Исцеляющий миры. На расколе миров. Часть 1

Глава 11. Удача

Вернёмся ненадолго в 13 июня. Этим числом, если помнит читатель, знаменуется начало нашей повести о Великой Утренней Случайности.

В ту ночь небо было застлано рваными слоями пурпурных туч, пламенно-оранжевая луна сочилась светом на улицы Лондона. Жители планеты Земля давно уже спали, и лишь немногие уповали на волшебное явление природы. Но одна человеческая душа точно видела это небо…

От долгого хождения её сбитые в мозоли ноги кровоточили в ссадинах и порезах. Мерно и с перерывами, они ступали по сырому асфальту. От каждого прикосновения босой стопой к холодной земле тело распирала дрожь, такая дрожь, от которой стынет кровь, свербят нервы и стучат зубы. Девочка продрогла до самых кончиков пальцев, но в висках по-прежнему стреляла жгучая боль.

Ей скоро могло исполниться четырнадцать лет, и было бы несправедливо потерять жизнь так, в плену уличного смрада и одиночества. Но всё шло именно к этому. Все своё существование она посвятила выживанию. Она воровала деньги, собирала с мусорок одежду, унижалась ради пенсов, чтобы накопить на буханку хлеба. Пока кто-то искал в жизни смыслы и гнался за счастьем, она была рада найти сухой пятачок земли и что-нибудь, из чего можно соорудить укрытие. Переждать ночь и непогоду, отвоевать крохи еды — было для неё апогеем жизни.

Девочку звали Сьюзи. Фамилию никто уже не помнил. Даже она сама. Она была такая же, как Безымянный Бездомный Кот, но в отличие от того — совсем не умела мечтать.

Больные легкие жёг мучительный кашель. В одном из приступов девочка распласталась на тротуаре под уличным фонарём. Делая последние в жизни вздохи, она чувствовала щекой шероховатую поверхность асфальта, горьковатый привкус грязи на губах.

Перевалившись на спину, она увидела, как грозное небо падает на нее, созерцая единственным оком — светлым, таинственным, но таким безразличным. Быть может, через Луну за ней сейчас кто-то наблюдает?

— Господь, это ты? — Девочка разомкнула слипшиеся от сухости губы в надежде получить ответ. Но Небо молчало, а луна на миг скрылась за тучей, злорадно подмигнув.

Девочка вынудила свои костлявые ноги дать ей опору, чтобы выйти из лунного света.

«Спасибо тебе, тело. Ты сделало все, что могло», — подумала она, забредя в какую-то мрачную улочку, где её настигла неодолимая слабость. В этот момент чья-то твердая рука удержала ее; девочка прогнулась в коленях, но не упала.

— Что с тобой? — бесчувственно спросил мужской голос.

— Ничего особенного, просто умираю… — ответила та, усмехнувшись сказанной глупости.

— Отлично. Хочешь я сыграю тебе на скрипке напоследок?

Девочка не могла разглядеть лицо человека, потому что свет в ее глазах почти померк:

— У меня больше нет планов на эту жизнь, поэтому — почему бы и нет… — решила Сьюзи.

Человек поднял невесомое тело на руки, а сам уселся прямиком на грядую землю, не стесняясь запачкать фрак. Он вытащил из сумки блестящую лакированную скрипку и на секунду замер вместе со смычком. Девочка лежала на коленях у скрипача и с удивлением вдыхала медный запах струн.

«Почему он не помог мне? Не дал еды? Вместо этого решил поиграть? Так хочется есть… Так холодно… Так…»

Струна дернулась, и полилась музыка: уверенная, звонкая, бессмертная. Пурпурное небо вдруг засветилось; цвета поплыли, будто краски акварели, а звёзды обрушились вниз, располосовав небосвод белесыми шрамами.

Девочка видела все это четко и ясно, чувствовала, как смычок плывет по струнам, как ноты выпархивают из-под него белоснежными бабочками. Она почти наблюдала их: бесплотные крылья из чистого света — от каждого взмаха льется хрустальная песнь. Мелодия плакала святой печалью и человеческим грехом. Она была запотевшим стеклом, которого касается чья-то теплая ладонь. В отличие от того, во что вот-вот превратиться Сьюзи, она была… живой?

— О чем…эта мелодия?..

— Думаю… о муках и… о любви… — призадумался скрипач.

— Правда? Как вы это поняли, в ней же нету слов?

— Полагаю, из названия. Не зря же её называют «Муками любви»?

Скрипач был взрослым сознательным человеком, но рассуждал абсолютно по-детски, что насмешило умирающую Сьюзи до кровавого кашля:

— Сыграйте ещё, пожалуйста, — попросила она.

— Как пожелаешь. — Скрипач пожонглировал смычком и снова предался музицированию. — Я могу играть тебе вечно, если ты заключишь со мной сделку.

— А вы что, господин — дьявол? — Сьюзи так прозаично это спросила, что ей снова стало смешно. Религия сопровождала девочку с момента рождения и до сегодняшнего дня. И детдом, и приёмная семья, из которой она сбежала, пропагандировали любовь и веру в Иисуса Христа, а всё плохое всегда скидывали на плечи Дьяволу. Непостижимый план Господень оказался настолько непостижим, что Сьюзи ни разу не почувствовала его хваленой доброты и к тринадцати годам так во всём запуталась, что стала стесняться своей некомпетентности и страшиться расплаты за свою греховность. Иконы в комнате она отворачивала к стене, так как ей казалось, что святые гневаются на неё. Приёмные родители пороли и ругали Сьюзи на чем свет стоял. И не было никакой святости ни в их лицах, ни в их поведении, ни в силе, какую они вкладывали в удары ремнем. А как же «терпимость», «милосердие» и «любовь к ближнему»?

— Я не Дьявол. И ни Бог, — отвечал скрипач, играя. — Я нечто иное, но я могу продлить тебе жизнь и показать Вселенную. Ты любишь космос, Сьюзи?

— Откуда вы знаете моё имя?

— Оно пришло мне в голову, когда я увидел тебя. Ты прошла через многое, но теперь ты обретёшь любовь. Ты согласна отдать жизнь мне, а не Смерти? Пойдем со мной, и я исполню любое твое желание.

Улыбка благодарности озарила чумазое круглое личико Сьюзи, её светлые глаза прояснились. Она согласилась.

На утро молодого музыканта нашли мертвым со скрипкой в руках. И никакой девочки Сьюзи, никакой бездомной оборванки поблизости.

Нельзя отрицать, что некоторые вещи в нашей жизни случаются только благодаря удаче. Но что такое эта «удача»?

Люди издавна считали, что удача — это благословение свыше. Сколько было придумано амулетов и талисманов, чтобы приманить её.

Но все намного проще: удача — это случайность. Да-да! Точно такая же случайность, коей является и обратное удаче явление — «неудача». И никакая подкова или божья коровка не помогут поймать удачу за хвост. Хоть та и имеет нечто общее с семейством кошачьих, как минимум потому, что существует сама по себе, — есть одна малюсенькая, но несоизмеримо важная деталь, которую все почему-то успешно игнорируют: у случайности, дорогие мои, нет хвоста!

Габриэль Феннис и Адаму Дэвисону удача как-раз сопутствовала. Когда монстр замахнулся на них, чтобы превратить в фарш, в напряжении звякнули цепи, окна повылетали из рам, и невысокая проворная тень пронеслась под потолком в пролившимся на всех граде из осколков стекла.

Адам ещё крепче прижал к себе Габриэль, так как ничего другого сделать для её защиты больше не мог: слизь наростом парализовала его левую руку, а колени минутой ранее тем же образом срослись с полом.

— Ты её видишь? — Габриэль, как могла, отстранилась от пришельца. — Видишь девочку?

— Ага, ты её знаешь?

— Не уверена…

Монстр выгибался, шипел, плевался, всем весом, напирая на цепи, но те накрепко сковывали его тело. Они слаженно изгибались в воздухе, закручиваясь вокруг змеиной шеи. Монстр невротически подергивался. Каждый рывок к свободе причиняли ему боль. Вены, обтянутые бледно-серой кожей, вздулись, и странная жидкость внутри них забурлила, как вода в кипящем чайнике. Глаза лезли из орбит, сосуды лопались, окрашивая белки в цвет крови. Монстр пребывал в агонии, и выглядело это так, будто его голова — единственное, что осталось в нём человеческого, — вот-вот лопнет, словно передутый воздушный шарик.

— Остановись! — вскрикнула Габриэль. — Он мой друг, он — человек!

— Боюсь, что больше нет.

Девушка посмотрела на Адама широко распахнутыми глазами, в которых поселилось негодование:

— Ты рано сдаешься! — сказала она ему в лицо. — Что если его ещё можно спасти?

Девочку в плаще было почти не видно за тушей монстра. Она маневрировала где-то в районе ключиц и ничего не делала, будто ожидая команды. Её взгляд, её внимание были всецело обращены к Габриэль, а та, наивно полагая, что всё можно исправить, не спешила оглашать приказ.

Адаму это не нравилось.

Чудище стало менее стеснено в движениях. Оно затрясло руками над головами своих врагов, и близость добычи сделала его яростнее. Адам понял, что цепи ослабли.

— Габриэль, посмотри на меня! — пытался он образумить подругу. — Кто бы не была эта девочка, она слушается тебя, ты должна расставить приоритеты!

— Я не хочу убивать профессора!

— Но он уже мёртв, Габриэль! Даже если в нём ещё сохранилось человеческое сознание, такая сильная мутация необратима. Жить в теле монстра — такая себе перспектива, согласись? Я бы на его месте предпочёл смерть.

Девочка в плаще отпрыгнула назад, оттолкнулась от стены и в тот же миг оказалась на спине монстра. Его шея все это время следовал за ней, билась по сторонам.

— Габриэль! — настаивал Адам.

Габриэль смотрела то на него, то на мутанта, и в сердце её стрекотало предчувствие конца. Она промолчала, понадеявшись на удачу, когда костлявая рука срезала ей прядь волос на затылке. Габриэль всегда избегала ответственности, боялась всех подвести, боялась, что из-за нее кому-то будет незаслуженно плохо и совесть сгрызет её с потрохами, как годами некормленный зверь. Как она могла распорядиться чужой жизнью?

Рука мутанта отбрасывала тени у них над головами. Габриэль зажмурилась так сильно, как только могла, проектируя для себя удачную реальность, где все живы и здоровы. Как-никак её мысли о взрослении без сестры вполне себе материализовались, пусть и ценой дополнительных утрат. Кроме того, Адам сказал, что она — центр всего, некий источник, прямо как Большой Взрыв. Она сумеет всё поправить. Но даже картины, рисованные воображением, выдавали крайне жестокие, страшные вещи. Когда стараешься не думать о чём-то, мозг от чего-то противиться и мысль работает наоборот. Габриэль захотелось ударить себя, но она была не властна над собственным телом и потому перенаправила всю личную ненависть, кипятившее нутро, на исступленное рычание.

Она зациклилась на видении, в котором мутант атакует Адама со спины, с каждым отрицанием оно становилось все реальнее и реальнее, пока Габриэль не разлепила опухшие веки и не узрела воочию то, что ещё мгновение назад обитало в её разуме.

Мутант рассёк Адаму спину, но бедный пришелец больше не требовал от подруги действий, лишь теснее притискивал её к себе, чтобы спасти от когтей чудовища.

— Убей его, убей профессора! — закричала Габриэль, почувствовав кровь Адама у себя на рукавах.

Девочка откинула подол плаща, высвободив из бездонного хранилища под ним сотни цепей. Они дырявили мутанта, как стрелы, отрывали ему вихляющие в воздухе конечности. Рёв стоял столь громкий, что закладывало уши. Не желая лицезреть согласованное ею же убийство профессора Нортона, Габриэль уткнулась Адаму в грудь. Считая про себя секунды, она мужественно выносила жжение от прилетавших ей на кожу ошметков плоти. Они прожгли в нескольких местах рубашку, и Габриэль молилась, чтобы те не попали ей на лицо и не лишили зрения.

Звон цепей утих, мутант тоже больше не ревел, в воздухе повисла трагичная пауза.

Окаменение спало, Габриэль и Адам были свободны.

— Ты как, Адам? — Габриэль придержала раненого пришельца за плечо, чтобы тот мог подняться.

— Всё нормально, заживёт…

Адам звучал бодро, но выражение его лица говорило само за себя.

— Ты видел, куда ушла девочка?

Адам тряхнул волосами, припорошенными побелкой, от которой его белесые волосы выглядели ещё светлее:

— Секунду назад она была здесь.

Останки мутировавшего тела профессора Нортона занимали значительную часть помещения гостиной, раздробленный потолок до сих пор осыпался.

Габриэль обошла дымящиеся лужи, чтобы проводить в последний путь старого друга. Смерть сделала монстра не таким уж и страшным, он походил на гигантское фисташковое мороженое, плавящееся на асфальте в полуденный час.

— Габриэль, поосторожнее… — предостерёг её Адам. Кровь уже не струилась из его ран так обильно — рега-боты работали исправно.

— Адам! Он ещё жив! — Габриэль подлетела к человеческой голове, которая качнулась на узком хребте шеи, сочленённый с непропорционально широким скелетом плеч и грудной клеткой. Над болотами плоти клубился пар, мало-помалу оголялись белые кости.

Адам тоже подступился, морщась от запаха и жара, пышущего ему в лицо.

Глазные яблоки старика перекатились в глазницах и застыли на фигуре Габриэль. Профессор Нортон казался сейчас не просто старым, а древним, как мумия, на которой от любого касания может потрескаться кожа. При всём при этом, взгляд он излучал вполне осознанный, хоть и слегка замыленный.

— Габ… риэль… — прохрипел он.

Горький комок встал поперёк горла, слезы непреодолимой стеною накрыли глаза, и Габриэль застонала — надломленно и безутешно.

— Профессор, простите меня, это всё я виновата! — заламывала она руки.

— Вовсе нет… милая…

— Но это я привела огона сюда! Если бы не тот проклятый космический корабль и… чемодан…

— Послушай, Гэбби, — ласково улыбнулся профессор, расколотыми зубами, — не смей наговаривать на себя, и ненавидеть себя тоже не смей. Я знаю, что ты уже клеймила себя ходячей неудачей… — Старик зашелся в лаящем кашле. — Моё время на исходе, потому — слушай внимательно…

Габриэль натужно кивнула, издав тугое «угу».

Профессор Нортон продолжал, с каждым слогом его речь делалась всё тише и тише:

— Этот пришелец, он… маскируется под человека, но я видел… видел, что он такое на самом деле… мерзкое чудовище! Будь осторожнее, Габриэль, не вздумай идти в след за прожившим свою жизнь стариком. Спасибо, что была моим… другом. А ты, Адам…

— Не беспокойтесь, профессор. Я позабочусь о Габриэль! — перехватил его взор Адам. Он не хотел, чтобы профессор Нортон ушёл из жизни на мысли, что его близкому человеку угрожает опасность.

Старик слабо улыбнулся и откинул голову в бок, глаза его застекленели.

— Надо вызвать кого-то… полицию… скорую… — выдавала обрывистые фразы Габриэль.

Она топталась на одном месте с видом потерянным и беспомощным. Телефон запищал под её пальцами, пока она прокручивала «контакты» вверх и вниз, не зная, чей конкретно номер ищет.

— Габриэль, — остановил её Адам рукой на запястье. — Не нужно никуда звонить. Силовые структуры Земли не должны прознать о том, что мы в этом замешаны. Иначе, мы уже ничего не исправим.

— Но мы не можем…

— Можем. Габриэль, послушай меня, пожалуйста. — Адам заключил лицо девушки в обе ладони и заглянул ей в глаза: — Если нас поймает правительство, то мы уже никогда не увидим белый свет. Меня отправят на опыты до скончания века, а тебя заточат за решеткой как индивида, вступившего в прямой контакт с внеземными цивилизациями. Такова участь пришельцев и их сообщников на планете пятого уровня.

— Пятого уровня?

— Пятый уровень присваивается планетам в галактиках «X-Zep», где есть хотя бы одна цивилизованная раса с уровнем технологий выше среднего, — разъяснил Адам. — Прибывание пришельцев на таких планетах чаще всего незаконно и наказуемо.

Габриэль Феннис смахнула вновь набежавшие слезы, подошла к покойному профессору Нортону, сняла с его носа очки и провела ладонью по бледному лицу, чтобы прикрыть веками безжизненные глаза. Затем она аккуратно поместила очки обратно на нос.

— А ведь знаешь, Адам, — сказала она мрачно, — глаза той девочки такие же… мертвые…

Часом позже дом профессора Нортона оприходовал местный штат полиции, соседи сообщили, что оттуда в течение долгого времени доносились крики и шум, последней каплей стали разлетевшиеся ни с того ни с сего в дребезги окна. Но когда служащие правоохранительных органов оцепили территорию особняка, вскрылась странная штука — посреди гостиной дымился нечеловеческий скелет с осунувшимся лицом старика.

Офицер Гарри Фицман прибыл на место в полном обмундировании, с ротой солдат. В спецовочной куртке нараспашку, в водонепроницаемых ботинках, офицер пропихнулся в комнату и отреагировал на картину преступления самонадеянным смешком. Жуя сигарету во рту, он присел на одно колено и без явной брезгливости соскреб с пола мутновато-зеленоватую жижу. Он поднёс её так близко к своему хищному носу, что все присутствующие заикали в рвотных позывах.

Жидкость пропалила верхний синтетический слой защитной перчатки, но офицера это не смутило. Он наблюдал за тем, как загадочная субстанция испаряется с кончика пальца стройной дымкой, и ухмылялся.

— Офицер! — Рядовой полицейский в темно-синем кителе и шлеме возник неподалёку с папкой в руках. — Это досье убитого. Желаете изучить?

— Не сейчас! — раздражённо уставился на того Фицман. — Я занят, разве не видно?

Констебль отошёл в сторонку, наслышанный о характере командующего.

— Лучше скажите, что-нибудь нашли? — Фицман крутил в руках хрупкие очки профессора.

— Да, сэр, мы нашли дротик в саду. Предположительно, отравленный. — Констебль вручил офицеру обернутую в полиэтилен улику.

— Хм, а вот это уже поинтересней… — хмыкнул Фицман и гортанно рассмеялся.