Иерусалим

ГЛАВА 12

Рука Раннульфа горела, и боль жарко пульсировала в глубине раны. Он погрузил раненую руку в мех, полный воды с иссопом и солью, а другой рукой бросал в рот хлеб. Стефан Мыш протянул ему чашу. Раннульф осушил её и вновь наполнил из желоба.

Тамплиеры, и король среди них, сидели вокруг колодца. Женщины принесли три корзины хлеба, теперь уже почти опустевшие, но, когда Раннульф потянулся за последним куском, прибежала девочка с ещё одной полной корзиной. Остальные селяне столпились у колодца, глазея и болтая. Дети побойчее похлопывали и гладили рыцарских коней, привязанных в ряд у ограды. Спускалась ночь.

Король сказал:

— Быть может, Саладин сейчас уже берёт Иерусалим.

Раннульф покачал головой.

— Нет, вначале он вырежет тех, кто остался в живых из нашего войска, — а оно изрядно разбежалось, и ему придётся потрудиться. Но он не оставит за собой никого. После Рамлеха — не оставит. — Он был по-прежнему полугол, а с вечером похолодало. — Мне нужна рубашка.

Эти слова он сказал по-арабски, ни на кого не глядя; среди бедуинов возникло быстрое движение.

— Но потом он наверняка ударит на Иерусалим, — не отступал король.

— Мы будем там прежде Саладина, — сказал Раннульф. — Обещаю тебе.

Медведь сказал:

— Святой, у них тут есть церковь. Можно отслужить мессу.

Вернулась та самая старуха — предводительница клана, — неся целую охапку одежды. Она опустила тряпье в пыль перед Раннульфом, однако уходить не спешила. Кожа на её лице обтягивала кости туго, словно шатёр, синие татуировки украшали лоб и щёки.

— Ты ранен, — сказала она. — Позволь, я полечу твою руку.

Он покачал головой.

— Я обетован Богу. Женщина не может коснуться меня.

— Бог милостив к тебе. У меня есть снадобье, с ним рука заживёт скорей.

— Божьей милости с меня довольно, — сказал Раннульф. — Нам нужна ваша церковь.

— Я пришлю священника.

— Нет. Не нужно священника. И вот ещё что: скажи другим, когда мы войдём внутрь, все должны держаться подальше, покуда мы не выйдем из церкви.

— Всё будет сделано, — сказала старуха. — Святой человек, помолись за нас, давших тебе пищу.

Она отошла, а Раннульф поднял принесённую одежду — это оказался длинный просторный халат с капюшоном.

Он оделся и вновь уселся среди воинов.

— Святой, — сказал Медведь, — это первая битва Мыша.

Мы должны умертвить его.

Стефан вскинул голову:

— Что?!

Раннульф поглядел на него и кивнул Медведю:

— Ты прав. Хорошо. Как быть с ним? — Он указал подбородком на короля.

— Я отстою мессу с вами, — сказал король.

— Это обряд тамплиеров, — предупредил Раннульф.

Воины зароптали и придвинулись ближе.

— Он ничем не хуже нас, — сказал один из них, Фелкс ван Янк.

— Лучше, — сказал Раннульф, — но он — не тамплиер.

— Я выслушаю мессу, — громко заявил король. — Мне всё равно, кто отслужит её.

— Что вы собираетесь сделать со мной? — спросил Стефан.

Раннульф обратился к королю:

— Ты не предашь нас?

Бодуэн моргнул:

— Предать вас? Как?.. Нет, я никогда вас не предам.

— Хорошо, — сказал Раннульф. — Ты можешь пойти в церковь с нами, но не должен выходить оттуда, пока не уйдём мы все. И ты должен служить мессу вместе с нами. Если не сможешь — закрой глаза, чтобы сказать потом, что ничего не видел.

— Решено, — кивнул король. Глаза Стефана были круглыми от тревоги. Раннульф хлопнул его по плечу и отошёл, чтобы набрать пригоршню пыли и пригоршню золы.

Селение плотно окутала ночь — колодец чистой прохладной тьмы под ясной россыпью звёзд. Король Бодуэн вместе со всеми пошёл к церкви — всего лишь ещё одна хижина, только с дверью побольше и крыльцо похоже на выпяченную нижнюю губу. Раннульф и Ричард ле Мен стояли на крыльце; меч свой Раннульф снова держал в руке, а ножны, наклонясь, положил у входа. В длинном просторном бурнусе он был вылитый сарацин.

Король перекрестился.

— Бог хранит нас всех. — Между Раннульфом и вторым рыцарем он прошёл в маленькую церковь, остальные втянулись за ним и закрыли дверь.

Хижина была так тесна, что дюжина рыцарей наполнила её целиком. Здесь был низкий каменный алтарь с покровом, на котором уже горели две небольшие светильни. Когда вошёл король, двое рыцарей снимали со стены крест.

Дыхание короля пресеклось. Он чувствовал на себе взгляд Раннульфа. Взгляды других тамплиеров. За ним следили, стремясь узнать, как он примет всё это, действительно ли он — один из них. Рыцарь у алтаря, единственный изо всех, внёс в церковь меч, и теперь ремнём укрепил клинок остриём вниз на месте, где висело распятие.

Так сделан был Крест. Король перевёл дух. Это было не так уж и чуждо ему.

Он замешался среди рыцарей, что ждали у алтаря.

Кое-кто уже стоял на коленях, молясь, и король тоже преклонил колени и возблагодарил Господа, который хранил его. Он молил Бога дать ему достигнуть Иерусалима прежде Саладина, дать ему шанс защитить город. Он просил Господа даровать ему смерть в бою, внезапную и чистую, — а не медленное гниение заживо.

А потом рыцари поднялись и тесно сошлись вокруг алтаря. Юный Стефан, которого прозвали Мышом, стоял посредине. Вид у него был испуганный; он не знал, что с ним станут делать. Рыцари ничего ему не сказали, но Медведь и Германов рыцарь по имени Фелкс подошли к нему и сняли с него всю одежду — кроме штанов. Потом, положив ему руки на плечи, они принудили его стать на колени на кучу земли перед алтарём.

Подошёл Раннульф и опустился на колени перед Стефаном — лицом к лицу, обе руки сжаты в кулаки. Медведь встал сзади и ладонью пригнул голову Стефана.

Раннульф сказал:

— Протяни руки, Мыш.

Рыцарь протянул обе руки ладонями вверх. Тамплиеры сомкнулись вкруг него — плечом к плечу, как стена. Раннульф поднял один кулак над левой ладонью Стефана и высыпал в неё пыль.

— Эта пыль — твоя пыль, — сказал он.

Он протянул другой кулак над правой ладонью Стефана и наполнил её золой.

— Эта зола — твоя зола.

— Аминь, — произнесли рыцари, кольцом сомкнутые вок руг них.

Раннульф крепко сжал запястья Стефана.

— Стефан, отдаёшь ли ты свою жизнь Господу?

— Отдаю, — нетвёрдым голосом проговорил Стефан.

Раннульф повернул его руки ладонями вниз, так что пыль и зола просыпались на пол.

— Отныне ты мёртв. А потому не бойся смерти и, когда Бог призовёт тебя, иди с радостью, потому что душа, отданная доброй волей, воистину спасена. Отворачивайся впредь от общества живых, но держись нас, своих братьев, кои также мертвы. — Он положил руки на плечи Стефану и склонил голову. — Oremus[17].

Другие рыцари тоже опустились на колени, наложили руки на Стефана и в один голос начали произносить слова «Верую»:

— Верую в Бога, Отца Всемогущего, Творца неба и земли, и во Иисуса Христа, единого Его Сына...

Король молча наблюдал за происходящим, но, когда рыцари молились, слова сами пришли ему на уста, и он произнёс их вместе со всеми. Грудь его теснилась. Вне сомнения, это всё — ересь, богохульство, достойный проклятия грех. Однако Бодуэн сочувствовал этому: сердце говорило ему те же слова. Он был одним из них.

Рыцари отступили, вновь образовав три ряда, в котором последним стоял король, а рядом с ним встал поднявшийся Стефан, по-прежнему почти обнажённый. На его щеке темнела полоска сажи. Юноша плакал; руки его дрожали. Он произносил молитвы голосом, переполненным чувствами.

Они начали мессу — все вместе. Король присоединился к ним — охотно и от всего сердца. Месса шла достаточно верно. Кое-кто из рыцарей запинался в латыни, зная её лишь изустно, и Раннульф, стоявший перед ними, не произносил проповеди, но все они вместе произносили покаяние, «Кирие Элейсон», «Верую», «Отче наш». Раннульф произнёс слова Таинства, которые поместили среди них Христа. Из рук в руки передавали каравай хлеба и чашу с колодезной водой.

Король отломил кусочек хлеба и отпил глоток воды; и казалось ему, что он вкушает кровь и плоть.

За чашей шёл Раннульф. Он останавливался перед каждым воином, говорил:

— Бог дарует тебе это.

И, наклонясь, целовал рыцаря в губы.

— Бог дарует тебе это.

И наносил рыцарю удар по голове.

Рыцарь падал на колени, опускал голову и начинал молиться.

Король держался твёрдо, но мысли его мешались — он гадал, сделают ли с ним то же самое. Это уж была очевидная ересь. Он должен отойти в сторону. Закрыть глаза, как советовал Раннульф. Однако Бодуэн не смог отшатнуться. Он был один из них. Раннульф по ряду подходил к нему. Теперь на коленях стояли все тамплиеры — все, кроме него и Раннульфа.

Тамплиер встал перед ним.

— Бог дарует тебе это.

Бодуэн почувствовал прикосновение его губ к своим и подивился их твёрдости.

— Бог дарует тебе это.

И удар поверг его на колени.

Ночь они провели в церкви. Утром, не успел разгореться рассвет, они взяли коней, которых селяне накормили, напоили и обиходили, и меж холмов поскакали на юг. Дожди породили новую траву, и она зеленела сквозь иссохшие старые стебли, а в низинах и трещинах ещё оставалась вода, дар небесный. Вечером рыцари наконец вернулись на высокогорную тропу к Иерусалиму — она тянулась ущельем между скалистыми крутыми горами. У подножия длинного пологого склона, что вёл к перевалу, из земли торчали большие валуны — точь-в-точь яйца птицы рок, что скатились с вершины горы и погрузились в песок. Здесь тамплиеры стали лагерем, и Раннульф послал двоих разведать, что на вершине.

— Ты так осторожен, — горько сказал король. — Мы никогда не вернёмся в Иерусалим. — Он весь окостенел, и зрение изменяло ему настолько, что он не сумел даже распрячь коня. Раннульф отодвинул его и расстегнул уздечку. Разведчики возвращались — взволнованные.

Одним из них был Медведь.

— Там, на перевале, сорок турецких лучников! — не успев отдышаться, выпалил он.

Король тяжело опёрся о круп коня. Опять задержка. Но теперь он хотя бы стал лучше видеть.

Раннульф спросил:

— Одни только стрелки? А верблюды, лошади?

— Я осмотрел весь лагерь. Там только лучники, лёгкие доспехи, маленькие кони, никаких вьючных животных. Если судить по кострам, они здесь меньше дня. Слуг у них нет, припасов — тоже.

— Можем мы обойти их? — спросил король.

— Возможно, — сказал Раннульф.

Медведь повернулся к Бодуэну и кивнул:

— Возвратиться, сделать круг к востоку и держаться дороги на Квонтарию. День езды.

— Попробуем захватить их врасплох, — сказал Раннульф.

— Что?! — Медведь изрыгнул проклятие и тут же перекрестился, словно зачёркивая его.

— Пора нам и огрызнуться. Мы бежали как от чертей, поджав хвост, — не можем же мы упустить возможность отплатить им.

— И как ты предлагаешь сделать это — с дюжиной рыцарей атаковать вверх по склону под их стрелами? Путь длинный, укрыться негде, а кони у нас устали.

— Нет-нет-нет, — мягко проговорил, почти прошептал Раннульф. — Помнишь, в полдень мы проезжали овец? Ступай пригони мне отару.

Раннульф сказал: «Думай о Германе. Неужто тебе не хочется отомстить им за Германа?»

Теперь Стефан полз на четвереньках среди отары вонючих овец, карабкаясь к далёкому перевалу. Овцы и ягнята жались друг другу, шарахаясь и от него, и от других воинов, что укрылись меж ними, и пастухам приходилось всё время погонять их диким свистом и гиканьем. Земля была каменистой. Спина у Стефана ныла.

Он приподнял голову над морем шерстистых спин. До перевала было ещё далеко, над ними завитками поднимались к небу скалы — голые, без единой травинки, тонкие и мрачные. В голове отары шагал Раннульф, низко надвинув капюшон своего бурнуса, чтобы скрыть коротко остриженные волосы. Стефан снова нырнул под волны овечьей шерсти.

Это не было похоже на рыцарские деяния. Колени Стефана стёрлись о твёрдую землю, ладони саднило. Он забросил меч за спину, чтобы не мешал ползти, и пояс душил его. Он не видел никого из рыцарей и только радовался этому, ибо чувствовал себя круглым болваном.

Впереди раздался резкий властный окрик. Стефан упал в пыль, затаил дыхание. Вокруг блеяли, топтались овцы. Он потянулся и ухватился за клок шерсти. Через него, пока ещё чистый и беленький, с блеяньем перепрыгнул ягнёнок, догоняя мать; вонючая, сбившаяся в комок косица шерсти болталась у него в подбрюшье.

Властный рёв прозвучал опять, и ответил ему другой, знакомый голос — Раннульфа.

Начиналось самое трудное. Глаза Стефана вдруг защипало, лёгкие раздирал кашель, ноги горели. Он выпустил овцу, за которую ухватился, скользнул под её шеей и стал пробираться к самому краю отары — покуда не смог выглянуть из-за живой стены поросших грязной шерстью ног и животов.

Они были на седловине перевала. В сорока ярдах вверх по склону, у подножия спиралеобразной группы скал вокруг костров, расположились сарацинские лучники — большинство сидели и лежали на земле. Лишь трое из них спустились к отаре. Прямо перед Раннульфом стоял, упёршись кулаками в бёдра, крупный воин в кожаном нагруднике, с кустистой бородой. Его лук со спущенной тетивой висел за спиной. Он указывал на овец, и Раннульф, пожав плечами, протянул руки и напевно сказал что-то по-арабски.

Великан шагнул мимо него, к овцам, оглядывая их с явно гастрономическим интересом. Возможно, он хотел купить овцу для лагерного ужина или же намеревался попросту отобрать её. Раннульф шёл за ним, настойчиво что-то говоря, но лучник оборвал его взмахом руки, начал выбирать овцу — и тут внезапно заметил среди отары Стефана.

Рот его открылся, глаза выпучились, он развернулся было к своим, размахивая руками, но Раннульф уже подскочил к нему, выхватив из рукава длинный нож. Стефан взметнулся из овечьего моря с мечом в руке. На склоне перед ним Раннульф сцепился с дородным турком, и Стефан рванулся на помощь, но прежде, чем он добежал, Раннульф по рукоять погрузил нож под мышку турку.

— Взять их! — хрипло проревел Раннульф. — Вперёд! Вперёд! — Он выдернул нож и дал турку упасть.

Стефан промчался мимо него, бросившись к другим сарацинам. Два турка, ожидавшие на склоне, увидели, что их командир погиб; один из них уже карабкался назад к лагерю, другой вытащил из-за пояса нож и приготовился драться. Но когда из отары выскочили тамплиеры, он оробел и пустился наутёк. В три прыжка Стефан нагнал его и разрубил.

За Германа, думал он. За Германа.

Там, наверху, в тени скал другие турки уже хватались за луки. Склон казался невообразимо крутым. Он не успеет добраться до врагов — прежде его подстрелят. Враги сгибали луки, натягивали тетивы; иные уже, встав на колено, накладывали стрелы. Но другие тамплиеры уже нагнали Стефана, и он ощутил, как их воля неудержимо влечёт его вверх, его руки наливаются их силой; горячка боя охватила его, и он ринулся вперёд.

Слева от него загремел голос Раннульфа, и другие рыцари взревели в ответ. Стефан одолел последние несколько ярдов до турецкого лагеря. Перед ним был враг — и туча стрел. Из-за тугих тетив, из-за круто изогнутых луков блестели вражьи глаза. Он слышал их крики. Остриё стрелы чиркнуло воздух совсем рядом, но меч Стефана одним ударом рассёк и лук, и тетиву, и стрелу, и руку — и турок погиб. Как Герман.

Стефан побежал дальше — мимо костра. Где-то орал Медведь. Турки пытались бежать. У подножия утёса двое лучников попытались сопротивляться, и Стефан бросился на них. Не успел он нанести удар, как с обеих сторон к нему подоспели ещё трое тамплиеров, и турки повалились, словно спелая пшеница под серпами жнецов.

Прямо на Стефана, прядая из стороны в сторону, галопом мчался конь, и рыцарь прыгнул, чтобы поймать его, но конь слепо пронёсся мимо и пропал из виду. Стефан увидел, как раненый турок, хромая, пытается укрыться в скалах, — и догнал, и убил его.

За спиной у него кто-то крикнул, кто-то завизжал — и вдруг наступила тишина.

Стефан выпрямился, задыхаясь, сжимая обеими руками меч. Он огляделся; голова у него кружилась. Он стоял почти у подножия утёса, где горел костёр. Внизу с блеяньем и топотом убегали прочь овцы, и пастухи торопились нагнать их. Земля под скалами была усыпана мёртвыми телами турок.

Тамплиеры бродили вокруг, спотыкаясь о трупы, подходили к кострам и ели всё, что удалось найти съедобного. Бой был кончен. Стефан перекрестился, рука его дрожала.

За Германа. Но Герман всё равно мёртв. Буря ужаса обрушилась на юношу; разум его туманили обрывки картин — раненые, умирающие, мёртвые воины, такие же, как он; его замутило. Он снова затянул пояс на талии и сунул меч в ножны.

К нему подошёл Раннульф с толстым, истекающим соком куском жареного мяса.

— Вот, поешь. Это кролик. — Он протягивал Стефану кроличью ногу с торчащей из неё голой костью; на миг юноше почудилось, что к нему тянется крохотная ручка.

— Нет, — сказал он, — нет, — и тяжело сел на землю.

Раннульф молчал, просто стоял рядом с ним и жевал мясо. Юного короля и ещё одного воина оставили у подножия склона с конями; теперь они приближались галопом, вздымая пыль. Запах мяса проник в ноздри Стефана, и вдруг он почувствовал, что голоден. Он глубоко вздохнул; ему полегчало. Он помнил, что наносил удары, знал, что убивал людей, — он победил, он выжил. Они победили. Голова у Стефана кружилась. Вдруг торжество жаркой волной окатило его.

Раннульф сверху вниз смотрел на него:

— Ну?

— Есть хочу, — сказал Стефан, и рыцарь рассмеялся и протянул ему ломоть мяса. К тому времени, когда к ним подскакали кони, Стефан уже обглодал кроличью кость дочиста. «Герман, — думал он, — Герман, я отомстил за тебя». Вслед за братьями он вскочил в седло и поскакал к Иерусалиму.