Императорские изгнанники

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

Конные силы центуриона Массимилиана достигли каструма в полдень, через два дня после прибытия основной колонны. Как только их заметил часовой, Катон был сразу же предупрежден, и он выехал навстречу всадникам, дождавшись, пока он не оказался в двадцати шагах от них, и поднял руку, чтобы остановить их.

— Рад тебя видеть, центурион.

— И я вас, господин.

— Прежде чем ты приблизишься к форту, я должен спросить, был ли кто из из твоих людей болен или проявлял признаки болезни?

— Да, господин. Мне пришлось оставить пятерых человек в Каралисе.

— Что с ними случилось? Я приказал твоим парням держаться на расстоянии и разворачивать жителей назад в город.

— Да, господин. Один из ребят прознал о хорошем борделе в городе и однажды ночью уговорил некоторых из своих товарищей пробраться за стены. К тому времени, когда я об этом узнал, они уже покинули лагерь. Я ждал их, когда они крались обратно. Я сказал им, что проткну их копьями, если они попытаются присоединиться к своим товарищам, и приказал им явиться в форт под Каралисом. Я сообщил им, что им будут предъявлены обвинения, когда все закончится, если они еще будут живы.

— Хорошо. Кто-нибудь еще?

— Остальные мои парни в порядке, господин. Я поручил им сообщать мне о любых признаках болезни. Но ничего не было. Даже вывиха лодыжки.

— Молодец, — кивнул Катон и погнал лошадь вперед. — Какая была ситуация в Каралисе, когда вы уехали?

— Плачевная. Каждое утро они выносили тела и сбрасывали их в братскую могилу. По моим оценкам, больше сотни в день. Как только стало известно, что мы разворачиваем людей назад, если нужно, на острие копья, они в конце концов перестали пытаться выбраться. Мы поймали тех, кто пытался пройти под покровом темноты, и отправили их обратно. Но кое-кто все же просочился. Может быть, те самые, которые распространили чуму на горстку ближайших поселений. Я сказал их старейшинам, чтобы они никого не отпускали, пока они не перестанут болеть или не умрут в течение десяти дней. У меня не было достаточно людей, чтобы прикрыть поселения, а также Каралис, поэтому все, что я мог сделать, это пригрозить им ужасными последствиями, если я обнаружу, что один из них позволил кому-либо из своих людей распространить чуму на другое поселение.

— Это было лучшее, что ты мог сделать в данных обстоятельствах. Идем, возвращаемся в форт.

Катон натянул поводья и подождал, пока центурион не поравняется с ним, прежде чем щелкнуть языком и двинуться дальше.

— Мы не сможем сдержать эпидемию, не так ли, господин? — тихо сказал Массимилиан.

— «Нет никакого смысла в притворстве или неуместном оптимизме», — подумал Катон. Это заставляло человека выглядеть дураком тогда, когда кризис заканчивался, и люди оглядывались назад, чтобы задать вопросы тем, кто у был власти. — Я сомневаюсь. У нас мог бы быть шанс на раннем этапе, если бы Скурра поместил людей в карантин, как только узнал, что они больны. Теперь слишком поздно. Каралис придется оставить на произвол судьбы и те поселения, где уже распространилась болезнь. А поскольку у нас слишком мало людей, чтобы контролировать передвижения людей и бороться с врагом, болезнь рано или поздно распространится по всему острову. И тогда будет стоять только одна задача — захоронение тел.

Массимилиан ненадолго задумался над его словами, а затем кивнул. — Совсем неподходящее время для всего этого. Чума и эта кампания против разбойников происходят одновременно.

— Верно, но так устроена Империя. Все главные подразделения на границе, а гарнизоны в более спокойных провинциях растянуты тонкой линией. Мы можем достаточно хорошо справиться с одним кризисом. Но не более того… — Катон пожал плечами и неопределенно указал на окружающий пейзаж. — Вот как это бывает. Что делает ситуацию более неотложной: необходимо разобраться с врагом до того, как эпидемия перекинется на Августис, что, я уверен, так и будет, — он бросил на Массимилиана предупреждающий взгляд. — Кстати, держи это при себе. Я не хочу, чтобы солдаты дезертировали из страха перед болезнью или из опасения, что их семьи могут оказаться в опасности. Они не поймут, что лучше всего пока оставаться там, где они есть. Так что никому ни слова. Это ясно?

— Да, господин.

— Завтра с первыми лучами солнца мне понадобится двадцать твоих людей. Мы отправимся на осмотр передовых постов, которые строит Плацин. Убедись, чтобы люди и лошади были хорошо накормлены и хорошо выспались сегодня ночью.

Когда вечер опустился на лесной пейзаж, Аполлоний вернулся из первого патруля со своими разведчиками и немедленно направился в штаб, чтобы доложить Катону. На нем была простая тускло-коричневая туника с поясом для меча, дополненного ножнами для его кинжала и метательных ножей. Льняная повязка того же цвета защищала его голову и шею от солнца и помогала ему сливаться с сухой травой и кустами местности. Единственной уступкой военной форме были толстые шерстяные короткие штаны и прочные армейские калиги. Его лицо и обнаженная кожа были покрыты грязью, и от него пахло собственным потом, смешанным с потом лошади, на которой он ехал.

Катон, профессиональный солдат, не мог не смотреть на него с легким пренебрежением. — Теперь, когда ты служишь в армии, ты мог бы попытаться выглядеть более по-военному.

— Я мог бы, но не буду.

— Это может что-то значить для людей, которыми ты командуешь.

— Как ты думаешь, мои разведчики выглядят иначе? Первым делом я приказал им оставить ненужный инвентарь в казармах и раздобыть одежду, которая гармонирует с ландшафтом. Ты найдешь их внешность не более военной, чем моя.

Катон постарался не вздрогнуть от такой картины.

— Мы не ведем разведку впереди марширующей армии, префект. Наша задача — быть максимально ненавязчивыми, чтобы выследить вражеские логовища. Моя задача — предоставить тебе информацию, как я считаю нужным, и чтобы ты мог ею воспользоваться.

— Что ж, благодарю, что объяснил мне мою работу, — едко ответил Катон. — Так какая у тебя информация? Присаживайся.

Аполлоний коротко улыбнулся колючему вопросу, выразив скорее признательность, чем веселье. — Не возражаешь, если я постою? Моя задница все еще страдает от того, что слишком долго сидела в седле.

— Как хочешь. Итак?

Аполлоний полез в сумку и вытащил свиток пергамента, который он развернул на столе Катона. Вместо обычных карт маршрутов, используемых армией, с указанием расстояний между местами, а не попытки воспроизвести особенности ландшафта, Аполлоний как раз подробно обозначил местность, изобразив выступающие холмы, реки с точками пересечения, дороги, тропы, населенные пункты и др. Обозначения. Однако большая часть места на пергаменте была пуста. Тем не менее, признал Катон, было впечатляюще, сколько информации агент собрал за считанные дни.

Коснувшись простого символа каструма в Августисе, агент провел пальцем по пергаменту до того места, где был отмечен гребень, на некотором расстоянии к востоку. — Это позиция, которую я выбрал для нашего лагеря. Там расположена одна из старых башен. Судя по состоянию, она давно заброшена, но можно было подняться по лестнице внутри и добраться до вершины. Я велел парням следить оттуда. Это прекрасный наблюдательный пункт; ты можешь видеть на несколько километров во всех направлениях. Оттуда даже можно было увидеть этот форт. Я бы порекомендовал Плацину и его людям посетить башню и поставить частокол. Он удобен как для сигналов, так и для наблюдения. Я оставил там двоих своих людей следить за местностью. Я заберу остальных туда утром, а затем мы продвинемся глубже на территорию врага.

— Хорошо, я скажу Плацину укрепить башню, когда я завтра его догоню.

Аполлоний приподнял бровь. — Завтра?

— Я беру часть конного контингента с припасами для аванпостов.

— Я понимаю. Тебе обязательно нужно бегать самому на побегушках?

— Я cделаю то, что посчитаю нужным. Кроме того, я хочу осмотреть работы и ознакомиться с ландшафтом. Ты заметил противника?

— Очень мало в дневное время. Несколько отрядов всадников, не более десяти человек в каждом. Несколько пеших отрядов на более тяжелых участках земли. Не было никаких признаков дыма, чтобы выдать их лагеря. Ночью можно было разглядеть некоторые пожары, но они потухли задолго до рассвета, поэтому мы не смогли определить источник с какой-либо точностью. Они действуют достаточно умно. Они скрывают свою численность и не разглашают свою позицию, когда останавливаются на ночлег. Неудивительно, что им удавалось так долго ускользать от Рима.

Катон почесал челюсть, обдумывая то, что сказал агент. — Нам нужно взять кого-то из них в плен. Если тебе и твоим людям удастся его захватить, дознаватель когорты сможет убедить его рассказать нам, где мы можем найти их логова.

— Я думаю, мы сможем взять одного, если у нас будет несколько дней, чтобы разыскать одну из их групп.

— Времени мало, — ответил Катон и рассказал то, что Массимилиан описал ему о ситуации вокруг Каралиса. — Приведи мне пленника как можно скорее.

— Я сделаю все, что в моих силах. А когда я это сделаю, позволь мне провести допрос. У меня есть несколько приемов, которые я усвоил за эти годы. Я полагаю, что у меня будет больше шансов заставить заключенного выхаркнуть нужные нам разведданные, чем у какого-нибудь дилетанта из вспомогательной когорты.

— Я не уверен, что я мог бы об этом поспорить.

— Я обязательно попрошу лучших из своих ребят помочь мне с допросом. Они будут просто счастливы, чтобы получить новым навыки.

Не в первый раз Катон задумывался о прошлой жизни Аполлония, которую он не хотел раскрывать во всех важных или достоверных подробностях. Он почувствовал, как холодная дрожь пробежала по его спине при мысли об ужасах, которые агент приготовил для несчастного заключенного, когда придет время. Это была тревожная перспектива. Он видел, что агент внимательно наблюдает за ним, как если бы он читал его мысли. Он прочистил горло и похлопал по пергаментной карте.

— До сих пор ты неплохо справлялся. Поймай мне этого пленника и заставь его раскрыть местонахождение врага, чтобы мы могли закончить эту кампанию до того, как эпидемия настигнет нас. О, и еще кое-что мне пришло в голову. Если противник узнает, что мы захватили одного из их людей живым, они могут покинуть свои логова, прежде чем мы сможем действовать на основе любой информации, полученной нами от пленника.

— Это правда, — признал Аполлоний. — Если это произойдет, нам придется взять другого заключенного и повторить процесс. Даже если мы не узнаем, где они, мы будем сокращать количество доступных вариантов. Всегда есть светлая сторона, префект, — заключил он с сухим смешком.

— Если мы проживем достаточно долго, чтобы увидеть это. Ты можешь воспользоваться возможностью посетить терму и найти чистую одежду, прежде чем вернуться к работе.

— Ничего подобного. Есть шанс, что я наткнусь на местных жителей, пока осматриваю окрестности. Я не хочу выглядеть, как какой-то только что свежеотдраенный римский солдат, пытающийся сойти за островитянина. Чем больше на мне грязи и чем больше я воняю, тем меньше у меня шансов вызвать подозрения. Маскировки бывают разных форм, некоторые из них менее чистоплотны, чем другие. Я вернусь с докладом еще раз, как только у меня появятся новости, а еще лучше — пленный.

Он сложил карту и сунул ее в сумку, прежде чем кивнуть на прощание и оставить Катона одного в таблинии. Свет начал тускнеть, и Катон позвал одного из писцов, чтобы тот принес ему лампу. Сидя в тусклом свете, он размышлял о последствиях краткого отчета Аполлония. Если противник был таким неуловимым, как сказал агент, то будет трудно заставить его занять позицию, где они должны будут принять правильное сражение. «Хорошо, — решил он, — если вражеские банды трудно поймать, он обратит свое внимание на их слабое место: поселения их сторонников. Если их удастся уничтожить, а их жителей изгнать из района кампании, разбойники вскоре начнут голодать. Это, в свою очередь, вынудило бы их покинуть лес и выйти на открытое пространство, где их было бы легче заметить и они бы не ускользнули от погони». Вопрос был в том, что Катон будет делать с жителями племен, которых он изгнал из их поселений. Их нужно будет держать под охраной и кормить. Форт в Тарросе будет временной тюрьмой. Ему нужно будет назначить людей, чтобы охранять их и снабжать пищей и водой.

«Там находятся германцы, охраняющие Клавдию», — подумал он. Не все из них понадобятся, чтобы гарантировать, что их подопечная не скроется. Они отлично справились бы с задачей запугать заключенных в достаточной степени, чтобы предотвратить любые мысли о восстании или побеге.

Мысли о германцах привели к минутной задумчивости о перспективе возобновления его знакомства с Клавдией после завершения кампании. Это вызвало новую трудность. Возможно, ее отправили в изгнание на всю оставшуюся жизнь, если Нерон не уступит. Даже если бы она решила вернуться в Рим, она стала врагом матери императора, и, без сомнения, любая будущая любовница или жена Нерона увидела бы в ней потенциальную соперницу. Для Клавдии нынешний Рим был бы даже более опасным местом, чем когда она оставила его. В таком случае для нее будет безопаснее оставаться в изгнании на острове. Если, как надеялся Катон, их дружба перерастет в нечто большее, он столкнется с выбором: провести свою жизнь на Сардинии с Клавдией или бросить ее, чтобы продолжить карьеру в армии где-нибудь в другом месте Империи. Взвешивая варианты, он обнаружил, что тоскует по перспективе обладания умной и честной женой, с которой он смог бы разделить свою жизнь, как Макрон решил поступить с Петронеллой. Да, подумал он, Клавдия была именно такой женщиной. Он с нетерпением ждал возможности вернуться на ее прекрасную виллу на холме над Тарросом и посидеть с ней в том саду, над которым она работала, чтобы вернуть его былую славу. Он представил ее в своем воображении. В это время она, вероятно, будет на балконе, наблюдая за закатом над морем. Он улыбнулся. Было приятно думать, что она наслаждается своим мирным окружением, вдали от каких-либо проблем и опасностей, с которыми сталкивался он сам.

Утренний воздух был блаженно прохладным, когда Катон присоединился к Массимилиану и его конной турме у ворот форта. Четыре повозки с припасами стояли по другую сторону главной дороги, разделявшей каструм напополам, и мулы спокойно стояли по своим местам, летаргически подергивая длинными ушами, когда они смотрели вперед с фаталистической натурой, присущей их породе. Примерно час назад прошел кратковременный ливень, и тонкий туман висел в долине под Августисом, а также долинах между засаженными деревьями холмами. Воздух был неподвижен, тишина нарушалась только пением птиц, мягким ржанием лошадей и приглушенной болтовней солдат, стоявших у своих скакунов.

— Доброе утро, господин, — поприветствовал его Массимилиан. — Люди и повозки готовы. Ожидаем ваших приказов.

Катон перекинул свое спальное одеяло, флягу и сумку через луки седла и попытался подняться. Мышцы рук не выдержали с первой попытки, и он стиснул зубы и напряг все сухожилия, чтобы подняться достаточно, чтобы перекинуть ногу через круп лошади. Было шокирующим обнаружить, что он все еще не полностью оправился от своей болезни. Он сидел несколько вдохов, восстанавливая самообладание и дыхание, прежде чем обратиться к центуриону. — Отдавай приказ, по коням.

— Да, господин, — Массимилиан расслабил плечи и глубоко вздохнул. — Турма… по коням!

Центурион и его люди сели в седла и выровняли лошадей. Массимилиан подождал, пока последний из них возьмет под контроль свою лошадь, затем обратился к двум часовым под воротной башней. — Открыть!

Ауксилларии сняли запорную планку и по очереди открыли обе створки ворот, стоя в стороне, пока Катон выводил свою лошадь из каструма, по пандусу, который пересекал оборонительный ров и спускался по пути к дороге, ведущей из Августиса к побережью… Массимилиан последовал за ним во главе своей турмы, а подводы замкнули процессию. Когда последня из них с грохотом выбралась из форта, ворота закрылись, и раздался глухой грохот упавшей запорной планки.

Катон взглянул на небо и увидел, что последние ночные облака отступают на юг. Впереди был прекрасный день. Это могло бы быть приятной перспективой, если бы ему не предстоял долгий дневной переход через лес. Горячий воздух сжимался вокруг солдат небольшой колонны, и они сгорали в своих толстых туниках и тяжелых доспехах, под начинающим палить солнцем. По опыту он знал, что гораздо проще идти под пасмурным небом с легким ветерком.

Они свернули на восток, на дорогу, которая представляла собой не более чем проторенную колею, описывающую серию пологих поворотов, пока она не достигла подножия холма. Оттуда они направились в лес, раскинувшийся на холмистой местности от Августиса до моря. По обеим сторонам деревья, смесь дуба и сосны, смыкались вплоть до края дороги; местами навес нависал над дорогой и оставлял всадников и повозки в пятнистых тенях внизу. В других провинциях Империи, в которых служил Катон, армейские инженеры расчистили бы большие участки по обе стороны дороги, чтобы затруднить засады. Не было никаких признаков того, что это пытались сделать здесь. Вместо этого древние деревья с корявыми и искривленными конечностями теснились над ними, их неподвижность и тени действовали на нервы людям Катона, когда они всматривались вглубь леса вокруг них.

Массимилиан повел свою лошадь рядом с лошадью Катона и пробормотал: — Мне не нравится эта местность, господин. В этих лесах можно спрятать десять легионов, и никто никогда не узнает. Как, во имя Плутона, нам найти врага в этой лесной пустыне?

— Ты впервые выехал по этому маршруту?

— Да, господин. Сколько я себя помню, этот регион был оставлен на откуп племенам. Я знаю, что до недавнего времени им пользовались купцы и должны были щедро платить разбойникам за эту привилегию. Леса принадлежат врагу.

— Этому придет конец. Сардиния — это римская провинция, каждый ее сантиметр, и мы не уйдем, пока враг не будет уничтожен. Тебе лучше привыкнуть к виду деревьев, центурион.

Некоторое время они ехали молча, прежде чем высокомерие Катона уступило место осторожности, и он отдал приказ. — Пусть десять твоих людей отступят, чтобы прикрыть заднюю часть повозок.

— Да, господин.

— А еще двое могут выдвинуться вперед на пятьдесят шагов.

Массимилиан кивнул и на короткое время остановил лошадь, чтобы передать инструкции Катона.

В полдень они наткнулись на поляну на краю неглубокого ущелья, и Катон остановил колонну, чтобы отдохнуть. Пока ауксилларии и погонщики мулов тихо переговаривались, он отошел на небольшое расстояние и поднялся на груду валунов, лежавших у дороги. С вершины он мог видеть невысокий гребень, примерно в восьми километрах от него, и его настроение поднялось, когда он увидел темный силуэт сторожевой башни, выглядывающий над деревьями на гребне. Это, должно быть, первый из форпостов, построенных Плацином, в дневном переходе от форта в Августисе. Он с удовлетворением рассчитал, что если не будет задержек, колонна доберется до заставы до наступления темноты. Он вынул пробку из фляги и быстро сделал глоток теплой воды. Поставив пробку на место и опуская флягу, он снова огляделся. Не считая далекой сторожевой башни, не было никаких признаков жизни.

Он слез с небольшой скалы и вернулся к спешившимся людям и повозкам, когда почувствовал какое-то движение справа. Он быстро повернулся, напрягая глаза. Все было по-прежнему. И все же он почувствовал ледяное покалывание в черепе, заставив себя спокойно развернуться назад к дороге. Это было всего лишь кратчайшее движение, но он был уверен, что это был человек, шпионивший за ними из глубины леса.