Хорошая девочка. Версия 2.0

Глава 56 Ты ему слово, он тебе десять

'И любовь безумной птицей

Разобьёт твоё окно

Снова буду тебе сниться,

Буду сниться всё равно!'

Олег Газманов «Единственная моя»

Но начальство не одобрило то, что, видимо, у меня на лице отразилось:

— Сидеть, Владимир Львович. Ты не отсвечиваешь, пока мы не разберемся, чего вообще происходит.

— Нет, я…

— Ты слушаешь старшего по званию, капитан. Как понял?

— Есть, — свои полковничьи погоны зав.каф являл миру хоть и редко, но метко.

Подождем, бл*.

«Ждать да догонять — нету хуже», — говорила моя мудрая бабушка, а я, идиот, с ней по этому поводу всегда спорил. Дурак был.

Сейчас, сидя в кабинете с коньяком и непосредственным начальством, и ожидая, как пройдет встреча профессоров Алиева и Миронова, чувствовал себя горящим на медленном огне.

Меня буквально разрывало: хотелось лететь — нестись искать Марго, просить прощения на всякий случай, обнимать, шептать, как скучал, при необходимости — утешать; столь же сильно желалось пригласить Александра Михайловича в укромный уголок, поговорить тет-а-тет.

И если бы не окружающая профессура, я бы начал с Миронова. Потому, что он ближе.

Не имея сил просто ждать, от дикой жажды деятельности написал Русу: «Где мать?» и обалдел от полученного ответа: «Нет в городе. Вернется завтра вечером. Плохо ей».

А то я сам не понял, что не от великого счастья радость моя сорвалась прочь.

Но я настырный, а с этой семейкой только так и надо, поэтому дожимаем: «Где?».

Между тем сегодняшний нескучный день на кафедре все набирал обороты.

Влетевшему в коридор с букетом бордовых роз наперевес Александру, дорогу заступил Реваз Равильевич:

— Саша, на пару слов.

— Авада кедавра, — заржали в аквариуме подслушивающие и подсматривающие неуемные молодые специалисты.

— Это как пойдет, — хмыкнул Алиев и приглашающе открыл дверь в свой кабинет.

После того как профессора скрылись из виду, брожения в аквариуме усилились. Но, не достигнув критической точки перехода на сплошь нецензурную лексику, затихли от одного лишь явления в дверях Игоря Александровича.

Любят, однако, Марго коллеги.

И сильно. Суки.

Но это ничего, все они обучаемы, а я, как говорят авторитетные личности от педагогики, хороший преподаватель. Все у моей звезды прекрасно будет на кафедре.

Пока я предавался мечтам об улучшении микроклимата в отдельно взятом коллективе с использованием некоторых армейских методик, зав.кафу вновь позвонили, и, похоже, снова с проходной.

Мрачнее тучи, Шеф, как зовет его Марго, чуть ли не с ноги открыл дверь в кабинет, где заперлись профессора:

— Прекращай выкобениваться, Александр. Отстань, наконец, от Риты.

Вот это внезапно сейчас было.

Обалдел не только я. Миронов, похоже, тоже:

— Тебя не спросил, что мне с моей женщиной делать.

— А я и не про твою женщину, что сейчас скандалит на проходной и срочно требует пустить ее к профессору Миронову, дабы она могла обрадовать его новостью о грядущем отцовстве, говорю. А о своем специалисте, которому ты полгода мотаешь нервы.

Да ладно, бл*?

— Что-что там на проходной? — простуженным драконом прошипел Алиев.

Игорь Александрович с удовольствием на всю кафедру иерихонской трубой повторил:

— Там беременная женщина Александра Михайловича голосит на весь первый этаж и желает нашего профессора срочно видеть.

— Да быть того не может, Игорь, — Миронов звучал изумленно.

Шеф-ехидна себя не сильно сдерживал:

— Да ректором клянусь, Саша. Иди, охрана не может силком выставить из здания беременную девочку.

— Девочку? — уже гремел злющий Алиев.

— Ну, там сегодня Николаич дежурит, он сказал лет двадцать ей вроде. На третий курс смахивает.

Не удержался, подошел поближе поглядеть на счастливого будущего папашу-пенсионера. Не понял, что внутри у меня: зависть или злорадство.

Профессора наши пребывали в разной степени обалдения, но зацепило всех.

— Скотина ты, Саша. Я тебе что говорил, когда ты Риту замуж брал? Вот, все в силе. Забирай свою беременную малолетку и документы из отдела кадров. Я обещал: обидишь Маргариту — не будет тебе жизни в высшей школе. Иди в бизнес совсем. Дай Рите развод. Женись, рожай, воспитай хотя бы этого ребенка нормально. С Русланом у тебя не вышло, но вот он — второй шанс.

Реваз Равильевич ослабил галстук, ладонями пригладил седую шевелюру и посмотрел на Миронова таким взглядом, что не по себе стало всем присутствующим.

— Это недоразумение, — начал будущий отец шестидесяти лет.

Орел.

Зав.каф поддержал почетного академика:

— Это беременная любовница, скандалящая у тебя на работе, Саша. А у нас в Университете такое не приветствуется. Не позорь еще больше ни себя, ни, что хуже и совершенно незаслуженно, Риту. Про увольнение я серьезно. Есть за что, ты сам понимаешь, да и портить Маргарите жизнь достаточно.

Миронов чуть не дым из ноздрей выдал:

— Я разберусь с этой дурой. Ребенок не мой. Документы пришлите курьером. И Рита в любом случае будет моя.

Разбежался, сейчас.

Поглядев вслед умчавшемуся Александру, Алиев встал:

— Я, пожалуй, пойду правильно коллег настрою, а ты, Игорь…

— А я до кадров прогуляюсь. Давно изысканных чаёв с мармеладами не гонял.

И оба посмотрели выжидающе.

Что?

Оскалились ехидно:

— Давай лети. Спасай Принцессу, пока дракон откладывает яйца…

Да уж.

Новость, конечно, ей принесу так себе.

Когда я сбежал по смертельно опасным ступеням парадной лестницы, которую так не любят коллеги, то обнаружил проходную пустой. А дежурный Николаич нашелся вовсе не за своим «дирижерским пультом». Нет, заслуженный пенсионер «с первого взгляда не скажешь какого рода войск» с включенной камерой на навороченном смартфоне устроился около входной двери. Причем снаружи.

А на улице, несмотря на холодный март, полыхали мексиканские страсти.

Миронов рычал так, что ближайшие кварталы наверняка слышали весь его спич не напрягаясь. Хоть бы и через двойное остекление хороших немецких стеклопакетов.

Я остановился не в партере, но близко.

Включил камеру. Тоже.

— И так уже минут семь, в ударе профессор, — раздалось неожиданно над ухом.

Да, наша военная кафедра выпускает артиллеристов, но куда там. Судя по мягкой походке и хитрому прищуру, этот уважаемый «вахтер — военный пенсионер» не из любви к искусству и подрастающему поколению тут сидел. И не ради официальной трехгрошовой зарплаты. Кадры присматривал, зуб даю.

Ну и я посмотрел.

Откровенно говоря — не на что.

Девица никакая. Простоватое личико, не тронутое печатью образования, обычная фигурка, мышиные волосы. На молодость повелся, бес тебе в ребро, профессор?

— Денег я перевел, и чтоб духу твоего завтра в городе не было. Мотай в свою Тьмутаракань.

Барышня, закатив глаза и вцепившись в рукав пиджака профессора, недоумевала:

— Но, Саша, почему? У нас будет малыш, с женой ты не живешь. Весь офис в курсе, что она давно переехала.

Удивительно и познавательно было наблюдать, как мгновенно звереет до этого просто раздраженный мужчина:

— Моя жена — не твое дело. Так же как и твой ребенок — не мое. Я пятнадцать лет, как стерилен. Так что ты промахнулась, надеясь хорошо устроиться за его счет. Не со мной.

— У тебя же есть сын.

— Именно. Одного его мне больше, чем достаточно. У меня уже есть семья. Любимая женщина, которая воспитывает моего ребенка. Все. Я тебе никогда ничего не обещал. Ты вообще досадная ошибка, — такие вещи можно было бы на всю улицу и не орать.

Сплошной урон профессорскому престижу.

— Но как? Нам же было так хорошо вместе.

— Никогда. Я был зол, а ты, как нарочно, подвернулась. И да, тебя все устраивало, — брезгливо стряхнул цепляющиеся за него руки.

На самом деле вся сцена выглядела не очень. Какая бы она ни была, до сих пор спать с ней тебе это не мешало, а сейчас-то чего на нее всех собак вешать? Она же просто маленькая дурочка, и хотела получше и попроще устроиться в жизни. Кто здесь взрослый мужик? Ты же о последствиях должен был подумать перед тем, как ее в постель тащить.

Даже я всех поклонниц разогнал задолго до того, как рискнул первый шаг к Марго сделать.

Женщины — они все чувствуют.

А после начала отношений чужие духи однозначно не простят.

— Но я думала… — пропищала эта мышь.

Александр Михайлович, на мой взгляд, был чудовищно равнодушен и жесток:

— Не надо думать, когда нечем.

— Саша, это точно твой ребенок, послушай… — девица пыталась повиснуть у Миронова на шее.

Профессор отцепил ее от себя и приглашающе махнул стоящему неподалеку такси:

— Это ты меня сейчас послушай. Последний раз говорю: исчезни, или я заблокирую твою карту. И сделаю так, что на работу в этом городе тебя никто никогда не возьмет, ясно? Услышу или увижу хоть раз рядом с моей семьей — пожалеешь.

Пока Александр запихивал рыдающую и причитающую нечто невнятное девицу в такси, Николаич рядом презрительно хмыкнул:

— Наивный пень. Риточка его, также как этого вшивого приезжего доцента, розами отлупит, если Миронов ей про семью попробует что-нибудь вякнуть, — а потом без перехода резко спросил:

— Сбросить тебе полную версию спектакля, рыцарь?

— Буду благодарен.

— Нужна мне твоя благодарность, салага. Если Риточку обидишь, эти долбаные розы тебе благом покажутся.

— Не обижу.

В ответ меня просветили рентгеновским взглядом.

После осмотра, вероятно, посчитав годным к строевой, задумчиво кивнули:

— На почту пришлю. Все, отваливай. Не дразни нашего плешивого тигра.

Теперь хмыкнул уже я:

— Игорь Александрович сказал, что старый дракон.

Николаич убрал телефон в карман и закурил волшебным образом появившуюся в руках папироску:

— Мелковат будет для дракона. А хоть бы и так, сокровище свое он все одно прое*л.

После такой резолюции, что остается?

Только отвалить.

Это я и сделал.

Пока у нас здесь все кипело, Рус прислал мне адрес, правда, с матерным напутствием. Надо будет провести разъяснительную беседу с молодежью, ибо лексические обороты слабоваты и банальны. Куда это годится?

Так, сейчас быстро найти такси.

Вот ты умчалась, конечно, вдаль. Но это ничего.

Жди меня, мое сокровище.