'Надежды становятся болью и памятью.
Любовь превращается в тяжкий урок.
А музыка? Музыка… больше не радует,
Как будто бы стала лишь смесью из нот…'
Анна Островская
Как это удивительно, когда работа, занимавшая основное время и мысли незаметно отходит на второй план. А вперед вылезают вещи, о которых либо никогда раньше не задумывалась, либо давно похоронила в глубине души, либо же надеялась никогда в жизни не столкнуться. Но вот же.
Сейчас преподавание и кафедральная возня шли ненавязчивым фоном, настолько кипело и булькало по всему личному фронту широкой полосой.
Отметились, по-моему, все: «впавший в сатану» муж, страдающий своей любовью ребенок, Лелкины девчонки, пишущие и названивающие регулярно, то по одной, то хором. Подключились в мессенджерах письменно матерящие меня из Ухты братья, ибо скоро праздники, а активность нашей родительницы к ним возрастает. Периодически «сверяющая часы» Нина тоже в личный котел влезла. И даже Зульфия Амирановна с обследованиями это личное.
Пятница на работе прошла у меня в каком-то благостном тумане. Сами тихо-мирно решались вопросы с проректором, грядущей сессией, ленивыми и безответственными студентами, сдачей обязательных материалов в печать для новогоднего кафедрального сборника.
Даже Рус по телефону не тревожил. Днем только поныл в вотсапе, что не знает, чем порадовать Ладу Юрьевну на Новый год. Предложила от нее отстать в честь праздника — обиделся. Ну, не могла же я не попытаться?
С Ниной согласовали на воскресение утреннюю встречу для поездки к Лей.
Только зашла в родную приемную, тут же зав.кафедрой затребовал бумаги на поездку в Китай, для утверждения:
— Коломенская, где ходишь? Быстро мне в трех экземплярах весь пакет на себя и Ланского.
Только хлопнула глазами и поскакала распечатывать документы.
Что происходит-то? Я же еще ничего не решила. Я же еще не просила согласовать мне Влада Львовича.
А он уже.
Пока носилась с бумагами, а потом отдавала подписанные пакеты по инстанциям: в архив, канцелярию, международный отдел, позвонил Александр.
Оказалось, уже семнадцать — тридцать и он выходит из офиса. Муж оповестил, что желает праздничный семейный ужин. Был без зазрения совести послан его нам приготовить.
У меня сегодня пары до двадцати — тридцати, вообще-то. И это с сентября известно, кстати. Так что дома я буду к десяти, в лучшем случае. Помыться и спать.
Завтра суббота, будь она неладна. Трудиться с утра.
Традиционная пятничная мать по дороге с работы была, почему-то сегодня особенно пронзительна и требовательна. Видимо, в честь грядущих праздников. Им с отцом нужны путевки в феврале на воды целебные — Рита, организуй. Братьям хорошо бы на лето в Питере запланировать стоматолога с протезистом, приличных. И да, жить они будут в отеле: «Рита! Найди достойный, обязательно в центре».
Обалдеть, не встать.
Хорошо, что я уже от своей конечной станции метро иду по аллее к дому, а то уехала бы в депо, после таких заявлений.
— Рада, что у вас все хорошо, мама. У меня тут сессия начинается на следующей неделе, а потом я уезжаю, ты помнишь? Позвоню вам, как вернусь. На восьмое марта.
— Чего это? А наш санаторий как же? — мама аж слова растеряла, кажется.
— Сейчас все через интернет можно заказать. Попроси Петю или Пашу — они вам с отцом забронируют, что захочешь.
— Рита, ты же знаешь, мальчики такие несамостоятельные. За ними постоянный присмотр нужен. Ну, что они там набронируют?
Ага, постоянный присмотр, по тридцать два этим лбам здоровенным, а мать их все от юбки не отпускает. Бред же.
— Вот ты и пригляди, мам, как бронировать будут, — длинно выдохнула, а потом, как в воду со скалы рухнула: — Я не могу совершенно точно. У меня сейчас студенты, потом конференция, следом сессия, затем сразу командировка. Из Китая ничего у нас не забронируешь, там интернета нет, а своя сеть.
— В командировку-то вы с Сашей, надеюсь, едете? — срочно забеспокоилась Вера Павловна.
— Конечно, нет, мама. Ты же знаешь, что он преподает мало, а всю неделю занят в офисе.
— Вот! Говорила я: не доведет тебя этот Китай до добра! Смотри, вернешься оттуда, а муж от тебя ушел!
— Ну, значит, такая у меня судьба, — покорно соглашаюсь, потому как, подъезд уже маячит, а заходить домой с мамой в телефоне очень не хочется.
Кстати, не такая уж и революционная мысль про «муж ушел». Мне об этом Рус последний месяц твердит почти постоянно, так что мама никакой Америки не открыла.
— Что ты за человек такой, Рита! Никогда меня не слушаешь, а потом жалуешься! — матушка начала набирать обороты, так что закругляемся невежливо:
— Мам, рада была слышать. Хороших вам праздников и крепкого здоровья.
И завершить звонок, грубо наплевав на летящее из динамика:
— Рита! Ты…
Я и так знаю, «что» я, по мнению матушки.
Про отца не вспоминаем. Он так разозлился сорок лет назад, когда у него дочь родилась, что рычал на весь город: «На черта она мне? Назову ее Серафимой!». А все достаточно многочисленные Серафимы в его роду были ужасно несчастливы. Вот прямо все. Без исключения. То есть он сразу возлюбил меня очень, да.
Серафима Анатольевна, Пресвятые Просветители!
Спасибо бабке, отцовой матери, великая была женщина и сына своего знала хорошо. Именно она заставила Веру Павловну пойти и зарегистрировать дочь. И даже договорилась в ЗАГСе на эту процедуру без очереди. Это в советские-то времена. Маме вообще готовое свидетельство вынесли в обмен на справку из роддома.
Вот таким образом я оказалась Маргаритой.
Ну, хоть здесь повезло. Спасибо бабушке, пусть спит спокойно.
Двадцать два — десять. В доме тишина. Не к добру.
Раздеваюсь, мою руки. Прохожу в кухню, следуя за огоньками всегда радостной гирлянды.
На столе зажженные свечи и парадная скатерть.
Скатерть.
Аж затылок холодеет.
Это еще что такое?
За спиной щелкает выключатель, кухня озаряется светом. За барной стойкой в парадной школьной форме развалился причесанный Руслан. У двери рядом с выключателем стоит Саша.
Костюм. Белая рубашка. Роза в руках.
Я вообще жива? Или долбанулась головой об порожек обледенелый в подъезде?
Русик делает огромные глаза и губами артикулирует: «Сюрприз». А то я не поняла.
В полном недоумении смотрю на мужа.
— Ритуля, маленький сюрприз для моей любимой Льдинки.
Ё, если Сашу в такие дебри начала наших отношений понесло — не к добру. Я у него в телефонной книге сейчас записана как «Айсберг», чтобы было понятно.
— Все, конечно, очень неожиданно. А что за повод?
— Мы давно вместе не собирались. Как-то отдалились, — начинает Саша.
— Это ты вечно где-то пропадаешь, знаешь ли. Мы с мамой вечерами и ночами сидим дома, знаешь ли, — резко встревает Рус.
Воздух начинает потрескивать. Скандал готов вспыхнуть.
— Если вы не возражаете, я хотела бы поужинать. День был долгий, а обед давно забылся, — фокусируюсь я на своих желаниях.
Мужики мои хором выдыхают.
— Конечно, Рита. Давай скорее к столу. Салаты ждут, да и плов уже готов, — муж выдвигает мне стул.
Руслан приносит чашку с горячим чаем и бокал с «Мартини»:
— Согреться тебе надо, на улице такой дубак, мам.
Мы рассаживаемся вокруг стола, как самое благопристойное семейство. Хоть сейчас на Рождественский плакат об истинных ценностях. От сладости картинки на зубах будто бы леденцы хрустят.
И всю трапезу с каждым вздохом и жестом потрескивает от напряжения воздух.
Вот, видимо, и пришло время для вдумчивой и обстоятельной беседы с мужем.
Только сына спать надо отправить.