Исцеляющий миры. На расколе миров. Часть 1

Глава 17. Будни пришельца

17 июня...

Пока пришелец крутил метлой в гостях у Эдварда Лэйда, вселенная во всю крутила им. Красная нить сделалась такой короткой, что космический пират и эгоист до мозга костей Ацель ощущал это натяжение. Оно выражалось в необъяснимой осознанности, что всё на своих местах, что так должно было быть всегда, с самого первого дня.

Это упущение смущало и путало, заставляло ставить под сомнение очевидное.

Ацель, конечно же, не верил в столь сентиментальную и антинаучную чепуху как судьба. Он считал, что мир в его руках, что он сам располагает своей жизнью и, если захочет, наваляет и вселенной, и дьяволу, и богу, и всем другим, что заведуют судьбами и плетут красные нити.

Но таков был Ацель. И таков был мир. И как бы оба не конфликтовали, без одного не было бы другого. Не потому, что персона Ацеля имела неоценимую важность для всего бытия (хотя и это нельзя исключать), просто он уже вошёл в эту жизнь, также как вошёл в квартиру Эдварда: он наследил и тут и там. И если пол можно отмыть, то следы, которые мы оставляем с момента рождения, не смываются даже смертью.

Ацель скрупулезно вычистил шваброй каждый угол, добрался до всех полок и углов. Мелкие паучишки, которых невооруженным глазом и не разглядеть, разбегались от него в панике, барахтаясь в своих паутинках и спотыкаясь о собственные ноги. Будь у них носы, они бы непременно зажали бы их, чтобы не задохнуться в парах хлорки, которой пришелец щедро всё поливал. Чтобы не отравиться самому, он повязал на нижнюю часть лица полотенце. Найденные в прихожей гостевые тапочки пришелец присвоил себе, в душе не чая, для кого они предназначаются. И хотя те оказались маловаты, следы под ногами исчезли — и это его более чем устроило.

За часы, проведённые за уборкой, Ацель успел хорошо освоиться в доме Эдварда и, вероятно, теперь лучшее него знал, где что лежит.

Наведя блеск на первом этаже, пришелец постоял посреди гостиной, полюбовался результатом, после чего аккуратно избавился от хозяйственных перчаток, которые ухитрился натянуть поверх своих щегольских кожаных. Спустив рукава и припрятав выцветшую атласную ленту узлом повязанную на запястье, заведя за голову руки, Ацель откинулся на диван с таким благодатным видом, будто это не он три с половиной часа гнул спину за работой.

Утомление тут же дало о себе знать, он едва-едва не провалился в царство Морфея, как был свергнут оттуда благоразумной мыслью: «Да какого чёрта я творю?» Лихо слетев с дивана, словно отдых на мягких подушках стоил бы ему жизни, Ацель злостно влепил себе двойную пощёчину, не разрешая сну морочить голову.

— Я отвлёкся! Отвлёкся! — замаршировал он в сторону кухни, с презрением хмыкнув на метлу и швабру, которые сообща приоткрыли дверь кладовки и посматривали на него с искушением, как две нечестивые девицы. — Вам удалось меня провести! Но больше я на ваши уловки не попадусь!

Ацель взгромоздился на остывший стул и попытался сфокусироваться на эксперименте.

— Давай же, думай, думай! — запустив пальцы в волосы, он массажировал виски, чтобы вместе с кровью в мозг прилила какая-нибудь разумная идея. — Бесполезно! Я не знаю! — Ацель со стоном треснулся лбом о столешницу и замолк.

Стрелки кухонных часов оттикивали земное время, которое пришелец пока не понял, как трактовать. В животе жутко заурчало, что окончательно заблокировало его мыследеятельность.

Ацель закрыл глаза всего на минуту. Но этого хватило, чтобы ненавистное прошлое ожило…

В пустыре, среди коричневых дюн необитаемой планеты, координаты которой затерялись в глубинах космоса, Ацель без оглядки бежал прочь, мчал вперед из последних сил, не ведая куда и как долог ещё его путь.

Он был тогда совсем ребёнком, но вовек не забудется ему день, когда из пыли, заметающей оранжевый небосвод, возник высокий пришелец в военном шлеме и чёрной хромированной броне. С его широких плеч струился по ветру длинный серый плащ.

Странник величественно шагнул сквозь бурю и подхватил за плечи падающего ему на грудь сондэсианского ребенка.

— Здесь опасно бродить без защиты, — сказал пришелец бесчувственно, потом достал флягу с водой, напоил Ацеля и обмотал вокруг его лица обрезок своего плаща. — Капитан Онгэ, с планеты Д’арнсиль, галактики Асмодея. — представился он. Какого твоё происхождение?

— Ацель. Планета Сондэс, галактика Спруд, ответил тот чинно, как привык.

— Спруд? Ребенок войны, значит. Тебя продали?

Ацель кивнул.

— Ты бы хотел работать на огонов?

— На преступников?..

— Да, — ответил Онгэ хладнокровно. — В этом мире только так, мальчик: либо — ты, либо — тебя. Ты никогда не выберешься с этой дохлой планеты. Тебе некуда идти. И никто, кроме огонов и беженцев сюда не прилетит. А мне, мальчик мой, нужны рабочие руки.

— Вы тоже… огон? — удивился Ацель. Благодарность спасителю переросла в презрение. К сожалению, сил, чтобы дать отпор, у мальчика не обнаруживалось.

Онгэ не нуждался в подтверждении своих слов. С благородством, не сочетающимся со статусом космического пирата, он произнёс:

— Ну так что? Вернуть тебя хозяевам? Или, может, оставить умирать среди песка?..

Прежде чем Ацель из сна открыл рот, Ацель из реального мира был разбужен хлопком двери.

Эдвард скинул рюкзак и гитару прямо в холле и пронесся по коридору на второй этаж, словно ему было плевать, как обстоят дела в его квартире.

В ванной комнате агрессивно зашуршала вода.

Ацель заставил себя повозиться с реагентами. Покуда его не выгоняли, смысла дергаться не было.

Однако, когда Эдвард вышел из ванны и не спустился к нему, чтобы поздороваться, Ацель насторожился. Любопытства ради, пришелец поднялся по ступенькам, стараясь не зацикливаться на несуществующей грязи, что ещё не прибрал.

Тишина, исходившая из спальни Эдварда, ему не понравилась.

— Эдвард? — позвал он осторожно.

Но от его вопроса в комнате сделалось лишь тише.

Ацель призадумался.

Когда он сам был ребёнком, то имел тяжёлый характер и дулся на всех по поводу и без, и никого к себе не подпускал. Правда, если Эдвард делал это молча, Ацель был дерзок на слово и потому мог запросто послать кого угодно из взрослых, даже капитана Онгэ.

Но в отличие от других членов огонского корабля, капитан никогда не ругал его за это. Он знал подход к нему и знал, что все дети так или иначе ищут внимания к себе.

— Хочешь поговорить? — слово в слово повторил Ацель за Онгэ из воспоминаний, точно также, как он сейчас, стоящим возле запертой спальни — его запертой спальни.

К удивлению пришельца дверь быстро отворилась и за ней показался сам мальчишка, одетый в ночную пижаму, с мокрой после душа головой и не менее мокрыми глазами.

— Прости, — извинился он за своё поведение. — Не хотел, чтобы мои проблемы как-то касались тебя. Как прошёл твой день?

— Нормально…

— Ну так… ты что-то хотел?

— Нет…

— Тогда я с твоего позволения побуду один.

Вежливая попытка Эдварда вновь заточить себя в комнате без разъяснений причин разозлила Ацеля.

— Вернее — да! — громогласно выдал он, просунув ногу в дверной проём, чтобы не дать двери закрыться. — Я не могу работать на голодный желудок!

— Ты заглядывал в холодильник?

— Да, и там одна трава! Я что, по-твоему, жвачное животное?

— Во-первых, это не трава, а овощной салат! Очень полезный, между прочим, — обосновал Эдвард такой выбор. — А во-вторых… я же это ем!

— Тогда ясно.

Эдвард, конечно, не мог видеть, куда направлен взгляд Ацеля, но почему-то был твердо убеждён, что тот смотрит на него и на его синяки за воротом пижамы, причём смотрит осудительно.

— Что именно?

— Всё.

Женщина, что была на большинстве плакатов, ухмылялась алыми как кровь губами. Выглядела она беспрецедентно грязной, и Ацель с удовольствием окунул бы её в тазик с хлоркой, ведь грязь, как известно, он не любил. Это из-за её образа с ядовито-красной причёской, щетиной дыбившейся надо лбом, в горле у Ацеля горчила токсичная желчь.

— Это Мия Донсон из «Go-go, furries!» Классная, не правда ли? У меня с ней уйма всякого мерча, — похвастался Эдвард, меняя тему. — Я и на концерте у неё был!

Но восхваление рок-звезды углы между ними не сгладило. Осуждение Ацеля, казалось, стало куда более выразительным, чем минуту назад. Его взгляд буквально говорил: «Ну ты и придурок, Эдвард Лэйд!»

— Ну ладно-ладно! — притворился тот, что не ведает, о чем всё это. — Я сейчас позвоню в доставку и закажу тебе ужин. Полагаю, ты любишь мясо? Как насчет… хм… мясного пирога?

— Ты дрался? — Ацель решил действовать напролом.

Стоило немного надавить на Эдварда, и тот сломался.

— Я неудачник! — хныкнул он, убито обрушившись на кровать.

— Это я уже понял.

— Пенни никогда меня не полюбит!

— Опять эта Пенни! Да кто она такая?

— Самая прекрасная девушка во вселенной!

Ацель только фыркнул:

— Какое громкое заявление.

— Но это чистая правда! — Эдвард полез в телефон за доказательствами, в которых пришелец не нуждался. Его могло с тошнить от одного только слова «романтика». Он был падок на чистоту, но не на смазливые мордашки. Только именно такая дамочка смотрела на него с фото, потому — нет ничего оригинального в том, что она пригляделась Эдварду.

— Пенни Уоткинс! — торжественно провозгласил он, словно это имя имело мировую значимость. — Вот она, справа. А это её мама — миссис Хелен Уоткинс. Это фотка с прошлого Рождества. Я гулял с товарищами, а Пенни с мамой (у неё нет друзей, поэтому она повсюду таскается с ней), так мы и повстречались. Миссис Уоткинс пристала с прохожему, чтобы тот сфотографировал нас на память. Коротко о том, как я добыл единственное мое совместное фото с Пенни!

Ацель поправил очки, как если бы они были для зрения, и снова фыркнул, невпечатлённый.

— Что у неё с лицом?

— У кого? У Пенни? — Эдвард приблизил изображение, взяв фокус на белокурой девушке. Пенни улыбалась в камеру, впрочем, как и все присутствующие на снимке молодые люди, снег припорошил её меховой капюшон, и всё было бы ничего, если бы не одно жирное «но»:

— Я знаю этот взгляд, Эдвард. На меня так смотрит почти каждый встречный!

— А? Какой ещё взгляд? О чем ты? У Пенни великолепные глаза!

— Быть может и так, но это глаза гуманоида, которого все достали.

— Я бы назвал ее взгляд, скорее, меланхоличным… — всеми силами обелял Эдвард возлюбленную. — Она всегда так смотрит.

— Тогда у меня для тебя плохие новости!

Эдвард скривился:

— Спасибо, я без тебя знаю, что мне не светит!

— Получается, подрался ты из-за нее? Из-за этой Пенни Уоткинс? — пренебрежительно отчеканил имя девушки Ацель.

Эдвард разбито опустился на край кровати.

— Хотелось бы мне так сказать, сказать, что я дрался и дрался из-за Пенни, но, увы, правда позорна. Я не дрался, меня просто побили. И побили не из-за моего благородного порыва, а потому, что я — это я.

— То есть?

— Взгляни на меня!

— Я гляжу. И что?

Эдвард хило улыбнулся святому недоразумению Ацеля. Приятно, когда кто-то впритык не видит твоих недостатков.

— Мне шестнадцать, а я похож на двенадцатилетнюю девчонку, сечешь?

— Мой вопрос всё тот же: и что?

— А то, что я нелеп, и я странный. Так мне все говорят. Люди не любят странных типов вроде меня с девчачьей внешностью.

— Я думаю, дело не в расе, а в идиотизме, которую культивирует ваше общество. Честно говоря, мой народ ничуть не лучше! — в видимом раздражении клацал зубами пришелец. — Если уж по меркам землян ты странный, то каков тогда я?

Эдварда его суждения рассмешили:

— Твоя правда, Ацель! И спасибо за эти слова. Неожиданно было услышать что-то настолько человечное от пришельца. Без обид.

Ацель надвинул тёмные острые брови на переносицу и сделался мрачен:

— Итак…

— Да? — испугался Эдвард этой перемены настроения.

— Ты не сказал мне самого главного…

— Э? Разве?

— Кто тебя атаковал? — Урчание в животе пришельца подпортило всю драму. — И... когда там, черт возьми, привезут мой пирог?