Императорские изгнанники

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

В течение следующих двух дней они заполучили достаточно лошадей, чтобы снабдить около восьмидесяти человек конного отряда и еще двадцать животных, чтобы использовать их в качестве сменных скакунов. Некоторые коневоды неохотно, но согласились на реквизицию их поголовья, но большинство было настроено враждебно, и Катон был вынужден пригрозить забрать лошадей силой. Каждый раз они выкрикивали оскорбления и угрозы вслед уходящей колонне, когда все более растущая колонна людей и лошадей отправлялась прочь. Однако он оптимистично относился к любым действиям, которые они могли предпринять. Пока их жалобы будут переданы их друзьям в Сенате, к тому времени он победит врага, и немногие стали бы сомневаться в действиях, которые он предпринял для достижения победы. Если он потерпит неудачу, поданные против него жалобы будут наименьшей из его проблем.

Пока собирали лошадей, центурион Плацин и другие преторианские офицеры безжалостно тренировали людей своей когорты. Около двадцати ауксиллариев в возрасте и менее здоровых из состава подразделения уже были помещены в скромную больницу когорты, а в соседнем складском помещении было установлено больше коек для восстановления дополнительных павших от изнеможения. Порядок был таким же, как и для новобранцев в легионы. Подъем на рассвете для пробежки вокруг каструма перед утренним осмотром бараков. Затем наскоро приготовленная каша на основе ячменя, которая считалась лучшей диетой для солдат на тренировках. За утренней перекличкой на плацу следовала строевая и боевая подготовка. В полдень они выстроились по своим центуриям, с фурками, нагруженными одеждой и снаряжением для похода, а затем когорта отправилась маршем по прибрежной дороге, возвращаясь по труднопроходимой тропе через холмы, прежде чем достичь форта измученными. Но передышки было немного: ужин нужно было приготовить перед чисткой оружия и снаряжения, чтобы повторить процесс, как только рассветет следующий день.

Как бы люди ни проклинали своих инструкторов по строевой подготовке себе под нос, они гордились своей способностью идти в ногу с напряженным графиком тренировок и не хотели сталкиваться со стыдом отставания или падения из-за травм и того, что их павших и захромавших подбирала повозка вслед за марширующей колонной. Дискомфорт от жары усугублялся пылью, поднимаемой подбитыми гвоздями калигами, которая оседала на людях и их снаряжении, так что каждый день они заканчивали, покрытые серой патиной, из-за которой они выглядели преждевременно состарившимися, когда они с трудом шагали к своим койкам в казарменных блоках.

В ином случае Катон мог бы тренироваться с ними, поскольку он принадлежал к той школе, согласно которой все офицеры должны владеть гладием так же хорошо, как и люди, которыми они командовали. Но было слишком много других задач, требовавших его внимания. Необходимо было реквизировать припасы и отправлять их в форты и аванпосты, окружающие территорию, уже занятую врагом. Каждый конвой должен был сопровождаться достаточным количеством солдат, чтобы удержать разбойников от нападения. Затем были разведывательные отчеты, которые он запрашивал у каждого форпоста, а также у торговцев и племен, все еще верных Империи. Префект когорты в Тибуле попросил больше времени, чтобы подготовить своих людей, прежде чем он сможет встретиться со своим новым командиром, и Катон был вынужден послать ему краткое сообщение, чтобы тот немедленно прибыл к Тарросу. Он также был обеспокоен горсткой полученных им сообщений о болезни, которая теперь, казалось, охватила всю южную часть острова. Он передал информацию наместнику и посоветовал изолировать затронутые города и поселения, чтобы предотвратить дальнейшее распространение эпидемии. Скурра ничего не ответил, и его молчание только усилило беспокойство Катона.

В те редкие моменты, когда его ум не обдумывал детали предстоящих боев и необходимых планов, которые он строил на кампанию, он ловил себя на мысли, что постоянно возращается мыслями к Клавдии. Было странно от осознания того, как она захватила его внимание, учитывая краткость их знакомства и достаточно плохие обстоятельства, при которых оно, собственно, началось. У него возникло искушение отправить ей сообщение с вопросом, не будет ли она заинтересована в поездке в холмистую сельскую местность вокруг своей виллы, только для того, чтобы тут же обросить эту идею, поскольку в форте возникала новая задача. Так случилось, что, как это бывает, когда в вопросе замешана проницательная женщина, они встретились, как будто случайно, в порту в прекрасный полдень, через несколько дней после того, как Катон забрал лошадей с ее виллы.

Он только что завершил свои дела с торговцем зерном относительно партии ячменя и оливкового масла и прогуливался по набережной, его взгляд блуждал по пришвартованным рядом судам и суете матросов, грузчиков и праздных бездельников. Вверху чайки кружились и скользили на фоне темно-синего неба и иногда спускались вниз, чтобы схватить выброшенный или оставленный без присмотра кусок еды. Насвистывая припев одной из маршевых песен, которые он подхватил во Втором легионе много лет назад, он заметил Клавдию, идущую в другом направлении, за которой следовали двое германских телохранителей, неся корзины с покупками. Одетая в простую желтую столу и соломенную шляпу от солнца, она одноврменно встретилась с ним взглядом.

Мелодия замерла на губах Катона, и он почувствовал волну разочарования из-за того, что она помешала его хорошему настроению и заставила его нервничать. А затем она улыбнулась ему и кивнула в знак приветствия, и сразу разочарование исчезло. Прежде чем он смог поверить себе, он осознал, что уже улыбнулся ей в ответ, и они поприветствовали друг друга, как если бы они были старыми друзьями.

— Сегодня утром ты выглядишь веселым, — заметила Клавдия. — Это хорошая перемена.

Катон рассмеялся. — Знаешь, я не всегда суровый армейский офицер.

— Я начала задаваться этим вопросом. Но счастье тебе идет. Ты становишься как будто другим человеком.

— Что привело тебя сюда?

— Покупки. Я хотела фруктов и рыбы, и на рынке есть и то, и другое. Мой управляющий предложил прислать кого-нибудь купить то, что мне нужно, но какое в ​​этом веселье? Это был хороший шанс сбежать с виллы и увидеть что-нибудь в этом ближайшем городке. И вот я здесь. А ты?

Катон объяснил свое присутствие, и в какой-то момент они стояли молча, и просто улыбнулись.

— Пойдем, — сказала Клавдия. — Мне сказали, что есть прекрасная таверна с террасой с видом на порт недалеко от конца мола, где вино не слишком сильно разбавлено, а еда легко усваивается. Если у тебя есть время?

Катон заколебался. Он подумал о встрече, которую он запланировал сегодня днем ​​с Плацином, чтобы обсудить, как проходит обучение, но у него было достаточно времени, поскольку он завершил свои дела с торговцем быстрее, чем ожидал.

— Почему бы и нет? Я должен быть счастлив. Рим может подарить мне кусочек времени или около того.

— Я сомневаюсь, что Империя рухнет в твое отсутствие, — поддразнила она.

Она взяла его под руку, пока Катон прокладывал курс сквозь толпу к концу мола. Их ввел внутрь хозяин таверны, который осторожно взглянул на германцев, прежде чем пробежаться по списку предлагаемой в тот день еды.

— У нас будут креветки, обжаренные в чесночном масле, хлеб, оливковое масло, гарум и кувшин нашего местного вина, — сказал Катон, прежде чем взглянуть на Клавдию. — Если тебе это нравится?

— Как раз то, что я бы выбрала. Чеснок и все такое.

— Прекрасно. Мы пообедаем на террасе.

Трактирщик склонил голову и указал на лестницу сбоку от здания. Клавдия жестом предложила германцам занять одну из скамеек в тени навеса и последовала за Катоном наверх. На террасе было шесть столов со стульями, а над деревянными балками росли виноградные лозы, создавая тень и пятнистый свет. Когда Клавдия устроилась поудобнее, она оперлась локтями о край стола и сложила руки вместе.

— Итак, как развиваются твои планы на кампанию?

— Как и следовало ожидать.

— Все так плохо?

Катон криво улыбнулся. — Я полагаю, что мои опасения такие же, как и у всех командиров на протяжении всей этой долгой истории с разбойниками. Достаточно ли у меня солдат? Соответствует ли стандартам их снаряжение? Достаточно ли они снабжены? Хорошая ли мораль? Как я могу узнать, где находится противник, и что он замышляет? На данный момент ни один из ответов на эти вопросы не обнадеживает. Но ситуация меняется день ото дня.

— Солдаты всегда так ворчат?

— Я говорю с точки зрения командования. Могу заверить тебя, что настоящие мастера искусства ворчать — это рядовые солдаты.

Снова появился трактирщик с заказом на большом подносе и поставил его на стол. Катон достал кошель, заплатил этому человеку и добавил щедрые чаевые, так как посчитал уместным, чтобы представитель всаднического класса продемонстрировал небольшую щедрость. Трактирщик усмехнулся и кивнул в знак благодарности, прежде чем исчезнуть вниз по лестнице. На мгновение возникла неловкость по поводу того, кто должен сделать первый шаг, прежде чем Катон решил подать еду на тарелку Клавдии и затем самому себе.

Еда была восхитительной, и они ели с молчаливой признательностью, прежде чем Катон заметил, что Клавдия смотрит мимо него, в море, с хмурым лицом.

— В чем дело?

— Посмотри на тот корабль.

Катон повернулся и увидел торговое судно, приближающееся к гавани. Оно было не более чем в километре от пристани, и пока они смотрели, парус вздыбился, а затем рванул немного в сторону, так что нос корабля повело по ветру. Горстка людей на палубе работала с внушительных размеров полотном паруса, пока рулевой изо всех сил пытался вернуть корабль на курс.

— Они не кажутся очень компетентными по сравнению с моряками на лодке, которая привезла нас из Остии, — заметила Клавдия.

Катон согласно хмыкнул, прикрыл глаза и уставился на грузовой корабль, который снова сбился с курса. Парус ненадолго взмахнул, прежде чем судно возобновило приближение.

— Что-то не так, — пробормотал он.

Теперь он мог видеть, что фигура на носу была одета в красный военный плащ, который развевался набок от ветра. Военный… Ему пришло в голову, что это может быть корабль из Каралиса с Вестином и префектом Бастилом из Восьмой Испанской когорты на борту. Отодвинув свою тарелку, он встал и подошел к перилам, огибающим террасу, напрягая глаза, чтобы разглядеть фигуры на палубе корабля, проходящего мимо конца мола. Когда судно развернулось против ветра, несколько членов экипажа на палубе с трудом опустили лонжерон, вместо того чтобы подняться вверх, чтобы вытащить складки паруса. Часть запутавшегося полотна неопрятно лежало на палубе, но все же через несколько мгновений якорь шлепнулся в лазурную воду, и корабль медленно развернулся на ветру. Не было никаких признаков попытки протиснуться к пристегнутой к корме лодке. Вместо этого солдат у бортика замахал рукой из стороны в сторону, чтобы привлечь внимание.

— Мне нужно идти, — сказал Катон, обращаясь к Клавдии. — Мне жаль. Я должен узнать, что происходит.

Она кивнула. — Я буду ждать тебя здесь.

Он поспешно спустился по лестнице и вышел из гостиницы, затем подошел к краю набережной и огляделся. Недалеко отсюда двое рыбаков вылавливали утренний улов, чешуя в их корзинах блестела, как только что отчеканенные денарии.

— Вы, там! — указал на них Катон. — Да, вы! Заберите меня на этот корабль. Немедленно.

Один из рыбаков опустил корзину, которую держал в руках, и попытался возразить, но Катон уже спустился по грубой стремянке и тяжело приземлился на палубу маленькой лодки. Он слегка покачнулся, и ухватился за мачту для поддержки.

— Пошевеливайся. Каждому из вас будет сестерций, если вы сделаете то, что я говорю.

Человек, который держал корзину, немедленно сказал своему товарищу отойти от швартовки, затем они вдвоем заняли свои места на скамейках для гребли и поместили свои весла в удерживающие шкворни. Когда первый человек начал счет, они отпустили лодку от причала. Как только они повернулись к стоящему на якоре кораблю, они начали усиленно грести веслами, и лодка пришла в движение, перевалившись через легкую волну гавани. Катон оглянулся через плечо и увидел, что люди на набережной остановились, чтобы посмотреть на стоящее на якоре грузовое судно. На террасе наблюдала и Клавдия.

Когда они приблизились, солдат на носу опустил руки, и Катон услышал крик, перекрывающий скрип весел и свист лопастей. Затем человек внезапно остановился и скрылся из виду.

— Подведите лодку к борту, — приказал Катон.

Рыбаки сделали то, что им сказали, умело маневрируя и пришвартовавшись к корпусу с мягким толчком. Катон потянулся к деревянным поручням на борту грузового судна, подтянулся, перелез через поручни и упал на палубу. Он сразу увидел тела; одни сгорбились, другие растянулись. Некоторые все еще двигались, и горстка членов экипажа стояла на ногах, покачиваясь, держась за ванты. На большинстве тел были остатки рвоты, лужи мочи и коричневые пятна, похожие на следы запекшейся крови. Первой его мыслью было, что на команду напали пираты. Но крови нигде не было видно.

— Прочь! — жалобно крикнул голос. — Прочь с корабля!

Он повернулся к бортику и увидел солдата, сидящего спиной к боковине, его тело судорожно дрожало.

— Спасайся, — прохрипел мужчина.

Катон осторожно подошел к нему, обойдя тело другого солдата, лежащего на спине и смотрящего в небо с открытым ртом. Порыв ветра принес ужасную едкую вонь прямо на него, он прижал руку ко рту и изо всех сил пытался сдержать рвоту. Катон был в двух шагах от солдата, когда понял, что произошло, и почувствовал, как кровь в его жилах похолодела.

— Болезнь убила тех людей? — спросил он.

— Да, господин.

— Кто ты?

— Галерий, господин… старший центурион Восьмой испанской когорты.

— Значит, вы приехали из Каралиса. Префект Бастилл на борту? А Вестин?

— Вестин был болен в тот день, когда поднялся на борт, и умер на второй день отъезда. Одним из первых, господин. Капитан хотел зайти в ближайший порт, но ветер изменил направление и вывел нас в море на следующие три дня. Многие заболели и умерли, пока мы ждали, когда переменится ветер. К тому времени только половина экипажа, кроме капитана, все еще стояла на ногах. Когда он пришел в себя и вытер губы тыльной стороной ладони, Катон снова заговорил.

— Каково положение в Каралисе?

— Все плохо, господин. К тому времени, как мы уехали, сотни мертвых, и еще больше каждый день падает прямо на улицах. То же самое и в лагере когорты. И вот теперь на корабле… Тебе лучше уйти.

Идея бросить выживших на борту корабля возмутила Катона, но нельзя было сказать, сколько жизней будет потеряно, если он позволит больным высадиться в Тарросе. И каждый лишний миг, пока он оставался на борту, он сам подвергался опасности. Галерий был прав. Он должен уйти, как можно скорее. Но сначала он должен отдать приказ экипажу. Повернувшись к людям, тревожно наблюдающим с кормы, он окликнул их.

— Кто из вас капитан?

Невысокий тощий мужчина с кривыми ногами поднял руку. — Это я, господин. Капитан Алекандр.

Избегая больных и мертвых на палубе, Катон подошел, чтобы его слова не были подслушаны. — Алекандр. Ты не можешь оставаться в этом порту. Ты должен вернуться в Каралис и оставаться там, пока эпидемия не пройдет.

У капитана отвисла челюсть, затем он указал на людей, все еще живых на палубе. — Как, во имя Гадеса, ты думаешь, что мы сможем управлять кораблем в таких условиях и еще заботиться о тех, кто еще жив? В любом случае, кто ты такой, чтобы говорить мне, что делать, а?

Катон заметил напряжение и страх в выражении его лица и принял как можно более мягкий тон. — Я префект Катон, командующий гарнизоном острова. Я отдаю тебе приказ. Я не могу позволить вам высадиться здесь с риском распространить болезнь. Ты, конечно, это понимаешь?

Алекандр горько застонал и почесал голову, прежде чем его плечи резко упали. — Я понимаю, господин.

— Были ли у тебя или у других выживших какие-либо признаки болезни?

Капитан покачал головой. — У Стефаноса была лихорадка перед отъездом из Каралиса, вот и все.

— Тогда ты, возможно, избавился от болезни на корабле. Есть ли что-нибудь, что вам нужно перед отъездом? Вода? Еда?

— У нас более чем достаточно.

— Очень хорошо. У меня есть последнее, о чем я хочу тебя попросить. Когда ты доберешься до Каралиса, сообщи это старшему офицеру Восьмой когорты. Скажи ему, чтобы он использовал тех людей, которые у него еще есть, чтобы закрыть городские ворота. Никто не должен входить или выходить до тех пор, пока эпидемия не исчезнет или пока я не получу новых приказов. Это ясно?

Капитан кивнул.

— Да пребудут боги с тобой, Алекандр.

Катон повернулся и направился к носу, остановившись, подойдя к Галерию.

— Удачи тебе, мой брат. Хотел бы я сделать больше, чтобы помочь.

— Идите, господин… Со мной все будет хорошо. — Центурион слабо улыбнулся, прежде чем его лицо исказилось в агонии, его вырвало, и он яростно закашлялся. Катон почувствовал, как брызги мокроты попали ему на руку и предплечье, и отступил на шаг. Галерий стиснул зубы и отмахнулся от него, когда начался новый приступ рвоты.

С этим человеком ничего нельзя было поделать, и Катон поспешил вперед, перелез через перила и неуклюже упал в рыбацкую лодку. Он держался на расстоянии от людей, сидящих на веслах на крошечной обветренной доске на носу.

— Отчаливайте и верните нас на набережную.

Рыбаки сделали, как им сказали. Ближайший глядел через плечо, пока греб. — Что случилось на этом корабле, господин?

Катон не ответил; он смотрел на капельки на своем предплечье. Он поспешно перебрался через борт и вымыл руку и предплечье в морской воде, прежде чем снова сел.

— Суши весла!

Рыбаки замерли в ожидании объяснений. Катон задумался. На карту было поставлено слишком много, чтобы он рискнул вернуться на набережную, где он сел на рыбацкую лодку. Он указал на лестницу недалеко от конца мола, где была небольшая башня, на вершине которой горел маяк, чтобы направлять любые корабли, все еще находящиеся в море, к гавани.

— Доставьте меня туда.

— Господин?

— Не спорь. Просто сделай это.

Рыбак пожал мускулистыми плечами. — Это ваши деньги, господин. Пойдем, мой мальчик, — крикнул он своему товарищу. — Давай сделаем, как говорит господин.

Когда маленький кораблик развернулся к концу гавани, Катон почувствовал, как страх зашевелился у него в животе. Если болезнь поразит Таррос, многие тысячи погибнут. Его долгом было сделать все возможное, чтобы предотвратить это, даже ценой своей жизни.