Иерусалим

ГЛАВА 18

— Раннульф, — сказал Одо. — Ты-то что здесь делаешь? Вот не думал, что снова увижу тебя. — Он перевернулся; когда он двигался, за ним волочились тяжёлые звенья цепи. И всё же он улыбался всегдашней своей лёгкой улыбкой, выцветшие глаза блестели. — Сарацины знают, что пустили змею в рыбный садок?

За спиной Раннульфа захлопнулась дверь, и от скрежета засова желудок у него стянулся холодным узлом. Он прошёл по заваленному соломой полу камеры, нагибаясь, чтобы не удариться о низкий скошенный потолок, и присел на корточки рядом со своим командиром.

— Они подозрительны. Они следят за каждым моим шагом.

— Смотри не рассерди их, — сказал Одо. — Мне здесь не нужна компания.

Магистр Иерусалимского Храма лежал на соломенном тюфяке, укрытый одеялом. Спутанные волосы падали ему на лоб и спускались на плечи, кожа была бледной, как рыбье брюхо, вся нижняя половина тела, судя по всему, почти не двигалась.

— Ты здоров? — спросил Раннульф.

Одо повёл плечом.

— Я жив.

Раннульф отдёрнул одеяло. На Одо была лишь длинная рубаха. Запястья охватывали железные браслеты, и от них, исчезая под одеялом, тянулась цепь, прикованная другим концом к железному кольцу в стене. Правая лодыжка тоже была закована, левую ногу Одо Раннульф вначале не рассмотрел.

— Почему ты в цепях? — Он знал, что других пленных франков содержат здесь как гостей, не как преступников.

— А! Я рассердил султана. Всё из-за его племянника.

Одо вновь натянул на себя одеяло, но Раннульф успел заметить, что левая нога, наполовину прикрытая подолом рубахи, высохла почти до кости и неестественно изогнута.

— Я сломал её в битве, — пояснил Одо. — Она так и не зажила. На всё воля Божья. Ты был прав, Святой. Нам не следовало атаковать. Я рад, что ты уцелел, и надеюсь, что де Ридфор мёртв.

— Нет, — сказал Раннульф. — Он в Иерусалиме.

Одо помотал головой. Он заметно постарел, широкая грудь и плечи точно истаяли, стали костистыми, кожа на шее отвисала; он лежал на соломе, словно обломок кораблекрушения. Лицо его было спокойно и ясно.

— Мы все умрём, а он всё так же будет строить козни.

Раннульф пожал плечами, отметая мысли о де Ридфоре.

Он не мог оторвать глаз от лица Одо.

— Поговаривают о том, чтобы выкупить тебя.

— Нет, — сказал Одо. — Именно поэтому я и здесь. Меня хотели обменять на какого-то султанова отпрыска, которого держат заложником в Маргате, — а я отказался. Я тамплиер, а не предмет для торговли. Я совершил ошибку — и теперь расплачиваюсь за это. На мой взгляд, это справедливо.

— На мой тоже, — сказал Раннульф.

— Да и всё равно я не смог бы больше сражаться — из-за ноги.

— Наверное, нет, — кивнул Раннульф.

— Помолись за меня. И, Святой, прежде, чем уйдёшь, — исповедуй меня.

Раннульф слегка дрогнул. Он тотчас осознал, что не сможет отказаться. Отвернувшись, он протянул между ними руку.

— Покайся, брат.

— Прости меня, Иисусе, ибо я согрешил, — вполголоса начал магистр. Затем он перечислил свои ошибки и промахи, такие же обычные, как у всякого другого человека.

— Ты раскаиваешься? — спросил Раннульф.

— Я от всей души печалюсь, что оскорбил Господа, который создал меня и которому принадлежит вся моя любовь.

— Тогда я отпускаю тебе грехи. — Раннульф сотворил над ним знак Креста. Во рту у него пересохло. Он чувствовал себя вором, который прокрался на место Бога и похитил то, что предназначалось Его слуху. В его глазах Одо уже был блаженным.

— Отец, — сказал он, — благослови меня.

Магистр Иерусалимского Храма издал ворчливый смешок и почти без сил упал на солому.

— Вот тебе моё благословение: сражайся с этим ублюдком до последнего своего вздоха. И расскажи моим братьям, каково мне здесь живётся.

Он отвернулся и закрыл глаза. Цепи звякнули, ударившись друг о друга. Раннульф поднялся и подошёл к двери, и охранник, ждавший по другую её сторону, тотчас отпер ему.

Темница была расположена в башне, находившейся на дальнем краю султанского дворца; трое стражников отвели Раннульфа назад в домик для гостей, тесно обступив его с трёх сторон, чтобы он ничего не смог разглядеть по дороге. Дорожка пересекала гребень пологого холма, и с вершины его Раннульф на миг разглядел за дальней стеной белый силуэт города; над вереницей крыш и макушек деревьев возносились иглы минаретов. Он вытянул шею, пытаясь разглядеть больше, и стражник, шагавший сзади, подтолкнул его в спину:

— Шагай, шагай!

— Прекрасный город, — сказал Раннульф. — Хотел бы я посмотреть на него поближе.

— О да, ещё бы! — Стражник, шедший слева, рассмеялся. — Конечно, ты бы хотел увидеть Дамаск. И он воистину прекрасен, только не для тебя, неверный.

Они прошли через лимонную рощу, направляясь к дому. Раннульф невольно замедлил шаг — эти белые комнаты стали для него самой настоящей темницей. Из окна разливалась музыка — флейты, тамбурины, мягкий рокот барабана. Он услышал смех и выкрик Медведя.

Двое стражников ушли. Третий, тот, который говорил с ним, замешкался. Раннульф остановился на террасе перед домом, испытывая отвращение при одной мысли о том, чтобы войти внутрь.

— Ты хочешь увидеть Дамаск? — тихо спросил стражник.

Раннульф резко повернул к нему голову:

— Да.

— Есть у тебя деньги?

Денег у Раннульфа не было, но начало было многообещающее.

— Да.

— Я помогу тебе перебраться через стену, — сказал стражник. — Если дашь мне динары.

Раннульф огляделся, проверяя, не следит ли кто за ними.

— Сколько?

— Принеси всё, что у тебя есть, — сказал стражник. — Выжди немного, ступай к стене и оставайся там. Я найду тебя. — И тотчас же отошёл к другим стражникам, которые уже расселись на скамье у двери. Раннульф, взбудораженный, вошёл в дом.

Он мгновенно понял, что здесь женщины. Чувства его обострились, каждый нерв в нём натянулся. Он вошёл в просторную, залитую солнцем переднюю комнату; все музыканты оказались женщинами, одетыми весьма скупо, а ещё две женщины шныряли по комнате, разнося корзины с фруктами и сластями. У дверей, ухмыляясь во весь рот, стоял Фелкс ван Янк. Увидев Раннульфа, он загасил усмешку, но похотливый блеск в его глазах остался.

— Ты видел Одо? — спросил он, но в мыслях у него явно был не Одо. Краем глаза он косился в глубь комнаты.

— Видел, — сказал Раннульф. Он слышал голос Медведя, доносящийся из дальней комнаты, и вторивший ему беспечный смех.

— Что ж, хорошо, — сказал Фелкс, явно не слушая его.

— Кто привёл сюда всех этих женщин? — спросил Раннульф.

Фелкс пожал плечами:

— Понятия не имею. Что ты собираешься предпринять на этот счёт?

— Я? Ничего. — Раннульф перекрестился. — Мне жарко. Пожалуй, я переоденусь. — Он прошёл через залитую солнцем комнату к проёму в дальней стене.

За ним была комната, где слуги держали еду, питьё и посуду; там же сложили хлопчатые бурнусы, принесённые для тамплиеров. В дальнем конце длинной неосвещённой комнаты болтали и пересмеивались несколько женщин-сарацинок. При виде Раннульфа они смолкли и уставились на него.

Он не обратил на них внимания, во всяком случае, постарался не обратить; они были такие мягкие, округлые, юные и нежные, что у него засаднили ладони. Он подошёл к шкафчику с посудой, снял свои тамплиерские одежды — все, кроме исподних штанов, — и облачился в белое, мягкое и чистое сарацинское одеяние. Он стащил сапоги, но туфли без задников надевать не стал, сказав себе, что скорее сотрёт пятки до дыр, чем станет ходить в такой обуви. Босоногий, он вернулся в переднюю комнату.

Фелкс сидел на мягком диванчике, и стройная девушка с длинными чёрными волосами протягивала ему кубок. В дверях стоял высокий сарацин Али. Раннульф подошёл к нему.

— Обет велит нам избегать женщин.

Сарацин усмехнулся ему, глаза его блестели.

— Это всего лишь служанки. Вам же должен кто-то прислуживать ?

— Тогда я иду в сад, — сказал Раннульф. — Это дозволено?

Али утвердительно кивнул не головой, а одними глазами, опустив их и тут же подняв. Раннульф и прежде приметил такой жест у султана; Али был очень похож на султана.

— Вам дозволено гулять в саду и в лимонной роще, — сказал сарацин.

— Спасибо, — сказал Раннульф и вышел из дома.

Войдя в рощу, Раннульф остановился и оглянулся на дом. Никто не шёл за ним. Двое стражников всё так же сидели перед входной дверью, третий — тот, что говорил с ним, — исчез. Рыцарь отёр ладонью бурнус, и мягкость хлопка поразила его: ткань ласкала кожу; уже носить такую одежду казалось греховным.

Он постоял под лимонными деревьями, терпеливо наблюдая за домиком для гостей. Сарацины хотят, чтобы он направился к стене, но он не видел смысла делать то, что от него хотят. Зато они дали ему относительную свободу, и этим Раннульф намерен был воспользоваться. Он присел на корточки под лимонным деревом и приготовился ждать удобного случая.

Из домика донёсся сладострастный женский вскрик. Али с отвращением наморщил нос и отошёл к дальнему краю террасы. Он оглянулся на лимонную рощу, гадая, куда подевался командир тамплиеров; сейчас ему следовало бы уже торчать под стеной, заглотав приготовленную наживку.

В домике раздался грохот, словно разбилось стекло, и вновь заиграла музыка. Кто-то испустил восторженный вопль. Стражники-курды глазели на дверь; один перебежал к окну и заглядывал внутрь через подоконник.

Из дома вышел Стефан — стремительно, словно спасаясь бегством. На нём был длинный белый бурнус, отделанный лентами алого шёлка; плавная походка чем-то напоминала львиную. Именно своей почти животной грацией он и привлёк с самого начала внимание Али, и сейчас сарацин впился в него взглядом, мгновенно ощутив возбуждение. Стефан шёл по террасе, направляясь прямиком к нему; на ходу он поднял голову, глаза их встретились, и тамплиер улыбнулся. Али двинулся к нему, протянув руки.

— Уйдём отсюда, — сказал Стефан.

— Конечно. Хочешь осмотреть дворец?

— Тебе не следовало бы доверять мне, — заметил Стефан. — Что, если я шпион?

Али рассмеялся. Бок о бок они пошли прочь от дома по дорожке, выложенной белыми камнями, которая вела к воротам в стене. Али держал Стефана за руку.

— Ты слишком благороден для этого ремесла, милый. Я знаю, что ты не шпион. Но не хочешь ли ты узнать, кто я такой?

— Нет, — ответил Стефан и отвёл взгляд.

Али не понял, почему рыцарь так ведёт себя, однако вновь рассмеялся.

— Ну что ж, тогда я тебе ничего не скажу. И всё же я настаиваю на том, чтобы показать тебе одно из прекраснейших мест на земле.

Когда Стефан увидит дворец, не будет нужды говорить ему, кто такой Али, — он догадается сам.

Они шли по заросшему травой пологому склону, который был усеян полураспустившимися розовыми кустами. Стефан жадно озирался по сторонам, глаза его раскрывались всё шире. Али крепко держал его за руку, словно вёл на поводке. Ему хотелось поговорить, но он видел, что Стефан не расположен к разговорам — и одно это уже о многом говорило Али.

Когда Стефан увидит весь дворец, когда узнает, кто такой Али, — он уже будет наполовину побеждён.

Они подходили к стене, подымавшейся из путаницы виноградных лоз; череда кипарисов закрывала её в том месте, где в высокой траве была проложена тропка. Али провёл Стефана по траве за кипарисы — там в дворцовой стене была небольшая дверца, и её никто не охранял. Пока Али возился с засовом, Стефан обернулся и поглядел за зелёную ограду кипарисов.

— В чём дело? — спросил Али.

— Мне показалось, что за нами кто-то крадётся, — ответил Стефан.

Али хмыкнул, забавляясь:

— Чего ты опасаешься? Это мой дом. Здесь я хожу, где хочу, и ты тоже можешь ходить, где хочешь, — покуда ты со мной.

Он распахнул дверцу и пропустил Стефана вперёд себя.

Они очутились у подножия ещё одного длинного пологого холма; на вершине его стояло большое здание — стрельчатые окна верхнего этажа, нижний этаж окаймлён галереей, крыша выложена красной черепицей, арочный вход. По склонам холма террасами тянулись сады.

— Здесь огороды, — сказал Али, — во всяком случае, будут, когда их засадят; а там, наверху, — мастерские, кухни и кладовые. — Он поглядел на Стефана, полагая, что тот впечатлён, — но Стефан снова оглянулся на приоткрытую дверцу в стене.

— Где Раннульф? — спросил он.

Али раздражённо нахмурился:

— Уверяю тебя, с твоим командиром поступят так, как он этого заслуживает. — К этому времени хамоватый тамплиер должен бы уже перебраться через стену и оказаться в руках людей Тураншаха, которые полной мерой воздадут ему за наглость. — Идём, Стефан, насладимся этой красотой вместе. Забудь ненадолго о своём спутнике.

Он крепко взял Стефана за руку, и тот с охотой последовал за ним.

Раннульф проскользнул в приоткрытую дворцу и остановился у подножия пологого холма, исчерченного аккуратными широкими грядками, — овощи, высаженные на них, сейчас буйно заросли сорняками. Звёздочки коровяка щедро усыпали землю между тощими — сплошная кочерыжка — кочанами капусты, цветущая морковь подымалась Раннульфу до пояса. Он переходил от грядки к грядке, гадая, откуда же берётся провизия для огромного дворца — уж верно, не с этих огородов.

Он долго выжидал, прежде чем войти в потайную дверцу, — чтобы Али и Стефан ушли как можно дальше. Теперь здесь было совершенно безлюдно. Идя по дорожке, Раннульф обнаружил валявшуюся на земле старую мотыгу и забрал её с собой, чтобы больше походить на работника. Чуть дальше он подобрал фонарь и грабли. Он так и не увидел ни единой живой души, покуда не поднялся на огородный холм и не вышел на террасу, окаймлённую густыми зелёными изгородями. В дальнем конце террасы подымалось двухэтажное здание с окнами изящной формы — как петля, которую образуют ладони, сомкнувшись кончиками пальцев. В тени портика стояли два стражника-курда с копьями наперевес.

Между ними и Раннульфом, на краю террасы, роилась людская толпа — худощавые, загорелые до черноты мужчины в одних набедренных повязках и женщины, закутанные до самых глаз, которые грациозно несли на голове огромные кипы белоснежного белья. Вдоль всей террасы кипели громадные котлы, и женщины стирали и отжимали бельё, развешивая его для сушки на изгородях. Мужчины собрались в спасительной тени и занимались исключительно болтовнёй.

Это-то и было нужно Раннульфу. Прихватив с собой инструменты, приниженно склонив голову, он подошёл к ним и сел на краю террасы, где подымалась каменная стена. Мужчины ели из общей миски чечевицу с луком, и один из них похвалялся, как доставил груз фруктов из самого Джезиреха.

— Я знал, что получу отменную цену, и не промахнулся, но напугался всё-таки здорово. Во имя Аллаха, сколько живу, не видел, чтобы в Дамаске было так безлюдно.

— Жаль, тебя не было здесь, когда привезли франков! Нам всем пришлось выйти на улицу, вопить и размахивать руками — изображать, что в городе полно народу. Мы получили по монете каждый, да ещё сорвали глотки.

— А что, на Тигре тоже поветрие? — спросил кто-то.

— Только не в моей деревне, возблагодарим Аллаха. Куда подевались все горожане? Быть того не может, чтобы все умерли.

Ему отозвались сразу несколько причитающих голосов. Раннульф украдкой протиснулся в круг беседующих, принюхиваясь к запаху чечевицы. Никто не обратил на него внимания. Эти люди привыкли к чужакам, которые приезжают из деревни, чтобы наживаться на снабжении дворца, да к тому же чёрные волосы и глаза Раннульфа были ему немалым прикрытием. Он старался не упускать из виду стражников-курдов, стоявших в портике.

— Что верно, то верно, — сказал человек, сидевший прямо напротив Раннульфа. — Сам султан тотчас унесёт ноги из Дамаска, едва разберётся с франками. Будь они прокляты! Поветрие — наказание нам за то, что мы не сбросили их в море.

Раннульф придвинулся ближе к миске. Пробормотав себе под нос нечто вроде арабского благословения, он запустил пальцы в бурое чечевичное варево и начал есть. Он сидел на корточках, как и другие сарацины, и ел, как они, большим и указательным пальцами правой руки. Слух его жадно поглощал их голоса.

— А вы видели франков?

— Ещё бы не видели! Ещё бы! Они уродливы, как джинны, длиннозубые, синекожие, со слезящимися глазами. Я верю тем, кто говорит, будто бы они вылупляются из яиц, которые откладывают в навозные кучи.

— Султан с ними управится.

— Уж это точно, мне бы иметь столько веры, сколько у него!

— Я слыхал, среди них есть и тамплиеры.

— Тамплиеры!.. — По ту сторону миски взметнулась рука, сотворяя знак, отгоняющий злых духов.

— Ну да! И один из них не кто иной, как сам Итиэль.

Разговоры притихли. Кто-то громко рассмеялся.

— Вот чепуха! Нет там никакого Итиэля.

— Мой двоюродный брат, который служит копейщиком у Таки ад-Дина, видел его собственными глазами. Наконечник его копья мечет молнии, и там, где проскачет его чёрный конь, земля вся усеяна трупами.

— Нет никакого Итиэля! — повторил всё тот же громкий голос, сопроводив слова новым смешком. Некоторое время все молчали. Раннульф облизал пальцы — он съел достаточно и более чем достаточно услышал.

— Тихо, вон идёт Ахмед!

Раннульф быстро глянул и поспешил вновь опустить глаза. Всё тело его напряглось. К ним по террасе шагал копейщик в шлеме, увенчанном султаном.

Люди, сидевшие вокруг Раннульфа, дружно разразились приветственными восклицаниями:

— Ахмед!

— Благослови тебя Аллах, храбрый воин!

Головы их задёргались в торопливых поклонах. Курд остановился перед ними:

— Я гляжу, вы, как обычно, по уши в делах. Вот ведь шайка лентяев!

— Нет-нет, Ахмед, просто сейчас слишком жарко!

— Благослови тебя Аллах, Ахмед!

— Храбрый воин!

Раннульф, подражая остальным, лихорадочно кивал головой; если его поймают, то прикуют к стене, как Одо, а он вряд ли сумеет вынести это так же достойно. Неужели у него и впрямь длинные зубы и слезящиеся глаза?

Курд пошёл дальше. За его спиной заговорили уже о другом:

— Поглядите только, как вышагивает!

— Да уж, если б он так же доблестно бился с франками!

— Ленивый мешок с дерьмом!

Раннульф вновь отодвинулся к стене, не поднимая глаз и прислушиваясь.

— Поглядел бы я на него, если б он столкнулся лицом к лицу с Итиэлем!

— И что же ты обо всём этом думаешь? — спросил Али. Он сделал знак слугам, и те молча унесли остатки ужина.

— Великолепно! — отозвался Стефан.

Он вновь оглядел комнату, поглощая каждую мелочь её красоты. Они обошли весь дворец и всё повидали, прежде чем пришли сюда, в личные покои Али. Эта комната была лучше всего: тёплая, тихая, обставленная так просто, что казалась почти строгой, — прямые линии низких деревянных столов, плавные очертания светилен, геометрический узор красных керамических плиток, которыми выложен пол. В одном углу комнаты росло в горшке небольшое пышнолистое деревце, дерзко противостоя всему этому строгому порядку беспорядочным изобилием своей кроны. Стефан всем сердцем восторгался этой комнатой.

— Раннульф говорит, что Дамаск не так прекрасен, как Константинополь, но я этому не верю.

— Может быть, Дамаск больше похож на Париж?

— Париж — это груда мусора! — отрезал Стефан, и Али разразился смехом.

— Стефан, ты просто чудо! Мне так чудесно с тобой.

Стефан вновь улёгся на бок на диван.

— Да, я очень счастлив.

Они говорили по-французски; Стефан раза два попытался было перейти на арабский, но Али лишь посмеялся над ним, — а он не хотел, чтобы Али над ним смеялся. Они провели вместе почти весь день, и он видел великолепные залы и фонтаны, сады, библиотеку, выложенную голубой плиткой мыльню, личную мечеть султана — драгоценность из белого камня. Они занимались любовью на траве. Трапеза была чудесна — абрикосы и баранина, луковички, начиненные орешками, фрукты, сваренные в пряном сиропе; даже вино оказалось вполне сносно. Он подумывал о том, чтобы вскоре снова заняться любовью.

— Давно ты стал тамплиером? — спросил Али.

— Я приехал сюда в прошлом году.

— Ты сражался при Рамлехе?

Стефан покачал головой. Он предпочитал не касаться этой темы, не смешивать нынешнего дня с иной своей жизнью. Но Али был весь внимание, взгляд его стал острым, тело напряглось под изящными складками бурнуса.

— А в той битве, что была минувшей осенью? Мы называем её Дар Реки, вы, наверное, иначе.

— Битва при Литани, — сказал Стефан и потянулся за чашей с вином; он был слегка пьян. — Господь наказал нас за наши грехи, каковы бы они ни были. — Он заглянул в чашу, всколыхнув вино. — Знаешь, у меня была старая тётка, которая говорила, что может угадать будущее по следам винного осадка в чаше.

— В самом деле? Как интересно. — Али кончиком пальца очертил костяшку на лодыжке Стефана. Будущее интересовало его куда меньше, чем прошлое. — Счастье, что ты уцелел в битве, где мы изрядно выкосили твоих соплеменников.

Стефан смотрел, как вино скользит по поверхности чаши.

— На всё воля Господа. — Он отодвинул обнажённую ногу от пальцев Али.

Сарацин протянул руку и ухватил его за лодыжку.

— Совершенно верно. Бог хочет, чтобы мы — чьё дело право — восторжествовали над вами.

— Али, — сказал Стефан, — я не хочу об этом говорить.

— Почему же? Потому что не хочешь признать, что я прав? — Глаза Али загорелись. Он выпустил лодыжку Стефана и протянул руку открытой ладонью вверх. — Прошу тебя, Стефан. Ты мне так нравишься. Я не хочу увидеть твою смерть, потому что в конце концов мы изничтожим до конца всё ваше племя.

— Ты ничем не лучше Раннульфа, — сердито сказал Стефан.

Лицо Али закаменело.

— Вот ещё! Я совсем иного сорта, чем этот мужлан и разбойник. — Он отодвинулся, высоко вскинув голову, и принял вид надменный и властный. — Я бы мог спасти тебя, Стефан, если ты позволишь мне сделать это.

Стефан потянулся к чаше с вином и залпом осушил её.

— Благодарю, — сказал он. — Мне пора идти.

Он встал, покачиваясь, чувствуя, как желудок комом подкатил к самому горлу.

— Куда ты идёшь? — спросил Али. В дверь постучали; сарацин быстро оглянулся, и один из слуг торопливо пошёл узнать, в чём дело.

— Я тамплиер, Али, — сказал Стефан. — Может быть, я не слишком ревностно блюду свой обет, но я всё-таки тамплиер, и ты сделал ошибку, напомнив мне об этом. — Он направился было к двери, но тут слуга попятился и в комнату вошли двое стражников.

Али поспешно схватил Стефана за руку и удержал его.

— В чём дело? — Он перешёл на арабский, который Стефан понимал куда лучше, чем говорил на нём.

— Мой господин, — сказал один из стражников, — мы не можем его найти.

— Что?!

— Иерусалимский рыцарь. Аль-Вали. Мы не можем найти его. Давуд ждал его у стены, но он так и не появился. Мы обыскали все улицы вокруг дворцовых стен...

Стефан оглушительно расхохотался. Али ожёг его гневным взглядом и вновь повернулся к стражникам:

— Найдите его. Поднимите на ноги всех во дворце, обшарьте каждый дом, но найдите его.

— Повинуюсь, мой господин, — сказал первый стражник. Он отсалютовал, и оба стражника заспешили к двери. Али рывком обернулся к Стефану.

— Где он? — резко спросил он.

Стефан одарил его лучезарной улыбкой:

— Понятия не имею. Но если бы и знал, всё равно бы тебе не сказал.

— Ты непостижимый человек, — проворчал Али. — Идём!

И подтолкнул Стефана к двери.