Императорские изгнанники

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Когда стихла последняя пронзительная медная нота буцины, центурион Массимилиан махнул рукой вперед и повел первую центурию своей когорты колонной по двое. В другой руке он держал конец первой штурмовой лестницы. Как и остальные его люди, он был вооружен только мечом, поскольку копья были бы слишком громоздкими для атаки, и их оставили в форте. Выход в ущелье при дневном свете казался узким, и он мог представить себе страх, который он вызвал бы в темноте. Большинство парней в центурии, марширующих за ним, были частью ночной колонны Плацина, и их нужно было вести твердой рукой, чтобы провести через ущелье во второй раз. Взглянув вверх, он увидел, как вражеские дозорные зовут своих товарищей, чтобы предупредить их о наступающих на них римлянах.

После того, как его оставили во главе когорты, Массимилиан спросил опциона Кавдия о расположении ущелья и опасностях сверху. Он решил с самого начала наступать самой узкой колонной, чтобы ограничить возможность его людям сбиться в кучу и вызвать хаос и столпотворение, а также стать легкой мишенью для врага. Он также приказал ауксиллариям прикрепить свои щиты к штурмовым лестницам, чтобы дать им самое надежное укрытие от множества метательных снарядов, с которыми они столкнулись, проходя ночью сквозь ущелье. Подобные меры никогда не входили в его подготовку, не говоря уже о том, чтобы они применялись на практике во время его службы в армии. Тем не менее, необходимость привела к творческому подходу к решению проблемы, и он был удовлетворен тем, что его люди были защищены настолько хорошо, насколько это было возможно для сближения с тем, что осталось от обороны разбойников.

Разведчик, которого оставили наблюдать за огнем, прибежал назад, чтобы сообщить, когда пламя утихло настолько, что нападение стало возможным. Массимилиан надеялся, что префект Катон и его спутники вернутся вовремя, чтобы возглавить атаку. Но эта надежда рухнула в тот момент, когда разведчик представил свой доклад. Теперь все зависело от него. Для столь давнего гарнизонного подразделения, это был первый раз, когда люди когорты сражались в битве как единое целое. Действительно, это был первый раз, когда сам Массимилиан принял участие в бою такого масштаба с момента прибытия на остров, и он был уверен, что он и его люди будут действовать так же хорошо, как и любое другое вспомогательное подразделение в армии. «Успешно», — сказал он себе, — и, возможно, когорта добавит боевых знаков отличия к своему штандарту.

Древко стрелы вонзилось в землю в трех метрах от него, и Массимилиан вздохнул и отдал приказ. Щиты вверх!

Он и семеро ауксиллариев позади него тащили лестницу наверху и держались за ступеньки, пока нагруженные щитами-укрытия продвигались бок о бок. Теперь враг мог видеть, что римляне были в пределах досягаемости, они начали выпускать новые стрелы, которые летели с вершины ущелья и впивались в щиты или ударяли по земле с обеих сторон. Первый камень размером с кулак упал на небольшое расстояние впереди по ущелью, и Массимилиан ускорил шаг. Теперь настало время проверить данные им приказы. Группа лестниц слева от него начала отставать, как и предполагалось, так что они достигли ущелья позади, а не рядом с центурионом и людьми, возглавляющими атаку.

Его щит сильно вздрогнул, и от этого удара лестница опустилась на несколько сантиметров, когда еще один камень ударил в цель. Затем он оказался в ущелье, и прохладный воздух сомкнулся вокруг него, когда скалы заслонили яркий утренний свет. По всей длине ущелья были следы более ранней атаки: несколько тел, ужасно изуродованных сокрушительными ранениями; брошенное оружие и средства первой помощи; поврежденные защитные экраны и связки хвороста. Иногда сверху продолжали падать камни, но из-за причудливых поверхностей утеса разбойникам было трудно увидеть людей, проходящих через ущелье, не говоря уже о том, чтобы удобно прицелиться в них. Только два камня ударили по импровизированному убежищу над Массимилианом, и первая группа вышла из дальнего конца ущелья.

Впереди он увидел еще больше тел, а также поврежденное и брошенное снаряжение на земле перед стеной и на каменной кладке, все еще выпускающими струйки дыма, поднимающегося в чистое небо. Несколько обугленных бревен среди угасающего пламени — все, что осталось от ворот, и через проем он видел, как вражеские воины собираются, чтобы защитить свою цитадель. Атака была рассчитана вовремя; ни один из разбойников не смог преодолеть обжигающий жар, исходящий от тлеющих углей, чтобы пробиться к устью ущелья и устроить там новые Фермопилы.

Когда второй отряд с лестницей появился из него, Массимилиан приказал им стащить свои щиты и выстроиться в ряды, примыкающие к основанию скал. Как только первая центурия прошла через ущелье и была готова к наступлению, он спокойно отдал приказ.

— Солдаты с лестницами! Вперед!

Группы солдат вырвались из укрытия, устремившись бегом по открытой местности, с поднятыми в руках с мечами лестницами и поднятыми же над головой щитами. Поток камней, стрел и зарядов из пращей обрушился от врагов на скалах, когда они увидели римлян, наступающих на тлеющие остатки стены. Массимилиан вздрогнул от осколочного удара о край своего щита, но не замедлился, направившись налево от разрушенных ворот. Он остановился у подножия стены и приказал ближайшим ауксиллариям приставить лестницу, и первый человек уже начал взбираться по перекладинам. По обе стороны были подняты еще лестницы.

Массимилиан протиснулся мимо второго солдата и взобрался по лестнице. Ауксилларий взобрался наверх и повернул направо, а центурион пошел в другом направлении, выхватывая свой гладий и приседая за щитом. Как он и надеялся, противник предполагал, что нападавшие направятся к зияющим воротам, а на остатках стены было всего несколько разбойников. Огонь, который поглотил ближайшую башню и сжег палисад, обжег камни настолько, что теперь жар, поднимающийся из-под Массимилиана, оставался все еще невыносимым, когда он бросился на разбойника, который пытался в тот момент сбить другую лестницу. Варвар заметил его и, поспешно вытащив из-за пояса топор, повернулся, чтобы встретить угрозу. Раскачивая им из стороны в сторону, он повернул бедра, чтобы отвести оружие как можно дальше, и изо всех сил завел его по дуге.

Это был всесокрушающий удар, который пробил обшивку на ободе щита римлянина и глубоко врезался в дерево, оставив глубокую рану в мускулах его предплечья. Щит поглотил основную силу удара, и, хотя рана была серьезной, кость не сломалась. Тем не менее, кровь обильно брызнула из раны, когда разбойник вытащил свой топор и немедленно занес его, чтобы нанести новый удар. Массимилиан почувствовал, как его рука немеет, и его хватка на рукоятке щита резко ослабла. Собрав свою иссякающую силу, он врезался в своего противника, а затем вонзил меч в живот. Удар вывел разбойника из равновесия, он упал со стены и был мгновенно добит одним из ауксиллариев внизу, ожидавших, чтобы подняться по лестнице.

Щит Массимилиана выскользнул из его рук. С кровью, хлынувшей по его безвольно повисшей руке, он оглянулся и увидел, что более десятка его людей уже стояли на стене, превосходя числом защитников, и все новые поднимались наверх. За воротами сплошная толпа вражеской пехоты стояла в ожидании, пока ауксилларии прорвутся сквозь оставшиеся обугленные бревна ворот. Массимилиан определил их предводителя, стоящего сзади рядом со своим штандартом, — длинной полосой ткани, имитирующей волчью голову, которым знаменосец крутил из стороны в сторону в неподвижном воздухе.

Крикнув свободную шеренгу соратников, стоявших поодаль, вождь протянул руку к стене. С радостью его более легко вооруженные резервы устремились вперед, взбираясь по пандусам и ступеням к тому месту, где римляне ждали, чтобы удержать свои позиции. Массимилиан засунул свою раненую руку за пояс и поднял меч для встречи лицом к лицу с врагом.

— Стоять твердо! Пусть парни продолжают подниматься по лестницам, чтобы уравнять наши шансы!

Сражающиеся с обеих сторон выставили свои щиты и приготовили свои мечи, столкнувшись в образовавшейся волне схватки.

В трехстах шагах от них Катон и Аполлоний смотрели через край высохшего русла ручья, как разворачивается атака. Они могли видеть некоторых разбойников, защищавших ворота, и участок стены, где вспомогательные войска сражались, чтобы удержать свои позиции. Остальную часть обзора закрывали хижины с обеих сторон. Невозможно было определить, была ли атака успешной, но она отвлекла почти всех здоровых воинов в цитадели. В поле зрения оставались только двое часовых, охранявших заключенных в загоне. Однако были и другие: горстка женщин, детей и мужчин постарше, в основном безучастно сидевших возле своих хижин. Те, кто был в силах сделать это, подошли ближе к стене, чтобы проследить за ходом сражения.

Катон посмотрел на землю между их укрытием и загоном. Как бы легко они ни были вооружены, лобовая атака была бы самоубийственной, даже учитывая мастерство агента в обращении с клинком. Требовался более скрытный подход. Недалеко от задней части загона была длинная низкая куча бревен, тянувшаяся к провалу, где спрятались Катон и Аполлоний. Если бы они могли незаметно дотянуться до бревен, они могли бы проползти за ними к дальнему концу кучи и застать врасплох часовых. Или … Катон увидел, что верх кучи был не более пары метров в высоту, и был небольшой участок, где заостренные верхушки деревянных столбов были отклонены друг от друга, образуя зазор.

— Вот и наш путь внутрь, — указал он. — У нас есть бревно приличного размера, и ты можешь поднять меня вверх и помочь взобраться, потом перелезай за мной.

Аполлоний посмотрел через пространство и кивнул. — Это должно сработать. Что потом?

— Если мы сможем попасть внутрь загона, мы сможем удерживать его от разбойников, пока Массимилиан и его люди не захватят их лагерь.

— Если они это сделают. А если атака не удастся?

— Тогда наши друзья, несомненно, обнаружат, что у них на двоих заложников больше, чем они думали.

— Это не очень обнадеживает, — пробормотал Аполлоний.

Катон перебрался через край впадины и, не двигаясь, медленно полз к концу груды бревен. Стога сухой травы немного укрывали их, когда оба римлянина двинулись вперед. Звуки боя у стены разносились в горячем, неподвижном воздухе, но невозможно было сказать, чья сторона берет верх. Достигнув конца кучи, Катон присел, держа голову ниже уровня бревен. Он отошел на небольшое расстояние, чтобы освободить место для Аполлония, затем подтянулся, чтобы посмотреть поверх.

С другой стороны лежал участок проторенной земли, на котором спиной к ним сидела собака и грызла большую кость. В шести метрах дальше была хижина. Сбоку от входа лежала женщина, кашляя. Маленький ребенок с копной неопрятных темных волос сидел на корточках рядом с женщиной и рисовал палкой узоры в пыли. На небольшом расстоянии были и другие хижины, но никаких следов других людей. По крайней мере, живых. Катон увидел ряд тел, лежащих возле самой большой хижины в поселении: трое детей, женщина и мужчина. Последний лежал на носилках, вокруг него были разложены щит, шлем и множество оружия.

Удовлетворенный тем, что их не заметят, Катон двинулся по бревенчатой поленнице к загону, Аполлоний последовал за ним. Когда они спрыгнули с дальнего конца, ребенок, которого он ранее заприметил рисующим в пыли, появился вдруг перед ними и остановился как вкопанный, как только увидел обоих римлян. Катон понял, что это девочка лет трех или четырех. Она смотрела на них, посасывая два средних пальца правой руки и почесывая кожу головы веткой в левой. Он застыл, не зная, что делать, и беспокоился, что любое быстрое движение может заставить девчушку запаниковать и убежать, предупреждая других об их присутствии. Аполлоний стал обходить его, сомкнув пальцы на рукоятке кинжала.

— Какая ты красивая девочка, — улыбнулся он. — Ты хочешь, чтобы я рассказал тебе историю? Просто подойди ближе.

— Нет, — твердо перебил Катон. — Предоставь ее мне.

Он поманил ее, заставляя себя улыбнуться, указывая на палку. — Ты любишь рисовать, не так ли? Я тоже. Дай мне твою палку, — он протянул руку.

Девчушка не двигалась и смотрела на них чистым взглядом маленького ребенка, который еще не подрос достаточно, чтобы бояться. Затем она небрежно протянула ему палку.

— Спасибо. — Катон расчистил участок земли ладонью левой руки и нарисовал простую иллюстрацию собаки. Он посмотрел на нее. — Ты видишь, что это?

Она подошла поближе и присела на корточки, чтобы взглянуть на изображение, затем радостно улыбнулась. Катон осторожно взял ее руку и вложил в нее веточку, указывая на гладкую почву рядом с рисунком. — А теперь посмотри, сможешь ли ты справиться с таким же успехом. Продолжай, я уверен, ты сможешь, — уговаривал он ее. — Посмотри, сколько ты сможешь нарисовать. Нарисуй и несколько маленьких. Щенков.

— Щенков, — нерешительно повторила она, затем улыбнулась и принялась за работу.

Катон прошел мимо нее, приподняв бровь, глядя на своего спутника, и выбрал солидное на вид бревно. — Вот и все. Иногда стилус более эффективен, чем кинжал.

Аполлоний фыркнул. — Я сомневаюсь, что это когда-нибудь станет аксиомой.

Они пригнулись и поспешили к задней части загона, и Катон поставил бревно, плотно вставив его в угол между двумя кольями. Он мог слышать стон из загона и шорохи по соломенной подстилке. Взобравшись на бревно, он протянул руку и ухватился за вершины кольев, держа ногу наготове, чтобы Аполлоний дал ему толчок. Недовольно фыркнув, агент наклонился и мощным рывком поднял Катона достаточно высоко, чтобы тот перебросил ногу через забор. Как можно тише Катон перебрался и откинулся назад, чтобы помочь агенту перебраться вслед за ним. Они оба спрыгнули на землю внутри.

На небольшом пространстве было шесть заложников. Четверо из них лежали неподвижно, один лежал на спине, с открытым ртом, глядя невидящим взглядом, пока мухи жужжали вокруг его лица. Другими, которые казались безжизненными, были еще двое мужчин и женщина постарше, одетые в лохмотья. Их окружали высохшие лужи рвоты и поноса, залитые прожилками крови. Воздух был густым, от самой отвратительной вони, с которой Катону когда-либо приходилось сталкиваться, и он и Аполлоний отпрянули, инстинктивно прижав руки ко рту. По ту сторону загона сидели еще двое заложников, худощавый мальчик, которого обнимала женщина, сидящая за ним. Они тоже были одеты в лохмотья, и их глаза открылись на звук спрыгнувших вниз злоумышленников. Женщина сглотнула и тихо прохрипела: — Катон…?

Если бы она не назвала его имя, Катон никогда бы не узнал ее. Он прошептал агенту: — Клянусь всеми богами, это Клавдия.

Он указал Аполлонию перейти к воротам и наблюдать, пока он обошел тела и присел на корточки перед Клавдией и мальчиком. Ее некогда прекрасные волосы и гладкая кожа были испещрены грязью и засохшей кровью из царапин и порезов на лице и коже черепа. Она сильно похудела, лицо ее было ужасно бледным, а в глазах пустота. То же самое и с исхудавшим мальчиком, который лежал в ее объятиях, его голова упала на плечо, и он тяжело дышал. Он издал болезненный крик и слабо задергался, пока Клавдия гладила его по волосам.

Она посмотрела на Катона. — Он умирает. Как и эти люди и другие снаружи. Так много мертвых … Это моя вина …

— Ты больна? — сказал Катон. — Это чума?

Она кивнула и попыталась заговорить, но ее язык издал сухой щелкающий звук, превративший слова в бессвязное бормотание. Разочарованная, она подняла руку и указала за его спину. Катон обернулся и увидел бурдюк с водой, свисающий с железного крюка рядом с дверцей загона. Он подошел к нему, потянул за пробку и поднес мундштук к губам Клавдии. Она сделала несколько жадных глотков, струйка воды вырвалась из уголка ее рта.

— Так лучше. — Она слабо улыбнулась. — Это я принесла сюда эпидемию. После того, как я ухаживала за тобой. Все эти люди погибли из-за меня. — Ее глаза увлажнились. — Из-за меня.

— Это не твоя вина, — настаивал он. — И они взяли тебя в заложники.

Она закрыла глаза и вздохнула, затем нахмурилась и протянула дрожащую руку к его лицу. — Что случилось с твоим глазом?

— Я расскажу тебе позже, — настойчиво сказал Катон, поскольку теперь он услышал звуки сражения более отчетливо. Бой передвинулся ближе. — Слушай. Мы здесь, чтобы спасти тебя. Мои люди пробиваются в долину. Они скоро дойдут до нас. Но разбойники могут попытаться использовать тебя, чтобы сбежать, или убить тебя. Мы должны их остановить. Я и Аполлоний. — Он передал бурдюк ей в руки, погладил ее щеку и кивнул на мальчика. — Позаботься о нем.

Он повернулся, вытащил кинжал и занял позицию напротив входа вместе с Аполлонием. Оба они ждали, внимательно прислушиваясь к нарастающим звукам криков и лязга оружия. Они слышали шаги, приближающиеся на бегу, женщины и дети, тревожно плачущие, и безошибочный звук подбитых калиг римских ауксиллариев несколько поодаль. Когда Аполлоний открыл было рот, чтобы крикнуть, Катон отчаянно покачал головой и прошипел: — Нет!

Но было уже поздно: сдавленный крик сорвался с губ агента. Он зарычал на себя за свою глупость и поднял кинжал, готовый к драке. Снаружи послышался быстрый обмен мнениями, затем звук приближающейся группы разбойников и раздался приказ открыть загон. Катон прижался к столбам и не двигался, на случай, если какое-нибудь движение выдаст его через щели в заборе. Зазвенела цепь, и мгновение спустя дверь, высотой не более полутора метров, распахнулась наружу.

— Убейте их, — приказал голос. — Убить всех заложников.

Бандит, вооруженный копьем, пригнул голову и переступил порог. Аполлоний тут же вонзил свой кинжал между лопаток человека, и тот рухнул на колени, словно жертвенный вол, сшибленный мощным ударом молота. Катон выхватил копье из его рук и развернул его так, что острие теперь было обращено к открытому дверному проему. Он увидел пару фигур, присевших на корточки, чтобы увидеть, что случилось с их товарищем, и воткнул в них копье, чувствуя, как оно попало в цель, а затем вырвал его обратно, прежде чем какой-либо из разбойников успел схватить древко.

Мгновение спустя к нему метнулось копье с широколистным наконечником, и он как раз успел отскочить в сторону и увернуться от удара. Он ударил снова, когда увидел ногу в стороне от дверного проема, но варвар отпрыгнул, не дотянувшись до него. Снаружи послышался поспешный обмен мнениями, слишком тихий, чтобы его можно было услышать среди других звуков, бушевавших в поселении, затем в проеме появился щит. Овальный щит с узором, предположительно добытый с тела павшего римлянина. Катон ударил по нему кинжалом и отбросил назад. Разбойник снова напал, и на этот раз копье Катона отлетело от щита. Из-за него вылетел меч и ударил по древку копья, отбросив его вниз и почти вырвав из рук Катона. К тому времени, когда он вновь твердо ухватился за древко, его противник уже ворвался в загон, где его поджидал Аполлоний.

Агент ухватился левой рукой за край щита в верхней части и рванул его к себе, поворачивая нижнюю часть так, чтобы ударить ею разбойника по коленям. В то же время он поднял кинжал и воткнул его по диагонали в выемку у основания горла мужчины. Хлынул горячий поток крови, и человек упал на колени, уронив свой щит и меч, и зажал руками рану в тщетной попытке остановить булькающую жидкость. Аполлоний ударил его ногой в грудь, чтобы тот растянулся в дверном проеме, затем схватил его щит и меч. Тотчас же другой разбойник с топором ворвался внутрь и нанес жестокий удар по щиту, который расколол обшивку и пробил поверхность, остановившись на полпути к умбону и рукоятке позади него.

— Катон!

Катон повернулся и увидел Клавдию, указывающую на заднюю часть помещения. Человек перелезал через бревно, которое вставили римляне. Он упал и обнажил свой меч, когда Катон развернул копье, чтобы противостоять ему. Не было возможности поддержать Аполлония, пока тот пытался устоять против яростного натиска топора. Все внимание Катона было приковано к новой угрозе. Уже второй варвар перелезал через столбы забора. Катон издал хриплый рев и ткнул мечника в грудь. Его противник поднял оружие, чтобы парировать удар, и легко отразил его, прежде чем нанести удар по ведущей руке Катона. У него не было выбора, кроме как отпустить копье. Острие ткнулось в землю, и меч отскочил от него, прежде чем Катон быстро ухватил его другой рукой и ударил снова.

И на этот раз разбойник отбил атаку, но острие копья отклонилось вниз и попало ему в бедро, разрывая мышцы и царапая кость. Он выдохнул, а затем вскрикнул, когда Катон развернул копье, чтобы вскрыть рану пошире, прежде чем вырвал острие и повернулся, чтобы противостоять второму человеку. Но прежде чем он успел пустить в ход свое оружие, разбойник спрыгнул со своей позиции на столбах. Удар сбил Катона с ног, и он ударился об одно из мертвых тел, сокрушительный вес его противника выбил воздух из его легких и сломал ребро.

Боль пронзила мгновенно, и он с трудом начал дышать, когда разбойник ударил кулаком по его голове, нанеся скользящий удар, затем потянулся к горлу Катона, его большие пальцы нащупали трахею римского офицера. Катон схватил разбойника правой рукой за запястье и попытался ослабить хватку. Его левая рука нащупывала мужчину сбоку, через его овечью шкуру, сомкнувшись на рукоятке меча. С отчаянным усилием он вытащил лезвие и неуклюже ударил в затылок нападавшего. Лезвие коснулось, но едва ли настолько, чтобы даже слегка пролить кровь. Он нанес еще один удар, на этот раз с большей силой, и почувствовал, как лезвие соприкоснулось с черепом врага. Лицо разбойника над ним искривилось от боли, и его хватка ослабла настолько, что Катон оторвал руку от своего горла. Он повернулся и дернулся под нападающим, а затем ударил снова. На этот раз удар был настолько сильный, что тот отшатнулся, ошеломленный. Катон оттолкнул его и бросился к лежавшему поблизости кинжалу.

Он схватил его и прыгнул на варвара, нанеся серию жестоких ударов ему в живот, затем, когда разбойник рефлекторно опустил руки, чтобы защитить туловище, переключился на его лицо, нанеся удар ему в челюсть, щеки, глазницы и рот в отчаянной и бешеной атаке. У его противника не было шанса отразить удары, и его руки задрожали в агонии, когда кровь брызнула из нанесенных ран.

— Катон! — крикнул Аполлоний. — Они охотятся за ней.

Подняв глаза, Катон увидел, что человек с раненым бедром пробирается к Клавдии. Мальчик, которого она держала на руках, отчаянно кашлял, хватая ртом воздух в попытке предотвратить свою неминуемую смерть. Разбойник сократил его агонию, вонзив меч под грудную клетку в самое сердце, а затем обратил свое внимание на Клавдию, беспомощно сидевшую в углу. Думать было некогда. Катон бросился на спину мужчине и прижал его к земле.

Ранен был он или нет, но разбойник был сильным и здоровым, он разжал хватку Катона, затем встал, уперся ногами и вновь поднял свой меч, чтобы ударить Клавдию. Катон, отчаявшись, что не может вмешаться, чтобы спасти ее, выбросил руку, растопырив пальцы в умоляющем жесте. Удивленный разбойник на секунду замешкался, и в этот момент Аполлоний метнул меч через весь загон. Он пролетел, вертясь в полумраке помещения, прежде чем острие попало мужчине в живот, пронзив его жизненно важные органы. Удар отбросил его назад, он ударился о столбы и соскользнул вниз, меч оставался торчать из его живота, пока тот в шоке истекал кровью. Снаружи послышались крики и короткий звон оружия, затем они услышали голос Массимилиана.

— Гоните их, парни. Не позволяйте никому сбежать. Если кто-то откажется сдаться, убивать без пощады!

— Сюда! — крикнул Аполлоний. — Здесь префект Катон с заложниками.

Мгновение спустя Массимилиан осторожно вошел в загон. За ним поспешил санитар и достал конец повязки, которую он начал наматывать на раненую руку центуриона. Массимилиан радостно улыбнулся, увидев Катона, Аполлония и Клавдию. Его улыбка на мгновение исчезла, когда он посмотрел на тела других заложников. Затем он повернулся к Катону и отсалютовал.

— Прошу разрешения доложить, господин! Шестая Галльская когорта взяла укрепления противника и их поселение. Мои люди уничтожают последних вражеских воинов и берут в плен остальных разбойников.

— Отличная работа, центурион, — выдохнул Катон, все еще тяжело дыша. — Пусть санитар позаботится о Клавдии Актэ, когда он закончит с этой повязкой.

— А как насчет вас, господин?

— Я буду в порядке.

— Я бы так не сказал. Вы выглядите как дерьмо, господин. — Массимилиан нахмурился и наморщил нос. — И, клянусь всемогущим Марсом, от вас еще и воняет дерьмом.

Последовала пауза, и Аполлоний засмеялся, затем к нему присоединился Катон, которого наконец охватило нервное облегчение.