Исцеляющий миры. На расколе миров. Часть 1

Глава 25. Ползучая тень

Утро девятнадцатого июня было до угнетения пасмурным и отрады не вызывало. Эдвард, обычно просыпающийся до звонка будильника, нарушил свой ритуал. Когда для него дважды пропищал сигнал, он разлепил веки, отключил будильник на телефоне и перевернулся на другой бок. Он уже не спал, но и вставать не торопился, вслушиваясь в барабанящий по карнизу дождь, всматриваясь в его острые струи, пронизывающие бесцветное небо наискось. С души воротит от мысли, что придётся выходить из дома в такую дрянную погоду.

На юге Арканзаса, где у Эдварда прошло детство, лето из года в год преимущественно задавалось жарким, испепеляющему зною не мешали ни дожди, ни грозы: как правило они не задерживались надолго. Там даже трава имела другие оттенки: в середине лета изрезанное реками и покрытое лесами холмистое плоскогорье становилось цвета жженой охры и с высоты напоминало посевы пшеницы.

В Англии же все было существенно иным. Сезоны дождей вымывали из пейзажей Станвелла весь колорит. Эдвард скучал по дому, по его краскам, горам из бархатистой зелени и воде, серебрящейся средь морщинистых ущелий и пещер, будто слезы одинокого старика. На стенах и полках его спальни можно было найти изображения тех мест в фоторамках и коллажах, в какие обычно вставляют портреты семьи и друзей. Печально во всем этом также и то, что это были даже не снимки, сохранённые с той поры, а просто распечатки картинок из интернета.

Сойдя на первый этаж, Эдвард проверил Ацеля, встречавшего рассвет на кухне. Сумрак за окном не мешал пришельцу в его научных поисках.

— Почему ты сидишь без света?

Выключатель щелкнул в ухе Ацеля.

— Тебе не угодишь, — вздохнул он, глянув на зевающего Эдварда в пижаме, — ты уж определись — экономить мне электричество или нет.

— Если бы я бы был таким скрягой, каким ты меня считаешь, я бы жил в склепе. Удивлён, как ты вообще можешь работать в такой темени.

— Темени? Не заметил…

— Ладно, — поскреб нерасчесанную голову Эдвард, — я скоро ухожу. Буду поздно. Ужин, так и быть, закажу в доставке, поэтому, пожалуйста, не подходи к плите.

— Гм.

Эдвард напрягся. Это «гм» Ацеля было каким-то странным: не сосредоточенным, какое тот бывало издавал, сидя за работой, и даже не «гм» как «мне плевать что ты там лепечешь, я тебя не слушаю», знакомое Эдварду в минуты, когда пришелец не имел настроения говорить.

— Ацель.

— Чего?

— Как у тебя дела?

От абстрактности вопроса у Ацеля разъехались брови:

— Что? Какие дела? Что это вообще за вопрос такой?

— Выглядишь мрачным…

— Это мой образ. Я всегда мрачный.

— Сегодня особенно.

— Плохое освещение, тени не так падают и тому подобное. Ближе к сути, Эдвард, не люблю, когда под меня копают. Чувствуешь, будто из тебя пытаются исподтишка извлечь информацию.

— Извини. — Эдвард конфузливо хохотнул. — Я лишь хотел узнать подробности твоего плана по спасению Пенни и… и мира, если…если он есть. И… могу ли я тебе чем-нибудь посодействовать, пока не ушел?..

— Присядь. — Ацель махнул рукой на стул, приглашая Эдварда занять его.

Эдвард сделал, как ему было велено.

— Тебе снова нужна моя кровь?

— Ага.

— Хорошо. Если это как-то поможет Пенни… — Эдвард положил руку на стол ладонью вверх, чтобы у Ацеля был доступ к его венам, и взглядом отплыл к потолку.

Пока Ацель выкачивал у юноши кровь, тот смирно помалкивал. Быть может дело и правда было в плохом освещении и завесе дождя за стеклом, меняющей цвета комнаты, но по лицу Эдварда прокатилась тень — чётко выраженное знамение ненависти и печали. Подобные ползучие тени Ацель видел бесчисленное множество раз. В зеркале. И как никогда — в свои юные годы.

— Я спасу твою возлюбленную и в качестве бонуса — глупых людишек планеты Земля. Иди на свою учёбу, и будь спокоен. Я всё сделаю.

Конечно, звуки каждого произнесенного им слова дышали враньём, хотя и имели реальную подоплёку. План Ацеля основывался на том, чтобы закончить формулу и уйти с глаз долой. Вероятно, Эдвард так никогда и не узнаёт, что мир на Земле сохранён не благодаря мужеству и отваги пришельца, а как раз по причинам противоположного характера.

Утешения Ацеля на Эдварда не возымели эффекта, тот лишь сильнее понурился.

Пришелец же, обработав прокол спиртом и заклеив его пластырем, торжественно возгласил:

— Готово!

— Если это всё — тогда я пошел.

Эдвард выдвинулся из-за стола вместе со стулом, чтобы подняться, когда Ацель строго сказал:

— Нет.

— Хм?

— Это не всё. — Ацель пододвинул Эдварду кружку, жестом заставив того вернуться обратно на стул. — Выпей.

— Э, — удивился юноша. — Спасибо, но я позавтракаю в колледже.

Беря в расчёт любовь Ацеля к химикатам и экспериментам, тот вполне мог подмешать в кружку какой-нибудь яд или снотворное, чтобы проверить, что будет с подопытным, не заботясь о побочных эффектах и таких «мелочах», как разрешение и свобода воли.

— Это не завтрак! Я забрал у тебя много крови. Больше, чем когда-либо. Тебе необходимо употребить что-нибудь сладкое, чтобы восполнить глюкозу в крови. Пей сок! — потребовал Ацель. — И час покоя! Не хочу, чтобы ты грохнулся в обморок где-нибудь на дороге.

— Но я так опоздаю на учебу!

— Да, — подтвердил пришелец, — опоздаешь.

Эдвард открыл рот и захлопал глазами, но перечить Ацелю не стал. Слова пришельца, прозвучавшие как приказ, в конце концов были проявлением какой-никакой, но заботы. И Эдварда это подкупило.

— Будучи ребёнком я мечтал стать супергероем, — завел он ностальгическую речь.

— М, здорово.

— Было бы здорово. Если бы так оно и случилось. Лет до десяти я верил с супергероев и суперсилы.

— А потом?

— А потом перестал. — Эдвард залпом выпил сок и треснул кружкой о стол — достаточно громко, чтобы у Ацеля, не отнимающего глаза от линзы микроскопа, вздулась жилка на лбу. — Зато поверил в кое-что другое…

— И во что же? — Тот делал вид, что ему интересно.

— В судьбу.

— Как мило!

— Жалко, конечно, что я не стал героем. Сейчас я бы довольствовался и малой ролью…

У Ацеля защекотало затылок от грянувшего безмолвия. С исследованием пришлось повременить. Пришелец откинулся на спинку стула и направил всё своё внимание на Эдварда, который так и сидел, приковав к нему ожидающий взор.

— Я хочу быть полезен тебе, Ацель, — выдал юноша наконец, и знакомые тени вновь помрачили его светлые черты.

Ацель загородился руками, в нем ощущалась перемена, но какого рода — прочитать Эдварду не удавалось. Он будто и хмурился, и сострадал, и злился — и всё в одном лице.

«Капитан Онгэ, я здесь от лица вашей команды, чтобы выразить общую претензию». — В воспоминаниях Ацеля прогремел голос. Пучины прошлого разверзлись перед ним, и пришелец увидел себя ребенком на космическом корабле в качестве члена экипажа огонов. Тогда Ацель любил пребывать в лютом мраке, он намеренно гасил все источники освещения в своей комнате, окутывая себе вязкими, болотистыми тенями. И в них он чувствовал безопасность, защиту от холодного света, что для его народа, обитающего в подземных городах, ассоциировался с врагом: со вспышками лазеров, с искусственными огнями железных махин, просвечивающих поле брани в поиске выживших сондэсианцев, с прожекторами боевых кораблей в пыли дюн, окружённых призрачным маревом.

«Этот мальчик, которого вы спасли из рабства, абсолютно бесполезен». — Ацель прильнул ухом к двери, пытаясь нарисовать у себя в голове обладателя надменного голоса, смешно растягивающего слоги. Такой акцент встречался, например, у жителей галактики Болдена. Межгалактический язык требовал произношения звуков с минимальным количеством вдохов, чтобы всем расам было проще им овладеть. Это противоречило природным задаткам, развившимся в процессе эволюции на планетах, обильно насыщенных кислородом.

«И откуда такие выводы?» — спросил Онгэ, его шаг обрушился на тень собеседника. От насмешливого и высокомерного вопроса капитана по коридору прошлось затишье, пропитанное страхом, как ветреная буря песком.

Голос затрусил, но продолжил: «Скоро конец четвёртой декаты Айссары. Понимаю, что он ещё ребёнок, но и от ребёнка может быть польза. Этот же маленький эгоист думает только о себе. Вырастет ли из него что-то дельное? Хватит с ним любезничать! Он уже не тот умирающий беглый раб, он выздоровел и окреп для работы. Не позволяйте ему пользоваться вашей добротой. — Чтобы не быть грубым, голос сгладил свою претенциозную тираду учтивым: — Капитан!»

«Вы! Запомните раз и навсегда! — Тон Онгэ хлестал, как плеть. — Моей добротой невозможно воспользоваться. Если я к кому-то добр, то значит — это сугубо моя прерогатива, значит этот кто-то заслужил такого отношения к себе. Я стал капитаном не по щелчку пальцев! Я занял своё место, и если и уступлю его кому-то, то только тому, для кого моя доброта — не порок. Для меня Ацель полезнее многих из вас! Он дал мне то, чего от тебя, мой друг, не дождешься… Будь добр, передай это всем, и хватит сомневаться в моих решениях!»

— Ацель? — Вопрос Эдварда выволок пришельца из зыбучих песков памяти.

Все плавая в забытьи, пришелец посмотрел на юношу, по лицу которого ещё ползали тени, и сердце его сжалось:

— Хочешь быть полезным, говоришь? — ответил он серьёзно. — Но ты уже полезен, Эдвард. За других говорить не буду, но для меня ты стал полезнее многих.

— Если ты про кровь…

— Нет! Твоя кровь, конечно, мне очень помогает в моей работе, но это всё ерунда. Сам посуди, Эдвард! Как много людей на планете Земля осмелились бы приютить у себя в квартире подозрительного и наглого типа вроде меня?

— Что же, со стороны звучит как не самый умный поступок! — посмеялся юноша с самоиронией. — Но спасибо. — Смущённый, он сцепил пальцы обеих рук между коленей и, роняя взгляд, расплылся в помятой, но искренней улыбке: — Спасибо тебе за эти слова, Ацель. Не думал, что для меня так важно услышать нечто подобное…