать другим, забывая о себе. Пытаясь стать лучшей, превзойти всех, ты забыла для чего я наделила Говорящих со мной их силой.

Сказав это, Удра протянула Сурджаг Чашу ее жизни, и та увидела, что жидкость в ней мутна, а когда начала пить, почувствовала страшную горечь, словно пила отвар листьев мужди…»

— А что такое Чаша жизни? — спросил Ханет.

— Мы верим, что каждый поступок, каждое произнесенное слово, и даже каждая наша мысль оставляют след в этом мире, а в ином — превращаются в капли и падают в половинку скорлупы, из которой мы выходим при рождении. Если мы творим добро, капли сладки, а если зло — они горьки.

— А если поступки не злые и не добрые?

— Тогда капли безвкусны.

— Но ведь в жизни иногда совершаешь и хорошее, и плохое!

— Все зависит от того, каких поступков больше.

— А что потом? После того, как выпьешь чашу?

— Потом мы возвращаемся в скорлупу, из которой вышли, и рождаемся из лона Удры заново, — ответила Миджирг. — И в следующей жизни исправляем ошибки, которые сделали.

— Как же вы узнаете о том, что должны исправить? — удивился Ханет. — Вы помните, кем были прежде?

Миджирг покачала головой.

— Нет, не помним. Но Удра посылает нам испытания, и мы проходим их… Или не проходим.

— Мы верим, что души наших предков живут рядом с нами, — задумчиво произнес Ханет. — Иногда духи могут вселяться в животных или еще не рожденных детей, но такое происходит нечасто.

— Люди живут очень недолго. Вам трудно заметить сходство между умершими, скажем, пару сотен лет назад и теми, кто живет сейчас. — Миджирг закрыла книгу, и вновь принялась раскуривать трубку.

— Наверное. А что стало с Йиширг и Ландисом?

— С наступлением темноты они вернулись в стойбище. Вскоре Ландис поправился и, когда Йиширг спросила Удру, может ли тот остаться с ней навсегда, Великая мать даровала им свое дозволение. Они прожили счастливую жизнь и вместе ушли в долины Аргхайна, — с удовольствием ответила Миджирг.

— Хорошо! — воскликнул Ханет. — Мне нравится, что у ваших сказок всегда счастливый конец.

Теперь настала очередь удивиться Миджирг.

— Совсем не всегда! С чего ты это взял?

Тогда Ханет рассказал ей историю, которую услышал от рыжеволосого агрх-гзартмы перед началом боя на Арене. Миджирг покачала головой.

— Это совсем не сказка! Эта история произошла на самом деле. Вот приедем зимой в Благословенный город, и познакомишься с Родширг и Эйной.

— Скажите мне, ведь этот человек — Эйна, должен быть сейчас очень стар?

— Поговорим об этом в другой раз, — ответила Миджирг и широко зевнула, прикрыв рот рукой. — А сейчас нам пора спать. Ступай к себе.

— Как проходит расследование? — Мэр Запопья Боргджарг Без-Улыбки, сидя в своем кабинете на другой стороне площади, посмотрела на Йоджинг Свирепую и нахмурила брови.

Денджирг подумала, что не хотела бы оказаться сейчас на месте шаджадэрры, потому что та могла ответить только одно:

— Мы не можем найти Салилэта Лавину.

За окном давно сгустились сумерки. На столе, в стеклянном шаре мягко сияли свет-кристаллы. Через открытые в сад двери балкона пахло прелыми осенними листьями и тянуло вечерней прохладой.

— Не можете найти, — повторила Боргджарг и, хотя в ее спокойном голосе не было злости или раздражения, Денджирг от стыда захотелось провалиться сквозь землю, прямо в брюхо спящей великанши Забвар. О своем расследовании она пока и не заикалась, понимая, что ее, пожалуй, поднимут на смех. Да и сказать, по правде, пока было особо и нечего. По крайней мере такого, что могло бы переубедить собравшихся, твердо уверенных, что виновен Салилэт.

— Не можем, — повторила Йоджинг. В отличие от Денджирг она знала Боргджарг давно и понимала, что та никогда не станет обвинять своих подчиненных в некомпетентности без веской причины. — Агрх-гзартма Лавины применил какую-то магию из А'мшамхайна[1]. Ни один шаман не может понять, что это за заклятие, известно лишь, что оно застит глаза слугам Великой Матери, и они не видят Салилэта. Как оно было применено, тоже пока не ясно — Салилэта не было на Арене во время боя, это мы выяснили т очно.

Боргджарг сжала кулаки и тихо зарычала, прижимая уши к голове. Она, как и многие в Забраге, не любила некропольцев, и была одной из тех, кто голосовал за то, чтобы ни одному ее жителю никогда не позволялось пересекать границы Забрага.

— Ты думаешь, он связан с неживыми и спящими днем? — спросила она.

— Нет, — покачала головой Йоджинг. — Я уверена, Салилэт не врал, говоря, что ненавидит неживых. Но и нас он ненавидит тоже, — нехотя добавила она. — Я думаю, что единственная, к кому он привязан, это Вадраг.

— Должно быть, Создательница надеялась, что Вадраг сможет исцелить сущность Салилэта и ненависть в сердце некропольца утихнет, — раздался вдруг со стороны балкона низкий, густой голос. В комнату с улицы шагнула крупная немолодая дарда. Еще до того, как свет-кристаллы осветили ее лицо, Денджирг узнала в ней Верховную Говорящую-с-Богиней. Как она оказалась здесь, в кабинете мэра, на втором этаже дома, никто не знал. Но спросить об этом не решилась даже сама Боргджарг.

— Удра говорит через тебя! — Все трое склонили головы, коснувшись правых ушей.

Динширг ответила им, коснувшись губ и тоже поклонившись:

— Она говорит с вами!

Денджарг видела Верховную много раз, но еще никогда — так близко. Ее короткий ирокез был выкрашен в красный цвет, щеки расчерчивали ритуальные шрамы — словно жемчужные бусины, спрятанные под темно-зеленой кожей. Татуировки виднелись даже над воротом белой рубахи, расшитой спиральным узором служительницы Удры. Черты Динширг были крупными и мясистыми, впрочем, и сама она не отличалась изяществом. Широкие запястья украшали тяжелые браслеты, выточенные из камня, кости и дерева. Юбка была длиннее и скроена проще, чем те, что носили остальные дарды. По сути, это были две прямые полоски плотной ткани, крепившиеся к поясу штанов. Однако оба полотнища были расшиты серебряными нитями, стеклянными бусинами и драгоценными камнями столь искусно, что более сложный крой тут был ни к чему.

— Последнее яблоко не упадет с ветвей Священного Дерева. Река не остановится, водопад не замолчит, время праздника не придет, пока мы не найдем убийцу! — Голос Слышащей загудел в помещении, и, казалось, все в комнате завибрировало, а сердца дард сбились с ритма. Денджирг невольно прижала руку к груди, задохнувшись. Йоджинг и Боргджарг сделали тоже самое. Сама Удра сейчас говорила с ними.

— Это все слова? — с трудом выговорила Йоджинг. Все, что она хотела узнать, все, что хотела спросить: как им найти Салилэта, как победить колдовство неживых?

— Нет, — Динширг шагнула к Йоджинг и взяла ее за руку. И опять низкий рокот ее голоса оглушил дард, заставил трепетать их сердца. — Он подле тебя. Оглянись — и найдешь помощь.

Верховная отпустила руку шаджадэрры, внимательно посмотрела на Денджирг и кивнула ей.

— Мне пора. Удра ведет вас, сестры! — попрощался она и направилась к двери.

— Удра ведет тебя! — нестройным хором ответили дарды. Они все еще не могли прийти в себя после разговора с богиней, обратившейся к ним устами Динширг. И совершенно не представляли, что же им делать.

__________________________________

[1] А'мшамхайн — Страна Мертвецов

Конец I тома