Императорские изгнанники

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

— Ты уверен в этом? — спросил Катон, наклонив голову и взглянув на скалу. В слабом свете зари он мог видеть пучки травы, необычные кусты и небольшие деревца, отчаянно цепляющиеся за скалы. Его внимание привлекло какое-то движение, и он различил козу, находившуюся на десятки метров выше, по всей видимости, на самом краю утеса. — Я вообще не вижу ни одной долбанной тропинки, не говоря уже о практической осуществимости восхождения, как ты утверждал.

— Все в порядке, — сказал Аполлоний, указывая на каменный выступ у подножия утеса. — Все начинается за ним. Покажи ему, Милопий.

Пастух двинулся вперед, ведя двух римлян к глыбе, которую Катон принял за часть утеса, подле которого они незадолго до этого спешились. И только когда он оказался совсем близко, он смог увидеть, что позади нее была брешь. Милопий внезапно побежал вперед и поманил их.

— Видеть? Видеть?

Когда они обогнули глыбу, открылось начало тропинки. Она была едва ли достаточно широкой, чтобы коза могла подняться по склону утеса, и достаточно крутой, чтобы подъем этот был утомительным.

Катон прищелкнул языком. — Неудивительно, что разбойники не нашли ее. Даже если бы они это сделали, я осмелюсь сказать, что они бы никогда не поверили в то, что кто-то попытается использовать этот путь. Он непроходим.

— Нет, — яростно покачал головой Милопий. — Моя лазай по нему. Много разов. Правда.

— Отлично. Тогда иди первым. — Катон начал расстегивать ремешки своего снаряжения, затем снял доспехи, оставив только пугио на поясе вокруг туники. Он сложил свой комплект за глыбой. — Я готов. Поднимайся, Милопий.

Пастух не нуждался в дальнейшем ободрении. Его прежняя сдержанность исчезла в тот момент, когда Катон пообещал ему второго осла для подкрепления условий сделки. Теперь он двигался с ловкостью, не соответствовавшей его возрасту. Или все дело в том, что он был моложе, чем казался из-за взлохмаченных волос и испачканной грязью кожи? Он двигался быстро, его левая рука выискивала один выступ за другим, пока он поднимался. Катон последовал за ним, изо всех сил стараясь не отставать, а Аполлоний взбирался позади. Идти было легче, чем казалось у подножия утеса, и вскоре они поднялись на высоту более шестидесяти метров. Катон сделал паузу, чтобы отдышаться. Со своей точки обзора он уже мог видеть на многие километры вокруг засаженные деревьями холмы, простирающиеся от гребня. Затем он совершил ошибку, посмотрев вниз, и почувствовал, как его голова закружилась от тошноты, когда его калига потеряла вдруг часть опоры, и дождь из песка и крошечных камней обрушился со скалы.

— С тобой все в порядке? — спросил Аполлоний.

— Все хорошо, — сглотнул Катон. — Давай двигаться дальше.

— Идти! — махнул им Милопий. — Еще далеко. Отдыхай вверх.

Он продолжал восхождение, время от времени останавливаясь, чтобы убедиться, что его менее привыкшие к таким козлиным подъемам спутники не отстают. К тому времени, когда они были на полпути, насколько мог судить Катон, солнце высилось высоко над горами на западе, и гребень бросил длинную тень на лес. Пот стекал с его лба и из-под туники, а сердце учащенно билось от напряжения его ноющих конечностей. Все мысли об использовании тропы как средства доставки отряда солдат к оплоту врага были разбиты вдребезги. Человек в доспехах с оружием не сможет взобраться на утес. Единственная ценность для Катона заключалась в том, что они смогут рассмотреть точное расположение оплота разбойников и количество людей, которых они могут призвать для защиты того, что осталось от стены, когда огонь утихнет. Это и, как он надеялся особенно, местонахождение пленных, удерживаемых противником.

К тому времени, как они прошли две трети пути вверх по утесу, Катон начал задаваться вопросом, хватит ли у него сил подняться на вершину. Но оглянувшись назад, он понял, что когда придет время спускаться, это будет почти так же утомительно. Он прижался к камню, чтобы немного отдохнуть. Аполлоний присоединился к нему, тяжело дыша и несколько раз глубоко вздохнув.

— Где, во имя Гадеса, наш друг набирается сил, чтобы подняться по этой тропе?

Катон пожал плечами. — Он ее хорошо знает и достаточно жилист. Должно быть, тяжело жить в этих горах. Это сделало его крепким, как старые калиги.

Пастух остановился в шести метрах выше и что-то забормотал себе под нос, отрывая фрагменты полоски сушеного козьего мяса, появившейся из-под его туники. Он повернулся к Катону с виноватым выражением лица и нерешительно протянул ему закуску. — Голодный?

— Нет, благодарю, — ответил Катон. — Жаждущий.

Милопий покачал головой. — Нет вода. Может быть, более поздно, — он убрал сушеное мясо и указал вперед. — Вверх!

Не дожидаясь ответа, он возобновил подъем. Катон стиснул зубы и последовал за ним.

К тому времени, как склон направился к гребню и движение стало легче и безопаснее, утро было уже в самом разгаре, и теплый воздух предвещал еще один жаркий день. У Катона пересохло в горле, и казалось, что его язык прилипает к небу. Но теперь он уже видел линию хребта, едва ли в пятидесяти шагах выше, и нашел запас сил, чтобы завершить подъем более быстрым темпом. Тропинка выходила на травянистый гребень хребта, и в метрах четырехстах или около того он увидел нескольких коз, пережевывающих низкорослые кусты. Он указал на них.

— Твои?

Пастух гордо кивнул.

— Я думал, ты сказал, что разбойники отобрали твое стадо, — обвиняюще сказал Аполлоний.

— Мои коз в лесу, да. Только не мои горные коз.

— Оставайся здесь, — приказал Катон и жестом показал Аполлонию, чтобы тот проводил его до хребта.

Они двигались осторожно, не зная, что раскроет им наблюдательная позиция наверху. Когда земля стала ровной, Катон замедлил шаг и огляделся, прежде чем заметить группу камней слева от себя.

— Вон там, но держись подальше от дальнего склона.

По ту сторону скал перед ними открывался вид на долину. Метров четыреста в ширину, она простиралась на полтора километра от начала ущелья до точки, где гребни склонялись друг к другу и сливались. Русло иссохшего ручья проходило по долине в виде естественного бассейна недалеко от ущелья. Катон предположил, что оно, казалось, лежало в вечной тени, по причине чего, по всей видимости, содержимое не испарилось вконец. В сотне шагов ниже их позиции в долину выступало укрепление разбойников. Убежище врага простиралось от выступа, с которого они вели наблюдение, до стены, которую варвары построили ближе к концу ущелья. Огонь костров все еще горел, и в небо клубились столбики дыма. Цепочка крошечных фигурок передавала ведра от природного бассейна к стене, где другие пытались потушить пламя, которое, казалось, почти поглотило ворота. Катон улыбнулся иронии судьбы врага, который старался погасить пламя, что только бы ускорило римскую атаку. Он понял, что штурм должен возглавить Массимилиан. Не было шанса спуститься по крутой козьей тропе и вернуться в лагерь до начала атаки. Центурион и его люди должны были сделать эту работу, а Катон окажется лишь сторонним зевакой.

Не считая людей, тушивших пожар, в остальной части лагеря, которая состояла из каменных хижин и складских помещений, покрытых деревянными крышами, было мало движения. По оценке Катона, было более сотни таких построек, а также несколько загонов для животных и небольшие террасы, на которых росли скромные посевы. В ста шагах от хижин находилась большая яма, на дне которой лежал ряд бревен. На его глазах из поселения разбойников вышли два человека, неся между собой какую-то ношу. Достигнув края ямы, они спустились вниз и выложили то, что Катон теперь мог различить, было телом, завернутым в темную ткань. Потом они вскочили и поспешили прочь.

— Видишь? — Он указал на яму Аполлонию. — Должно быть братская могила.

Агент кивнул, прежде чем осмотреть остальную позицию врага. У многих хижин лежали неподвижные люди.

— Боги всемогущие, должно быть, чума. У них все плохо. Гораздо хуже, чем у нас.

Катон кивнул. Теперь стала ясна причина других необычных аспектов этой сцены. Отсутствие дыма от кухонных костров. Оставленные без присмотра козы пробираются через террасированные посевы, и ощущение тишины и покоя вокруг зданий. — Одна из их рейдерских групп, должно быть, принесла ее с собой. Если бы мы попытались заморить их голодом, наш лагерь вскоре выглядел бы также.

— Похоже, настоящим победителем кампании станет эпидемия, — сказал Аполлоний. — В итоге, чумой с обеих сторон будет убито гораздо больше, чем в любом бою. Если бы мы знали это в свое время, мы могли бы позволить ей сделать эту работу за нас и избавить Рим от неприятностей этой кампании.

— С бандитами еще не покончено. — Катон посмотрел на фигуры в цепи пожаротушения и группы вооруженных людей, ожидавших в тени у стены. — По крайней мере двести из них все еще способны сражаться. Исход мог бы оказаться о двух концах.

Он снова осмотрел поселение и заметил двух стражей, стоящих у загона для животных с высоким забором, словно охраняя что-то внутри. Когда он напряг глаза, он смог разглядеть несколько фигур, сидящих внутри загона, и почувствовал, как его сердце дрогнуло. — Я вижу заключенных. Там, где загон у большой хижины.

— Я вижу их…

— Сможешь ли ты вытащить их?

Аполлоний покачал головой. — Очень далеко. Если она еще жива, скорее всего, именно там мы ее и найдем. Что ты собираешься делать?

— Поскольку мы не можем вернуться в лагерь вовремя для атаки, мы должны попытаться спасти Клавдию Актэ и других заложников.

— Я понимаю. Как ты предлагаешь нам это сделать? Все, что у нас есть на двоих, — это пара кинжалов. Если ты извинишь меня за каламбур, это не даст нам острого преимущества, когда мы спустимся туда и попытаемся освободить их.

— Внимание врага будет обращено на Массимилиана и его товарищей. Это будет лучший шанс, который у нас есть. Если мы оставим это на потом, они могут убить заложников до того, как бой закончится. Катон холодно посмотрел на своего товарища. — Тебе не обязательно идти со мной, если ты не готов рискнуть. Я могу справиться сам, пока ты и пастух будете спускаться с обрыва.

— Как? Остаться здесь с этим иссохшим изгоем и пропустить все самое интересное? Не думаю, префект. В любом случае, я отказываюсь от перспективы позволить полуслепому романтическому дураку блуждать в самом сердце вражеской цитадели, вооруженного только кинжалом. Я пойду с тобой.

Катон почувствовал облегчение: «Но будь я проклят, если он выдаст это агенту», — подумал он про себя. Он снисходительно пожал плечами. — Как хочешь. Но ты будешь делать то, что я говорю.

— Да … господин.

Прежде чем принять решение, он еще раз осмотрел поселение противника и окружающую местность. — Мы спустимся с противоположной стороны их укрепления и подойдем с тыла, как только Массимилиан начнет атаку.

— А что насчет пастуха?

— А что насчет него?

— Было бы опасно брать его с собой. Ты видел, что он из себя представляет. Я бы сказал, наполовину сумасшедший. Он может нас выдать.

— Тогда он останется здесь, пока все не закончится. Я пришлю кого-нибудь за ним.

— Что, если он не останется на месте? Что, если ему станет любопытно, и он выйдет на открытое пространство, и кто-нибудь его заметит?

Катону не понравился вывод, к которому вел его Аполлоний, и он твердо обратился к агенту. — Он указал нам путь. Мы выполним свою часть сделки.

— Как хочешь. Но я его свяжу. Так мы можем быть уверены, что он не причинит нам вреда.

— У нас нет веревки, — заметил Катон.

Аполлоний вытащил кинжал. — Я нарежу полоски из той тряпки, которая у него вместо туники. Не займет много времени.

Он отвернулся, прежде чем Катон смог что-то сказать, и исчез среди камней. Оставшись один, Катон снова посмотрел на ворота и увидел, что пламя немного утихло, и ему было легче разглядеть масштаб ущерба, нанесенного огнем. Обе башни были не более чем обугленными каркасами вплоть до самого фундамента из раскаленного камня. Между ними ворота были в значительной степени разрушены, несмотря на все усилия разбойников, тушивших их ведрами по цепочке. Наверняка, не пройдет много времени, прежде чем Массимилиан отдаст приказ начать штурм.

Хруст осыпи позади заставил его вздрогнуть и инстинктивно схватиться за рукоять кинжала, прежде чем он увидел, что это Аполлоний.

— Ты был быстр.

— Я работаю быстро, — ответил Аполлоний. Сгорбившись, Катон заметил, что на костяшках пальцев агента была полоска крови. Почти в то же мгновение другой спутник увидел то же, что заметил Катон. — Он не хотел, чтобы его оставляли здесь связанным. Мне пришлось сбить его с ног, прежде чем я с ним разобрался, — он прикрыл глаза и уставился на ворота. — Уже скоро. Нам лучше начать выдвигаться.

Катон заколебался, не уверенный, что может доверять словам агента о том, что он оставил Милопия живым. Но что толку тратить время на проверку? И если Аполлоний причинил вред человеку, что мог с этим поделать Катон? Ничего серьезного. По крайне мере, только после того, как им удастся спасти заложников или же погибнуть вместе при попытке. Это вопрос, который, если понадобится, можно будет решить позже.

Пригнувшись, двое римлян украдкой двинулись к лагерю разбойников, используя камни и кусты, чтобы заслонить их от случайынх взглядов из долины. Пройдя за гребень скалы, они поспешили спуститься по склону, высматривая любого из разбойников, которые могли быть размещены для наблюдения за остальной частью небольшой долины. У подножия хребта они приблизились к небольшому холму, который давал им выгодную точку для планирования своего подхода к заложникам. Катон присел и двинулся вперед, затем лег на живот и пополз к тени под кустами. На этом он остановился, и Аполлоний подкрался к нему.

Перед ними лежала могильная яма. Она находилась в 60 метрах от них, и все же Катон был уверен, что почувствовал дуновение болезненного разложения от тел внутри. Земля была покрыта редкой сухой травой, которая почти не покрывала ее. Справа высохшее русло ручья огибало конец хребта и извивалось в направлении поселения, прежде чем обогнуть его в направлении природного водоема.

— Это наш путь внутрь, — решил Катон, указывая на русло ручья. — Мы последуем по нему до загона, получится ближе всего к хижине.

— Что потом?

— Мы снимаем часовых, освобождаем заложников и доставляем их сюда до окончания боевых действий. Если атака не удастся, мы проведем их по хребту к Милопию и выберемся по козьей тропе, чтобы спастись.

— Ты говоришь об этом так просто.

— Если у тебя нет идеи получше, то мы будем придерживаться этого простого, — коротко ответил Катон.

Прежде чем Аполлоний смог ответить, раздался звук далекой трубы, в которой опытным слухом Катон легко опознал римскую буцину. Он провел языком по пересохшим губам и глубоко вздохнул, чувствуя, как его мышцы напрягаются, готовые к действию. — Это сигнал к атаке. Начинается.