Гильф-эль-Кебир

У подножия черной скалы нашлась аккуратная груда хвороста — как объяснил Флин, бедуины обычно оставляют такие запасы у пустынных ориентиров. Броди позаимствовал немного веток и разжег маленький костер. Они с Фреей оделись потеплее и расстелили на песке одеяла. Археолог открыл сумку-холодильник, достал несколько почерневших котелков и вскипятил воду для кофе. Потом он поставил разогреваться фасоль, которую Фрея нашла у сестры на кухне.

— Прямо как в детстве… — Фрея придвинулась к огню и обхватила руками колени. Оранжевая луна взошла и повисла над дюнами с востока. — Отец часто брал нас в походы. Мы жгли костры, ели фасоль, притворялись индейцами или первыми поселенцами и спали в палатках, под открытым небом.

Флин улыбнулся, потягивая кофе, и наклонился помешать в котелке.

— Повезло тебе. Мой отец в качестве развлечения отправлял нас с братом в Эшмоловский музей — рисовать древние горшки.

— У тебя есть брат?

Ее почему-то поразило это откровение.

— Был. Мне десять лет исполнилось в год его смерти.

— Прости, я не…

Он тряхнул головой, не прекращая мешать фасоль.

— Его звали Говардом, в честь Говарда Картера — того, который нашел гробницу Тутанхамона. Так совпало, что он заболел той же формой рака, только вот Картер прожил шестьдесят, а мой брат — всего семь. Я скучаю по нему, часто его вспоминаю.

Флин поболтал варево в котелке и снял его с костра.

— По-моему, готово. — Он разложил ужин по тарелкам, передал одну Фрее, а вторую взял себе. Они принялись есть, глядя в огонь, то и дело встречаясь глазами и тут же их отводя. Потом Флин почистил тарелки — протер песком и слегка сполоснул водой, и они снова уселись к костру с кружками кофе и парой припасенных Фреей батончиков. Броди привалился к скале, Фрея вытянулась у костра напротив.

Первые звезды зажглись еще во время полета, а теперь небо просто сверкало, словно на него набросили огромную сияющую паутину. Фрея перекатилась на спину и стала смотреть вверх с теми же чувствами, с которыми летела над пустыней: покой, безмятежность, даже удовольствие. Безмолвие и тишина ночи приняли ее в себя, как перина. «Я рада, что я здесь, — сказала она себе. — Несмотря ни на что. Рада, что попала туда, где так любила бывать Алекс, где только песок, звезды и никого больше. Кроме Флина. Я рада, что оказалась здесь с ним».

— А что это за девочка?

— Не понял.

Фрея посмотрела на него, потом опять повернулась к небу. Над горизонтом вспыхнула и погасла падающая звезда.

— Тогда, в Каире, когда мы уходили от Молли… «Забудь о девочке», — сказала она. Мне стало любопытно.

Флин глотнул кофе, потыкал тлеющие угли носком ботинка.

— Это давняя история, — тихо ответил он. — Я тогда еще в разведке служил.

Судя потону, Флин не хотел это обсуждать, и Фрея не стала настаивать. Она села, закутавшись в одеяло. Каменный серп нависал над ними — грозно, но в то же время на диво уютно, словно неведомый великан накрыл их рукой. Наступила тишина, нарушаемая только шорохом и треском горящего хвороста. Флин взял котелок и налил себе кофе.

— Теперь это, конечно, прозвучит страшно наивно, но вообще я пошел в разведку с желанием творить добро. Хотел сделать мир… ну, если не лучше, то хотя бы немного безопаснее. — Говорил он вполголоса, чуть слышно, как будто сам с собой. Его взгляд был прикован к костру — Хотя, если бы меня прижали, я бы, наверное, сознался, что таким образом решил поквитаться с отцом. Он, мягко выражаясь, порицал такие вещи. Впрочем, он вообще порицал все, что не связано с наукой.

Флин невесело усмехнулся, чертя пальцем узоры на песке. Фрея не понимала, где во всем этом связь с ее вопросом, но слушала не перебивая — видимо, Броди было важно так начать.

— В службу внешней разведки я пришел в 1994 году, сразу после того, как защитил докторскую диссертацию. Пару лет проучился в Лондоне, а потом меня отправили за границу — сначала в Каир, где я и познакомился с Молли, а оттуда в Багдад, собирать данные о Саддаме и его программе вооружения. — Он тряхнул головой и потер глаза. — Орешек был еще той крепости. Не поверишь, какие паранойю и страх тогда Саддам развел вокруг себя; однако через год мне удалось найти контакт с одним человеком из МПВИ — министерства промышленности и военной индустриализации. Он сам на меня вышел, сказал, что хочет передать суперсекретную информацию — как раз то, что нам было нужно.

Флин заглянул Фрее в глаза и снова потупился. Где-то вдалеке тонко завыл шакал.

— Он, естественно, очень нервничал и волновался, настаивал, чтобы посредницей выступила его дочь — говорил, ее никто не заподозрит. Я с самого начала был против — девочке было всего тринадцать, — а он не желал действовать иначе: мол, нельзя упускать такую возможность. В конце концов меня уломали. Он делал копии документов из министерства, она брала их с собой в школу и передавала мне по дороге через парк в центре Багдада. Секундное дело.

Теперь уже два шакала устроили перекличку в дюнах. Фрея едва заметила вой: ее поглотил рассказ Флина.

— Какое-то время наша схема отлично работала, и мы получили ценные материалы. А потом, через пять месяцев, я пропустил встречу. Со всеми бывает. Только вот я не пришел, потому что напился с вечера и проспал. Тогда я довольно сильно пил — большей частью скотч, хотя, если было совсем тяжко… Боже, как вспомню — налей мне тогда денатурата, я и его бы проглотил.

Он замотал головой, растирая виски. Печальные завывания шакалов накладывались на повествование удивительно подходящим аккомпанементом.

— У нас были четкие правила передачи, — продолжил Флин. — Если один из нас не появлялся в парке, другой проходил мимо, не стоял на месте. «Мухабарат» — тайная полиция Хусейна — проникала повсюду, вела постоянную слежку за всем и вся, и было жизненно важно не привлекать внимания, не выделяться. Не знаю, почему Амира — так звали девочку — нарушила эти правила и решила подождать. Ее заметили и схватили, а потом взяли отца вместе со всей семьей.

Он глубоко вздохнул и уронил голову, ввернул кружку в песок перед собой. Шакалы неожиданно стихли. Все стихло.

— Бог знает, через что им пришлось пройти, но они меня не выдали. Я остался жив-здоров, а вся их семья сгинула в Абу-Грейбе. Живыми их больше никто не видел. Тело Амиры нашли в мусорной куче за городом — поруганное, изуродованное, с вырванными зубами, ногтями… нет, словами этого не опишешь.

Флин откинулся назад, глядя на черный камень. Его голос стал глух, монотонен, как будто археолог старался отгородиться от того, о чем рассказывал, не принимать на себя весь ужас произошедшего. Очевидно, это не сработало — у Броди поникли плечи и затряслись руки.

— Наши, конечно, устроили внутреннее расследование. Я уволился, вернулся в науку, приехал сюда и запил по-настоящему. Так бы и спился, если бы не Алекс. Она меня вытащила, фактически спасла мне жизнь. Не то чтобы моя жизнь того стоила. Боже, тринадцать лет… Нет, ты не представляешь…

Он поджал колени и облокотился на них, пряча лицо в ладонях. Луна поднялась к зениту и заливала пустыню мягким ртутным сиянием. Фрея встала и, сама не зная зачем, обошла вокруг костра и села рядом с Флином, положила ему руку на плечо. Никто из них не проронил ни звука.

— Молли, конечно, права, — произнес Броди как-то вдруг. — Все дело в этом. Отсюда все эти Гиргисы, оазисы, «Пустынные пожары»… Я хотел как-то очиститься, оправдаться за то, что послал ребенка в камеры пыток. Ни Амиру, ни ее семью уже не вернуть, а их муки не обратить вспять, но я могу как-то… ну, знаешь, попробовать… — Он не нашел слов и пожал плечами. — Скажу так: что бы я ни думал о вторжении в Ирак и о Буше в частности, по мне, он не зря сверг Саддама, хотя и здорово облажался. Саддам был сущий изверг. Чертов убийца, мать его.

Он вытянул ноги, поднял кружку с песка и допил остатки кофе. Фрея хотела утешить его, но все, что приходило на ум, звучало легкомысленно и несерьезно, совершенно не соответствуя трагедии, о которой он рассказал. Тогда она сделала то единственное, что показало бы, насколько ей знакомо это чувство — когда каждая секунда твоей жизни, наяву или во сне, отравлена стыдом и раскаянием.

— Алекс тебе не рассказывала, что между нами произошло? — Фрея убрала руку с плеча Флина. — Почему мы так долго не разговаривали?

Он поднял голову.

— Нет. Даже не упоминала.

Фрея задержала взгляд на пылающих углях, которые вспыхивали и мерцали, словно живые. Повисла долгая пауза. Фрея никогда и ни с кем этого не обсуждала — слишком было болезненно, — а теперь набрала воздуха в грудь и стала рассказывать.

Родители погибли в автокатастрофе, а Алекс вернулась в опустевший родительский дом, воспитывать младшую сестренку. Грег, жених Алекс, жил под одной крышей с сестрами. Он всегда проявлял к Фрее внимание, поддразнивал, флиртовал и заигрывал. Со временем невинный флирт перерос в нечто большее. Грег всегда начинал первый, но пришел момент, когда Фрея тоже стала проявлять инициативу. То, что началось с дружеских поцелуев и объятий (на этом этапе еще можно было все прекратить), превратилось в полноценную интригу. Фрея с Грегом прыгали в постель, чуть только Алекс отправлялась на работу, и не вылезали оттуда до ее возвращения — хотя все это время Алекс и Грег составляли свадебные планы. Однажды сестра рано вернулась домой и застукала Фрею и Грега за весьма интимным занятием. Спущенные штаны горе-жениха сделали измену еще карикатурнее и унизительнее. (Последнюю деталь Фрея опустила — и даже после стольких лет стыдилась ею делиться.)

— Алекс даже не разозлилась, — сказала она, вытирая глаза сгибом ладони. — Когда зашла в спальню. Оторопела, но не разозлилась. Лучше б стала орать, рвать и метать, бросилась бы с кулаками… У нее был такой грустный вид, такой одинокий… — Голос Фреи сорвался и затих.

Флин взял ее за руку, и они притихли, завороженно глядя на пламя. В темноте снова взвыли шакалы — только уже на севере, за спиной. Их вопли разносились в ночи траурной арией.

— Так вот почему ты пошла с Хассаном? — спросил Флин. — И с раздеванием — это был способ…

— Исправить ошибку? — Фрея пожала плечами. — Вижу, нам обоим есть что исправлять.

Он крепче сжал ее плечо.

— Фрея, твоя сестра тебя любила. Говорила о тебе постоянно — о твоих успехах в спорте, гордилась тобой. Что бы ни произошло, теперь это в прошлом. Она хотела бы тебе это сказать, чтобы ты поняла, как много для нее значишь.

Фрея прикусила губу и коснулась кармана, где лежало письмо Алекс.

— Я понимаю, — прошептала она. — Обиднее всего, что я так и не успела сказать ей то же самое.

Она вздохнула и посмотрела на Флина. Теперь они не отвели глаза. Какой-то миг они сидели так — рука в руке, затем их лица медленно потянулись друг к другу. Губы соприкоснулись, и тут же разошлись. Фрея протянула руку и провела по его щеке, Флин погладил ее по волосам. Затем оба отстранились и встали, понимая, что выбрали не то место и время — не сейчас, не после всего сказанного.

— Надо поспать, — произнес Флин. — Завтра ранний подъем.

Они подбросили в огонь хвороста, встряхнули одеяла и устроились на песке по обе стороны костра. Поглядели друг на друга еще раз и отвернулись в разные стороны, думая о своем. Шакалы продолжали далекую перекличку.


В четырехстах метрах от костра, на верхней кромке Дюны, неизвестный поправил прибор ночного видения, чуть отполз и, включив передатчик, доложил, что объекты остановились на ночлег, никаких движений нет. Через минуту шпион возобновил наблюдение: на голове — «ночной бинокль», рядом на песке — снайперская винтовка «М25». Он, казалось, забыл обо всем, кроме двух неподвижных фигур, мирно свернувшихся под каменной полуаркой. Огонь медленно прогорел, осталась только горстка тускло тлеющих углей — крошечный оранжевый мазок на серебристо-черных просторах пустыни.


Прошло трое суток с тех пор, как Фрея в последний раз хоть сколько-нибудь отдыхала, поэтому заснула она сразу и спала глубоко, без сновидений, мыслей и забот — будто провалилась головой в густой черный бархат. Только когда на востоке забрезжил рассвет, и нежная серо-розовая полоска вдоль горизонта медленно поползла ввысь, девушка очнулась, но не потому, что выспалась, — могла бы еще запросто продремать несколько часов. Ее разбудил странный гул, который даже в затуманенном сном сознании казался неуместным посреди молчаливой глуши пустыни.

Минуту-другую Фрея, завернувшись в одеяло от утреннего холода, в полусне вслушивалась в непонятный звук, который то затихал, то усиливался, как если бы его источник двигался зигзагом, попеременно приближаясь и удаляясь. Фрея перекатилась на бок — проверить, заметил ли Флин, но археолога не было, лежала только аккуратная горка сложенных одеял. Мотодельтаплан тоже исчез. Она окончательно проснулась и вскочила, оглядывая небеса.

Через несколько минут после пробуждения мир стал отчетливее, и Фрея тут же увидела аппарат, который парил над плато подобно огромной белокрылой птице. Как это Флин так незаметно улетел? Наверное, она совсем отключилась. На миг Фрею охватила паника: неужели Флин ее бросил? Однако испуг прошел, не успев закрепиться в душе: дельталет кружил, а не уносился прочь — взмывал и снижался над плоской поверхностью Гильф-эль-Кебира, забирая то южнее, то севернее широким кольцом вокруг основной оси, которая как будто начиналась от черной скалы и тянулась к плато, на запад.

Аппарат улетел чуть не к самому горизонту и съежился в еле заметную точку в сереющем небе, а потом снова приблизился и стал четким. Через десять минут дельта-лет прекратил кружить над плато, спикировал до пятнадцати метров над пустыней и промчался у Фреи над головой. Флин слегка развернулся и что-то прокричал, показывая на землю. Фрея развела руки в знак непонимания, так что Броди пришлось зайти на второй круг и спуститься еще ниже. Он замахал на костер и обозначил губами слово «кофе». Фрея улыбнулась, показала большие пальцы. Флин выставил пятерню — мол, через пять минут сяду, — набрал высоту и снова унесся изучать плато. Клокочущий гул дельталета стих вдалеке.

Фрея собрала хворост, разожгла костер и вскипятила воду. Археолог еще раз-другой облетел Гильф, после чего направил дельталет к земле и приземлился, подкатив к самому камню. Фрея разлила кипяток по кружкам.

— Что-нибудь видел? — спросила она.

Флин вылез из кабины и покачал головой.

— Пролетел двадцать километров на север, юг и запад. Везде пусто, только песок, камень да редкие поросли верблюжьей колючки. Не знаю, что должно случиться на рассвете, но черта с два мы найдем оазис. — Броди провел рукой по волосам, поблагодарил за кофе и продолжил: — Ничего не понимаю. Другого толкования тексту попросту нет. «Когда Око Хепри открыто, открыт и оазис». Оазис где-то рядом, и скала должна указывать на него. Просто обязана. По-другому это не прочитаешь. Если только… — Флин отступил назад, скользнул глазами по изгибу каменной дуги над головой. — Может, что-то написано на самой скале? — пробормотал он не столько Фрее, сколько себе. — Надпись, путевое указание? Не это ли она пытается нам сообщить?

Флин прищурился, разглядывая гладкую как стекло поверхность, потом медленно обошел скалу в поисках отметин, зарубок или иероглифов — какого-нибудь знака человеческого вмешательства. Ничего подобного не обнаружилось: скала была ровной, гладкой и голой от основания до вершины, а выбоины и царапины на ее поверхности не имели отношения к человеку. Только одна деталь привлекла внимание Флина, поскольку он не разглядел ее при ночном осмотре: в толще камня, в трех четвертях от подножия утеса, виднелся небольшой, диаметром с кулак, молочно-желтый кристалл, пронзавший скалу насквозь, словно замочная скважина. Флин заинтересовался этим включением, совершенно отличным от основной, черной породы, с минуту порассматривал его, но потом нехотя признал его естественной частью скалы, геологической особенностью.

— Чтоб мне сдохнуть, если я знаю, в чем дело, — проронил археолог, подливая себе кофе. — Оазис должен быть здесь, и это… — он махнул себе за спину, — должно на него указывать. Только как, не понимаю.

— Может, скала — просто обманка? — Фрея наклонилась над костром и зачерпнула себе кипятка. — Может, она вообще не связана с оазисом?

Флин пожал плечами, посмотрел на часы и отхлебнул кофе.

— Через пару минут взойдет солнце — тогда и увидим, но при нынешнем положении дел ты, возможно, права, а я облажался. Впрочем, мне не привыкать.

Восточная оконечность пустыни представляла собой плоскую равнину, которая затем превращалась в беспорядочное нагромождение дюн: чем дальше, тем выше и круче. Разгоралась и ширилась заря, розовело небо, пески постепенно теряли однотонность и наливались цветом — от бледно-желтого к оранжевому. Окоем заполыхал красным, все ярче и насыщеннее. Наконец над горизонтом, словно пузырь жидкой лавы, возник малиновый краешек солнца. Пустыня плыла перед глазами, дробилась и сверкала, словно плавилась под невероятным жаром. Воздух с каждой секундой теплел по мере того, как тонкая солнечная каемка превращалась в дугу, полукруг, высокий купол. Флин и Фрея крутили головами, глядя то на солнце, то на скалу, ждали, сами не зная чего — какого-нибудь знака, но скала все так же оставалась черной, беспощадно-безмолвной и согбенной, ничего не показывая, ни на что не намекая. Солнце продолжало свое неотвратимое восхождение. Наконец диск светила оторвался от горизонта, и заря превратилась в утро. Флин и Фрея переглянулись — долгожданное откровение не пришло, путешествие было напрасным.

— Что ж, зато полюбовались пейзажем, — вздохнула Фрея.

Жар солнца бил в лицо, яростный даже в этот ранний час. Броди забросал костер песком и вместе с Фреей начал сворачивать лагерь, готовясь возвращаться к цивилизации.

— Бензина осталось прилично… — Флин защелкнул сумку-холодильник и пристроил ее сбоку сиденья в кабине дельталета. — Можно полетать вокруг — вдруг я чего не заметил. Голосую за…

Договорить он не успел, потому что Фрея вдруг вскрикнула и схватила его за руку.

— Смотри!

Она показывала на запад, куда-то на склон плато. Флин проследил за ее пальцем, прищурился, пригляделся и через миг увидел то же, что и она: на скальной полосе, метрах в десяти от песчаного подножия, появилось крошечное пятно света, отчетливо заметное на фоне оранжево-желтого камня.

— Что за…

Он шагнул вперед, Фрея — за ним. Оба во все глаза смотрели на сияющий зайчик, пытаясь понять, откуда он взялся.

— Может, на скале что-то блестит? — спросила она. — Отражает свет, как зеркальце?

Флин, прикрыв глаза рукой как козырьком, сосредоточенно морщил лоб, а потом развернулся и вгляделся в изогнутую скалу. Миг молчания, и…

— Обалдеть! Вот это да, черт бы меня побрал!

Фрея попятилась, поравнялась с ним и ахнула: в трех четвертях высоты на скале сиял яркий, точно жидкое золото, кружок. Солнечный свет преломлялся в тусклом кристалле и призрачным лазерным лучом бил в скалистую стену плато.

— Вот оно, Око Хепри, — благоговейно прошептал Флин.

Кристалл словно горел в скале, как язык пламени на черной бумаге. Мало-помалу его сияние блекло, луч исчезал, и вскоре все стало как раньше — только скала и янтарно-желтый, мутный глаз внутри ее.

— Вот черт! — всполошился Флин и бегом припустил к вертикальной стене плато, не отрывая взгляда от едва заметного теперь тающего пятнышка. — Оно, наверное, появляется, когда солнце светит под определенным углом, — крикнул он Фрее через плечо. — Смотри и запоминай! Надо найти это место! Вот о чем говорила надпись! Восходящее солнце показывает что-то на скале!

Каменный серп стоял в четырехстах метрах от стены плато. Они пробежали меньше половины этого расстояния, когда луч совсем погас.

— Вон там! — Флин перешел на шаг и вытянул руку. — Вон там оно было, метрах в десяти, прямо над тем уступом.

Фрея смотрела на грязно-желтый камень, не отводя глаз. Они поспешили к подножию плато, где скалы уходили вертикально вверх, словно стены небоскреба.

— Оно где-то здесь, — сказал Флин. — Что-то вроде отверстия. Видишь?

Над скальным карнизом наверху, в десяти метрах от подножия, еле виднелся почти незаметный прямоугольный проем в полметра высотой и метр шириной. Уж он-то точно был искусственным: природа не могла так ровно и симметрично обточить стенки и чем-то заложить отверстие, чтобы оно не выделялась на окружающем фоне.

Флин втиснул пальцы в узкую щель над головой, подтянулся, затолкал носок ботинка в неглубокий скальный карман и стал елозить по гладкому камню другой ногой в поисках опоры, но потерял равновесие и, чертыхаясь, полетел вниз. После нескольких безрезультатных попыток вскарабкаться на стену, Броди решил выбрать другой маршрут: сместился на несколько метров левее и забрался вдвое выше, но потом зацепки кончились, и он грохнулся к подножию, больно ударившись о каменистую почву. Отплевавшись, археолог в очередной раз направился к скале, однако Фрея мягко отстранила его:

— Позволь-ка мне…

Она обвела стенку глазами, намечая маршрут, завязала волосы в узел, уперла пальцы в ту же щель, ногу — в тот же карман, которые использовал Флин, и полезла выше. Через минуту она поравнялась с отверстием и закрепилась на каменном выступе метром ниже.

— Пожалуй, мне лучше вернуться к карьере египтолога, — проворчал Флин, глядя наверх. — Что там?

— Примерно то же самое, — крикнула Фрея. — Тут Дыра, забитая тряпьем. Точно не природного происхождения.

— Надписи есть?

Фрея присела на корточки, благо карниз позволял, и рассмотрела стенки каменного проема. Они были совершенно гладкими: никаких иероглифов и вообще — ни щербинки, ни черточки.

— Нет. Сейчас вытащу набивку и посмотрю, что внутри.

— Только берегись гадюк. Они любят такие места, а у нас нет сыворотки.

— Зашибись! — Фрея двумя пальцами потянула ткань — грубую, тусклого охристо-желтого оттенка материю под цвет окружающих скал. Заталкивали ее очень плотно — наверное, чтобы ничто не попало в проем. Фрея ожидала увидеть полуистлевшие лохмотья, но полотно выглядело на удивление свежим и с каждым вытянутым куском казалось недавно сотканным. Фрея решила, что ткань не имеет никакого отношения к Древнему Египту, и поделилась сомнениями с Флином.

— В пустыне текстиль всегда хорошо сохраняется, — возразил тот. — Воздух сухой. Я видел мумию пяти тысячелетней древности в бинтах, которые как будто только что со станка сошли. Еще не закончила?

— Почти.

Фрея извлекала из ниши слой за слоем материю, целую череду длинных полотнищ. Наконец последний тяжелый ком выскочил с сухим «чпок», как затычка из бочки, и ниша опустела. Фрея потыкала ком материи мыском кеда — вдруг в складках спрятались гадюки? — затем уперлась руками в края ниши, повернулась так, чтобы не загородить свет, и заглянула внутрь.

— Нашла что-нибудь? — донесся снизу голос Флина — выжидательный, взволнованный.

Глаза Фреи привыкли к темноте в каменном проеме, и девушка воскликнула: — Да!!!

За радостным воплем последовало молчание.

— Говори же, ради Бога! — не выдержал Броди.

— Похоже на… — она затихла, подыскивая слово, — рукоятку.

— В каком смысле «рукоятку»?

— Ну, рукоятку, рычаг. Как тормоз в кабинке канатной дороги.

— Да не бывал я на канатных дорогах! — Археолог хлопнул себя по бокам от расстройства. — Опиши, что видишь!

Деревянный рычаг располагался у задней стенки ниши, которая на метр с небольшим уходила в скалу. Навершие рычага было обернуто кожей, а сам рычаг торчал вертикально из горизонтальной щели в полу ниши — видимо, его нужно было тянуть на себя до упора. Для чего — Фрея могла только гадать. Зрелище было нелепое и почему-то пугающее, сродни выключателю на поверхности Марса. У Фреи побежали мурашки по коже.

— Ну же!!! — заорал Флин.

Услышав описание, археолог нахмурился, задумчиво пожевал губу, а потом крикнул:

— Тяни!

— Думаешь, стоит? — недоверчиво спросила Фрея. — Может, это не наше дело…

— А зачем еще мы сюда ехали? Давай, тяни!

Фрею охватило предчувствие чего-то… непонятного: толи нависшей угрозы, то ли скорых и необратимых перемен, то ли пересечения некоей границы, которую нельзя пересекать. Но, как сказал Флин, ради этого они проделали долгий путь. К тому же Алекс точно потянула бы рычаг, не колеблясь и скорее всего не дожидаясь приглашения. Фрея еще миг постояла в нерешительности, затем постучала два раза по камню (обычно она так говорила себе «Соберись!» перед особенно трудным маневром) и засунула руку в прохладную глубину ниши, где располагался рычаг, с трудом дотянувшись до него кончиками пальцев. Пришлось втиснуться всем плечом. Кожаная обмотка легла в ладонь, большой палец замкнул кольцо, усиливая хватку. Девушка слегка подвинулась, проверяя крепость дерева, и начала тянуть.

Рычаг не поддавался; Фрея напряглась изо всех сил, покраснела от напряжения, на шее и плече у нее вздулись мышцы. Наконец рукоять сместилась на несколько сантиметров. Фрея перевела дух, перехватила рукоять поудобнее и снова начала тянуть. Теперь рычаг пошел легче и сдвинулся вдоль щели. Движение это сопровождалось загадочным скрипом и скрежетом, словно где-то в глубине скал натянулись веревки и закрутились колеса. Казалось, сама гора издавала этот звук. Фрея из последних сил выжала рычаг на себя, к самому порогу ниши, для порядка рванула рукоять еще раз и выпрямилась, вопросительно глядя на Флина.

— Не вижу разницы. — Археолог слегка отошел от скалы, напряженно рассматривая каменную стену. — Ты точно привела его до упора?

— Точно! — отозвалась Фрея.

— Ну, не знаю. Пока никаких чудо-дверей я не вижу.

Странный скрип все еще разносился в недрах скалы, только стал тише, отдаленнее. Все прочее не изменилось, только солнце пригрело жарче да небо вылиняло до блеклой голубизны. Через несколько минут стихли даже отголоски скрипа. Не видя смысла оставаться на карнизе, Фрея начала спускаться, пользуясь теми же зацепками и опорами, что при подъеме. По мере снижения она вдруг обратила внимание на новый звук — едва слышный тихий шорох. Девушка замерла, втиснув мысок ноги в скальную расселину, и огляделась, пытаясь определить источник шороха. Флин подошел ближе к скале и склонил голову набок. Звук не стихал и не усиливался — просто продолжал шуметь тихим фоном.

— Что это? — спросила Фрея.

— Не знаю, — ответил Флин. — Как будто…

— Прошу, только не говори «змея».

— Нет-нет, больше похоже на… — Он осекся и шагнул к подножию скал. — Боже мой, ты только глянь!

Фрея отжалась от каменной стены, держась за уступ. Сначала она ничего внизу не заметила. Потом поняла, о чем говорил Флин: у самого основания скалы — там, где она составляла вертикаль с пустыней, песок будто просачивался внутрь на отрезке почти в двадцать метров. Броди присел на корточки и прижал к земле ладонь, глядя, как песок утекает у него между пальцев.

— Что это за чертовщина? — окликнула Фрея. — Плывун?

— Не знаю, я таких еще не встречал, — ответил Флин. Песчинки побежали быстрее, словно кто всасывал их снизу. Ручей превратился в поток, а у основания скалы прорезалась щель.

— Куда он течет?

— Понятия не имею, — ответил археолог, завороженно глядя на песчаный водопад. Щель тем временем становилась все шире и шире.

— Может, тебе отойти в сторону?

Он кивнул и попятился. Песок продолжал утекать, а основание стены оголилось, словно корень гигантского зуба.

— Похоже, там…

Договорить Флин не успел: у него из-под ног с тихим уханьем сорвался куда-то вниз целый участок песка. Шипение стало гораздо громче, песчаная лавина устремилась в щель, хотя куда она стекала, было по-прежнему неясно. Броди пошатнулся и упал, но тут же вскочил и кинулся прочь: все большая часть пустыни ползла и исчезала в гигантской воронке, словно вода в раковине. У низа скалы все шире и глубже разверзалась дыра, готовая поглотить археолога.

— Беги! — крикнула Фрея.

Понукать было незачем: Флин развернулся и рванул по песку, высоко задирая ноги. Дыра словно хватала его за пятки, ловила, будто гигантская пасть. Провал углубился почти на пятьдесят метров вниз и, точно наигравшись, понемногу перестал втягивать песок. У подножия массива возник огромный кратер, чье жерло уходило в темноту.

Флин, жадно глотая воздух, оглянулся, готовый в любой момент рвануть вперед, но песок застыл — только местами змейками сползали быстрые струйки. Отверстие больше не увеличивалось. Фрея выждала секунд десять, спрыгнула наземь рядом с кратером, осторожно обошла его вокруг и встала рядом с Флином. Оба как завороженные смотрели на песчаную воронку.

— Боже мой! — проронил археолог.

В глубине провала, там, где полукруглая траншея исчезала за гранью скалы, зиял рот великана: черная, неприветливая арка входа в обрамлении двух статуй, высеченных из той же скалы, — руки сложены на груди, головы в высоких конических коронах, бороды сталактитами тянутся вниз. Изваяния и нижнюю часть входного проема наполовину засыпал песок, бледным языком скрываясь в глотке подземного мира.

— Уста Осириса… — В лице Флина читалась странная отрешенность, почти пустота, — словно археолог остался до того потрясен увиденным, что забыл, как выражать чувства. — Надо же, я всю жизнь посвятил египтологии и никогда… Невероятно, просто невероятно. Это же настоящее… настоящее… — Броди осекся.

Какое-то время они смотрели на все это в немом изумлении. Солнце обдавало их спины жаром, одинокий канюк кружил в вышине, раскинув крылья, и его силуэт четко выделялся на фоне бледно-голубого неба. Затем Флин пришел в себя, велел Фрее его дожидаться, а сам побежал к дельталету и вскоре вернулся с фонарем и черным кейсом из кабинета Алекс. Броди опустился на одно колено, взвалил кейс на другое и щелчком откинул крышку. Внутри лежало нечто похожее на оранжевый термос с торчащей антенной.

— Радиомаяк, — пояснил Флин, высвобождая «термос» из поролоновой подушки. — Он пошлет в Штаты сигнал — сослуживцам Молли, а те уведомят местную развед-команду. Через три часа нам пришлют подкрепление.

Он щелкнул выключателем на маяке, ввинтил его в песок и поднялся.

— Мы что, пойдем туда? — спросила Фрея.

— Нет, останемся здесь лепить куличики.

Ирония прозвучала мягко, и Фрея улыбнулась собственной глупости. Конечно же, Флин ни за что не усидит на месте, ковыряя в носу.

— Думаешь, там не опасно?

Он пожал плечами:

— Наверняка не страшнее Маншият-Насира и Абидоса.

— Ну оттуда-то мы выбрались.

Теперь пришла его очередь улыбнуться:

— Ты прямо как твоя сестрица.

Фрея распустила волосы и тряхнула головой:

— Египтологи — вперед.

Флин начал пробираться к дыре, заходя по склону наискось и до колена проваливаясь в песок. На полпути археолог вдруг застыл и обернулся к шедшей за ним Фрее. Его улыбка исчезла, лицо стало серьезным, деловитым.

— Ты только не смейся, но об этом месте всякие слухи ходят. Есть вещи, которые мы не в силах… — Он затих, подбирая слова. — В общем, будь осторожнее, как попадем внутрь. Старайся ничего не трогать, ладно?

Флин заглянул ей в глаза, проверяя, услышала ли она его предупреждение, и пошел дальше.

Вертолеты летели над пустыней четким строем, проносясь над гребнями дюн: пять песчаного цвета «чинуков» и, чуть позади, черная «агуста». Направлялись они на юго-запад. Позади вставало солнце. Группа вертолетов держала путь к северу от одинокого утеса посреди пустыни, так что белый «лендкрузер», притаившийся в его тени, остался незамеченным. Едва вертолеты отлетели далеко вперед, а их зловещий рокот стих, машина выкатилась на солнце. Секунду-другую она стояла неподвижно, будто принюхиваясь, а потом с ревом покатилась через пески вслед за вертолетами. Ее то и дело заносило, колеса буксовали, но она пробиралась вперед, словно верный пес за хозяином.


— Невероятно, — пробормотал Флин.

Они поравнялись с вратами в скале и, встав бок о бок, всматривались в темноту туннеля. Песчаный склон оползал в глубину еще метров на десять, а дальше открывалась высеченная в камне лестница, которая уходила во мрак, словно в черный омут.

— Потрясающе! — снова вырвалось у Флина. — Создать что-то подобное здесь, в этой дичайшей глуши… Это же меняет все наши представления о технологиях древних египтян!

Он осветил фонариком ровные стены и потолок. Кое-где на камне сохранились выбоинки от зубил — свидетельства труда древних каменотесов. Через минуту Флин, отчаявшись разглядеть конец туннеля, сел на песок и съехал вниз, к началу ступенек.

— Видно что-нибудь? — крикнула вслед Фрея, переминаясь с ноги на ногу.

— Пока только лестницу, — ответил Флин, направляя луч фонаря в черноту туннеля. — Длинную до ужаса. Должно быть, она уходит прямиком под плато. А вот куда ведет…

Фрея спустилась к археологу, но шахта туннеля с трудом вмещала двоих. Тишина, мгла и теснота порождали гнетущее, тягостное чувство. Девушка напряженно замерла, и даже Флину не хотелось двигаться дальше.

— Может, тебе лучше подождать наверху? — предложил он. — А я пока проверю, куда ведет лестница. Если что случится, ты сможешь…

Фрея упрямо тряхнула головой:

— Либо вместе, либо никак.

— Вы с Алекс — два сапога пара, — заметил Флин.

Еще раз обведя фонарем своды, они начали спускаться. Шли бок о бок, поминутно останавливаясь, осматривая туннель и пытаясь понять, куда он ведет. Лестница глубже и глубже врезалась в скалу, воздух становился холоднее, дверной проем съежился до размеров булавочной головки, крошечным белым проколом сияя в черном полотне темноты. Они прошли пятьдесят ступенек, сотню, две сотни. Казалось, этот спуск в недра земли никогда не кончится, но на трехсотой ступени луч фонаря уперся в плоскую поверхность. Еще через пятнадцать метров шахта выровнялась.

В конце туннеля оказалась еще одна дверная арка, обрамленная такими же каменными истуканами, что стерегли вход. Миновав ее, путники очутились в длинном каменном коридоре с вогнутыми стенами и сводчатым потолком, удивительно напоминающим гигантскую кишку. В отличие от предыдущего, вытесанного в скале туннеля здесь стены были покрыты штукатуркой, побелены и расписаны странным узором-плетенкой, в котором Фрея, приглядевшись, распознала кольца свившихся змей.

— «Да поглотит их утроба змея Апопа», — вполголоса процитировал Флин. Луч его фонаря выхватил из темноты голову рептилии с разинутой пастью и грозно подрагивающим языком.

— Не нравится мне все это, — сказала Фрея.

— Не тебе одной. Держись рядом и старайся ничего не трогать.

Они побрели дальше. Подошвы гулко шлепали по каменному полу, змеи на стенах как будто двигались с ними вровень, извивались на стенах и потолке. В неровном, прыгающем свете фонаря казалось, будто аспиды движутся, скользят, разевают пасти, что совсем не прибавляло спокойствия. Эффект усиливали темнота, форма туннеля и тягостная, давящая атмосфера. Не раз путешественникам приходилось замирать на месте и оглядываться — до того убедительной была эта иллюзия, плод воображения, своего рода подземный мираж. Туннель с полкилометра тянулся по прямой сквозь скалистую толщу, словно кто прочертил его по линейке, а потом начал подниматься вверх — сначала постепенно, потом круче, пробиваясь на поверхность. Путники прошли еще несколько сот метров (в совокупности, с учетом лестницы, преодолев больше километра в недрах Гильф-эль-Кебира), как вдруг Флин резко остановился, схватил Фрею за руку и выключил фонарь.

— Ничего не замечаешь? — раздался в туннеле его голос.

Поначалу она ничего не увидела — на глаза словно набросили плотную повязку. Привыкнув к темноте, Фрея заметила вверху, над головой, тонкую, еле различимую нить света, не больше трещины в окружающем мраке.

— Что это? — спросила она. — Дверь?

— Ну, либо она очень узкая, либо до нее чертовски далеко, — ответил Флин. — Пойдем!

Он снова зажег фонарь и пошел вперед. Оба прибавили шаг, мечтая поскорее вырваться из тесной каменной норы. Коридор уходил вверх, стены неуловимо расширялись, потолок поднимался, так что там, где раньше Флин с Фреей еле протискивались бок о бок, теперь хватило бы места троим. Они затрусили вперед, потом перешли на бег, заспешили навстречу солнцу и чистому воздуху. Их уже не заботило, куда выведет туннель и что ждет в конце пути, — только бы выбраться.

Однако сколько коридор ни расширялся, как путники ни ускоряли шаг, нить света не становилась ярче или толще, а просто висела где-то в вышине — призрачная полоска, которая одновременно и манила, и не подпускала к себе.

— Да что же это такое?! — Флин не выдержал и помчался во весь опор, освещая лучом фонарика тропку под ногами, однако свет так и оставался мучительно-недостижимым. Броди сделал последний рывок, словно хотел застать трещину врасплох, не дать ей сомкнуться. Несколько секунд туннель сотрясался от его гулкого топота, а потом раздался жуткий треск и глухой удар: что-то мягкое упало на что-то твердое. Фонарь звякнул и откатился в сторону, его луч ярким пятном заскользил по камню. Фрея замедлила бег, вгляделась в темноту.

— Флин, что случилось?

В ответ раздался стон.

— Ты живой?

Броди вяло выругался, нащупал фонарь и посветил перед собой. Археолог навзничь лежал на полу, оторопело помаргивая, как боксер после особенно коварного хука справа. Прямо перед ним находилось то, что вызвало столь резкую остановку: тяжелые деревянные двери, меж створок которых пробивался волосок света, ведший их сквозь темноту.

— Ничего не разбил? — спросила Фрея, протягивая Броди руку.

— Не знаю, — пробубнил тот и тяжело оперся ей на плечо. — Представь, каково врезаться в эту чертову дверь. Словно огрели…

Он так и не смог описать, чем именно его огрели, и умолк, ощупывая лоб. Так прошло секунд десять. Затем Флин с озадаченным видом взял у Фреи фонарь и поводил по дверям лучом.

Створки крепились к бронзовым петлям, вделанным в стены туннеля, — высокие, арочные, почти идеально подогнанные. Их верхние полукружия вписывались в изгиб проема, за исключением малой щели. Увидеть, что находилось за ними, было невозможно. Зато звук они задержать не могли.

— Слышишь?

Снаружи чуть уловимо щебетали птицы, тихо журчала вода. Флин прижался к щели, силясь хоть что-нибудь разглядеть, но напрасно. Археолог нацелил луч фонаря на засов, что лежал поперек двери. Вокруг него вилась грубая бечева, скрепленная глиняной печатью с оттиском, который еще три дня назад ни о чем бы Фрее не сказал, а теперь был знаком до боли: контур обелиска с символом седжета внутри.

— Надо же, целая, — произнес Флин, постучав по печати. — В эти двери четыре тысячи лет никто не входил.

— Думаешь, там оазис?

— Ну, это вряд ли возможно, учитывая, что я час назад пролетал над этим самым местом и ни черта не увидел. С другой стороны, из всей истории с «уэхат сештат» мне стало ясно одно: первый взгляд почти всегда обманчив. Пожалуй, остался один способ проверить, что там. — Броди извлек из заднего кармана перочинный ножик, прижал лезвие к веревке и замер, не желая портить столь древний артефакт, но потом перерезал ее и вытянул концы.

— Готова? — Он отвел брус засова и положил ладонь на правую створку двери.

— Готовее некуда, — ответила Фрея и уперлась с другой стороны.

— Раз так… Сезам, откройся!

Они толкнули дверь. Створки с тихим шорохом распахнулись, и навстречу им хлынул ослепительный свет. Пение птиц и плеск ручья зазвучали четко и ясно.


Стоило вертолетам коснуться земли, как из скользнувших в сторону дверей выскочили люди в антирадиационных костюмах и стали опасливо продвигаться к проходу в скале, водя перед собой всевозможными датчиками и приборами. Через несколько минут «чинуки» получили сигнал «добро» и выплюнули еще две команды. Первый отряд вооруженных до зубов наемников в черных очках и бронежилетах выстроился защитным кордоном вокруг песчаного жерла, а второй отряд начал разгружать контейнеры с оборудованием, занося их в шахту. Гиргис и его команда вышли последними, когда все ящики исчезли в глубине туннеля. Они с минуту постояли у входа и оглянулись на провожатого, стоящего на бровке кратера. Затем Гиргис кивнул, и по взмаху его руки наемники начали спуск в черноту. Близнецы, сунув руки в карманы с выражением полного безразличия на физиономиях, шли последними.


В детстве Фрея с сестрой часто представляли себе, что на обратной стороне луны есть тайный волшебный мир — чудесное место, где всюду растут цветы, журчат водопады и поют птицы. Алекс упоминала эту детскую фантазию в последнем письме, хотя и в другой связи, а теперь волшебный мир вспомнился и Фрее, когда перед ней открылась удивительная, райская картина.

По обе стороны глубокого узкого каньона, похожего на гигантскую зарубку в сплошной скале, громоздились отвесные скалы, с которых каскадами сбегали серебряные нити ручьев. Передний, узкий конец ущелья был не шире двадцати метров, но по мере того, как оно вдавалось в толщу плато, его стены расходились клином, как острия раскрытых ножниц, а дно полого приподнималось. К дальнему краю долина расширялась почти до полукилометра. Над головой порхали птицы, журчащая сеть ручейков пересекала дно каньона во всех направлениях. Именно здесь вода некогда напоила песок, давая жизнь разнообразной буйной растительности: деревья, кустарники, пестрый ковер цветов. Скалы зеленели листвой; из каждой расселины рвались побеги и стебли, похожие на пуки зеленых волос.

— Не может быть, — бормотал Флин. Он тряс головой, как будто не верил глазам. — Я же пролетал над этим местом! Тут ничего не было, кроме камней и песка!

Они шагнули за порог туннеля, отводя в сторону ветви и привыкая к ярким краскам и игре света. Среди зелени виднелись рукотворные формы: изгибы и углы величественных сооружений, замшелые развалины, колонны, сфинксы и гигантские изваяния с головами животных. Из-под мха в одном месте проглядывали пустые каменные глаза, а в пальмовой рощице таилась огромная рука истукана. Слева под древесной порослью исчезала мощеная дорожка, справа сквозь лиственный полог пробивался остриями копий ряд обелисков.

— Как это все построили? — прошептала Фрея. — Здесь, на голом месте? На это же, наверное, ушла не одна сотня лет!

— Много сотен, — отозвался Флин, выходя на песчаную площадку перед входом в туннель. — Я и представить не мог… То есть у меня были тексты, фотографии Шмидта, но чтобы такое…

Голос Броди мечтательно, благоговейно затих — археолог не находил слов, чтобы выразить свои чувства. Пять минут путешественники изумленно осматривались. Солнце висело высоко в небе, хотя было всего восемь утра. Флин покачал головой, словно говоря «Здесь я больше ничему не удивляюсь», но через минуту потрясенно заметил:

— Это, наверное, храм.

В дальнем конце ущелья, над верхушками деревьев, виднелась огромная площадка в скале — судя по всему, естественное образование, — облепленная постройками, точно сотами. Там же высилось строение, похожее на арку с фотографии Руди Шмидта.

— Нам туда? — спросила Фрея.

Весь вид археолога говорил о горячем желании там оказаться, однако он тряхнул головой.

— Сначала нужно разыскать самолет, проверить его состояние. Исследования подождут.

— А нам счетчик Гейгера не нужен? — удивленно спросила Фрея. — Вдруг контейнеры с ураном повредились при крушении?

— Вот о радиации-то как раз и не стоит беспокоиться, — с улыбкой заметил Флин. — Уран-235 не опаснее гранита. В нем можно искупаться и не получить даже самой крошечной дозы. Хотя, если ты знаешь, где тут продают счетчики Гейгера, буду рад приобрести парочку для твоего спокойствия. Пошли.

Он подмигнул ей и направился через поляну, в дремучие заросли акаций и тамариска, среди которых попадались пальмы, ивы, инжир и даже высокий раскидистый платан. Воздух был теплым, но приятным, без зноя. В нем разливались ароматы тимьяна и жасмина, порхали бабочки, птицы и огромные яркие стрекозы. Сквозь кроны деревьев тянулся парчовыми полосами солнечный свет, сверкающие ручейки сбегали среди корней, где-то исчезая, где-то сливаясь в прозрачные озерца, усеянные чашечками голубых и белых водяных лилий.

— Глазам своим не верю, — сказала Фрея, любуясь райской красотой. — Это что-то сказочное!

Флин озирался с таким же изумленным видом.

— Понимаю, — сказал он. — В Лувре хранится фрагмент надписи, где это место зовется «уэхат ресут», то есть «оазис мечты». Теперь мне ясно почему.

Ущелье постепенно расширялось, дорога пошла в гору, кругом стали попадаться стены, статуи и каменные блоки, покрытые иероглифами. Одни сохранились отлично, другие растрескались, покосились и попадали из-за эрозии или корней, которые, как тараны, всюду прокладывают себе путь. Случайное на первый взгляд нагромождение построек вовсе не было таковым. Совсем наоборот, когда-то давно они составляли единое архитектурное пространство из улиц, зданий, дворов и памятников, расположение которых до сих пор угадывалось даже под покровом поглотившей их растительности.

— Потрясающе! — произнес Флин севшим от волнения голосом. — Я всегда думал, что тексты преувеличивают, называя Зерзуру городом, но теперь вижу: это чистая правда!

Перед путниками раскинулся луг, пестрящий яркими маками и васильками, по которому важно сновали ибисы и белые цапли, галдя и тыча клювами в землю. Скальная площадка, заметная еще у выхода из туннеля, парила над деревьями, как некая гигантская сцена, и на ней отчетливо виднелся пилон с фотографии Руди Шмидта. Фрея и Флин полюбовались на него издали, а потом зашагали дальше, по заросшей травой дорожке из мраморных плит, пролегавшей посереди не луга. Вдольнее тянулись два ряда каменных сфинксов вперемежку с обелисками. «Должно быть, здесь проходили торжественные процессии», — подумал Броди.

Через пятьдесят метров — посреди луга — Фрея вдруг остановилась и схватила Флина за руку:

— Вон он!

Справа, на склоне ущелья, теснилась густая пальмовая роща. Там, едва заметный среди изогнутых ветвей, торчал изодранный хвост самолета, а между стволов бликами просматривались бока фюзеляжа.

— Есть! — произнес Флин.

Аллею пересекала заросшая мощеная улочка, которая вела прямиком в рощу, так что Фрея и Флин свернули на нее и, миновав шеренгу гранитных скарабеев на постаментах, поравнялись с деревьями. Пройдя сквозь рощу, они очутились на небольшой солнечной поляне. На ней лежал «Ан-24», похожий на выброшенного на берег кита — белый, истерзанный и зловеще безмолвный, увитый спутанными побегами плюща и бугенвиллеи.

Учитывая, что самолет упал брюхом на вершину плато и затем рухнул на дно ущелья с высоты в сотню метров — на камнях еще виднелись царапины от его падения, — корпус на диво хорошо сохранился. Правое крыло, конечно, полностью оторвалось и куда-то пропало, как и половина левого, а винт оставшегося двигателя сильно искорежило, да и посреди днища зияла рваная Дыра, словно гигантский хищник отхватил от него кусок, но в остальном корпус был более-менее цел: хвост непокорно торчал среди ветвей, а нос сплющился о каменную голову огромного сфинкса.

— Чтоб меня, — оторопело буркнул Флин.

Они зашли самолету в тыл. В тени хвоста обнаружились три прямоугольные насыпи с грубыми деревянными крестами в изголовьях. Поблекшие надписи фломастером гласили: «Курт Рейтер», «Джерри Вейл», «Омар Шариф (?)».

— Видимо, Шмидт их похоронил, — сказал Флин. — Не хочется ему сочувствовать, учитывая, что он вез полцентнера урана Саддаму Хусейну, и все-таки… Он пережил сущий кошмар.

Фрея попыталась представить, через что прошел Руди Шмидт — как в одиночку, испуганный и наверняка раненный, он рыл могилы, перетаскивал к ним трупы с самолета…

— Интересно, долго он здесь пробыл?

— Судя по всему, не день и не два, — ответил Флин, кивая на черное кострище, вокруг которого во множестве валялись консервные банки. — Думаю, он неделю, а может, и дольше, прождал спасателей, а когда никто не появился, решил попробовать в одиночку добраться до цивилизации. Правда, как он отсюда выбрался — понятия не имею. Уж точно не тем путем, каким пришли мы.

Они какое-то время постояли у могил, а потом пошли вдоль фюзеляжа к передней двери. Флин просунул в проем голову, забрался на порог и помог подняться Фрее. Внутри было темно, поэтому сначала она дала привыкнуть глазам, а когда огляделась, тут же охнула и зажала себе рот рукой.

— Господи Иисусе!..

В десятом от входа кресле сидел человек — точнее, его высушенные останки. Труп отлично сохранился в сухом воздухе пустыни. Его глазницы ввалились, кожа загрубела и приобрела лакричный оттенок, разинутый рот заплели пауки. Казалось, он боролся за последний вдох. Почему его не похоронили с остальными, стало ясно, едва Флин и Фрея подошли ближе. Силой удара все кресла по правую сторону салона рвануло вперед и спрессовало вместе, отчего колени несчастного угодили в подобие тисков и оказались раздроблены. Выглядело это кошмарно, хотя погиб он подругой причине: его погубил металлический ящик, который он положил себе на колени — движением кресел контейнер вдавило несчастному в живот, расплющив поясницу вместе со всеми органами. Зазор между кейсом и спинкой кресла был не больше десяти сантиметров.

— Думаешь, он быстро… того? — спросила Фрея, отворачиваясь.

— Будем надеяться, — ответил Флин. — Для него так было бы лучше.

Он присел на корточки и тщательно осмотрел контейнер. Тот был до сих пор закрыт и как будто совсем не пострадал при падении самолета. Быстрый осмотр выявил три таких же ящика на полу с противоположной стороны прохода. Они тоже не пострадали.

— Все до единого в целости и сохранности, — произнес Флин и тронул Фрею за плечо. — Ну, давай выбираться. Люди Молли будут здесь через пару часов и сами со всем разберутся. Свое дело мы сделали.

Фрея направилась было к выходу, и ее взгляд снова скользнул по иссохшему лицу трупа, уловив какое-то движение в одной из глазниц. Поначалу девушка решила, что ей померещилось, потом с отвращением подумала о черве или опарыше. Присмотревшись, она, к своему ужасу, увидела, жирного, толщиной в палец, шершня, который выползал из головы трупа на переносицу. За ним полз другой, третий, четвертый, и вскоре из черепа мертвеца раздалось низкое гудение.

«Только не это», — подумала Фрея. Осы и шершни с детства внушали ей слепой ужас. Она взвизгнула и быстро попятилась, судорожно отмахиваясь от крылатых тварей. Те же, почуяв движение, мгновенно взбудоражились и грозно закружили в воздухе, сердито жужжа. Им на подмогу из гнезда лезли новые твари. Один шершень застрял у Фреи в волосах, другой ударился о ее щеку, что вызвало новый приступ истерии, и это разъярило ос еще больше.

— Замри! — приказал Флин. — Стой где стоишь, не двигайся!

Какое там! Фрея, вертясь и размахивая руками, бросилась к выходу. На полдороге она зацепилась ногой за лозу и рухнула на пол. Шершни словно взбесились.

— Ради Бога, лежи смирно! — Флин протиснулся по проходу и бросился на нее сверху, закрывая всем телом. — Чем больше ты дергаешься, тем сильнее они злятся!

— Пусти! — верещала Фрея, брыкаясь и корчась, чтобы его сбросить. — Тебе не понять… Я так не могу… А-а-а-а! — Что-то вонзилось ей в шею и обожгло болью. — Убери их! Прошу, убери их с меня!

Флин стиснул ее руки и скрутил ноги между своих, словно в борцовском захвате. Его щека давила ей на затылок, пригибала голову к полу. Один шершень заполз Фрее в штанину, другой карабкался по веку, еще два копошились на губах. Ее худший кошмар стал еще более кошмарной явью. Правда, шершни больше не жалили, и хотя ощущать, как они ползают, было невыносимо, она величайшим усилием воли заставила себя лежать неподвижно — не без помощи скрутившего ее Флина. Так продолжалось несколько минут — шершни налетали, ползали по ним со всех сторон. (И как только вся эта прорва умещалась в одном пустом черепе?) Внезапно рой рассеялся. Гул затих, по лицу и ноге больше никто не ползал, но Фрея по-прежнему лежала, стиснув зубы и зажмурив веки, боясь, что малейшее движение раззадорит шершней. Броди, видимо, тоже так думал — прошла, казалось, целая вечность, прежде чем он поднял голову и осмотрелся. Через несколько секунд Фрея освободилась от его гнета.

— Все хорошо, — сказал археолог, помогая ей встать. — Их больше нет, все вылетели.

Она уткнулась ему в грудь, сотрясаясь от пережитого, у кус на шее жутко горел.

— Все хорошо, — повторил Флин и обнял ее за плечи. Его спокойный тон вселял уверенность. — Ты спасена. Опасность миновала. Все в порядке.

Один миг, краткий миг, его правота казалась несомненной. Затем снаружи прозвучал зловещий смешок.

— К сожалению, профессор Броди, дела обстоят иначе. Совсем иначе. По крайней мере для вас. А вот для меня…


Двое быстро крались в подлеске, прижимаясь к краю ущелья. Каждые полсотни метров они останавливались и приседали за ближайшим деревом, кустом, стеной или статуей, прислушивались, переводили дух и торопились дальше. Их бурые накидки до того сливались с окружающим фоном, что даже птицы не замечали вторжения. Единственным, что их выдавало, были белые кроссовки, которые нет-нет да мелькали, когда их обладатели подбирали полы одежд, карабкаясь по камням или прыгая через ручьи. Бежали они молча, вместо слов общались жестами и свистом в подражание местным пичугам. Казалось, в оазисе им было все знакомо. Достигнув срединной части, они направились к центру короткими перебежками, осторожно пробираясь от укрытия к укрытию, прячась среди камней и растений. Наконец один из них проворно забрался по стволу гигантской финиковой пальмы и спрятался в кроне, похожей на огромный зонтик. Другой пробежал чуть вперед и залег в укрытие за исполинской гранитной рукой. Они высунули головы, кивнули друг другу, вскинули винтовки. Заметив идущую навстречу вереницу людей, лазутчики скрылись из виду, словно их и не было.


На миг Флин и Фрея застыли, держась за руки и не смея шевельнуться. Потом оба как по команде нырнули за спинки кресел и выглянули в ближайший иллюминатор, почти не загороженный листвой. На поляне стоял Романи Гиргис, в безупречном костюме, с ухмылкой на лице. Впечатление было жутковатое — будто паук протянул нить поперек его физиономии. По обе стороны от Гиргиса нависали рыжеволосые громилы-близнецы в одинаковых костюмах и красно-белых футболках с эмблемами «Аль-Ахли» и еще двое: высокий бородач и приземистый толстяк с сигаретой в зубах и кустистыми, пожелтевшими от никотина усами. Еще какие-то люди бродили на заднем фоне, но кто и сколько, было не разглядеть.

— Как, черт возьми, они нас разыскали? — прошипела Фрея.

— Кто его знает, — буркнул Флин, пытаясь увидеть, что творится снаружи. — Может, у них уже был кто-то свой у плато, может, Энглтон натравил их на наш след… понятия не имею.

— И что теперь делать?

— Выходите, сделайте милость, — донесся голос Гиргиса, словно отвечая на вопрос, хотя Фрея говорила еле слышно. — И держите руки над головой, чтобы я их видел.

— Вот зараза, — процедил Флин.

Он лихорадочно осмотрел салон и остановил взгляд на мумии пассажира. На ней даже сохранилась одежда — чистая, отутюженная рубашка и пиджак резко контрастировали с почерневшей, съежившейся головой. Из-под полы пиджака выглядывала рукоять пистолета. Флин подкрался к мертвецу, вытащил пистолет из кобуры, вынул обойму, проверил механизм. Судя по всему, тот был в порядке.

— Выходите, будьте добры, — повторил Гиргис. — Все равно у вас нет шансов, так, может, оставим эти игры?

— Сможем продержаться? — спросила шепотом Фрея. — Пока не придет подкрепление?

— Два часа с одним «глоком» и пятнадцатью патронами? — Флин фыркнул. — Нет, это тебе не голливудский боевик…

— Ну так что? Что теперь делать?

Флин сокрушенно покачал головой и снова обвел взглядом салон. Его внимание задержалось на трех металлических кейсах, стоящих между кресел. Он задумался, отложил пистолет, и подтянул к себе ближайший контейнер, который, судя по всему, весил немало.

— Что ты делаешь?

Броди пропустил вопрос мимо ушей и занялся замками ящика, пытаясь его открыть. Ничего не вышло.

— Ты что?! — повторила Фрея.

Археолог, не говоря ни слова, взял «глок», свободной рукой отстранил Фрею, дважды выстрелил в замки, после чего отложил пистолет и откинул крышку кейса. Внутри, в гнезде из пенорезины, лежали два серебристых контейнера, похожие на барные шейкеры. Флин извлек один из гнезда, поддерживая снизу — видимо, весил тот изрядно — и встал во весь рост.

— Профессор Броди, — донесся снаружи голос Гиргиса, но не встревоженный, а, скорее, пытливый. — Вы ведь не в себя стреляли, правда? А то здесь есть несколько ребят, которые очень огорчатся, если их лишат такой возможности…

Флин перегнулся через кресла и с силой врезал контейнером по иллюминатору. Глухой звук оборвал мафиози на полуслове.

— Видал, Гиргис? — крикнул археолог и еще раз ударил в стекло, привлекая внимание людей снаружи — пусть убедятся, что у него в руках. — Это контейнер с высокообогащенным ураном. Твоим ураном. Подойдешь хоть на шаг ближе — я открою его и рассыплю по самолету. И остальные вместе с ним. Слышишь? Сделай хоть шаг, и здесь будет второй Чернобыль!

Фрея стиснула ему плечо.

— Ты же говорил, этот уран безвреден! — сердито прошептала она.

— Так и есть, — ответил Броди вполголоса. — Зато Гиргис может этого не знать — он же делец, а не физик. В любом случае его люди точно не знают. По крайней мере семь раз подумают, прежде чем полезут нас пристрелить.

Он еще раз врезал по иллюминатору, теперь по самому стеклу, потом схватился за крышку контейнера и нарочито резко крутанул ее, чтобы всем снаружи стало это заметно.

— Ты внимательно смотришь, Гиргис? Хочешь поглядеть на уран? А понюхать? Потому что сейчас я это устрою, если не отвалишь! Подходи, налетай, свою дозу получай!

Он еще раз провернул крышку, но реакции извне не последовало. Гиргис и его прихвостни все также стояли, не то потешаясь, не то поражаясь. На несколько секунд повисла пауза, нарушаемая только мелодичным чириканьем птиц. Затем из-за деревьев за спиной Гиргиса раздался негромкий смех. Смеялась женщина.

— Профессор Броди, ну и цирк вы тут развели! Оставьте в покое эту штучку и выходите к нам пообщаться. Не бойтесь, здесь все свои.

Загрузка...