Иерусалим

ГЛАВА 14

А ведь это могло случиться, думал де Ридфор, вполне могло: он едва не уступил главенства в Храме мужлану-отступнику без семьи и чести. Всего один голос... Он продолжал перебирать в мыслях неудачи и преступления Раннульфа Фицвильяма, поднимаясь в королевскую цитадель поговорить о защите города. К его удивлению, на скамеечке у ног короля сидела принцесса, бледная и задумчивая; рядом, в тени, стояли её фрейлины. Она была настолько неуместна здесь, что де Ридфор едва не заговорил об этом вслух, но Керак опередил его.

— Сир, женщина должна быть удалена. Ей здесь не место. — Волк прошагал через зал от окна, где стоял до сих пор, оглядывая укрепления.

Де Ридфор сразу увидел лазейку для себя; мимолётно улыбнувшись принцессе, он встал на её защиту:

— Милорд, перед тобой — принцесса Иерусалимская, где же ей ещё находиться?

Керак резко повернулся к нему, словно лишь сейчас заметив тамплиера:

— Что за чушь ты городишь!

— Оставьте, оставьте, — сказал король. — Незачем вам затевать свару в моём присутствии, да ещё когда Саладин уже стоит у порога. Если хочешь, Сибилла, мы отправим тебя в безопасное место.

Принцесса выпрямилась на скамеечке, сложив руки на коленях:

— Я остаюсь.

— Сказано благородно, — заметил де Ридфор и обменялся с Кераком долгим неприязненным взглядом.

Волк фыркнул, презрительно выпятив мясистые губы:

— Слова, слова! Одень её в кольчугу да дай в руки меч — тогда и посмотрим, как благородно она будет выглядеть.

Голос короля стал хриплым от гнева:

— Милорды, я же сказал — довольно! Я не потерплю вашей грызни. Нам надо защищать Иерусалим; давайте же говорить об этом.

— Что ж, поговорим. — Керак выпятил нижнюю челюсть, словно носовую фигуру корабля. — Я пришёл сюда, чтобы помочь вам драться с магометанами — но мы лишь сидим без дела, взаперти, нас устранили от защиты города. Отдай мне приказ! Я покажу, как удержать Иерусалим.

Де Ридфор ударил кулаком по бедру:

— Мы и так уже знаем, как удержать Иерусалим, милорд, кто бы ни встал против нас! Бог отдал Священный Город нам, и мы не нуждаемся в твоей помощи!

— Это так, — сказал король. — Насколько я помню, офицер, который отвечает за город...

— Он погиб при Литани, — сказал де Ридфор. Перебив его, король предотвратил в самом начале очередную вспышку маршальского гнева. — Нами избран на этот пост другой, простой рыцарь за неимением лучшего. — Он искоса глянул на Керака, чья ненависть, покуда не имевшая цели, могла теперь устремиться во вполне определённое русло.

— Кто же? — спросил король.

— Раннульф Фицвильям, — отвечал де Ридфор и только сейчас вдруг вспомнил, что король знаком с ним.

Бодуэн выпрямился. Его истёртое чудовищное лицо выделялось, как маска, на фоне одежд из узорчатого шёлка и жатого бархата; губы обрамляли болячки. В голосе его прозвенела уверенность:

— Я не знаю лучшего человека во всём моём королевстве. Он сохранит этот город, равно мечом и верой, и я окажу ему в том любую поддержку.

Глаза Керака сверкнули. Он развернулся и пошёл через зал к выходу, дерзко обратившись спиной к королю.

— Милорд Керак, — бросил ему вслед Бодуэн, — хранить порядок — дело тамплиеров, оставь это им. Тебе нужно лишь держать своих людей наготове. Когда Саладин двинется в поход, мы и станем строить планы сообразно его действиям. Пока же позволь Раннульфу Фицвильяму делать своё дело, лучше его всё равно никто не справится.

Де Ридфор отступил на шаг. Ему трудно было выдержать такой ворох похвал, сыпавшийся на одного человека — человека, которого он презирал, — но он принудил себя сохранять хладнокровие. Он уже знал, что Раннульф был среди рыцарей, которые сопровождали короля в Иерусалим от реки Литани; разумеется, норманн втёрся в доверие к Бодуэну — лишнее доказательство его вероломства и честолюбия.

Впрочем, это можно как-то использовать. Де Ридфор принялся обдумывать, как ему вновь завоевать доверие короля.

— Стало быть, сир, таково твоё слово? — спросил Керак. — Я должен сидеть без дела?

— Ты должен ждать, — сказал король. — А теперь можешь удалиться, милорд.

Керак развернулся на каблуках, поклонился и вышел из зала. Изящества в нём было не больше, чем в конюхе.

Маршал де Ридфор сказал:

— Сир, будь осторожен, ему неизвестно, что такое благоразумие.

— Я знаю его хорошо, милорд, — отозвался король, — но мы сумеем приструнить его. Что же до командования в Иерусалиме, то Раннульф — прекрасный выбор. Захвати его с собой, когда пойдёшь сюда в следующий раз.

От насильственной улыбки у де Ридфора заныли щёки.

— Как прикажешь, сир.

— Я надеюсь и впредь выслушивать твои доклады — по необходимости.

— Слушаюсь, сир.

— Ты можешь идти.

— Да, сир. — И маршал с поклоном удалился.

Король знаком велел пажу принести кубок с вином; Сибилла, сидевшая у его ног, покачала головой:

— Они не ладят. А нам грозит смертельная опасность!

— Они — бойцы, — сказал Бодуэн. Он жадно глотал крепкое живительное вино. — Когда перед ними нет врага — они бьются друг с другом.

— Это верно, — сказала принцесса. — Они так же опасны для Иерусалима, как сарацины.

Король рассмеялся, словно услышав шутку, и Сибилла одарила его резким взглядом. Паж принёс вина и ей; она послала за душистой водой и разбавила вино. Камергер уже стоял у дверей, готовясь объявить о новой аудиенции, но принцесса жёстко глянула на него, дав понять, чтобы он подождал.

— Ты не устал? — повернулась она к брату. — Не хочешь отдохнуть?

— Били, — раздражённо сказал он, — не смей меня опекать! Если хочешь, можешь уйти.

— Нет, — сказала Сибилла, — я хочу быть здесь и видеть, что и как ты делаешь.

— Вот и отлично. — Король кивнул камергеру.

Вошла делегация купцов Верхнего Города, чтобы обсудить открытие рынков. Сибилла наблюдала, как её брат управляется с этой проблемой, как ровно и вежливо говорит с каждым, глядя прямо на него, хотя и не уступает ни в чём; купцы, если и не были удовлетворены, по крайней мере, недовольства не выказывали. Бодуэн — хороший король. Чем дольше она следит за ним, тем больше восторгается его искусностью. И тем не менее Бог неуклонно разрушает его, тогда как люди наподобие Керака процветают, точно мухи на падали.

Сибилла подавила вспышку гнева на Господа, который так жестоко обошёлся с её братом. Господь добр, а значит, тому должна быть какая-то причина; и принцесса втайне подозревала, что причина — в ней, Сибилле, будущей королеве Иерусалимской.

Нескончаемый поток тянулся через зал: люди просили у короля милостей, приносили ему вести, жалобы, обещания. Сибилла наблюдала, как брат ведёт беседы, прихлёбывая всё время крепкое красное вино. Это был поистине королевский труд — решать судьбы людей; однако она не видела здесь ничего, с чем не справилась бы женщина.

И что такого делают мужчины, что считают не под силу женщинам? Они сражаются, — но она может отыскать мужчину, который сражался бы за неё; и, если уж на то пошло, воинственность мужчин приносит им больше сложностей, чем пользы, а в итоге разрешают они очень мало проблем. Она сможет стать независимой от воинов, попросту не устраивая войны.

Что до всего остального — она вполне сумеет сравняться с любым из мужчин. Так же не считаться ни с кем, как Волк, так же предавать, как Триполи, быть так же честолюбива, как де Ридфор, и так же умна, как сам король.

Сибилла отвернулась, пряча эти мысли, и взгляд её обратился к окну, к видневшейся за окном стене города, высокому верху Давидовых Врат и бесконечному небу над ними.

— Били, — окликнул брат чуть погодя, — все ушли, а к стене мы не поедем, покуда не пройдёт месса Шестого часа. Не сыграть ли нам в шахматы?

Принцесса обернулась к нему, вновь готовая к своей игре.

— О да, — сказала она. — Пусть принесут доску, я хочу сыграть.

— Пока Саладин угрожает всем нам, ссориться друг с другом было бы недальновидно, — сказал де Ридфор, перехвативший Керака на улице.

Губы Волка искривились в усмешке.

— С тех пор, как я прибыл в эту страну, я воюю главным образом с трусливыми христианами.

— Как бы там ни было, если у тебя есть трудности в Иерусалиме, это вина не моя, а Раннульфа Фицвильяма, — Маршал поглядел на Керака, на его рыцарей. — У тебя ведь есть ещё люди — кроме тех, что сейчас с тобой? — Он сразу приметил, что беловолосого бастарда в свите Керака не было.

— Меня хорошо охраняют, — буркнул Керак.

Де Ридфор предпочёл промолчать. Они ехали по главной улице, что вела от Давидовых Врат к Храму. Лавки по обе стороны улицы были закрыты, и это нравилось де Ридфору, нравилось, что город пуст и тих — он ненавидел обычную городскую толкотню, сумятицу взглядов и шума, толпы безликих людишек, которые почитают себя важными персонами, а на деле не значат ничего.

Иное дело — Керак. Керак должен послужить ему, хотя сам, конечно, никогда этого не узнает.

Вслух маршал Храма сказал:

— Когда придёт Саладин — нам стоять рядом и биться рядом, во имя Бога и за нас всех.

— Повезло тебе, что ты монах, коли вздумалось читать мне проповедь, — резким, надтреснутым голосом огрызнулся Керак. Они приближались к перекрёстку, откуда ему надо было ехать вниз — ко дворцу близ фонтана Бетесды. Керак натянул повод, повернул голову, сидящую на толстой шее, глаза его сузились.

— Мои воины — рыцари, не простые пешцы, чтобы гонять их отовсюду и запирать, точно женщин. Я не могу обещать, что стану слушать ещё чьи-то приказы, кроме своих собственных.

Де Ридфор улыбнулся ему:

— Я ведь уже сказал: ссора твоя — с Раннульфом Фицвильямом, а не со мной. — Конь мелкой рысью пронёс его мимо властителя Керака, к Храму, что высился на фоне неба. — Делай, что сочтёшь нужным, милорд, — сказал маршал. — Там посмотрим.

И послал коня в галоп по крутой дороге, что вела к Соломоновым конюшням под Храмовой площадью.

— И что я должен с этим делать? — осведомился Стефан, принимая шест, который подавал ему Фелкс ван Янк.

— Ты никогда не дрался на палках? — быстро глянул на него Фелкс. — Вот она, оборотная сторона богатства. — Он протянул другой шест Медведю — тот взял его и положил рядом с собой. Они сидели на лестнице над тренировочным двором и ждали, когда колокола пробьют Сиксту. Фелкс рухнул на ступеньку рядом с ними и вытянул длинные ноги.

— Зачем нам шесты? — спросил Стефан.

— Нам предстоит делать грязную работу. Раннульф не хочет, чтобы кому-нибудь пустили кровь. Это против клятвы, понимаешь? Поэтому мы берём с собой шесты. Ты никогда ими не пользовался? Бей с седла, как копьём.

Фелкс добавил:

— У меня четверо братьев. На всех один меч. — Он перекатил шест через запястье, поймал другой рукой и провернул обратно. — Хорошие шесты обычно сработаны поаккуратнее. — Подняв голову, он глянул куда-то за спину Стефана и окликнул: — Ну? Когда нам отправляться? Успеем поужинать?

— Возможно, и нет, — сказал Раннульф, спускаясь к ним. Он остановился на ступеньке и поглядел в небо. — Я хочу, чтобы к Ноне[18] все были в седле. Хорошо бы пошёл дождь — это облегчило бы дело. Мыш, мне нужна твоя помощь.

— Что ты от меня хочешь? — спросил Стефан.

— Тише, — сказал Медведь. — Маршал идёт.

Они вскочили, положив шесты. Де Ридфор поднимался к ним неспешно, точно прогуливаясь, пышная, песочного цвета борода расчёсана и уложена, волосы ниспадают на плечи, одежды красивы, как у лорда. Взгляд его безразлично скользнул по каждому из рыцарей, покуда не упёрся в Раннульфа. Тут де Ридфор улыбнулся:

— А, командующий. Ныне, как я понимаю, улицами правит Керак. Ты намерен этому попустительствовать?

— Нет, милорд. — Руки Раннульфа скользнули за спину. У него была манера при разговоре с офицерами принимать вид побитого пса.

— Прекрасно. Сегодня я был на приёме у короля. Мы говорили о тебе. — Голос де Ридфора был вкрадчив. — Король весьма ценит тебя. Думаю, я мог в тебе ошибаться. Служи верно и впредь, и ты найдёшь во мне друга.

— Благодарю, милорд, — сказал Раннульф. Стефан остро глянул на него.

— Я не хотел бы разочароваться в тебе из-за лорда Керака. На собрании ты дашь мне отчёт об этом деле.

— Да, милорд.

— Продолжайте, — сказал де Ридфор и ушёл вверх по лестнице.

Стефан поражённо проводил его взглядом. Фелкс и Медведь сбежали в тренировочный двор; Раннульф схватил Стефана за руку и удержал:

— Постой.

Де Ридфор дошёл до верхней площадки и исчез из виду. Глядя ему вслед, Стефан сказал:

— Кровь Господня! Что бы это значило?

— Не обращай внимания. — Раннульф встряхнул его. — Мне нужно, чтобы ты кое-что сделал. Соберись и слушай.

Когда пажи принесли обед, Алис взглянула на подносы и разразилась слезами.

— Боже, Боже мой, — рыдала она, — почему мы не ушли с греками в Акру? Почему не отправились с твоей матушкой в Аскалон? Мало того, что нам предстоит умереть здесь, так теперь ещё и есть нечего!

— Заткнись, — сказала Сибилла. Она взглянула на поднос — там был только каравай хлеба и немного сыра. Сервировано, правда, красиво — на эмалевых тарелках, с серебряными ножами. Она разломила хлеб и отрезала сыра, покуда Алис всё сморкалась и всхлипывала. — Я сказала — успокойся.

Сибилла огляделась. У двери торчали двое пажей — глаза пустые, губы плотно сжаты. Алис испустила тяжкий хлюпающий вздох, и Сибилла сунула ей хлеб.

— Бесполезно, Алисетта. Отправляйся в спальню и рыдай там в покрывала. — Принцесса вновь глянула на пажей; выражение усталости и страха на их лицах подогрело её гнев, и она рявкнула: — Убирайтесь, нечего тут стоять! Принесите мне плащ. — Она обожгла яростным взглядом несчастную Алис. Гнев, защита от страха, который его же и питал, серой плесенью расползался вокруг. — Я буду сопровождать брата. Среди мужчин мне, по крайней мере, не придётся слушать жалобы и причитания. — Сибилла поднялась, взяла плащ и одна сбежала по лестнице.

Руки у неё замёрзли. Небо затянули сырые тяжёлые тучи. Стоя на ступенях башни, она оглядывала двор.

Бесконечное ожидание — вот что изводило её. День за днём они ждали вестей, ловили каждое изменение ветра, каждый столб пыли, искали предвестия грядущей битвы, — но вестей не было, лишь скука, вопросы без ответов, сомнения да тревоги. Сибилла ударила кулаком о кулак. Хоть бы что-нибудь произошло!..

В башне напротив распахнулась дверь, и вышел брат.

Он тотчас увидел Сибиллу и помахал ей рукой. Она спустилась с лестницы и прошла несколько шагов по двору. Конюхи уже выводили для них лошадей — они собирались, обогнув угол, подъехать к Давидовым Вратам, чтобы там ожидать вестника. Немного ожидания — хоть какое-то занятие посреди дневной скуки. Сибилла окликнула брата, села в седло, и бок о бок они выехали на улицу.

Колокола уже звонили Сексту[19]. Вестник, как предполагалось, должен прибыть именно к этому сроку. Когда они подъехали к воротам, улицы запрудил народ; все кричали здравицы королю, пару раз прозвучало и имя Сибиллы. Улыбаясь, она помахала рукой. Это весьма полезно — выглядеть счастливой перед народом, казаться уверенной, да и приветственные крики придавали ей силы. Однако спина у неё уже одеревенела, нервы были натянуты, как струны; она подняла голову и скользнула взглядом по стенам, на которых стояли тамплиеры.

Ворота были открыты, решётки подняты. Вместе с братом Сибилла выехала на дорогу и осадила коня. Дорога была пуста.

— Ну и где же он? — пробормотал Бодуэн, глядя вдаль, откуда текла, извиваясь, лента дороги. Сибилла знала, что видит он плохо; король скрывал это, но она-то знала его лучше, чем кто-либо другой. Она придвинулась поближе к брату — чтобы смотреть за него.

— И следа никакого нет, — сказала она. — Ни дыма, ни пыли. — По опыту прошедших дней она уже знала, что высматривать. — На востоке небо чистое, но с моря идут тучи; может начаться дождь.

— Это хорошо, — сказал король. — Дождь прогонит людей с улиц.

— Кого именно?

Бодуэн передёрнул плечами, точно отгоняя раздражение.

— Керак не сдерживает своих людей; вечерами они шатаются по всему городу и наверняка ищут ссор.

Сибилла обернулась, вновь поглядела на стены. Стражники-тамплиеры навалились на бруствер. Один из них выбросил вперёд руку, указывая на дорогу, принцесса повернулась — и вскрикнула:

— Вестник!

Король что-то проворчал. Вестник взбирался вверх по дороге — маленький, безоружный, на юркой лошадке. Люди на стене начали кричать и вопить гораздо раньше, чем он доехал до короля и, не слезая с седла, выкрикнул свои новости, которые вовсе не были новостями:

— Пока — ничего!

Король кивнул:

— Очень хорошо. Ступай отдохни.

Толпа на стенах покричала и быстро рассеялась. Вестник проехал в ворота, король и Сибилла — следом. Принцесса снова боролась с подступающим раздражением. Неделю подряд они приезжают сюда, чтобы дождаться вестника и снова услышать: «Пока — ничего!» Каждый день они заставляют себя появляться здесь, и каждый день — одно и то же: «Пока — ничего!»

Впрочем, вестник и не мог сказать ничего иного. Он сам был живой вестью, а слова — лишь ненужным украшением. Всё, чего они ждали, — это дня, когда вестник не приедет, а это означало бы, что Саладин на марше, что он перехватил вестника и убил.

Вместе с братом Сибилла вернулась в цитадель — к новому дню бесполезного, томительного ожидания.

— Что ты намерен делать с Кераком? — спросила она. Подобно мужчинам, она в раздражении набрасывалась на первого подвернувшегося под руку противника.

Король отпустил повод. Подскочили конюхи — помочь ему сойти с коня.

— Ничего. Пусть с ним разбираются тамплиеры.

Сибилла поняла, что он двигает одну фигуру против другой, точно в шахматной партии. Интересно, холодно подумала она, какую роль в этой партии брат отвёл ей?

Быть королевой, покуда он — король. Вот чего он хочет от неё. Сибилла высмеяла себя за эти мысли. Она будет королевой, и всё изменится. Она спасёт королевство. Принцесса смотрела, как её брат почти упал с седла на руки конюха; на миг она поймала себя на том, что желает его смерти — пусть умрёт и очистит дорогу ей. Она закрыла глаза и отогнала прочь эту мысль.

— Сибилла!

В дверях башни, размахивая руками, стояла Алис.

— Сибилла! Иди есть! Сыр и правда превосходен. — Вид у Алис был весьма довольный. Как обычно, еда развеяла её печали. Сибилла соскочила с коня и пошла прочь — к безделью и скуке нового дня.

Раннульф великий рыцарь, размышлял Стефан, но никуда не годный офицер; он слишком всерьёз воспринимает свои обязанности. Норманн держал город тяжёлой рукой, разрешив базарам и лавкам торговать только с Сексты по Нону[20], запретив людям шататься по улицам после вечерни. Он усилил караулы у ворот, и патрули разъезжали по городу четвёрками, а не парами. Теперь ему оставалось только заставить людей подчиняться — а уж это было, конечно, совсем иное дело.

И в особенности ему необходимо принудить к послушанию людей Керака. Сидя верхом на краю сука в Нижнем Городе, Стефан окинул взглядом толпу и увидел дюжину чёрно-красных курток — ни один из их обладателей не собирался подниматься ни в Верхний Город, ни в свои казармы.

Впрочем, к Ноне ещё не звонили. Сук покуда кипел волнами многолюдной толпы — одни пришли из окрестностей Иерусалима в поисках защиты от сарацин, другие спустились из Верхнего Города купить еды получше да развеять страхи мимолётным удовольствием. Люди клубились вокруг винных лавчонок и игроков в кости, и базарный люд надувал их тысячью испытанных способов, как до того надувал весь мир, бесконечной чередой проходивший через Иерусалим. Стефан вновь оглядел толпу, высматривая людей Керака.

В самой середине клиновидной рыночной площади его внимание наконец привлекла белёсая, как одуванчик, макушка. Стефан зашипел сквозь зубы. Он-то надеялся, что Жиль из Керака сегодня будет искать приключений на свою задницу где-нибудь подальше от рынка.

Стефан собрал повод и заставил коня попятиться; у его стремени пешим возник Раннульф.

— Ты его видишь?

— Я не хочу этого делать, — пробормотал Стефан.

— Кого там заботит, чего ты хочешь? — бросил Раннульф. — Давай.

И исчез, растворившись в толпе, а Стефан поехал через рыночную площадь к Жилю, который расслабленно восседал на рослом гнедом коне; с ним были ещё двое рыцарей.

Все они смотрели на подъезжавшего к ним Стефана, и на лицах у них были написаны решимость и осторожность. Жиль сказал:

— А вот и ещё один солдатик Божий.

Стефан подъехал к нему. В толпе, окружавшей их, он заметил ещё десятка два людей Керака — все вооружены. Он остановил коня перед Жилем и, прямо глядя в его лицо, сказал:

— Послушай, у меня приказ. Я должен к Ноне очистить это место от народа, и на тебя это тоже распространяется.

Жиль смерил его ледяным взглядом:

— Я не подчиняюсь приказам Христовых солдатиков, которые только и знают, что чмокать Крест да гнусавить псалмы.

Человек, стоявший рядом с Жилем, рассмеялся. Все смотрели на Стефана.

Он пожал плечами:

— Послушай, я ведь только делаю то, что мне приказали.

На твоём месте я бы наплевал на этот запрет, да и самому мне на него наплевать. Надоело всё до тошноты. Я с самой заутрени не вылезал из седла. — Стефан говорил, поглядывая на толпу, — он не мог встретиться глазами с Жилем. — Есть у тебя выпить?

— Само собой, — сказал Жиль. — Как тебя зовут?

Он подал знак человеку, что стоял слева от него, и Стефану передали кожаный бурдюк. Он назвал людям Керака своё имя и отхлебнул вина; затем они потолковали о войне, главным образом о том, как изрубят Саладина на мелкие кусочки, а после плавно пересекли сук, направившись к игроку в кости, который расположился у фонтана. Сириец, бросавший кости, разок, мельком, глянул на Стефана — и тотчас прекратил плутовать. Жиль спешился, сыграл несколько конов и выиграл. Он уже был полупьян, а выигрыш совсем вскружил ему голову; он громко хохотал, болтая со своими людьми, и вновь приложился к бурдюку с вином. Над ними, в Верхнем Городе, начали вызванивать первые колокола.

— Нона, — сказал Стефан. — Сук сейчас закроется.

Жиль засмеялся:

— И ты думаешь, хоть кто-то станет соблюдать этот дурацкий запрет?

— Я выполняю приказ, вот и всё. Ты же знаешь, что после вечерни вы должны быть в казармах. — Один из людей Керака передал Стефану бурдюк, и он хлебнул вина.

— И как же ты думаешь загнать меня в казармы? — резким голосом осведомился Жиль.

Стефан вскинул руку в умиротворяющем жесте:

— Только не я! Это просто напоминание. Говорю тебе, я сыт всем этим по горло. — Он бросил бурдюк воину, стоявшему за спиной Жиля. — После вечерни я обычно возвращаюсь в замок и заваливаюсь спать. Если, конечно, мой командир не придумает другого занятия.

— Он просто осёл, — сказал Жиль. — Никто не станет ему подчиняться. Война войной, но жить-то надо, верно?

— Пожалуй, я с тобой согласен. — Стефан повернул голову, оглядывая сук. На горе, в Верхнем Городе, трезвонили уже все иерусалимские колокола, и по всей рыночной площади купцы сворачивали свои навесы и закрывали лотки.

Даже сириец, игравший в кости, собирался уходить; он встал на колени, скатывая коврик, и, когда Жиль протестующе завопил, сириец лишь покачал головой:

— Мой господин, если я хочу быть здесь завтра, меня не должно быть здесь сегодня.

Он сунул под мышку скатанный коврик и поспешил прочь.

Жиль шёпотом выругался, озираясь. Лавки закрылись, и толпа быстро рассеялась: те, у кого был дом, отправились домой, бездомные — искать убежища на ночь. Люди Керака, по большей части конные, сгрудились вокруг Жиля, и он отвёл их за фонтан, в тень горы.

— Ладно, придётся нам самим придумать себе развлечение.

Стефан слегка осадил коня, выбираясь из гущи воинов.

Он незаметно осматривался по сторонам, но не видел вокруг ни единого тамплиера; сук был пуст, если не считать нескольких нищих, которые замешкались, вопросительно косясь на Жиля и его людей. Жиль послал нескольких рыцарей разогнать их, и нищие расползлись по узким улочкам и закоулкам Нижнего Города. Люди Керака никуда не пошли. Большей частью они сидели либо бродили у фонтана; кто-то пытался вскарабкаться на крутой бок питавшей фонтан цистерны, ещё кто-то вытащил кости — и вновь началась игра.

Жиль подъехал к Стефану:

— Что это ты здесь околачиваешься?

Стефан повёл плечом:

— Я должен патрулировать сук. До вечерни. Потом я отправлюсь спать.

— Прежде помолившись, хе-хе! — ухмыльнулся Жиль.

— Это точно, — сказал Стефан. — Молимся мы часто.

— Ничего не скажешь, жалкая у вас жизнь. Никаких развлечений.

— Ну, — проговорил Стефан, — я бы так не сказал.

— В самом деле? — Жиль провёл языком по верхней губе. — Хочешь сказать, что вы таки развлекаетесь время от времени?

— Обет, — сказал Стефан, — даётся для того, чтобы его нарушать. А потом... фокус-покус, пара крестных знамений — и ты опять чист. Верно?

Жиль расплылся в ухмылке:

— Понимаю. — Он окинул взглядом обезлюдевший сук. — Думаю, ты знаешь, где искать то, что тебе нужно.

— Само собой.

— С другой стороны, ты всё-таки монах.

Стефан выпрямился в седле, положив руку на бедро.

— Хочешь спросить, знаю ли я, где отыскать женщин?

Жиль хохотнул, и глаза его блеснули под белёсыми бровями.

— Угадал, малыш.

Стефан покачал головой, отведя взгляд.

— Тут я ничем не могу помочь.

— Ну ещё бы! Ты же монашек. Бьюсь об заклад, ты уже забыл, когда в последний раз вставлял бабе. Я прав?

Стефан упорно смотрел в сторону, борясь с искушением обрушить свой кулак на лицо Жиля.

— Я знаю женщину, которая с охотой ублажит тебя, — сказал он, — только тебя одного, без них. — Он взял бурдюк, запрокинул над головой, сделав большой глоток, затем опустил бурдюк и заткнул пробкой, не спеша говорить дальше.

Жиль так и впился в него взглядом. Видно, ему самому давно уже не доводилось «вставлять».

— Что, какая-нибудь сирийская шлюха?

— Нет, франкийка, чистая и сладенькая. Но она обслуживает только дворян.

Это было сказано как нельзя кстати. Жиль выпрямился в седле, возбуждённо ухмыляясь.

— Сколько она берёт?

Стефан отвёл взгляд. Он понятия не имел, сколько могут стоить услуги шлюхи; при одной мысли о шлюхах его попросту тошнило.

— Это уж вы сами с ней уладите.

— Отлично. Замётано. Веди меня к ней.

— Только чтобы эти свиньи не знали, куда мы направляемся, — сказал Стефан.

Жиль обернулся к своим людям и небрежным тоном велел им дожидаться его возвращения. Вместе со Стефаном они поехали через пустую рыночную площадь.

— Там, в пустыне, вам тяжело приходится? — спросил Стефан.

— Нет, мы живём, как короли. Когда милорд Керак ведёт нас, мы всегда побеждаем и везём домой столько добычи, что у коней ноги подгибаются под её тяжестью, а дома мы охотимся, слушаем песни, едим до отвала и пьём лучшие вина во всём Приграничье.

— Неплохо, — заметил Стефан. — Может, я подумаю, да и присоединюсь к вам.

— Нашу жизнь никак не назовёшь монашеской.

— Я по горло сыт монашеской жизнью. — Стефан свернул в узкий проулок, зажатый между высокими слепыми стенами. — Мне давно охота повеселиться.

— Готов поспорить, что это так! — рассмеялся Жиль, обернувшись к нему. — И как только человек может добровольно обречь себя на этакую скучищу?

Они поднялись по склону горы, свернули в проулок, к которому с трёх сторон тесно подступали дома, — и тогда Раннульф, Фелкс и Медведь, выскочив из укрытия, разом бросились на Жиля и стащили его с седла.

Стефан утёр ладонью лицо, наблюдая за происходящим. Медведь заломил руки Жиля за спину, Фелкс ухватил его за волосы; бастард Керака попытался вырваться, но тамплиеры живо одолели его. Он было разинул рот, чтобы позвать на помощь, но широкая ладонь Фелкса запечатала его вопль. Задыхаясь, Жиль покорился.

Раннульф встал перед ним:

— Так вот, малыш, я не желаю иметь с тобой никаких хлопот. Сейчас мы вернёмся на сук, и ты прикажешь своим людям, чтобы возвращались в Верхний Город и оставались там, где им быть положено, — а потом и сам поступишь точно так же.

Глаза Жиля вспыхнули. Фелкс опустил руку. Поверх плеча Раннульфа бастард метнул яростный взгляд на Стефана и вновь впился глазами в командира Иерусалима.

— Пусти меня! Дай мне схватиться с тобой один на один — и тогда поглядим, кто кого!

— О нет, — сказал Раннульф. — Я не дерусь с христианами. Ты сделаешь так, как я тебе говорю, или же неделю не сможешь даже сделать шаг. — Он кивнул Медведю. — Ну-ка, подтяни его.

Медведь ещё прежде каким-то хитроумным способом сцепил свои руки, продев их через руки Жиля; сейчас он резко вздёрнул кулаки, и Жиль с хрустом, резко выпрямился и взвыл от боли. Раннульф отчуждённо следил за ним. Жиль сцепил зубы, не говоря ни слова, и тогда норманн вновь кивнул Медведю:

— Повтори.

— Нет! — прохрипел Жиль прежде, чем Медведь успел исполнить приказ. — Я всё сделаю.

— Хорошо, — сказал Раннульф и отступил. — Отпусти его.

Медведь расцепил руки и выпустил Жиля. Бастард Керака обвёл четвёрку тамплиеров ненавидящим взглядом:

— Я с вами за это ещё посчитаюсь!

— Кто бы сомневался, — сказал Раннульф. — Мыш, приведи его коня.

Стефан подвёл коня Жилю. Беловолосый рыцарь ухватил поводья.

— Подлый ублюдок! — прошипел он.

— Ну уж нет, — сказал Стефан. — Может, я и подлый, но ублюдок здесь — ты. — Он развернул коня, пропуская Жиля вперёд; Фелкс вывел в поводу из проулка коней тамплиеров. Они поскакали на базарную площадь, чтобы проследить, как люди Керака исполнят приказ.