Исчезнувший оазис

Ноябрь, 1986, северо-восточная Албания, аэродром Кукеса

Русские опаздывали. Пока их дожидались, погода стала нелетной.

Сторону гор Шар-Даг заволокло тучами, и предвечернее небо налилось свинцовой серостью. Когда у ворот аэродрома возник наконец лимузин, сверху просыпались первые снежинки, а спустя две минуты, за которые он поравнялся с «Антоновым-24» и затормозил у посадочного трапа, в воздухе уже кружила легкая пурга, а землю припорошило белым.

— Вот дерьмо! — буркнул Рейтер, попыхивая сигаретой и косясь из окна кабины на крепчающую метель. — Русские недоноски!

В этот миг позади него открылась дверь отсека. В проеме показался рослый смуглый мужчина в дорогом костюме. Волосы у него были гладко зачесаны, а сам он изрядно благоухал одеколоном.

— Все собрались, — произнес он по-английски. — Заводи мотор.

Дверь закрылась. Рейтер еще раз затянулся и начал щелкать переключателями. Его пухлые, в пятнах от никотина, пальцы неожиданно проворно забегали по панели управления впереди и над головой.

— Египетские недоноски, — процедил он.

Справа от него хохотнул второй пилот. Он был моложе Рейтера — этакий светловолосый красавчик, если не считать грубого шрама поперек подбородка.

— Ты как всегда, Курт? Сеешь мир да любовь? — Он с ухмылкой извернулся в кресле и выглянул в боковое окно. — Хотел бы я знать, откуда берутся такие филантропы.

Рейтер хмыкнул, но ничего не сказал. Штурман шелестел картами у них за спиной.

— Как думаешь, выберемся? — спросил он. — Уж больно погодка дерьмовая.

Рейтер пожал плечами, не отрываясь от приборов.

— Зависит от того, сколько наш Омар Шариф будет прохлаждаться. Еще пятнадцать минут — и полосу занесет наглухо.

— И что?

— А то, что придется коротать ночь в этой дыре. Поэтому будем надеяться, что Омар уже вострит лыжи. — Рейтер утопил кнопку стартера пальцем-сосиской: с визгом и грохотом ожили два турбовинта Ивченко. Лопасти начали крошить завьюженный воздух, фюзеляж затрясся.

— Сколько на часах, Руди?

Второй пилот взглянул на часы — видавший виды «Ролекс» в стальном корпусе.

— Почти пять.

— Десять минут шестого — и я сворачиваюсь, — объявил Рейтер, после чего скособочился и вдавил окурок в пепельницу на полу. — Десять минут — не больше.

Второй пилот еще сильнее извернулся и выгнул шею, глядя, как человек в костюме спускается по трапу с пухлым кожаным портпледом в руках. За ним сошел еще один тип, кутаясь в плотное пальто с шарфом. Задняя дверь лимузина приветственно распахнулась, и египтянин в костюме скрылся в салоне, а его провожатый занял пост у подножия трапа.

— Ну, из-за чего сыр-бор, Курт? — спросил второй пилот, по-прежнему глазея за окно. — Оружие или наркота?

Рейтер закурил еще одну и размял шею, хрустя позвонками.

— Не знаю и знать не хочу. Было сказано забрать Омара в Мюнхене, привезти сюда, а как закончит с делами — доставить в Хартум. И чтобы без лишних вопросов.

— Когда я последний раз брался за работу без вопросов, один гад чуть не прорезал мне второй рот, — ворчливо заметил Руди, ощупывая шрам под губой. — Надеюсь, эти хоть заплатят как следует.

Он еще раз оглянулся через плечо и посмотрел в окно: крыша лимузина медленно покрывалась тонким слоем снега. Прошло пять минут. Дверь машины распахнулась, тип в костюме появился снова. Сумки при нем не было. Вместо нее виднелся большой металлический кейс — тяжелый, судя по тому, с какой натугой его тащили. Кейс перекочевал к человеку в пальто, затем из недр лимузина возник второй такой же, и оба египтянина поволокли ношу по трапу в самолет. Через минуту они показались снова и подобрали еще два кейса, с которыми и загрузились в «Ан-24». Второй пилот успел мельком увидеть пассажира лимузина, закутанного как будто в черный кожаный плащ, но через миг чья-то рука захлопнула дверь, и машина покатила прочь.

— Дело сделано, — объявил Руди, выпрямляясь в кресле. — Джерри, закрывай!

Штурман ушел убирать трап и запечатывать дверь, а пилоты нацепили наушники и стали проверять, все ли готово к взлету. Из салона высунулся египтянин в костюме, припорошенном снегом.

— Мы поднимемся, несмотря на погоду.

Прозвучало это как установка.

— Уж позволь мне решать, — буркнул Рейтер с сигаретой в зубах. — Если на полосе шквал, мы заглушим моторы и переждем.

— Мистер Гиргис ждет нас к вечеру в Хартуме, — ответил египтянин. — Взлетим, как планировали.

— Если бы ваши русские друзья не опоздали, все было бы тип-топ, — огрызнулся Рейтер. — А сейчас — марш на место. Джерри, пристегни их!

Он потянулся вниз, отпустил тормоза, направил высотный корректор вперед и дал газу. Свист двигателей перешел в рев — винты набирали обороты. Самолет тронулся с места.

— Мы поднимемся, несмотря на погоду! — прокричал египтянин из салона. — Мистер Гиргис ждет нас к вечеру!

— Иди в жопу, чурка, — пробормотал Рейтер, выруливая с разворотом на пепельно-серую полосу. Штурман вернулся, закрыл дверь кабины и сел, пристегивая ремень.

— Как настроение? — спросил он, кивая на окно, за которым крепчал буран. Рейтер не ответил — только сбавил газ, мельком глянул на снежную круговерть и, сдавленно выругавшись, опять увеличил скорость.

— Берегите яйца, ребята, — процедил он и взялся за штурвал. — Сейчас будет трясти.

Самолет быстро набрал разгон, подпрыгивая и виляя на неровном покрытии полосы. Рейтер уперся ногами в педали, борясь с боковыми ветрами, — на открытом пространстве они прямо-таки сносили. При восьмидесяти узлах нос «Антонова» задрался вверх, но тотчас упал. Край взлетной полосы маячил так близко, что штурман заорал Рейтеру «отбой». Тот пропустил вопль мимо ушей и увеличил разгон до девяноста, ста, ста десяти. На последней секунде, когда стрелка показала сто пятнадцать, а полоса целиком исчезла под колесами, он рванул штурвал на себя. Нос «Ана» приподнялся, шасси несколько раз подпрыгнули на траве и нехотя оторвались от земли.

— Твою мать! — прохрипел штурман. — Ты, больной ублюдок…

Рейтер усмехнулся и закурил, выводя самолет сквозь облака к ясному небу.

— Расслабься, — сказал он.

Они заправились в Бенгази, на североафриканском побережье, и взяли курс к юго-востоку через Сахару. «Ан» шел на автопилоте, альтиметр показывал пять тысяч метров, пустыня внизу тускло мерцала в свете луны, словно отлитая из олова. Через полтора часа перелета они разделили на троих термос еле теплого кофе и несколько бутербродов. Еще через час откупорили бутылку водки. Штурман выглянул из кабины в салон.

— Дрыхнут, — объявил он и захлопнул дверь. — Оба. В полном отрубе.

— Может, заглянуть к ним в чемоданчик? — спросил второй пилот, отхлебывая из бутылки и передавая Рейтеру. — Пока они, как говоришь, в отрубе?

— Не лучшая мысль, — отозвался штурман. — У них пушки. Как минимум у Омара. Видел под пиджаком, когда его пристегивал. Не то «глок», не то «браунинг». Приглядываться было некогда.

Второй пилот закачал головой:

— Не нравится мне все это, ой как не нравится. Еще на взлете почувствовал — добра не жди.

Он встал, разминая ноги, прошел в тыл кабины, взял из стенного шкафчика брезентовую планшетку и уселся на место.

— Хочешь заснять мой хрен крупным планом? — спросил Рейтер, увидев, как тот, пошарив в сумке, достает фотокамеру.

— Прости, Курт, — объектив мелковат.

Штурман подался вперед.

— «Лейка»?

Второй пилот кивнул:

— «М-6». Купил пару недель назад. Думал, удастся поснимать в Хартуме. Никогда там не бывал.

Рейтер хмыкнул и, приложившись к бутылке, передал ее через плечо штурману. Второй пилот вертел в руках камеру.

— Помнишь бабу, которую я окучивал в последнее время?

— Толстозадую, что ли? — спросил штурман.

Второй пилот ухмыльнулся и помахал фотоаппаратом.

— Сделал с ней пару кадров перед вылетом.

Рейтер оживился.

— Каких кадров?

— Вроде художественных, — ответил второй пилот.

— Это как?

— Ну знаешь — художественных.

— Да не знаю я ни черта!

— Красивых. Вкусных. Чулочки, подвязки, она лежит у меня между коленей, банан у нее на…

Рейтер выпучил глаза, похотливо сглотнул слюну. Штурман у них за спиной ухмыльнулся и начал мурлыкать себе под нос популярную песенку о толстозадых девицах. Второй стал подпевать, а за ним и Рейтер, пока вся троица не грянула хором, прихлопывая в такт по подлокотникам. Спели припев один раз, второй и уже шли на третий круг, когда пилот вдруг замолчал и вытянулся вперед, глядя за окно. Его товарищи вывели еще пару строчек и тоже затихли, сообразив, что Рейтер вышел из хора.

— Что случилось? — спросил второй пилот.

Курт Рейтер кивнул за окно. Вдалеке, прямо по курсу, словно гора выросла: плотная, клубящаяся мгла поднималась от самого пустынного дна высоко в небо и тянулась от горизонта к горизонту. Трудно было судить наверняка, но она будто бы еще и двигалась, шла прямиком на самолет.

— Это что? — спросил штурман. — Туман?

Рейтер промолчал — только прищурился, глядя, как тьма методично подступает ближе.

— Песчаная буря, — ответил он через минуту.

— Господи! — Второй пилот присвистнул. — Ты только глянь!

Рейтер ухватил штурвал и потянул на себя.

— Надо подняться выше.

Они взмыли на пять с половиной тысяч метров, потом на шесть с половиной. Все это время ураган неудержимо надвигался, засасывая землю, скрывая ее из виду.

— Черт, быстро наступает! — выругался Рейтер.

Он поднял самолет еще выше, под самый «потолок», почти на семь тысяч метров. Стена мглы подобралась так близко, что можно было увидеть ее очертания — гигантские пыльные складки и пуфы, налегающие друг на друга и беззвучно ползущие по пустыне. Самолет начало трясти и подбрасывать.

— Нет, не облетим, — произнес второй пилот.

Тряска стала ощутимее, в кабину проникло тихое шипение — песчинки и мусор стучали по окнам, корпусу.

— Если хоть горсть попадет в двигатели…

— Нам хана, — закончил за него Рейтер. — Попробуем сдать назад и обогнуть ее сбоку.

Буря, казалось, набирала обороты. Словно подслушав разговор в самолете, пыльное облако волной устремилось вперед и покрыло без того малую дистанцию. Рейтер начал закладывать вираж влево. У него на лбу сверкнули бусинки пота.

— Нам бы как-нибудь развернуться…

Его прервал громкий хлопок по правому борту. Почти одновременно самолет резко повело в ту же сторону и закрутило. Нос устремился вниз, индикаторы предупреждения ожили и замигали, как рождественская гирлянда.

— Боже мой! — всполошился штурман. — Господи!

Рейтер отчаянно выравнивал самолет, который стремительно кренился к вертикали. Из шкафчиков за спиной посыпалась аппаратура, опорожненная бутылка водки скользнула по полу и разбилась о выступ борта.

— Огонь в правом двигателе! — вскричал второй пилот, мельком озираясь на крыло. — Пышет будь здоров, Курт!

Тот отчаянно матерился.

— Подача топлива падает. Подача масла падает. Высота шесть пятьсот… и тоже падает. Уходи с разворота… Боже, огонь повсюду!

__ Глуши мотор и врубай огнетушитель! — проревел рейтер. — Джерри, мне нужно знать, где мы. Только быстро!

Пока штурман судорожно определял координаты, а второй пилот щелкал выключателями, Рейтер продолжал бороться с управлением. Самолет терял высоту, сорвавшись в широкий штопор. Буря подступала чуть ли не вплотную, мелькая перед окном кабины, как торец отвесной скалы.

— Шесть тысяч высота! — сообщил второй пилот. — Пять семьсот… шестьсот… пятьсот. Выравнивай нос и уводи нас отсюда, Курт!

— Еще предложения будут? — Судя по голосу, Рейтер был на грани паники. — Джерри, мать твою!

— Двадцать три градуса тридцать минут северной, — отозвался штурман, — и двадцать пять градусов восемнадцать минут восточной.

— Далеко до аэродрома?

— Что? Мы посреди Сахары! Какие аэродромы! До Дахлы триста пятьдесят километров, до Куфры…

В этот миг дверь кабины распахнулась, и внутрь ввалился давешний египтянин, хватаясь за штурманское кресло, пока самолет подбрасывало и крутило.

— Что происходит? — заорал он. — Говорите, в чем дело!

— В бога-душу-мать! — проревел Рейтер. — Назад, ты, псих еги…

Продолжить он не смог, потому что в эту секунду буря ринулась вперед и поглотила их целиком, подбросив «Ан» в воздух и затем швырнув вниз, точно он был из бальсы. Египтянина приложило лицом о подлокотник кресла, рассекло голову. Левый двигатель зафыркал, кашлянул и сдох.

— Дайте сигнал «SOS»! — крикнул Рейтер.

— Нет! — прохрипел египтянин, ощупывая распоротый скальп. — Радиотишина! Мы так условились!

— Давай, Руди!

Второй пилот уже включил передатчик.

— «SOS», «SOS». Виктор, Папа, Сьерра, Майк, Танго четыре семь три. Нужна помощь. Оба двигателя вышли из строя. Повторяю: оба двигателя вышли из строя. Положение…

Штурман опять огласил координаты, а второй пилот продиктовал их в микрофон, потом повторил все сначала еще и еще, пока Рейтер выкручивал штурвал. И пока болтало без двигателей по воле бури, бороться было бесполезно. Они продолжали падать, стрелка альтиметра неугомонно кружила против часовой. Щелчок отметил высоту в пять тысяч, затем в четыре, три, две… Вой ветра снаружи стал еще оглушительнее, турбулентность — еще яростнее. Самолет несло в самый центр урагана.

— Снижаемся! — прокричал Рейтер, когда пролетели отметку в полторы тысячи метров. — Пристегните Омара!

Штурман бросил складное кресло на спинку сиденья второго пилота и втиснул туда окровавленного пассажира, затем пристегнул его и пробрался назад к себе.

До земли оставалось меньше тысячи метров. Рейтер опустил закрылки и включил крыльевые интерцепторы в отчаянной попытке сбросить скорость.

— Шасси выпускать? — прокричал второй пилот. Его голос почти потонул в завывании ветра и дробном стуке песка и сора по фюзеляжу.

— Слишком опасно! — отозвался Рейтер. — Внизу камни, нас кувыркнет!

— Шансы есть?

— Ниже нуля.

Он продолжал тянуть штурвал на себя под сдвоенный вопль «Аллах акбар!» из салона, а второй пилот и штурман, оцепенев от ужаса, как завороженные следили за стрелкой альтиметра, проходящей последние сотни метров.

— Если выберемся, Руди, покажешь мне свои снимки! _ проорал Рейтер за миг до удара. — Слышишь? Я должен увидеть эти сиськи и задницу!

Альтиметр показал ноль. Рейтер в последнюю секунду рванул штурвал, и нос самолета каким-то чудом приподнялся, так что они, несмотря на скорость четыреста километров в час, все-таки выровняли корпус параллельно земле. Раздался жуткий сокрушительный удар, от которого египтянина выбило из кресла и швырнуло сначала об потолок, потом об переборку. Его шея хрустнула, как сучок под ногой. Их подбросило и уронило снова. Огни кабины потухли, стекло левого борта брызнуло внутрь и сбрило Рейтеру пол-лица, будто скальпелем. Его истошный вопль потонул в яростном штормовом реве, сквозь пробоину ворвались удушающие клубы пыли и песка.

Почти с километр самолет несся по земле, подпрыгивая, но все же не сходя с прямой, как вдруг он будто задел незримое препятствие и сорвался в разворот. Четырнадцатитонный «Ан» закружило, точно лист на ветру. Огнетушитель оторвался от стены и угодил штурману в ребра: грудная клетка хрустнула, словно фарфоровая. Дверь стенного шкафчика слетела с петель и проломила Рейтеру затылок. Кабина вращалась, как центрифуга, и внутри уже нельзя было разобрать, куда и с какой скоростью они движутся, — все смешалось. Спустя, казалось, целую вечность (хотя на деле прошли секунды) фюзеляж сбавил обороты от трения днища по песку и вскоре замер, качнувшись носом кверху, точно на приподнятом скальном гребне.

На мгновение воцарилась тишина — только буря продолжала колотить по стеклам и обшивке, испускающей едкий запах раскаленного металла. Затем второй пилот, Руди, неловко пошевелился в кресле.

— Курт! — крикнул он в пустоту. — Джерри!

Ответа не было. Он вытянул руку, коснулся чего-то теплого и липкого, начал расстегивать ремень, как вдруг самолет накренился. Руди замер, подождал немного и снова занялся пряжкой. Избавившись от лямок, он собрался было подняться, но в этот миг нос кабины снова качнулся — вверх-вниз. Второй пилот замер, пытаясь определить, что происходит, вглядываясь в темноту. Самолет опять качнулся вниз, однако в этот раз со скрипом и скрежетом задрал нос почти вертикально, а остальной частью поехал вниз. На мгновение что-то его задержало, но уже через секунду он сорвался и рухнул хвостом с обрыва. Буря рассеялась, за окнами вспыхнул свет и замелькали стены каменного мешка. Самолет швыряло и несло кубарем вниз, пока он не приземлился «на брюхо» в густой древесной заросли под оглушительный хруст веток и исковерканного железа. Через некоторое время сквозь скрежет и скрип просочились другие звуки: шорох листвы, приглушенное журчание воды и тихие трели птиц. Они становились все смелее, и вскоре их щебетание наполнило теплый вечер.

Из растерзанного самолета донесся тихий стон:

— Курт! Джерри!