'Друг другу клянёмся, и крепкими узами
Пытаемся счастье своё удержать.
А в доме — уют и любимая музыка.
И, кажется, некуда больше бежать…'
Анна Островская
Нервный вечер пятницы без мужа, но с бунтующим осликом и жутким раздраем в мыслях и чувствах требовал хоть каких-то реанимационных мероприятий.
Если завтра на работу и выпить не вариант, то надо спасаться иначе.
Задумчиво перебираю флакончики в шкатулке с аромамаслами.
Это настоящие бесценные сокровища.
Мое утешение (лаванда и ландыш), вдохновение и бодрость (иланг-иланг и можжевельник), настройка на рабочий лад (нероли и грейпфрут), слезы от тоски и безысходности (ваниль и морковь), вера в лучшее (сандал и жасмин).
Все это есть здесь. И кое-что сверху, да.
Я никогда не читаю описаний: «Что к чему, от чего и для кого». Сразу нюхаю.
С ароматами я живу ассоциациями. Поэтому от запаха бергамота не бегу заваривать чай, а вспоминаю любимый флакон от Тома Форда — дико дорогой для педагога, но такой желанный. Помню, когда я рискнула все же купить себе эту коробочку шоколадного цвета с золотыми буквами, Саша долго бурчал. И про то, что такие покупки глупость несусветная, только деньги на ветер, и вообще, раз так, то тогда это мне на Новый год, 14 февраля и 8 марта.
Никогда не делила семейный бюджет и не сравнивала: кто сколько потратил на себя. С претензиями по поводу мужниных рубашек и костюмов за «дикие миллионы» не выступала. Видимо, зря. Это все воспитание: мужчина главный в семье, он может творить что вздумает, а ты — только с его одобрения и разрешения.
Пресвятые просветители, вот это я совсем не сова, оказывается… потому что мудрость, если она в том, чтобы потакать мужу, смиряться и терпеть — это совсем не мудрость. А дурость.
И да, в «Венецианском бергамоте» мне при любой погоде и в любом состоянии хорошо было. Все семь лет, что он у меня протянул.
Решительно достаю флакончик с морковкой.
Это детство. Яркое. Давнее.
Это маленькие баночки с густым соком.
Оранжевые капли, как брызги солнца.
Это слезы одиночества. Это постоянная боль ежедневного предательства самых близких. Это вечный вопрос: «За что?».
Именно оно мне сейчас и подойдет.
Как-то органично морковь дополняется традиционной беседой с матушкой. Чтобы окончательно меня добить, видимо.
— Ты себя в зеркало видела, Рита? — вопросила маменька, выслушав мои сумбурные речи о Сашином кризисе и странных поползновениях Влада. Про Руса я давно не рассказываю, чтобы нервы себе не трепать лишний раз. А она и не спросит.
— К чему ты это? — не всегда можно предсказать, что именно желает услышать в ответ Вера Павловна, лучше уточнить.
— Молодой здоровый парень с внешностью Делона и мозгами Теслы не может обратить внимание на сорокалетнюю давно-замужнюю тумбочку с твоим лицом! Что-то ему от тебя надо. Когда у него защита?
О, мамин прагматичный подход и здравый взгляд на собственную дочь.
Спасибо, конечно.
— Защита у него в следующем году, если все пройдет нормально. Но здесь я и так содействую изо всех сил. Везде. С точки зрения продвижения Влада в науке польза от меня есть и без охмурения, если ты об этом.
— Ну, может на кафедру устроиться? Или его публикации ускорить?
— Со всеми этими вопросами он прекрасно справляется сам. Без меня. Мам, его у нас на кафедре ценят, уважают и поддерживают.
Но кому это? Мамин настрой и единственно верное мировоззрение поколебать невозможно:
— Ты мое мнение услышала, а дальше уже сама думай, взрослая, самостоятельная давно. Только помни, это Саша тебя разглядел, пожалел, замуж взял, кормит, поит, содержит столько лет. И где твоя благодарность? Рита, мы не так тебя воспитывали…
Жесть.
Снова-здорово.
Уж про воспитание бы не говорила.
— Я тебя поняла, мама. Привет папе, поцелуй от меня мальчишек. Спокойной ночи!
А потом в ночной тиши все же пить из кружки «Мартини», глядя на перемигивание веселых огоньков в гирляндах.
Наслаждаться теплом внутри и запахом трав снаружи.
И думать.
Да. Неприятно признавать, но права мама.
Сорокалетняя давно-замужняя тумбочка с моим лицом должна уже знать свое место. И оно отнюдь не рядом с блистательным молодым ученым и просто невероятным красавцем Владимиром Львовичем Лански́м.