Императорские изгнанники

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Два дня спустя, когда над островом сгустились сумерки, корабль под парусами подошел к Ольбии. Из сигнальной башни на мысе поднялся столб дыма, на который ответил еще больший дым из глубины острова. Когда они осторожно проплывали по узкому каналу у входа в гавань, впередсмотрящий, сидевший на рангоуте мачты, обратился к палубе.

— Лодка приближается!

Некоторые из тех, кто находился ближе к носу, пристроились вдоль поручней, чтобы наблюдать за происходящим, а Катон взошел на небольшую рулевую платформу на корме и, прищурившись от солнечного света, прикрыл глаза. Он смог разглядеть набережную с ее складами и небольшой город за ней, а там, на полпути между берегом и кораблем, он заметил небольшое судно с треугольным парусом, плывущее в их сторону.

— Что-то запоздалая реакция у местного лоцмана, если он плывет к нам для сопровождения, — размышлял Аполлоний. — И слишком поздно для рыбацкой лодки, чтобы отправляться в путь… Они определенно идут в нашу сторону. Интересно, что это может быть?

Катон неодобрительно хмыкнул и продолжил наблюдать за лодкой. Когда до нее оставалось не более ста шагов, она вылавировала перед носом корабля, а затем сделала разворот так, что оказалась у правого борта, идя параллельным курсом с судном. Вблизи он разглядел, что на борту находились трое мужчин. Один матрос стоял у румпеля, другой работал с парусом, третий, в тускло-красном военном плаще, поднес руки ко рту и выкрикнул с ноткой легкого волнения.

— Что это за судно?

Капитан отошел в сторону и прокричал свой ответ.

— «Персефона». Из Остии.

— Из Остии? — повторил мужчина.

— Да!

— Вы высаживались уже где-нибудь на Сардинии с тех пор, как покинули Остию?

— Нет. Кто ты такой, Харон тебя забери? — потребовал капитан.

— Декурион Локулл. Я поднимаюсь на борт. Приготовьтесь.

Когда маленькое судно приблизилось к громоздкому грузовому кораблю, матросы на борту «Персефоны» подвесили над бортом веревочную лестницу. Декурион дотянулся до ближайшей перекладины и крепко ухватился за нее, перепрыгивая через узкую щель, затем взобрался на борт и перевалился на палубу. Он махнул рукой, и Катон с Аполлонием вышли вперед, чтобы присоединиться к капитану, приветствовавшему гостя.

— Что это значит? — потребовал ответа капитан. — Я не люблю, когда люди садятся на мой корабль без моего ведома.

Локулл оглядел присутствующих на палубе, похоже, ища кого-то, прежде чем его взгляд вернулся к капитану.

— Есть ли у кого-нибудь из вашей команды или пассажиров признаки болезни?

— Болезни? — Капитан нахмурился. — Какой болезни?

— Лихорадка, кашель, боли в теле или спазмы.

— Нет. Ничего подобного у нас нет.

— Что-нибудь еще? Какие-нибудь иные болезни?

Капитан жестом указал на Клавдию Актэ и германских телохранителей, одного из которых рвало через борт, его огромное тело билось в конвульсиях, когда он жалобно стонал.

— Просто одни из тех сухопутных доходяг, которые не могут справиться с морем. Вот и все.

Когда Катон подошел к капитану, он увидел выражение облегчения, промелькнувшее на лице декуриона.

— Что здесь происходит? — он обратился с требовательным тоном к декуриону.

— Кто ты?

— Префект Квинт Лициний Катон. Я здесь, чтобы принять командование гарнизонными подразделениями на Сардинии. Пропретор послал тебя встретить нас?

Локулл поспешно отдал честь.

— Мои извинения, господин, но я не слышал ни о каком новом назначении. Мне приказано сопроводить Клавдию Актэ в Тибулу. Ожидалось, что ее корабль зайдет сюда, прежде чем отправиться в Каралис. Теперь все изменилось.

— Я так понимаю, это как-то связано с чумой на юге острова.

— Да, господин, и она быстро распространяется. Наместник Скурра покинул свой дворец в Каралисе и перенес свою резиденцию в Тибулу.

Катон припоминал карту острова, которую он изучал перед отъездом из Рима. Он заплатил писцу, чтобы тот сделал ему копию, которая была аккуратно сложена в его багаже. Это северная оконечность острова, не так ли?

— Примерно так, самая ее северная оконечность.

Он обменялся взглядом с Аполлонием, затем понизил голос и продолжил. — Неужели ситуация настолько плоха?

— Трудно сказать, господин, — осторожно ответил декурион. — Мы только начали замечать первые случаи этой болезни, прежде чем пропретор решил эвакуироваться кораблем в Тибулу месяц назад. С тех пор мы получили сообщения, что только в Каралисе умерло более сотни человек. Еще больше смертей было в городах и деревнях на севере, вплоть до Саркапоса. Наместник приказал, чтобы корабли, заходящие в порты острова, проверялись на наличие признаков болезни, и запретил кому-либо сходить на берег, если таковые обнаружатся.

— Звучит серьезно, — прокомментировал Аполлоний. — Вы уже поместили на карантин какие-нибудь корабли в Ольбии?

— Нет, господин. Но это, вероятно, лишь вопрос времени.

Капитан раздраженно вздохнул. — Но мне нужно выгрузить груз в Каралисе, вместе с этими людьми и другими пассажирами.

— Мы не будем добираться до Каралиса, — ответил Катон. — Ты можешь высадить депеши и грузы, предназначенные для Ольбии, а затем отвезти нас в Тибулу.

— Минуточку. У меня нет контракта на сопровождение до Тибулы. «Персефона» направляется в Каралис.

— Больше нет. Только если ты не хочешь рисковать тем, что чума взберется на борт твоего корабля и прикончит тебя и твою команду.

Капитан на мгновение задумался.

— Если мы будем держаться подальше от больных, я смогу разгрузить груз и загрузить то, что мне нужно для обратного пути.

Катон покачал головой. — Я приказываю тебе доставить нас в Тибулу. Если ты хочешь рискнуть плыть оттуда в Каралис, это твое дело.

Моряк сложил свои мускулистые руки. — Я капитан. Мой корабль. Мои приказы.

— А я — командир гарнизона. Более того, у меня больше людей на этом судне, чем у тебя. И я советую тебе делать то, что я тебе говорю, — твердо заключил Катон.

Капитан оглядел палубу, посмотрел на своих матросов, которые наблюдали за этим колким обменом репликами, затем на преторианцев Катона и германских телохранителей. Он взвесил ситуацию и неохотно кивнул. — Как ты пожелаешь, префект. Мы отплываем в Тибулу с первыми лучами солнца.

Они обменялись кивками, после чего капитан направился на корму и присоединился к рулевому, чтобы проконтролировать приближение к Ольбии.

— Ах, несчастный человек, — заметил Аполлоний с веселым выражением лица.

— Он будет еще несчастнее, если продолжит заниматься делами в Каралисе и подвергнет себя риску заражения чумой. Но это его забота. — Катон посмотрел туда, где Клавдия сидела на бухте свернутого каната, положив подбородок на руки, и смотрела через правый борт на проносящийся мимо водный пейзаж. Он взял себя в руки. — Думаю, мне лучше сообщить госпоже, что мы не будем высаживаться в Каралисе.

— Ты всегда можешь оставить ее на борту… в последний путь до Каралиса… прежде чем мы достигнем места назначения, — с удовольствием предложил Аполлоний.

— Конечно, и если с ней что-нибудь случится, я позволю тебе объяснить это Нерону, — ответил Катон.

Клавдия оглянулась, когда он подошел, германские охранники посторонились, чтобы пропустить его.

— Кто этот человек, который поднялся на борт?

— Один из офицеров наместника. — Катон оперся на боковой поручень и ухватился за одну из подставок, прежде чем продолжить. — Боюсь, у меня для тебя плохие новости. Мы не поплывем в Каралис.

— Что это значит? — В ее темных глазах мелькнула тревога. — Почему мы не поплывем?

— Это небезопасно. Юг острова поражен болезнью. Пропретор переехал в Тибулу, туда мы сейчас и направимся. Осмелюсь сказать, что Скурра будет рад принять тебя у себя, пока не станет безопасно, чтобы тебя сопроводили в одну из твоих вилл.

— Проще говоря, в тюрьму.

Катон обратил внимание на ее сгорбленные плечи и царившее уныние. Она была почти безмолвна с тех пор, как два дня назад он пробил ее надменную оболочку. — Есть и худшие места для заточения.

— Разве тебе могут быть известны подобные места?

— Да.

— Легко тебе говорить, — фыркнула она. — Высокородный и могущественный префект, родившийся с серебряной ложкой во рту и выросший со всеми удобствами, которые только может позволить себе аристократическое семейство. Я хорошо знаю ваш тип. Что ты можешь знать о тюрьмах и лишениях?

Катон посмотрел на нее на мгновение и почувствовал укол жалости.

— Клавдия, мой отец был императорским вольноотпущенником. Я родился рабом, как и ты.

Она вдруг выпрямилась и оглядела его, как будто видела его впервые.

— Ты когда-то был рабом? Не могу в это поверить.

— Зачем мне лгать о таких вещах? Я горжусь всем, чего я достиг, но я никогда не забывал, откуда я родом. Также как и ты наверное, несмотря на твою близость к императору.

Она горько рассмеялась.

— Достаточно близко, чтобы быть лишь утехой в его постели, но, как оказалось, не более того. И теперь, скорее всего, я проживу остаток своей жизни в изгнании.

— Тут я ничем не могу помочь. Я просто говорю, не нужно себя жалеть. В Риме есть бесчисленное множество людей, как свободнорожденных, так и рабов и бывших рабов, которые прямо сейчас готовы были бы отдать почти все, чтобы поменяться с тобой местами.

Клавдия сложила руки вместе и поджала губы. — Возможно, ты прав.

— Обычно я всегда прав. — Катон улыбнулся ей. — Мне говорили, что это самая раздражающая черта во мне.

— Я уверена, что это так и есть. — Она впервые за все время улыбнулась ему в ответ.

Он начал отходить от бокового поручня.

— Я должен сообщить командиру твоего эскорта об изменении плана… С тобой все будет в порядке.

Он повернулся к тому месту, где дремал опцион германцев, с бурдюком на коленях.

— Префект?

Он оглянулся и увидел, что она кивнула ему.

— Я благодарна тебе за твою честность со мной о своем прошлом.