Исчезнувший оазис

В Затерянном оазисе

— Молли? Не может быть!

Флин застыл перед иллюминатором как громом пораженный. Убедившись, что слух его не подвел, он опустил контейнер с ураном в ящик и поманил Фрею за собой, пробираясь к заднему выходу.

— Как это вы так быстро нас нашли? — Археолог спрыгнул и помог Фрее спуститься. — Я-то думал, вы явитесь только часа через два. Говорят ведь, что кавалерия прибывает точно к сроку, а я не верил. — Он взволнованно повернулся к Кирнан с ухмылкой на лице. — Честное слово, Молли. Это невероятно! То есть я знал, что вы профи, но чтобы настолько… я ведь включил маяк всего полтора часа назад. Не может быть, чтобы вы так скоро добрались. Это просто… просто…

Он осекся, как только до него дошел смысл увиденного: Молли Кирнан с черной рацией в руке стояла бок о бок с Романи Гиргисом. Оба расслабленно улыбались и, судя по всему, не испытывали никаких неудобств в обществе друг друга, словно были — нет, не закадычными друзьями, но и не заклятыми врагами, а деловыми партнерами, причем давними, которые только что провернули исключительно выгодную сделку.

— Молли?

Флин вдруг заговорил неуверенно, глядя то на Молли, то на Гиргиса, то на рощу за ними, где вдалеке мелькали какие-то люди с металлическими ящиками в руках.

— В чем дело, Молли?

Кирнан улыбнулась шире, тронула крестик на шее, благосклонно кивнула Фрее.

— А дело, Флин, в том, что благодаря вам мы нашли Затерянный оазис. Цель операции «Пожар в пустыне» достигнута, проект можно сдавать, в мире стало безопаснее. Вы теперь герои. Улыбочку, вас снимают!

Она подняла рацию, словно фотоаппарат, потом шагнула между Флином и Фреей, одобрительно похлопала их по плечам.

— Касаемо твоего первого вопроса… — Она протиснулась между ними и заглянула в кабину самолета. — На дельталете был установлен датчик слежения, так что мы сели вам на хвост сразу после взлета. Ночью за вами наблюдали по спутнику, наш лагерь был в сорока километрах от вас — поэтому и догонять долго не пришлось. О Боже!

Она заметила ссохшийся труп и скривилась от отвращения. Флин тем временем пытался разобраться в происходящем.

— Может, я чего недопонял?

— А?

Кирнан повернулась к нему.

— Я спрашиваю: может, я чего недопонял, Молли? Кто такие «мы»?

— По-моему, ответ очевиден.

— Нет, не очевиден, — отрезал Флин. — Ни хрена не очевиден. Просветите меня, кто это «мы»?

— Я и Романи, разумеется, — произнесла она тоном, каким родители что-то разъясняют особенно бестолковому дитяти.

— Вы что, работаете на Гиргиса? — Броди застыл, потрясенно глядя на нее.

— Ну, справедливости ради скажу, что скорее мистер Гиргис работает на нас, хотя, как при всяком сотрудничестве, с годами…

— С годами! О чем, черт возьми, вы толкуете, Молли? Когда это началось?

— Точную дату назвать?

Флин напрягся всем телом, поднял руку и ткнул пальцем в сторону Кирнан:

— Не заговаривайте мне зубы, Молли. Этот наркоторгаш, сутенер недоделанный моего друга зарезал и нас с Фреей чуть не пустил в расход! Я не в настроении загадки разгадывать, так что отвечайте немедленно, что тут творится!

Кирнан поджала губы, как если бы не привыкла к подобному обращению и не намеревалась его терпеть. Она воззрилась на Флина со сталью в глазах, но потом неожиданно кивнула, разгладила одежду и, опершись на дверной проем самолета, сложила руки.

— Романи Гиргис работает на нас с 1986 года. С апреля, если уж совсем точно. Именно тогда мы впервые обратились к нему с предложением поставить нашим иракским союзникам некое количество ракетного вооружения для борьбы с Ираном.

Флин посмотрел на Фрею, потом оглянулся на Гиргиса — тот стоял ухмыляясь по другую сторону поляны — и снова перевел внимание к Кирнан.

— Значит, за всем стоит ваше правительство? — Он недоверчиво хмыкнул. — Американское правительство собиралось подарить Саддаму бомбу?

Кирнан еще сильнее поджала губы.

— Если бы, — процедила она. — К сожалению, нет. Мы с радостью снабжали Ирак шпионами, оружием, включая химическое, но как только дошло до того, что помогло бы довести дело до конца — полностью уничтожить Хомейни и его фанатиков, — Рейган взбунтовался. Даже хуже того: половина его чертовой администрации начала вооружать Иран! — Кирнан презрительно тряхнула головой, ненадолго замолкла и продолжила: — Поэтому-то наш сектор решил вмешаться и взять контроль в свои руки. Ради блага Америки. И всего свободного мира.

— Ваш сектор? — Флин лихорадочно соображал, приводя все в единую картину. — Сектор чего? ЦРУ?

Она отмахнулась от вопроса.

— Не важно. Для тебя — единомышленники из Пентагона, военных ведомств, разведки. Патриоты. Реалисты. Люди, которые умеют отличать добро от зла и ясно видели, что представляла бы собой исламская республика Иран.

Флин с сомнением наморщил лоб.

— И эта организация из единомышленников-реалистов решила добиться спокойствия в Персидском заливе, разбомбив Тегеран?

— Именно, — ответила Кирнан, не заметив или якобы не заметив его сарказма. — Учитывая то, что в тот момент творилось с Ахмадинеджадом, думаю, нас бы оправдали. Все они аспиды. Аспиды и скорпионы.

Она кивнула, словно подчеркивая верность своего определения, и снова расправила одежду, не сводя глаз с Флина. Англичанин смотрел озадаченно и растерянно, как час назад в туннеле, после удара о дверь. Он беззвучно разевал рот, словно у него накопилась тысяча вопросов, один другого важнее. Фрея рядом с ним застыла и утратила дар речи, не больше Флина разобравшись в том, что происходит. Боль от осиного укуса отошла на задний план.

— А на кой черт понадобилась вся эта затея с Гиргисом? — невпопад спросил Флин, стараясь держать прежний тон. — Если у вас были свои люди в правительстве, среди военных… Почему вы сразу не послали Саддаму парочку боеголовок? Неужели своих было мало?

— Ой, только не начинай! — протянула Кирнан досадливым родительским тоном и тряхнула головой. — Рычагов у нас хватает, но не настолько же! Как ты себе это представляешь: форму заполнить или записку написать: «Господин интендант, не могли бы вы придержать пару ядерных бомб, а я забегу за ними после работы»? Наше дело шло вразрез с политикой государства, вот и приходилось искать обходные пути! Конечно, мы все подготовили, организовали разведку, Саддам оплатил половину затрат, но в те времена нам суждено было остаться за кулисами, если не вообще в другом театре. Спектакль ставил Гиргис.

— А вы, значит, дергали за ниточки, — добавил Флин.

— Да, мы дергали за ниточки, — призналась Кирнан.

Археолог покачал головой и пригладил шевелюру. На лице у него попеременно отражались сомнение, ярость, оторопь и мрачная усмешка.

— Значит, вранье насчет слежки за Гиргисом, перехвата самолета…

— Ну, слежка, естественно, была, — сказала Кирнан. — Только следили мы подругой причине.

Флин снова тряхнул головой и ткнул пальцем себе за спину, где стоял остов самолета.

— А когда ваша затея накрылась?

Кирнан пожала плечами.

— Опять-таки пришлось изощряться, скрыть все следы нашего участия — мы же не могли пойти и сказать: «Извините, ребята, мы потеряли полцентнера урана, которые везли Саддаму Хусейну». Лучшей версией во всех отношениях была та, которую я рассказала вам позавчера. Мы якобы искали груз со своей стороны, Романи — со своей, а правда была в том, что эти стороны сходились у всех за спиной, если можно так выразиться. Учитывая сложность ситуации, по-моему, мы чертовски славно поработали.

Флин фыркнул — отчасти яростно, отчасти насмешливо.

— Боже мой! И ты считаешь Хомейни маньяком?

Кирнан воззрилась на него, стиснув зубы и вытянувшись в струну, переложила рацию в левую руку и отвесила Флину пощечину.

— Не смей поминать Господа всуе, — процедила она, багровея. Ее губы скривились в гримасе ярости. — И не смей меня осуждать! Ты и понятия не имеешь, насколько эти изверги опасны! «Ой, спросите меня! Меня!» — Кирнан взметнула ладонь и запищала нарочито тоненьким голоском, изображая школьницу: — «…Я хочу, чтобы все жили дружно, чтобы в мире не было войны и чтобы никто никого не обижал». Поживи-ка в реальном мире, говнюк! — Она опустила руку. Возле рта у нее остались брызги слюны, глаза смотрели свирепо. — Саддам тебе нехорош? Поверь, он просто святой по сравнению с этими тряпкоголовыми психами-шиитами, иранскими вождями. Забыл осаду посольства в Тегеране? А взрывы в Бейруте? Мой муж тогда погиб, мой Чарли, и за этим стоял Иран. Он содержал половину террористических группировок во всем регионе: Хезболлу, Хамас, «Исламский джихад»… — Каждое название она сопровождала щелчком пальцами перед носом у Флина. — Это один из самых тлетворных, самых сатанинских режимов на планете! В середине восьмидесятых, когда ты еще в школу ходил да писал кипятком от своей несчастной археологии, нашим людям — тем, кто обладал чуть большей ответственностью, — пришлось смириться с тем, что это Каиново племя запросто может завоевать Ирак и подмять под себя весь Персидский залив. Они уже заняли остров Маджнун, полуостров Фао, уже топили нефтяные танкеры… — Кирнан снова защелкала у Флина перед лицом, акцентируя свои доводы. — Мы стояли на пороге немыслимой катастрофы: ключ к основным мировым запасам нефти оказался в руках кучки безумцев, полудиких фанатиков! Надо было принимать меры. И те из нас, у кого хватало духу, решили этим заняться. И, доложу тебе, если бы мы преуспели, в мире было бы куда чище, куда спокойнее жить, чем сейчас, — можешь не сомневаться!

Она осеклась, тяжело дыша, и вытерла губы тыльной стороной запястья. Ее взгляд все еще был прикован к Флину, который молча стоял перед ней с краснеющей от оплеухи щекой. Повисла долгая пауза, нарушаемая только щебетом птиц и хриплым кашлем толстого подельника Гиргиса, пыхтящего сигаретой. Затем Кирнан еще раз тронула крест и снова расположилась в дверном проеме самолета.

— Мне жаль, что тебе пришлось столько пережить за последние дни, — произнесла она, снова разглаживая юбку, — видимо, успокаиваясь таким образом. Ее тон стал мягче, участливее. — Что вам обоим пришлось пережить. — Кирнан посмотрела на Фрею, которая встретила ее немигающим взглядом при каменном выражении лица. — Прости, что использовала тебя, Флин, вот уже десять лет. Я ведь многих использовала. Зная твое прошлое, я была уверена, что ты бросишься помогать, чуть только тебе дадут шанс оправдаться, и сыграла на этом. Я совсем не горжусь собой — просто ставки были слишком высоки, личные чувства в расчет не брались. Стояла задача, и мне пришлось ее выполнить ради общего блага.

Флин потер виски.

— Это ведь ты настучала о нас Гиргису, так? — спросил он скорее устало, чем зло. — Ты ему сообщала, где мы, — и в университете, и в музее.

— Я уже сказала: мне пришлось так поступить.

— Ты же собиралась вывести нас из игры! Тогда, в квартире… Это ведь я настоял на том, чтобы мы остались в Египте!

— Ой, только не надо! «Пожар» был для тебя всем, шансом вернуть себе нормальную жизнь! Не надо быть психологом, чтобы вычислить: если бы тебя могло что-то удержать на этом пути, то уж точно не угроза отправки домой! Как я сказала, дело выгорело — лучше некуда. — Она повела рукой, обозначая оазис.

Флин со вздохом посмотрел вокруг — сначала на Гиргиса сотоварищи, потом на цепочку людей вдалеке, поту сторону рощи. Там то и дело мелькали ящики с оборудованием, дула винтовок, люди в защитных противорадиационных костюмах. Последнее показалось ему странным излишеством, но он не придал этому значения — пока его слишком заботило услышанное.

— А Энглтон? — спросил Флин, поворачиваясь к Кирнан. — Надо думать, он и был вашим с Гиргисом связным? Бегал туда-сюда, покаты играла в кукловода?

Она нахмурилась и ни с того ни с сего расхохоталась в голос.

— Славный ты малый, Флин, но такие слова только лишний раз доказывают, что археолог из тебя, может, и хороший, а вот разведчик — никакой. — Она снова захохотала, вытащила из кармана платочек и промокнула глаза. — У Сайруса Энглтона не было ничего общего ни со мной, ни с Романи, ни с «Пожаром», — произнесла Кирнан успокоившись. — Он вел внутреннее расследование для ЦРУ.

Флин словно онемел.

— Бог знает, почему он нас заподозрил, — «Пожар в пустыне» был засекречен так, что блоха не проскочит. Видно, кто-то в агентстве почуял неладное — загадочные платежи, странные происшествия в Египте… — Молли развела руками. — Кто знает, что их насторожило? В общем, Энглтона послали сюда разбираться. У него были все полномочия, полный доступ. Лучший кадр ЦРУ, легенда в мире нюхачей. Суперсыщик. Ни одного нераскрытого дела. — Кирнан улыбнулась, скатала салфетку и сунула в карман. — Забавно… Для тебя он, по сути, был не врагом, а другом, старался помочь. Рыл-рыл и нарыл, что «Пожар в пустыне» — не то, что кажется. Что я — не та, кем кажусь. И в Дахлуон прилетал вас предупредить, увезти от меня подальше. А как не вышло, решил поудить в другом месте, да и ушел с головой. Поныне там.

Она оглянулась на Гиргиса. Тот хохотнул басом — видимо, это была шутка для посвященных, а Флин и Фрея к ним не относились.

— Идем, — сказала Кирнан. — Признай, повеселились мы на славу.

— Зашибись, — буркнул Флин. Он тряхнул головой и еще раз оглянулся на загадочных людей. Теперь их осталось немного — большинство углубились в ущелье. «Наверное, расставляют кордон вокруг самолета», — предположил он и отвлекся на другие мысли. Его поникшие плечи, стеклянный взгляд, оторопь на лице напоминали жертву губительного розыгрыша или махинации.

__ Ну и что ты будешь теперь с ним делать? — спросил он невпопад, переключая внимание на Кирнан.

Она, казалось, не поняла вопрос. Флину пришлось пояснить.

_ С ураном, — устало сказал он, кивая на самолет. — Что ты будешь с ним делать? Учитывая, что ваш друг Саддам оказался не таким уж добрым.

Кирнан пожала плечами:

— Ничего.

— «Ничего» — в смысле совсем ничего?

— Именно. Мы оставим его тут.

Флин потер глаза.

— Прошу тебя, Молли. У меня больше нет сил играть.

— А я и не играю. Контейнеры останутся там, где лежат, мы их не тронем.

— Ты потратила двадцать три года и черт знает сколько миллионов, шаря по пустыне, убила моего друга, нас с Фреей чуть не отправила на тот свет, а теперь, когда нашла что искала, собираешься бросить все тут?

Кирнан кивнула.

— Что ты несешь? — взревел Флин и бросился к ней, размахивая кулаками. Потрясение и оторопь последних десяти минут рвались из него наружу, как гейзерная струя. — Что… ты… несешь?! Двадцать три года коту под хвост? Пусть лежат, говоришь? Пятьдесят килограммов обогащенного урана! Чтобы другие террористы на них нарвались? Полцентнера урана, мать его, — и пусть себе валяются дальше?

Она нахмурилась — видимо, этот всплеск вывел ее из равновесия. Повисла пауза, во время которой Кирнан и Гиргис переглянулись.

— Урана нет, Флин.

Ее тон стал спокойным, даже будничным.

— Что?! Что ты сказала?

Археолог поднес к уху ладонь, определенно решив, что ослышался.

— Урана нет, — повторила Кирнан. — И никогда не было.

Флин оторопело воззрился на нее.

— Леонид Канунин — русский, который готовил сделку со своей стороны, подложил нам свинью: взял свои пятьдесят миллионов, а вместо урана передал восемь контейнеров с шарикоподшипниками. Кто-то из его сослуживцев сообщил нам об этом через два дня после крушения самолета.

Гиргис у них за спиной гортанно хохотнул.

— Мы устроили Канунину очную ставку за ужином. Жаль, ему не понравилось меню. — Он что-то шепнул помощникам, и те тоже загоготали.

— Ценю твою заботу, Флин… нет, правда, — продолжила Кирнан, — но даже если бы «Аль-Каида» или еще кто-нибудь наткнулся на самолет, что весьма сомнительно, учитывая, скольких трудов нам стоило его найти… — она улыбнулась, — вряд ли американская оборона пострадала бы от нескольких банок с подшипниками.

Флин побледнел как полотно и обмяк. Казалось, за десять минут он постарел на десять лет.

— Не веришь? — Кирнан поднялась на ноги и протянула руку к двери самолета. — Сам убедись.

Он протиснулся мимо нее, забрался в салон и через некоторое время возник на пороге с металлической емкостью в руках. Броди отвинтил крышку контейнера, и оттуда градом посыпались стальные подшипники, которые с тихим звоном ударялись друг о друга, отскакивали и падали в песок к ногам археолога. Казалось, Флина вот-вот стошнит.

— Но зачем? — растерянно пробормотал он. — Не понимаю: зачем тратить время и деньги на поиски урана, которого не существует?

_ Мы его и не искали… — Кирнан перешла на другую сторону поляны и встала рядом с Гиргисом. — Дело не в уране, и с самого начала было не в уране.

— Тогда в чем же, черт побери?

Кирнан потеребила крестик на шее и ответила мягким, почти чарующим голосом:

— В Бен-бене, конечно же.

Флин выпучил глаза.

— Это его мы искали все эти годы, с тех пор, как поймали тот, последний сигнал Руди Шмидта и узнали, что самолет упал в Тайном оазисе. Уран всегда был только прикрытием. Нашей главной целью был Бен-бен, и только он. — Глаза Кирнан сверкнули. — Ведь как сказано в той древней надписи? «Камнем сим были поражены враги Египта на севере и юге, востоке и западе, так что их царь правит во всех землях вокруг Нила, и никто не смеет ему воспротивиться, восстать на него или пойти войной, ибо в руке его молот богов — самое страшное оружие, известное человеку». — Она подняла рацию над головой, словно боевой молот, сияя победной улыбкой. — Поверь, Флин, если этот камушек обладает хотя бы половиной той мощи, что ему приписывают, ни один в мире враг не посмеет нам противостоять. Ни Иран, ни Китай, ни Россия, не говоря ужо всяких африканских или южноамериканских выскочках. Никто. А это абсолютная власть, абсолютная безопасность, новый мировой порядок. Правильный порядок. Богом одобренный. С этой точки зрения двадцать три года поисков и пятьдесят миллионов затрат — совсем невысокая цена, согласись.

Флин шагнул вперед и хотел было что-то сказать, как вдруг в тишине раздался хриплый, горький смех.

— И все — из-за камня! Из-за какого-то чертова камня!

Фрея впервые вклинилась в разговор. До этой минуты она стояла бок о бок с Флином и слушала рассказ, вместе с ним немея от потрясения, вместе с ним негодуя, то и дело охая или односложно восклицая, но в остальном держалась на втором плане. И вот ее прорвало.

— Вы убили мою сестру ради сраного булыжника? — закричала она, срываясь на визг. — Вы были готовы мне руку отрезать — из-за бредовой сказки? И это нормально? Да что ты за сука такая… — Она двинулась на Кирнан с явным намерением ее измочалить, как вдруг Флин ухватил Фрею за локоть и твердо притянул к себе. Хотя полминуты назад на археолога было жалко смотреть, сейчас он совершенно преобразился: лицо стало решительным, все тело напряглось, плечи расправились, взгляд устремился на Кирнан.

— Осторожно, Молли, — произнес Флин резко, настойчиво. — Что бы ты ни надумала с ним делать, соблюдай крайнюю осторожность.

Фрея вырвалась из его хватки и обернулась. Вид у нее был ошарашенный.

— Только не говори, что веришь в это дерьмо!

Флин на нее не взглянул.

— Молли, прошу тебя. Мы очень многого не знаем, не можем объяснить…

— Да что это за хрень такая! — завопила Фрея.

— Молли, я предупреждаю: это вам не пугач детский. С ним нельзя поиграть и бросить. Без подготовки…

— Мы не играем, — прервала его Кирнан небрежно-расслабленным тоном. — У нас было время подготовиться — за двадцать-то с лишним лет. Здесь — лучшие эксперты по оружию, самые совершенные системы сканирования…

— Ради Бога, Молли! Его нельзя взорвать нажатием кнопки! Мыс таким ни разу не сталкивались. Существуют неизвестные факторы, новые элементы, это вне… — Флин отчаянно подбирал слова. — Мы просто не знаем, как оно работает! Просто не знаем. Вы должны быть предельно осторожны.

Фрея готова была заорать от бессилия или язвительно расхохотаться, однако ни на то ни на другое шанса ей не дали — рация у Молли в руке затрещала, и из нее раздался голос с американским акцентом:

— Все готово, миссис Кирнан. Ждем вас.

Она кивнула, поднесла трубку к губам и нажала кнопку связи.

— Спасибо, доктор Медоуз. Уже идем.

Флин начал было увещевать ее, но Кирнан предостерегающе подняла руку.

— Ты — чудо, Флин, и, поверь, я тронута твоей заботой, особенно после всего, что тебе рассказала. Но отныне всерьез беречься стоит только врагам Америки и Господа нашего Иисуса Христа. Я чувствую: это Его рука привела нас к победе. Всегда чувствовала. И вот что я скажу тебе, Флин: уж давно пора Его могучей длани обрушиться в праведном гневе на головы грешников. Я долго ждала этого мига и очень хочу увидеть все собственными глазами. Вы, конечно, присоединитесь.

Последнее прозвучало как приказ, а не как просьба. Кирнан смерила Фрею ледяным взглядом, памятуя о выпаде в свой адрес, и направилась прочь через рощу, окружавшую самолет.

— Чуть не забыла, Романи, — бросила она через плечо. — Пожалуй, стоит обыскать профессора Броди. По-моему, когда он во второй раз лазил в самолет, то прихватил из салона пистолет.

— Вот черт, — сдавленно ругнулся Флин.

Парадная аллея, где сквозь плиты пробивалась трава, а по сторонам, перемежаясь, стояли обелиски и сфинксы, с плавным подъемом вела к центру оазиса. Кирнан, Гиргис и двое его подельников шли впереди, близнецы замыкали шествие с автоматами наперевес, а Флина и Фрею вели посередине, в плотном кольце наемников.

— Это ведь уловка, так? — вполголоса спросила Фрея. — Насчет камня и всяких там сил? Военная хитрость?

— Никак нет, — отозвался Флин, не сводя глаз с каменной платформы и огромных ворот впереди, над деревьями.

— Хочешь сказать, ты веришь во всю эту паранормальщину? — поразилась Фрея.

— В самых разных источниках о Бен-бене говорится одно и то же. Не могут же они все обманывать!

— Да ведь это бред сивой кобылы! Камень, наделенный сверхъестественной мощью? Ерунда какая!

Флин пожал плечами.

— Два часа назад я пролетал над Гильфом: никакого оазиса и в помине не было, а теперь… — Он повел вокруг рукой. — Тут происходит нечто необъяснимое. А если верить древним текстам, тех, кто использует Бен-бен во зло, постигнет беда.

— Чушь собачья! — отрезала Фрея. — Чушь и бред!

Флин посмотрел на нее и отвернулся.

— Ну, в любом случае после всего, что Молли нам рассказала, нас вряд ли отсюда выпустят. Не она пристрелит, так Гиргис. Поэтому при первой возможности уносим ноги, поняла? При первой возможности! — Их взгляды встретились. — И думай что хочешь, но когда попадем в храм, ничего не трогай и не делай, что могло бы…

— Разозлить камень? Обидеть? — В тоне Фреи звучала издевка.

— Просто будь осторожнее. Знаю, это звучит дико, но все-таки. — Броди заглянул ей в глаза — убедиться, что она прониклась важностью просьбы, и снова уставился перед собой.

— Чушь, — пробубнила Фрея себе под нос. — И бред сивой кобылы.

Они все больше удалялись от входа в ущелье. Ноги вязли в моховом ковре, которым во многих местах поросла дорожка, скалы по обе стороны расходились, словно устье воронки. Солнце над головой припекало, и в палящих лучах зелень долины будто вылиняла. Все поблекло, краски слились, оазис больше не казался таким прекрасным, как раньше. Вдобавок стало жарче — не так, как посреди пустыни, но все же. Приятная прохлада улетучилась, над головой вилась мошкара, и скоро путники взмокли от пота.

То и дело Фрее мерещились какие-то силуэты в подлеске — темные и смутные, а поскольку Кирнан задала быстрый темп ходьбы, остановиться и разглядеть их не получалось. Аллея пошла в гору, деревья плотнее столпились вокруг, храм то исчезал, то появлялся в промежутках между листвой. Под ноги попадались треснувшие каменные ступени — сперва изредка, затем чаще и чаще, пока дорожка не превратилась в одну огромную, увитую корнями лестницу, которая все круче уходила вверх и наконец привела путников на скалистую площадку, где, густо увитые плющом и лианами, возвышались монументальные врата, которые до того путешественники видели только издали. Каждая башня-опора расширялась книзу и несла рельеф в виде обелиска и символа седжет, а над самим порталом красовалось изображение священной птицы Бену. Все выглядело точно так же, как на фотографиях, сделанных Руди Шмидтом, с одним лишь отличием: на снимках ворота стояли закрытыми, а сейчас были широко распахнуты.

Флин замедлил шаг и остановился, ошеломленно глядя вокруг. Кирнан и египтяне были явно не в настроении топтаться на месте. Они проскочили ворота, почти не глядя на этот шедевр древнего зодчества, а близнецы погнали Фрею и археолога вперед. Пилон проплыл над ними величественной аркой из бежевого песчаника в двадцать с лишним метров высотой и около семи толщиной, и путники очутились на огромной площади, обнесенной каменной оградой, где теснились иероглифы, словно машины в пробке на многополосном шоссе. Брусчатка, как и аллея внизу, шла слегка в гору и тоже пестрела пятнами мха и дикой травы. Деревья у периметра — пальмы, акации, платаны — пробились среди каменных плит и раздвинули, выворотили их, отчего площадь приобрела помятый, изломанный вид. Казалось, она готова была захлопнуться, как раскрытая книга.

— Невероятно, — бормотал Флин, восхищенно оглядываясь. — Потрясающе!

Они пересекли поросшую травой площадь и приблизились ко второму пилону, выше предыдущего и вдобавок украшенному росписью. На левой башне божество с человеческим телом и головой сокола держало на ладони обелиск, от которого словно бы в ужасе отшатывались миниатюрные фигурки людей с прижатыми к глазам руками. На правой колонне композиция повторялась, только божество было львиноголовым, а люди перед ним зажимали уши, а не глаза.

— Бог Ра и богиня Сехмет, — пояснил Флин, когда их подвели ближе, и указал направо и налево, — символизируют разные свойства Бен-бена: Ра — ослепительный свет, а Сехмет — оглушающий звук.

— Да неужели? — съязвила Фрея, чья готовность поверить в легенду ничуть не выросла.

Они миновали вторые врата, затем вторую площадь, уставленную десятками самых разнообразных обелисков — гладких и резных, в рост человека и высотой с дом — и приблизились к третьему пилону, перед которым изумленно замерли даже Кирнан и Гиргис.

Третья площадь, вдвое больше двух предыдущих, поражала воображение. Вдоль ее сомкнутых стен выстроились гигантские статуи богов и людей, а напротив ворот взмывал к небу исполинский храм, изукрашенный резьбой. Его стены, колонны, архитравы и карнизы переливались яркими красками: насыщенным алым, лазоревым, зеленым и желтым. Ни яркое солнце, ни прошедшие тысячелетия не заставили цвета поблекнуть.

Однако всеобщее онемение вызвал не храм, а гигантский тридцатиметровый обелиск посреди площади, который ракетой рвался ввысь, под небеса. Его каменная игла была снизу доверху покрыта чеканным золотом и сияла в утренних лучах, заливая все ослепительным светом, как если бы сам воздух вокруг вспыхнул огнем. На каждой из четырех золотых граней основания обелиска виднелись чередующиеся символы седжета и птицы Бену.

— Боже всевышний! — ахнул Гиргис.

Какое-то время все зачарованно смотрели на обелиск, не двигаясь с места, — даже обыкновенно безучастные близнецы удивленно выпучили глаза. Затем Кирнан щелкнула пальцами, призывая наемников заняться делом, и деловито двинулась к входу в храм.

Между колонн фасада несли вахту три накачанных охранника в полевом обмундировании, темных очках и бронежилетах.

— Что за мальчики? — спросил Флин. — Спецназ? Или ты подрядила солдат удачи на пикничок?

Кирнан смерила его испепеляющим взглядом и направилась в храм. Навстречу ей вышел человек в лабораторном халате и хирургической шапочке. Он что-то шепнул Кирнан и поманил всех за собой. Они прошли длинную анфиладу огромных залов, в каждый из которых свободно уместился бы абидосский храм: в некоторых высоченные колонны с капителями в виде метелок папируса подпирали потолок, другие были изукрашены многоцветными расписными рельефами. В одном из залов разрослись корни огромного дерева, еще в одном вдоль стен выстроились алебастровые столики, сплошь уставленные миниатюрными глиняными обелисками — точь-в-точь как тот, что лежал у Руди Шмидта в рюкзаке и на витрине музея в Каире.

— По сравнению с этим Карнакский храм — просто загородный коттедж, — пробормотал Флин, зачарованно оглядываясь.

Тишину нарушали только стук подошв и прокуренное дыхание помощника Гиргиса. Путники шли все дальше и дальше, углубляясь в недра храма, пока не очутились во внутреннем дворике, где, по-видимому, находился самый центр комплекса. Дворик уступал в размерах площадям у ворот храма. Посреди него находился пруд с лотосами, ау левой стены сквозь брусчатку пробилось огромное дерево. Напротив, у дальней кромки пруда, стояло приземистое строение — простое, без отделки и украшений, неровно сложенное из грубо отесанных блоков, чужеродное и нелепое среди окружавшей его роскоши. Фрее вдруг показалось, что эта постройка примитивнее остальных частей храма потому, что гораздо старше их и, возможно, стояла там с совсем незапамятных времен, когда фундамент главного здания даже не был заложен.

— Пер Бен-бен, — пробормотал Флин. — Дом Бен-бена.

Во взволнованном тоне археолога прозвучала нотка тревоги.

Они обогнули пруд и подошли к низкой двери, занавешенной грубым полотном. Под полог уходили спутанные пучки кабелей, похожие на спагетти; в дальнем углу двора гудели портативные генераторы. Человек в белом халате отодвинул завесу, за которой открылся короткий проход, перегороженный с торца другим пологом. Он снова что-то шепнул Кирнан, и затем всех пригласили войти.

— Что бы ни случилось, от меня не отходи и делай как я, — тихо сказал Фрее Флин, когда близнецы подтолкнули их внутрь. — И ничего не трогай.

Они протиснулись мимо занавесей и очутились в пятне яркого холодного света. Сквозь гудение генераторов пробился писк и треск электронной аппаратуры.

Фрея повидала немало необычного в своей жизни (и добрую его часть — за последние два дня), но все это не шло ни в какое сравнение с открывшимся зрелищем.

Просторное квадратное помещение с земляным полом и голыми стенами больше походило на пещеру, чем на творение рук человеческих. Четыре галогенные лампы заливали комнату резким голубоватым светом, с десяток мужчин и женщин в белых халатах и шапочках суетились у компьютеров. Аппаратура пищала и потрескивала, выдавая на экраны мониторов потоки данных, бесконечные цепочки цифр, графики и трехмерные модели причудливых форм и очертаний.

Самым несуразным элементом и вместе с тем центром происходящего являлось нечто вроде карантинной камеры в центре комнаты — куб из толстых пластин стекла янтарного оттенка со скругленными углами. С одной стороны к нему примыкал цилиндрический переходник вентиляции, с другой виднелась шлюзовая камера. Внутри самого куба, на больших деревянных салазках, лежал неопределенной формы предмет, плотно обернутый полосами льняного полотна. Двое в антирадиационных скафандрах прикасались к нему загадочными приборами-щупами, похожими на электропогонялки для скота, которые, очевидно, передавали информацию на мониторы, в то время как третий, тоже в скафандре, опустившись на колени, изучал салазки.

Сюрреалистичное, странное зрелище больше подходило для киностудии, чем для реальной жизни. Фрея на миг задумалась, не снится ли ей все это: может, она задремала у себя дома, в Сан-Франциско, в тиши и спокойствии… может, Алекс еще жива? Девушка почти поверила своим счастливым грезам, как вдруг Флин сжал ей руку и развеял наваждение. Даже убедившись в реальности храма Затерянного оазиса, Фрея все равно не могла поверить в легенду о камне, тогда как остальные, похоже, отнеслись к мифу весьма серьезно.

— Бред, — твердила Фрея себе под нос. — Чушь собачья.

Впервые ее голос звучал неуверенно, словно попытка себя убедить.

— Ну, так с чем мы имеем дело, доктор Медоуз? — послышался голос Молли Кирнан.

Человек, который встретил их у входа в храм и, по-видимому, отвечал за исполнение научной части операции, оторвался от монитора и взмахом руки подозвал всех ближе. Присутствующие заняли места в паре метров от толстого стекла камеры.

— Первичное сканирование показало наличие твердого ядра, — гнусаво оттарабанил Медоуз, — с повышенным содержанием иридия, осмия и рутения, что вполне обоснованно, учитывая внеземную природу объекта. На данном этапе это все, что нам удалось установить. Для получения дальнейших сведений необходим полный физический контакт.

— Стало быть, установим этот контакт, — сказала Кирнан. — Мистер Усман, вы, как египтолог… и еще один наш египтолог… — она покосилась на Флина, — может, кто-то из вас изъявит желание исполнить почетный долг?

Человек в скафандре у салазок поднял руку в знак согласия, обошел вокруг укутанного в лен объекта и повернулся к присутствующим. Теперь, разглядев его лицо сквозь стекло скафандра, Фрея узнала в нем помощника Гиргиса из Маншият-Насира: пухлые щеки, стрижка «под горшок» и толстые очки.

— Молли, прошу, не начинай, — взмолился Флин в который раз. — Ты понятия не имеешь, с чем играешь.

Кирнан хмыкнула.

— А ты что, имеешь? Великим физиком заделался?

— Я знаю, как относились к Бен-бену древние египтяне. Эту штуковину спрятали тут неспроста.

— Так ведь и мы неспроста его нашли, — отозвалась Кирнан. — А теперь, если профессор Броди не возражает… — насмешливо произнесла она. — Перед нами лежит будущее всего мира, и я хотела бы на него взглянуть. А вы, доктор Медоуз?

Она дала знак человеку в белом халате, а тот, в свою очередь, — одному из своих коллег. Галогенные лампы внезапно погасли — остался лишь призрачный свет мониторов и тонкий луч точечного светильника, направленный под углом на загадочный предмет в центре комнаты. Один из ученых включил видеокамеру.

— Будьте любезны, мистер Усман, — сказала Кирнан, скрестив руки на груди.

Египтолог подошел к саням, простер руки над предметом, точно фокусник, который готовился достать кролика из цилиндра, и двумя пальцами попытался подцепить льняную обмотку, но тугие витки полотна не поддавались затянутым в перчатки пальцам Усмана. Несколько минут толстяк комично пыхтел, суетясь над коконом, и что-то бормотал себе под нос, пытаясь сладить с материей. Кирнан и Гиргис начали терять терпение, но тут египтолог наконец ухитрился поддеть один конец узкой льняной полосы и стал разворачивать ткань, виток за витком, как бинты мумии. Усман ухватил полотно обеими руками, и дело пошло быстрее: полосы льна струились на сани, с саней — на земляной пол, точно сброшенная кожа. Человек с камерой пошел вокруг куба, запечатлевая происходящее с разных ракурсов. Из-под лент показались защитные прокладки из грубого льна. Предмет, который поначалу выглядел довольно объемистым, будто таял на глазах по мере того, как снимали покровы: он делался все меньше, все ничтожнее, съеживался на глазах. Наконец последние складки льняного полотна упали на пол, являя взгляду неказистый темно-серый валун не больше метра в высоту, слегка конической формы, со скругленной верхушкой. Он больше напоминал столбик ограждения, чем классический обелиск. Явный пшик, как сказала бы Фрея, особенно после столь напряженного ожидания. Судя по кислым физиономиям, Гиргис и Кирнан разделяли подобное мнение.

— Похоже на собачью кучу, — буркнул кто-то из мафиози.

Воцарилось молчание. Все смотрели на камень. Кирнан хмурилась и качала головой, словно говоря: «И это все?» Затем снова зажглись галогенные светильники, и поднялась суета: люди в защитных скафандрах столпились вокруг камня, стали прикреплять к нему электроды, датчики и проводки каких-то непонятных аппаратов. В динамиках громче и чаще запикало, на дисплеях приборов и компьютерных экранах замелькали графики и диаграммы — шел поток свежей информации. Принтер отчаянно заверещал и начал изрыгать испещренные цифрами страницы. Поднялся гомон; ученые бурно обсуждали происходящее на жаргоне, которого Фрея даже близко не понимала. Внутри камеры раздалось пронзительное жужжание: к основанию камня приставили нечто вроде зубоврачебного мини-бура, провели им по поверхности, а образовавшийся порошок собрали в стерильные пакетики и через шлюзовую камеру передали наружу, для анализа.

— Боже всемогущий! — Флин, в ужасе глядя на все это, до боли стиснул Фрее руку. — Они сами не ведают, что творят!

Выглядел археолог словно заложник рядом с тикающей бомбой, но если Броди и ждал чего недоброго, его ожидания не оправдались. Люди в белых халатах продолжали скрести, суетиться, слушать и наблюдать как ни в чем не бывало. Усман поглаживал глыбу, словно утешая и успокаивая ее. Из камеры периодически доносилось его бормотание: «Инер-уэр инер-эн Ра инер-н седжет инер суэсер-эн херу-эн Сехмет. Инер-уэр инер-эн Ра инер-н седжет инер суэсер-эн херу-эн Сехмет».

Все это время Бен-бен не подавал признаков жизни, что в других обстоятельствах любой счел бы совершенно нормальным, — чего еще ждать от камня? Вопреки опасениям Флина валун не взрывался, не светился, не испускал смертельные лучи, оставаясь таким, как был, — невыразительным куском графитно-серой породы. Через двадцать минут египтолог Усман вышел из камеры во внутренний дворик на перекур. Еще через десять минут на свежий воздух отправились близнецы, второй подельник Гиргиса, а затем и сам Гиргис вместе с Флином и Фреей. Молли Кирнан не выдержала, вышла следом за ними и стала расхаживать взад-вперед у пруда, бормоча себе под нос и хмуря брови. То и дело она смыкала ладони, словно в молитве, и поднимала взгляд к небу. Флин и Фрея дважды пытались тайком выбраться за ворота и дважды попадались: близнецы неизбежно замечали беглецов.

— Даже не думайте, — процедила Кирнан. От ее веселости не осталось следа. — Слышали? Не рыпаться!

За неимением лучшего Флин и Фрея уселись в тени гигантского дерева. По наручным часам археолога пробило одиннадцать утра, как выяснилось еще на входе в оазис, время здесь двигалось по своим законам. Судя по положению солнца, день близился к вечеру. Флин сообщил об этом Фрее, и оба надолго умолкли. Жар постепенно спадал, минуты шли, генераторы продолжали гудеть, а больше ничего не происходило.

По истечении часа их позвали обратно. Кирнан и Гиргис оба посерели от напряжения.

— Ну? — рявкнула Кирнан без лишних предисловий.

— Это, несомненно, метеорит или часть метеорита, — гнусаво затянул Медоуз, приглашая всех пройти к передней стенке стеклянной камеры. — Наряду с иридием, осмием и тому подобными элементами обнаружены следы присутствия оливина и пироксена, что явно свидетельствует о примитивной хондритической…

— Хватит болтать. Лучше скажи, на что он способен.

Ученый замялся.

— Потребуется еще несколько тестов, — пробормотал он. — Точнее, много тестов, и мы тотчас приступим к ним, как только найдем лабораторию с более мощным спектроскопическим…

Кирнан бросила в него уничтожающий взгляд, и Медоуз запнулся.

— Это примитивный хондрит, — произнес он после неловкой паузы. — Метеорит, одним словом.

— Да, но что он может? Вопрос понятен? На что он способен? — Кирнан явно нелегко было держать себя в руках. — Что может метеорит? Что у него внутри? О чем говорит весь этот хлам? — Она махнула на расставленное вокруг оборудование.

Медоуз пожал плечами, теребя свой блокнот, но ничего не ответил.

— И это все? — Кирнан повысила голос. — Вы хотите сказать, что не знаете? Так или нет?

Ученый опять нервно пожал плечами, словно поежился.

— Нам известно, что это примитивный хондрит, — снова залепетал он. — Метеорит. Обломок космического тела.

Кирнан поджала губы, судорожно схватилась за крестик на шее и замерла. Воцарилось молчание. Молчали все, даже датчики и компьютеры Притихли, словно поддавшись общему чувству растерянности. Выдержав долгую паузу, ученые внутри камеры начали стаскивать антирадиационные шлемы и отрывать от камня электроды. Флина разобрал смех.

— Вот уж бесценный трофей! — Археолог давился от хохота. — Двадцать три года и черт знает сколько жизней положено ради никчемного куска породы. Операция века, нечего сказать!

Вся его тревога будто испарилась; сцена напоминала их встречу у самолета, только действующие лица поменялись местами. Теперь Флин упивался моментом, а Кирнан и Гиргис изо всех сил старались казаться невозмутимыми.

— А как же тексты? — бормотала Кирнан. — Ведь в них сказано… И эксперты говорили… — Она развернулась и ткнула пальцем в сторону Броди. — Ты! Ты сам говорил! Что камень существует, что египтяне его применяли… Ты так сказал! Ты заверил меня!

— Виноват, каюсь! — Флин развел руками. — Я был паршивым шпионом, а теперь оказалось, что и археолог из меня паршивый получился.

— Но ты же… Ты же говорил… Они все говорили… Сила, которая истребляла врагов Египта… Молот богов, самое страшное оружие в истории человечества! — Кирнан трясло от ярости: глаза выпучились, в углах рта показалась пена. — «Осторожнее! Это не игрушка, есть вещи нам неподвластные, новые элементы…» — это кто сказал? Ты! Мощь… Ты говорил, в нем есть мощь!

— Выходит, я ошибся, — ответил Броди и через секунду добавил: — Ну же, Молли, признай: мы славно повеселились!

Кирнан не обрадовалась тому, что ей бросили в лицо ее же слова, наградила Флина яростным, злобным взглядом и ткнула в археолога пальцем — с тобой, мол, еще разберусь, после чего накинулась на Медоуза с требованием предъявить данные, дать объяснения, признать ошибки и провести тесты еще раз.

— Так говорили! — кричала она. — Все как один утверждали: он обладает мощью! Все до единого! Это не мои слова!

Гиргис с подельниками, не желая оставаться в стороне, загалдели на смеси арабского с английским, набрасываясь на ученых, на Усмана, одиноко стоявшего у салазок с валуном, и на саму Кирнан, требуя от нее немедленной выплаты всех обещанных денег. Усатый толстяк прикурил очередную сигарету, и тут уж не выдержал Медоуз: заявил, что не потерпит дыма в помещении, напичканном электроникой, пригрозив потерей данных. Ученого немедленно поддержали его коллеги, и через миг уже все разом вопили, размахивали руками и переругивались, включая близнецов, которые без всякой причины ввязались в разбирательство — привыкли по роду службы. Через миг вся постройка загудела от яростных выкриков.

— Нам пора, — шепнул Флин, взял Фрею за руку, и они стали пробираться к выходу. В дверном проеме беглецы еще раз оглянулись и осторожно приподняли полог, как вдруг кудрявый юноша в белом халате, который стоял недалеко от двери и, несмотря на гвалт, не сводил взгляда с монитора, поднял руку и воскликнул:

— Смотрите!

Флин и Фрея застыли — не столько от слов, сколько от тона, каким они были сказаны.

— Да взгляните же! — с жаром повторил ученый, размахивая руками. На экране монитора, словно клапаны тромбона, подпрыгивал и опадал ряд вертикальных полос. Гвалт не утихал, и одинокий голос потонул в общей перебранке. Юноша в третий раз потребовал внимания, и гомон наконец прекратился.

— Глядите: что-то происходит! — сказал ученый.

Все столпились перед монитором. Даже Флин и Фрея придвинулись ближе, забыв о побеге, — им, как и всем, не терпелось узнать, в чем дело.

— Что это? — спросил Гиргис. Столбики на экране подпрыгивали все быстрее и выше. — О чем это говорит?

Медоуз склонился над плечом коллеги и хмуро наблюдал за пляской столбиков, которые теперь то и дело взлетали до верхней границы экрана и опадали до нуля.

— Это данные электромагнитной активности, — отозвался он. — Сильной электромагнитной активности.

— Откуда? От камня? — раздался голос Кирнан.

— Не может быть, — сказал Медоуз. — Мы наблюдали за ним два часа, и ничего подобного не… Этого просто не…

Он развернулся и порывисто подошел к стеклянной камере. За ним потянулись остальные. Флин и Фрея остались у выхода, но никто не обратил на них внимания: все взгляды были прикованы к Бен-бену. Усман по-прежнему стоял рядом с валуном, положа руку на его верхушку — точно гладил ребенка по голове. Если не считать отсоединенных датчиков, проводов и электродов, грудой сваленных у основания камня, Бен-бен выглядел так же, как после снятия покровов: приземистой конусообразной глыбой темно-серой зернистой породы.

— Диаграмма Харкера? — спросил Медоуз.

— Зашкаливает, сэр, — отозвался кудрявый. — В жизни ничего подобного не…

— Наблюдается рост альфа —, бета — и гамма-излучения, — объявил другой ученый. — И довольно значительный.

Медоуз склонился над приборами, изучая свежие данные. В дальнем конце помещения кто-то упомянул квантовую ионизацию, и Медоуз тут же бросился к другому экрану. Отовсюду слышались взволнованные, настойчивые голоса: ученые заявляли о новых, неожиданных данных, сыпали непонятными словами и фразами. Медоуз бегал от монитора к монитору, недоуменно тряс головой и твердил «невозможно, немыслимо». Принтер застрекотал пуще прежнего, а из его щели полезла нескончаемая бумажная полоса. С новой силой грянула музыка электронного писка, треска и гудения, экраны расцветились калейдоскопами цифр, графиков и диаграмм.

— Что происходит? — выпалил Гиргис.

Не удостоив его ответом, Медоуз подошел к стеклу вплотную и приказал Усману выйти из камеры, но египтянин стоял как зачарованный, глядя на камень с отсутствующим, невменяемым видом. Медоуз повторил приказ раз, другой, все настойчивее и громче. Потом он беспомощно всплеснул руками и дал знак коллеге, который тут же нажал кнопку воздушного шлюза. Двери тамбура зашипели и закрылись, и Усмана запечатало внутри камеры.

— Сожалею, что пришлось так поступить, миссис Кирнан, — начал Медоуз, — но иначе мы рискуем…

— Хрен с ним, — оборвал Гиргис. — Мы в безопасности? Купол надежен?

Медоуз воззрился на него, потрясенный таким безразличием, потом хлопнул ладонью по стенке камеры.

— Это многослойное углеродистое нанопористое свинецсодержащее стекло десятисантиметровой толщины. За его пределы не проникнет ни одно известное нам вредное вещество или излучение. Таким образом, ответ на ваш вопрос — да. Мы в полной безопасности. Чего, к сожалению, нельзя сказать о вашем коллеге.

Усман стал раскачиваться взад-вперед, опершись о камень одной рукой. Египтянин словно вошел в транс: что-то бормотал, смотрел перед собой стеклянными глазами и, похоже, воспринимал происходящее лишь наполовину.

— Да что с ним такое, черт подери? — взорвался усатый приятель Гиргиса. — Он что, пьян?

Никто не ответил. Усман по-прежнему раскачивался, с трудом поднимая руку к застежке скафандра.

— Жарко, — донесся его голос из переговорного устройства — невнятный, нездоровый. — Тошнит.

— Что с ним? — спросила Фрея, которую это зрелище ужасало и в то же время притягивало.

Флин покачал головой, не зная, что ответить. Усман пошатнулся, уцепился за бегунок молнии, расстегнул скафандр и, с усилием сбросив его на пол, остался в белой рубашке и синих брюках.

— Жарко, — пролепетал он. — Тошнит.

Потом Усман стянул и одежду, оставшись в трусах, носках и туфлях. Очевидное недомогание египтянина лишало ситуацию возможного комизма: у несчастного дрожали руки, он прерывисто дышал и ловил ртом воздух.

— Больно, — простонал Усман, хватаясь за живот и бедра. — Очень больно!

— Боже мой, — прошептала Фрея. — Нет, не могу на это смотреть!

Однако, как и остальные, она не могла отвести глаз; всех словно заворожила жуткая сцена за стеклом карантинной камеры. Принтер застрекотал еще яростнее, приборы хором пищали и пикали — неведомые силы стремительно набирали мощь. Несмотря на заверения Медоуза в герметичности камеры, Гиргис и его сподручные отступили подальше от стеклянного куба. Кирнан же, наоборот, подошла вплотную и прижала ладонь к стеклу, оживленно посверкивая глазами.

— Ну же, — шептала она, — давай, малыш, покажи, что умеешь. Камень огня, голос Сехмет. Давай, давай…

Усман со стонами пошел бродить вокруг камеры, закрывая попеременно глаза и уши.

— Меня тошнит, — лепетал он. — Мне надо в…

Египтолог согнулся пополам и упал на колени прямо напротив Кирнан. Изо рта у него вытекла струйка жидкой рвоты, на трусах расползлось бледно-коричневое пятно.

— Обосрался! — захохотал усатый тип. — Глядите-ка! Вот идиот — обосрался у всех на виду!

— Инер-уэр инер-эн Ра инер-н седжет инер суэсер-эн херу-эн Сехмет… — рассеянно затянул Усман.

Он встал, прижавшись лицом и животом к стеклу, и безвольно свесил руки по сторонам. Прошло полминуты. Аппаратура слегка затихла, датчики успокоились, словно процесс, который их активизировал, пошел на спад. Затем неожиданно раздался низкий, раскатистый удар, словно многократно усиленный негромкий стук сердца. Все здание вздрогнуло и затряслось. Исходил звук, как оказалось, от камня. В следующий же миг помещение на долю секунды озарила яркая вспышка, которая длилась всего долю секунды, — словно лампочка перегорела, только гораздо ярче. Хотя большую часть светового потока отсеяло желтоватое стекло, все присутствующие на миг ослепли и прикрыли глаза руками. Принтер и датчики замолкли, экраны и прожекторы погасли, комната погрузилась в темноту. Поднялась суматоха, голос Гиргиса потребовал объяснить, «что это, на хрен, за шуточки», но в следующую секунду электроника ожила. Компьютеры и аппаратура включились заново, галогенные лампы зажглись. Все замигали, снова привыкая к свету, а через секунду раздались крики и харканье — кого-то скрутило в приступе тошноты.

— Боже мой, — выдавила Фрея, зажимая рот ладонью. — Боже, спаси его!

Усман все так же стоял, прислонившись к стеклу, в одних трусах и носках, вот только… без кожи. Все тело — руки, ноги, туловище, голова — превратилось в глянцевитую скользкую массу из мышц, сухожилий, костей и жировой ткани. Египтолог был еще жив — из его гортани вырывался булькающий хрип, глаза без век вращались в орбитах, словно мозг пытался понять, что происходит. Затем Усман что-то пробормотал и попытался отойти от стекла, но безуспешно, так как, по-видимому, приплавился к нему грудью, щекой и животом. Он опять рванулся прочь, дико вращая глазами и тяжело дыша — грудная клетка заходила ходуном, — но все напрасно. Тогда Усман прижал ободранные ладони к стеклу, стиснул зубы и надавил. Раздался какой-то хлюпающий треск, и освежеванный египтолог попятился, оставляя куски плоти на стеклянной стене. Окружающие мельком увидели его челюсть, кишечник и часть печени. Затем камень опять загрохотал, полыхнул яркой вспышкой — и все и вся погрузилось во мрак.

— Валим отсюда, — прошептал Флин, схватил Фрею за руку и втянул под полог у выхода. В темноте раздался голос Кирнан:

— Ну, теперь-то вы видите, что он может? Боже, это чудо! Чудо из чудес! Падите ниц пред десницей Господней! Благодарю тебя, Господи! Спасибо!

Тени на площади стали длиннее — солнце катилось к западу. Фрея, борясь с позывами тошноты, припустила вслед за Флином к воротам. Ей было уже не до Гиргиса и остальных, не до мести за убитую сестру — хотелось поскорее убраться подальше от проклятого места.

Вместо того чтобы бежать через храм той же дорогой, они выбрались с площади через боковые ворота и понеслись по лабиринту коридоров, галерей и колоннад, пытаясь как-то обойти троих охранников у фасада храма. Скорее по счастливой случайности, чем по расчету, беглецам удалось попасть на вторую площадь перед храмом, заставленную обелисками. Там они остановились перевести дух, прислушались, нет ли погони, — и понеслись дальше. За пилоном, там, где кончалась вторая площадь и начиналась первая, внешняя, их снова настиг странный звук, похожий на удар сердца. Казалось, стены и расстояние не убавили его силы: весь комплекс вздрогнул и загудел, как от подземного толчка.

— Надо убираться из оазиса! — прокричал Флин, спотыкаясь на неровной, заросшей мхом мостовой. — Что бы они ни заварили, это только начало! Бежим отсюда!

— А что будет дальше? — спросила Фрея, поравнявшись с ним.

— Не знаю, но если верить тому, что мы видели, ничего хорошего! И это еще проклятия оазиса не вступили в силу!

Двадцать минут назад она отмахнулась бы от этих слов с презрительным смешком, но события в храме заставили скепсис улетучиться.

— Бежим! — крикнул Флин. — Пока не поздно!

Они пробежали сквозь ворота, которыми открывался весь комплекс, и помчались прочь. Уходящие в небо трапециевидные башни остались за спиной, впереди простиралось море древесных крон.

— А если внизу тоже стоит охрана? — прокричала Фрея на бегу. Ей вдруг вспомнились темные силуэты в подлеске, замеченные во время подъема. — Вроде тех типов в солнечных очках.

— Разберемся при встрече. Сперва спустимся, а там…

В этот миг из ниши в стене пилона выступил кто-то приземистый, с квадратными плечами и ударом кулака сбил Броди с ног. Второй бандит, копия первого, возник с другой стороны, поймал Фрею и швырнул на плиты. Девушка ударилась лбом о камень и ободрала ладони. Флин скорчился рядом, держась за разбитую губу. В следующий миг грубые руки схватили их и рывком вздернули на ноги.

— Здорово, англишанин! — гаркнул один из близнецов. — Домой собрался?

— Твой дом — могила, — произнес второй, до оторопи похожий голос.

— Рад вас встретить, ребята, — пробубнил Флин, утирая кровь с подбородка. — Я уж боялся, не свидимся на прощание.

Как только выяснилось, что Флин с Фреей сбежали, Гиргис отправил близнецов в погоню за беглецами, чему братья совсем не обрадовались. Еще бы: после двух дней дуракаваляния только-только началось веселье (Усман поджарился в стеклянной банке, вот это прикол, умереть не встать!), а их куда-то отсылают. Но приказам Гиргиса противиться пока рановато, и громилы отправились ловить иностранцев. Братья побежали прямиком через храм, так что успели занять позиции в проеме ворот, прежде чем туда добрались беглецы. Для начала хлыщу-англичанину двинули в морду — давно напрашивался, еще пару раз ему наподдали для порядка и выволокли вместе с девчонкой на площадь. Англичашка что-то лопотал — сначала по-своему, потом по-арабски, — все больше какое-то дерьмо насчет надписей и проклятий. Близнецы задумались, как лучше всего порешить сладкую парочку. Пустить пулю в голову? Перерезать глотки? Забить до смерти? В конце концов, последнее дело перед отставкой… Уходить надо красиво.

— Я зато, чтобы сунуть их к Усману, — произнес брат с рваным ухом.

— Боюсь, не получится, — ответил его близнец, явно огорченный этим обстоятельством. — А ну как та дрянь выйдет наружу. Хотя вообще мысль классная.

В храме опять громыхнуло, как раньше — чудной такой звук, — и земля затряслась под ногами. Англичанин замахал руками, как мельница, опять что-то понес про неведомые силы-проклятия. Они хорошенько врезали ему по яйцам — вот тебе сила! — и тот скорчился в три погибели. Девчонка бросилась в драку, так что ее тоже пришлось наградить оплеухой. Курица безмозглая. Было бы на что глянуть… Тощатина, а не баба.

Братья отошли в сторонку — обсудить способ убийства. Англичанин тем временем поднялся на колени.

— Послушайте, умоляю… — Он помог встать подруге, проверил — цела ли. — Это только начало. В оазисе оставаться опасно. Потом делайте что хотите, но если застрянем здесь — всем конец. Понимаете? Всем могила. И вам тоже.

Они не стали его слушать, но англичанин не унимался. В конце концов было решено пустить ему пулю в лоб — хотя бы затем, чтобы заткнуть побыстрее. Просто и красиво. Два шага назад, «глоки» на изготовку и…

_ Кого берешь — его или девку? — спросил брат со сломанным носом.

— Да что вы за психи чертовы? — закричал Флин.

— Мне один хрен, — отозвался второй.

— Тут сейчас все рванет, а вы думаете, в кого первым стрелять?

— Тогда этот — мой, — сказал первый близнец.

— Годится.

— Хотя бы девушку отпустите!

— Считаем до трех, — произнесли оба хором, целясь в пленников из пистолетов. — Раз… два…

Англичанин выставил руки назад и загородил собой девчонку.

— Стреляйте, дерьмо ходячее! — выкрикнул он. — А еще говорят, фанаты «Красных Дьяволов» своих не обижают!

— Три.

Выстрелов не последовало. Близнецы замерли с «глоками» на изготовку. Вид у них был слегка озадаченный.

— Ты болеешь за «Аль-Ахли»? — спросили они в унисон.

— Что?! — Бледный как смерть англичанин все еще прикрывал девицу.

— Ты сказал: «Фанаты „Красных Дьяволов“ своих не обижают», — произнес первый брат.

— Значит, ты сам фанат, иначе бы так не говорил, — вставил второй.

— Такты «ахлави»? — спросили оба разом.

Флин не мог взять в толк — издеваются они или нет. Может, это какая-то злая шутка? Фрею била дрожь, взгляд в ужасе и недоумении перебегал с одного лица на другое.

— «Ахлави» или нет? — переспросили близнецы.

— У меня сезонный абонемент, — пробормотал Флин. — Я хожу на все матчи, когда не на раскопках.

Близнецы нахмурились. Дело приняло неожиданный оборот. Убийство убийством, но футбол — это святое. Они слегка опустили стволы.

— А где ты сидишь?

— Что?

— На стадионе. Где ты сидишь?

— Вы меня убить собирались, а теперь спрашиваете, где я сижу на футболе?!

Дула снова поднялись.

— Западный сектор, нижние ряды. Сразу за боковой линией.

Близнецы переглянулись. Сезонный абонемент да еще в западном секторе, сразу за боковой линией. Впечатляет! Если только англичанин не врет, конечно.

— Сколько наши выиграли игр на звание чемпиона?

Флин недоверчиво повращал глазами.

— Если это шутка такая…

— Сколько?

— Тридцать три.

— А кубков Египта?

— Тридцать пять.

— А Африканских кубков чемпионов?

Флин начал считать по пальцам. Фрея смотрела на него в немом изумлении.

— Четыре. Нет, пять!

Близнецы снова переглянулись — парень явно в теме. Помолчали немного и спросили напоследок, чтобы наверняка:

— Кто забил решающий гол в финале Кубка-2007?

— Бога ради! Усама Хосни, с подачи Ахмеда Седика. Я там был. Мухаммед Абутрика организовал мне билет за то, что я устроил его сыновьям экскурсию по музею.

Дело решилось. Приказ приказом, но никто и ничто не заставит их застрелить фаната-сотоварища. Тем более того, кто оказал услугу Мухаммеду Абутрике. Братья спрятали пистолеты под пиджаки, помогли беглецам встать на ноги, бормоча: «Прости, брат, не знали, что ты болеешь за „Дьяволов“, без обид… Может, свидимся на стадионе». Повисла неловкая пауза, во время которой все четверо переглянулись. Внезапно раздался очередной глухой удар, потрясший весь храм до основания. Англичанин попятился, увлекая девчонку за собой, а метров через пять они развернулись и побежали со всех ног к воротам. У самой арки англичанин сбавил скорость, обернулся и крикнул:

— Между прочим, Гиргис болеет за «Замалек»!

Миг — и он исчез за воротами, помчался в оазис.

— Он что, сказал «Гиргис болеет за „Замалек“»? — потрясенно спросил один из братьев.

— Точно, так и сказал, — ответил второй с таким же ошарашенным видом.

— Значит, мы работали на «замалекави»?

Оба недоуменно переглянулись. Никого в мире братья не презирали сильнее (помимо папаши — того еще говнюка), чем фанатов «Замалека», сброд и сволочь. А теперь выяснилось, что они на него работали. Целых десять лет.

— Пошли отсюда.

— А Гиргис?

— С ним потом разберемся, в Каире. Проучим так, что вовек не забудет.

— Вот урод!

— Урод, точно!

Они нахмурили лбы и направились было к воротам, как вдруг один — тот, что с рваным ухом, — схватил другого за руку.

— Надо золотишко прихватить. Ну, знаешь, с того высоченного столба.

Он вытащил из кармана пружинный нож, выстрелил лезвием и подвигал им в воздухе, словно пилой.

— Оторвем кусок, потом продадим в Хан-эль-Халили.

— А что, мысль, — согласился второй.

— Купим что-нибудь матушке.

— Откроем еще один киоск с торли.

— Должны же мы что-то с этого получить.

Площадь тряхнуло от очередного удара. Близнецы ненадолго задумались, затем дружно кивнули и затрусили к храму, болтая о золоте, торли и том, что неплохо бы запихнуть всех фанатов «Замалека» в тот стеклянный ящик и посмотреть, как они будут жариться.

— Что, черт возьми, произошло? — пролепетала Фрея, когда они выбежали за ворота и понеслись по тесной поляне к лестнице.

— Я им объяснил, что болею за «Красных Дьяволов».

— Что?!

— Это долгая песня. Если вернемся в Каир, я их обязательно разыщу, заставлю ответить за то, что они сделали с Мажди в музее, но сейчас надо поскорее отсюда убраться. Давай!

Они понеслись по ступенькам, перепрыгивая через две зараз; а когда спуск закончился, побежали между деревьев, то и дело спотыкаясь о выбоины мостовой и торчащие края плит. Сзади с пугающей равномерностью неслись удары, похожие на стук сердца, от которых содрогался весь оазис — словно сами горы дрожали от этих звуков.

— Ты что-то говорил про крокодила… — напомнила запыхавшаяся Фрея, которая по-прежнему старалась не отставать. — И про змею.

— В текстах сказано про два проклятия, — ответил Флин, перепрыгивая через толстенный корень, проросший между плит мостовой. — «Да сокрушит лиходеев пасть Себека, и да поглотит утроба змея Апопа».

— И что это значит?

— Понятия не имею. Догоняй!

Ущелье сужалось. Вдоль аллеи с обеих сторон замелькали обелиски и сфинксы. «Пульс» Бен-бена бился часто и неумолимо, и все остальные звуки стихли: смолкли галдевшие прежде птицы, исчезло стрекотание и жужжание насекомых. Внезапно опустевшая долина словно вымерла, только пара стервятников по-прежнему кружила в вышине. Не только Фрея, но и Флин обратил на это внимание: он перешел на шаг, потом вдруг застыл, оглядел горы, деревья и помчался еще быстрее. Казалось, исчезновение живности напугало его чуть ли не больше грохота Бен-бена.

— Похоже, люди Молли тоже исчезли, — крикнула Фрея вдогонку. Она всю дорогу озиралась по сторонам и не заметила в подлеске ни одного темного силуэта, которые то и дело встречала по дороге наверх. В девушке поселилась надежда, что им удастся незаметно проникнуть в туннель и выбраться из оазиса.

— Они, наверное, все…

Броди встал как вкопанный. Слева от него вздымалась огромная финиковая пальма, справа — гранитная рука статуи, а между ними, посреди мощеной дороги, стоял наемник в бронежилете и камуфляжных штанах, заправленных в ботинки. Он целился точно в них из пистолета-пулемета «Хеклер и Кох». Из-за пальмы показался его напарник, тоже при оружии. Флин безмолвно взял Фрею за руку, и в тот же миг долина снова вздрогнула.

Молли Кирнан с детства любила салюты — каждый год, в День независимости, вся ее семья любовалась искрящимися цветными брызгами в ночном небе маленького городка Норт-Платт, что в Небраске. Повзрослев, Молли видела фейерверки побольше и по-масштабнее (особенно впечатляли те, что устраивали в Египте у пирамид, в честь празднования Дня нации), но ни один не шел в сравнение со зрелищем внутри стеклянной камеры.

Каждый гулкий, тяжелый удар Бен-бена сопровождался ослепительной вспышкой. За последние двадцать минут удары участились, и вспышки делались все ярче и интенсивнее. Спустя некоторое время Медоуз настоял, чтобы все надели антирадиационные очки, несмотря на экранированное свинцом стекло камеры. Камень стал порождать цветовые эффекты — сначала в виде слабых, едва заметных, мерцающих точек красного, синего, серебристого и зеленого цветов, которые вспыхивали и мгновенно гасли в темной толще глыбы. По мере того как удары учащались, игра цвета становилась все интереснее и продолжительнее. Точки превратились всполохи, а те — в вихри, и, наконец, весь камень запылал сияющим радужным калейдоскопом, а с его поверхности заструилась, как пар, густая аура насыщенного золотого цвета.

— Какая красота! — воскликнула Кирнан, хлопая от восторга в ладоши. — Боже, ничего прекраснее в жизни не видела! Что скажете? Разве я не права? Что может с этим сравниться?

Никто ей не ответил — все безмолвно наблюдали происходящее за стеклом. Принтеры и динамики молчали — электроника давно выгорела.

— Нам ничего не грозит? — снова и снова спрашивал Гиргис. Вид у него стал зловещим, как никогда: в блестящей резиновой маске-очках, тонкогубый, с зализанными волосами, он еще больше походил на рептилию. — Вы уверены, что стекло выдержит? Я не хочу кончить, как он!

Это относилось к Усману, точнее, к его останкам. Каждая вспышка света сжигала труп слой за слоем, обдирая. как луковицу, пока он не превратился в выбеленный скелету основания Бен-бена. Как ни странно, вперемешку с костями лежали целехонькие туфли, очки, носки и остальная одежда.

— Мы в полной безопасности, мистер Гиргис, — заверил Медоуз. — Еще раз повторяю: стекло непроницаемо. Все, что происходит внутри зоны наблюдения, там и останется. Ничто вредоносное сюда не проникнет.

Однако по мере того, как реакция внутри камня набирала обороты, даже доктор Медоуз засомневался в своих заверениях. Он нервно расхаживал взад-вперед, скреб лысину и тревожно перешептывался с коллегами, которые открыто задавались вопросом, к чему все идет, и готовы были признать, что недооценили явление, с которым столкнулись.

Одна Кирнан продолжала восторгаться фейерверком. Она стояла у самой стенки куба, сияла и хлопала в ладоши, как школьница, то и дело трогая стекло пальцем — словно затем, чтобы убедить себя в реальности происходящего.

— Смотри, Чарли! — шептала она. — Ты только взгляни! Это все для тебя, моя радость! Все эти годы ты придавал мне сил, придавал веры! А теперь… Господи Иисусе на небесах, ты только посмотри! Вот это диво! Вот это красота!

До того ее заворожили таинственные звуки и игра света за стеклом, что она поначалу не расслышала, как ее окликнул трескучий голос с американским акцентом. Только когда Медоуз вручил ей рацию, брошенную рядом с аппаратурой, Кирнан неохотно отвлеклась от наблюдения за камнем. Она поднесла прибор к уху, выслушала собеседника и мельком взглянула на Гиргиса. За-тем с кратким «прикончить их» отдала рацию Медоузу и вернулась к созерцанию Бен-бена, теребя крестик на шее.

— Трубите трубой на Сионе, — прошептала Кирнан, в то время как из рации сквозь треск статики донеслись два приглушенных выстрела. — И бейте тревогу на святой горе Моей; да трепещут все жители земли, ибо наступает день Господень!

Бывает, от потрясения с разумом творятся странные вещи; вот и Фрее на краткий, скомканный миг почудилось, что она умерла и испытывает какие-то потусторонние ощущения. И повлиял на нее даже не голос Кирнан, отдавший приказ об их истреблении, не грохот выстрелов и не звук падающих тел, а наступившая следом мертвенная тишина, точно жизнь остановила бег и все, что осталось, — это мгновенный снимок, отпечаток ее конца.

Длилось наваждение всего секунду, а потом Фрея поняла: она жива! Девушка моргнула и с дрожью огляделась. Все было точно так, как несколькими мгновениями раньше: оазис, гигантская пальма, аллея из сфинксов и обелисков, огромная гранитная рука… Грохот Бен-бена затих, ввергнув долину в еще более звонкую тишину. Двое охранников в бронежилетах, которые только что собирались застрелить беглецов, лежали ничком на земле. У одного наемника снесло ползатылка, так что по волосам, шее и вороту бронежилета кровавой кашей растеклись мозги костная крошка. На лице второго охранника вместо левого глаза зиял багровый провал.

— Господи, — пробормотала Фрея. Ужас свершившейся бойни сменило не то облегчение, не то тревога на случай новой, неожиданной атаки. Что, если это всего лишь прелюдия?

Она оглянулась на Флина. Его, видимо, терзали те же сомнения. Он поднял брови — я, мол, не больше твоего понимаю, что тут случилось, — погляделся, пытаясь угадать, откуда раздались выстрелы. Зашелестела листва пальмы, и слева от Фреи кто-то с глухим стуком спрыгнул на землю. Почти тут же в аллее мелькнула чья-то накидка, а по гранитной руке вскарабкался человек, спеша им навстречу с винтовкой наперевес. Флин загородил собой девушку, сжал кулаки и приготовился к бою. Человек остановился, отвел руку с винтовкой в сторону и размотал шарф, скрывавший лицо. Флин и Фрея ахнули.

— Захир?!

Фрея глазам своим не верила.

— Захир? — переспросила она. — Как, черт возьми, ты…

Она осеклась. Облегчение и радость сменились опаской; нахлынули воспоминания об их последней напряженной встрече у него дома, в Дахле. Захир, видимо, заметил перемену и снова поднял винтовку в знак того, что не желает им зла. Второй бедуин повторил его жест и убрал шарф, открывая лицо: Сайд, младший брат Захира! Фрея видела его на похоронах сестры и потому немного успокоилась. Флин опустил кулаки и отступил.

— Что вы здесь делаете? — спросила Фрея, удивленно разводя руки. — Как вы сюда попали?

Никаких объяснений не последовало. Бедуины стояли перед ними с непреклонными, немного суровыми лицами. «Видимо, это наследственное», — подумала Фрея.

Захир сделал два шага вперед и приложил руку к сердцу.

— Я просить прощения, мисс Фрея.

Она тряхнула головой, не представляя, о чем он говорит.

— Я просить прощения, — повторил бедуин сдержанно и серьезно, словно на официальной встрече. — Ты мой гостья в Египет, сестра мой друг доктора Алекс. Мой Долг — заботиться о тебе, защищать. Я не защищал, много злой вещи случился. Я виноват, очень виноват. Ты прости моя.

Несмотря на все случившееся за последние дни — погони, перестрелки, потерянные оазисы, каменные глыбы, наделенные сверхъестественной мощью, — этот миг почему-то показался Фрее самым безумным: она, стоя рядом с двумя окровавленными трупами и гигантской гранитной рукой, выслушивала совершенно напрасные извинения человека, который только что спас их от верной смерти.

— Ты прости моя, — произнес Захир с почти детской мольбой. Фрея невольно, ни с того ни с сего, рассмеялась:

— Черт возьми, ты же мне жизнь спас! Мне бы благодарить тебя, а не прощать! Ну вы, бедуины, даете…

Она покрутила пальцем у виска. Захир нахмурился, пытаясь понять, по-дружески она это сделала или хотела его обидеть. Вероятно, первый вариант показался ему ближе к правде: через миг бедуин кивнул и едва заметно улыбнулся, всего лишь приподняв на миг краешек губ.

— Все хорошо, мисс Фрея. — Он пнул мертвое тело. — Вы целы. Опасность нет. Все хорошо.

Почти тоже самое твердил ей Флин — там, в самолете, после атаки шершней. И теперь, как и тогда, она ощутила теплый прилив облегчения и надежды, подумала, что, может быть, удача им наконец улыбнулась и они выберутся из всего этого живыми. Однако, как и в первый раз, радость оказалась недолгой. Краткий миг оптимизма сменился отрезвляющими пощечинами реальности: вся долина загудела от новой волны ударов. «Бум… бум… бум…» — разнеслось по ущелью так, что содрогнулись скалы и деревья. «Пульс» Бен-бена участился, словно за время непродолжительного молчания камень вобрал в себя новый заряд энергии и теперь нагонял упущенное время.

Флин, Фрея и бедуины застыли, тревожно оглядываясь. Земля под ногами, казалось, подпрыгивала с каждым толчком, словно они стояли на мембране огромного барабана. Колебания были так сильны, что на миг почудилось, будто звук не только сотрясает ущелье, но заставляет его сжиматься, приближает его стены друг к другу, Фрея тряхнула головой, отгоняя морок. Однако чем дольше девушка смотрела по сторонам, тем сильнее убеждалась, что это не иллюзия, что стены взаправду сближаются — медленно смыкают края, словно гигантская книга закрывает страницы, словно многовековое геологическое развитие стремительно пошло вспять, а годы обратились в секунды.

Раздался низкий, зловещий скрежет камня о камень, который вскоре заглушил грохот Бен-бена.

— Смотрите! — прокричала Фрея, указывая на края ущелья.

Флин метнулся к гранитной руке; следом за ним бежали Захир с братом. Через миг все трое для лучшего обзора вскарабкались на обломок гигантского изваяния.

— Что это? Что происходит? — не унималась Фрея.

Флин сложил ладонь козырьком над глазами и осматривался, спружинив колени, чтобы не упасть во время толчка.

— Пасть Себека, — пробормотал он и повторил громче: — Пасть Себека! Боже мой, так вот что это за проклятие! «Да сокрушит лиходеев пасть Себека»! Оазис смыкается, как челюсти крокодила! Вот что это значило! Видите — они сближаются!

Если приглядеться, сама форма каньона, суженная у одного конца и расширенная у другого, словно гигантская буква «V», напоминала исполинскую крокодилью пасть с зубчатыми краями, и теперь эта пасть закрывалась, а челюсти крошили все, что в них попадало. С краев ущелья осыпались камни, вдалеке раздался треск ломающихся и вырываемых с корнями деревьев.

— Так не бывает! — вскричала Фрея. — Ущелье не может взять и захлопнуться! Это невероятно!

— Тут все невероятно! — ответил Флин и взмахнул рукой. — Все, от начала до конца! Что есть, то есть. Сейчас важно другое — пора выбираться. Бежим, пока не поздно!

Броди спрыгнул на землю, Захир с братом последовали за ним. Полы их коричневых балахонов взвились, как крылья. Невозмутимое выражение по-прежнему не сходило с лиц бедуинов, зато в глазах отчетливо читалась тревога.

Флин схватил Фрею за руку и направился к устью туннеля, но Захир остановил их.

— Не та дорога! — крикнул он. — Много люди снизу. Мы пойти другой путь, через край долины.

Он махнул ребром ладони в сторону храма.

— Мы лезть наверх. Так мы приходим оазис. Всегда этот путь.

Флин хотел было спросить Захира, что он имел в виду, но бедуины бросились вперед, взмахами рук призывая следовать за собой.

— Идем! — крикнул Захир. — Нет времени!

— Так вам знакомо это место? — крикнул вдогонку Флин и припустил за ним следом. — Ты ведь это хотел сказать?

Голос археолога потонул в шуме и грохоте крошащихся скал: стены ущелья пядь за пядью смыкались, с обеих сторон каньона поднялись клубы пыли, словно в оазисе полыхал всепоглощающий пожар.

Верной Медоуз — доктор Верной Медоуз, бакалавр и магистр наук, заслуженный физик, член Американского физического общества, член Института физики, старший сотрудник Института электрики и электронной инженерии — вот уже почти сорок лет трудился при ведомстве оборонных исследований США, на ниве, как он выражался, «прикладной эзотерики». Медоуз успел поработать над самыми фантастическими проектами, начиная от квантовой телепортации и заканчивая созданием плаща-невидимки, ракетных боеголовок с антивеществом и программой контроля погоды. За эти долгие годы, чем бы он ни занимался, в каком бы уголке Земли ни побывал (мест, которых он не посетил в стремлении расширить границы применения военной технологии, почти не осталось), доктор Медоуз всегда следовал двум основным правилам: сохранять спокойствие и уверенность, даже когда ситуация из ряда вон, а если это не удается, драпать к чертовой матери.

Этим вторым правилом он и собирался воспользоваться сейчас, когда Бен-бен снова запульсировал — что интересно, без вспышек. Снаружи, вторя звукам таинственного камня, раздался тяжелый грохот горного обвала. Один из ученых, посланный на разведку, сообщил, что стены ущелья медленно смыкаются. Медоуз на своем веку перевидал много всякой странной чертовщины, но такого даже представить не мог. Он выскочил наружу, оценил ситуацию, вернулся в помещение и велел всем немедленно сматывать удочки — и к черту проект!

Никто не стал возражать, даже Гиргис позволил препроводить себя наружу, хотя и отчаянно вопил при этом: «Где мои деньги? Отдай мою долю! Я свою часть сделки выполнил, гони деньги! Сейчас же, слышишь? Живо!»

Одна только Молли Кирнан отказалась уйти. Она словно приросла к месту у изоляционного стекла, не обращая внимания на тараканью возню за спиной. Камень по-прежнему отбивал удар за ударом и посылал в воздух цветные вихри все более насыщенных, ярких, невыразимо прекрасных тонов. В темноте казалось, что Бен-бен. окно в какой-то высший мир с иным, совершенным порядком вещей.

— Миссис Кирнан, пора уходить! — Медоуз отчаянно махал ей с порога. Ноги тянули его на улицу, словно двигались отдельно от тела. — Прошу вас! Бегите! Реакция вышла из-под контроля!

Она отмахнулась и возбужденно сверкнула глазами.

— Давайте, улепетывайте! Удирайте к мамочке! Крысы вы, все до одного! Крысы и черви! Ползите, здесь вам не место!

— Миссис Кирнан…

— Пришло время героев, чья вера сильна. Время истинных американских христиан. Наше время! Божье время! Давайте, разбегайтесь! Оставьте все нам! Отныне мы будем править миром!

Она высокомерно махнула рукой, словно гнала торгаша, пытавшегося всучить ей ненужную безделушку. Медоуз бессильно покачал головой и выбежал из святилища. Вслед доктору победно гремел пронзительный, исступленный голос Кирнан, различимый даже сквозь пульсацию Бен-бена и скрежет скал:

— Смотри, Чарли! Ты только взгляни, любовь моя! Видишь эту мощь? Мы сокрушим их! Всех злодеев, всех грешников! Мы раздавим это грязное стадо, сотрем в порошок! Нет, ты только взгляни!

— Вы ведь знали, так? Вы все это время знали, что оазис лежит здесь! Вы бывали в нем раньше.

Захир вел путников по парадной аллее к дальнему концу ущелья. Флин бежал за Захиром, Фрея с Саидом их догоняли. Земля горбилась и вспучивалась под ногами, отвесы скал подступали все ближе, неотвратимо смыкаясь, словно лопаточки пинцета. Воздух наполнился удушающими клубами пыли, обелиски, здания и статуи начали дрожать и рушиться. Грохот поднялся невообразимый.

— Когда? — крикнул Флин. Он запыхался, но вместе с тем старался говорить громче, чтобы его было слышно сквозь шум. — Когда ты его нашел?

— Не я, — ответил Захир. — Моя передок. Мухаммед Вальд Юсуф Ибрагим Сабри аль-Рашайда. Он знать вся пустыня, каждый дюна, каждый песчинка. Он нашел оазис. Шестьсот лет раньше.

— В вашей семье про оазис знают шестьсот лет?!

— Мы передавать одно поколений аль-Рашайда следующий, отец — сын, отец — сын. Никому не говорить.

— Но почему? Зачем вы держали это в тайне?

Захир резко встал и повернулся к Флину лицом. В это время подбежали Фрея с Саидом.

— Мы — бедуин. — Захир ударил себя в грудь. — Мы понимать оазис, мы уважать. Приходить, пить вода, ночевать, ничего больше. Ничего не трогать, ничего не брать, никого не обижать. Другой люди… они не понимать. Оазис сильный. — Бедуин повел вокруг рукой. — Опасный, если не уважать. Как пустыня. Другой люди здесь опасно. Бывай плохая вещи. Оазис не прощай. Теперь идем. Время совсем мало!

Он снова припустил бегом. Флин, Фрея и Сайд помчались за ним. У первого лестничного пролета наверх, к храму, Захир взял правее, свернул с главной аллеи на боковую дорожку, которая вилась вокруг основания скалистой платформы — постамента для комплекса. Узкая дорожка заросла древесными корнями, местами ее завалило упавшими обломками зданий, и путники волей-неволей сбавили скорость.

— А что насчет самолета? — крикнул Флин, отгибая ветку, которая перед этим хлестнула его по лицу. — Ты знал о нем?

— Конечно, знал самолет, — ответил Захир. — Мы нашли четыре… пять недель после авария. Мы знал, что один человек был живой, потому что он копал могила. Мы искать его, но не нашли. После приходить много раз. Мы смотреть. Мы охранять.

— Но ведь вы были частью «Пожара в пустыне»! Вы помогали Алекс искать оазис!

Захир посмотрел на него выразительным взглядом, который словно говорил: «Может, я и помогал искать, но не найти».

— Вы пытались нас защитить, так? — спросила Фрея, протискиваясь вперед мимо Флина. — Когда мы вчера заявились к вам домой и спросили про скалу. Поэтому вы не хотели ничего рассказывать. Чтобы нас защитить?

— Я пытаться предупредить про опасность. — Захир замедлил шаги: впереди показалась гигантская упавшая колонна трехметрового диаметра, длиной с вагон, сплошь поросшая лианами. Она полностью перегораживала дорогу. — Оазис опасно, плохой люди опасно, все опасно. Ты моя хороший друг. Я не хотеть беда.

Бедуин подошел к колонне, схватился за плеть лианы и начал карабкаться вверх, но Флин поймал его за руку и удержал внизу.

— Это нам впору извиняться. И не только. Мы в тебе ошибались, оскорбили в собственном доме. Я виноват перед тобой, сахиби. Очень виноват. Прости меня.

Захир опять едва заметно улыбнулся и отвел руку археолога.

— Хорошо, я убить тебя потом, — произнес он. — Сейчас надо вперед. Подняться из оазис. Скорее, прошу.

Бедуин хлопнул Флина по плечу, развернулся и вскарабкался на колонну, где присел на корточки и протянул руку Фрее. Она забралась вслед за ним, хотя от подземных толчков колонну трясло и подбрасывало, словно сорокатонная глыба была надувным валиком, детской игрушкой. Девушка отвлеклась на секунду, балансируя на колонне, а затем стала помогать остальным. Угловым зрением она заметила какое-то движение справа, выше себя.

— Смотрите!

Путники стояли почти параллельно воротам храма, правда, гораздо ниже. В широком просвете между деревьями был виден первый пилон, его увитая плющом башня и распахнутые створки. К воротам бежали люди — охранники в бронежилетах, ученые, Гиргис с помощниками, Медоуз и, позади всех, рыжеголовые близнецы в одинаковых костюмах. Молли Кирнан среди них не было.

— Они бежать неправильный путь, — небрежно произнес Захир. — Они умрут. Мы — нет. Идем.

Бедуин наклонился, помогая брату залезть на колонну, Фрея сделала то же для Флина. Сайд с готовностью полез наверх. Англичанин, однако, не тронулся с места.

— Молли не вышла! — крикнул он. — Она еще там!

— Да к черту Молли! — разъярилась Фрея. — Бежим отсюда!

— Я не могу ее вот так бросить!

— Что значит «не могу»? После всего, что она сделала? Плевать на нее, пусть поджарится!

Флин в нерешительности сжимал и разжимал кулаки.

— Давай! — вскричала Фрея, озираясь по сторонам. Скалы, будто гигантские каменные челюсти, безжалостно смыкались. Казалось, долину вот-вот раздавит, словно орех в щипцах.

— Я не могу ее бросить, — повторил Флин. — Как бы то ни было, она мне помогла. Познакомила с Алекс, придала смысл моей жизни, пусть в своих целях. Я не могу оставить ее на смерть.

— Да ты спятил! Это же бред, идиотизм!

Флин попятился к боковой лестнице, которая змеей взвивалась вверх и выходила к храмовым воротам.

— Бегите! Я вас догоню!

— Нет!

Фрея развернулась, схватила толстую плеть плюша и приготовилась слезть с колонны. Захир поймал ее за руку.

— Мы ждать на вершине, — сказал он. — Так лучше.

Фрея вырвалась и завопила вдогонку Флину:

— Что ты делаешь? Она же убила Алекс! Это был их план! Как ты можешь ее спасать после этого? Она убила мою сестру!

Голос Фреи потонул в грохоте Бен-бена и оглушительном хрусте крошащихся в пыль камней, а Флин понесся прочь по лестнице, прыгая через две ступеньки.

«Я молю, чтобы однажды земля разверзлась и поглотила тебя, позор моего чрева».

Таковы были последние слова, которые Романи Гиргис слышал от матери. И теперь, убегая через оазис, где скалы смыкались над ним словно чудовищные щипцы, где весь мир словно складывался и рушился, сам себя хороня, он подумал, что ее предсмертное желание вот-вот исполнится.

Надо было давно догадаться: сделка — дрянь, и была такой с самого начала, с того дня, когда эта стерва Кирнан велела забыть про самолет и искать Бен-бен — он-де нужен ее стране. Шлюхи, дурь, оружие, уран — это Гиргис мог понять. Этот бизнес надежен, проверен временем; а вот взрывающиеся камни, древние проклятия… Надо было сразу догадаться — если не двадцать три года назад, то хоть сегодня утром. Сколько они ни летали над плато — ничего не нашли, а стоило пройти по мерзкому туннелю — и вот он, оазис, словно всю жизнь там был. В дело вмешались какие-то тайные силы, непредвиденные факторы, чья-то чуждая воля, которую нельзя было подчинить. Они-то и подпитали корень всех его деловых просчетов.

__ Где мои деньги? — вопил он, судорожно почесываясь набегу. Обелиски вдоль парадной аллеи валились перед ним и за ним, как костяшки домино. — Эй! Я требую свою долю! Гони деньги! Гони сейчас же!

Его никто не слышал. Большинство покинувших храм либо убежали далеко вперед, либо, как этот ученый идиот Медоуз, исчезли под обломками. Рядом с Гиргисом остались только египтяне: Касри, близнецы и Салах — единственный друг и верный помощник. Толстяк трусил позади, задыхался и отчаянно махал ему.

— Не бросай меня, Романи! Прошу, подожди! Я не успеваю.

— Сам виноват! — огрызнулся Гиргис, тыча в него пальцем на бегу. — Не предупредил, что сделка — дрянь. Мог бы отговорить! И ты! И вы! — Это относилось к Касри и близнецам. — Вы должны были предупредить! Я хочу получить свои деньги! Добудьте мне их, вы, паршивые грязные псы!

Он бушевал всю дорогу, размахивая руками, почесываясь и кляня почем зря двуличие американцев и жадность своих соотечественников. Тем временем скалы подступали все ближе. Самолет медленно сползал вниз по склону вместе с потоком каменных обломков, валунов и вывороченных деревьев, пока его не опрокинуло и не подмяло под каменную стену, как игрушечную лодчонку — под днище океанского лайнера.

— Как они движутся? — завопил Гиргис. — Остановите! Выключите их! Слышали? За что я вам плачу? Прекратите это!

Его вопли потонули в оглушительном шуме и грохоте каменного обвала. Если кто их и слышал, то не подал виду: каждый думал лишь, как бы поскорее вернуться на дно долины и попасть в туннель.

Они прорывались вперед и вперед. Кругом потемнело: скалы подступили к самой дороге, посылали в лицо клубы пыли, засыпали осколками. Бежать приходилось вслепую — только громады каменных стен по обе стороны да легкий уклон дна ущелья указывали на то, что цель впереди.

В темноте, среди грохота и скрежета камня о камень, Гиргис так растерялся, что сам не заметил, как проскочил устье туннеля и углубился в него метров на тридцать. Пыль медленно рассеялась, во мгле проступили пятнышки света криптоновых ламп, равномерно расставленных вдоль коридора во время утреннего спуска.

Гиргис перешел на шаг, постоял немного, потом побежал снова, чтобы оказаться как можно дальше от входа в туннель и хаоса за его пределами. Через полсотни метров, однако, пришлось остановиться — перевести дух. Он привалился к выгнутой стене с изображениями змей, стал отряхивать пыль с волос и костюма. Группа растянулась в последнем, спасительном забеге, так что Касри очутился в десяти метрах позади Гиргиса, а Салах — и того дальше. Он едва-едва выбежал из облака пыли, хрипя и кашляя. Близнецов не было видно. Гиргис на миг решил, что они все еще в оазисе, как вдруг заметил их впереди, правее от себя, — два кубаря, исчезающих в глубине коридора.

— Куда это вы собрались? — рявкнул Гиргис.

Близнецы упорно шли вперед.

— А ну стоять на месте и ждать меня! Слышали? Ждать меня, я сказал!

— «Замалек» — дерьмо! — донеслось из глубины туннеля. — А те, кто за них болеет, — быдло и ублюдки!

— Что?! Повтори!

Близнецы молча удалялись. Их фигуры неуклонно таяли в темноте, сливались с тенью.

Ничего, сейчас выйду и поговорим! — заорал им вслед Гиргис. — Вы у меня еще попляшете, засранцы!

Он отстранился от стены, махнул Касри и Салаху и побрел за близнецами, костеря их на все лады. Грозный гул, с каким сталкивались стены ущелья, медленно затихал позади по мере того, как беглецы все глубже спускались в подземный ход, пока звук не превратился в слабый, отдаленный скрежет, не громче стука подошв по полу каменного коридора или прокуренного дыхания Салаха.

Они достигли дна подгорного прохода. Гиргис по-прежнему опережал остальных. Туннель тянулся вдаль, словно гигантская червоточина, криптоновые лампы мерцали призрачными островками света и, как ничто, подчеркивали непроницаемость окружавшей их тьмы.

— Уже недалеко, — крикнул Гиргис через плечо. Его настроение улучшалось с каждым шагом удаления от оазиса. — Еще десять минут, и мы выберемся из этого нужника. Вернемся в Каир, сыграем партейку в нарды, слышь, Бутрос! Прямо как в старые времена.

Салах зажег сигарету и проворчал что-то недоброе насчет тех, кто бросает друзей позади. Гиргис отмахнулся.

— Я заглажу вину. Куплю тебе новую машину или еще чего. Давай, поторапливайся.

Он ускорил шаги, стараясь не обращать внимания на узор в виде змей, которые, казалось, скользили и извивались в призрачном полумраке, зловеще разевали пасти на стенах и потолке. Пройдя сотню метров, Гиргис вдруг замер и прищурился.

Спуск он помнил неважно (и это было понятно, учитывая, сколько ему довелось пережить после), но мог бы поклясться, что утром туннель шел совершенно ровно. А теперь впереди возник поворот: стена туннеля резко изгибалась вправо.

— Что за фокусы? — пробормотал он себе под нос, направился вперед и тут же опять встал как вкопанный. Удивительное дело: раздался сухой шорох, точно кто потер ладонями о грубую доску, и туннель медленно выпрямился, а затем изогнулся в противоположном направлении. Гиргис тряхнул головой, отгоняя наваждение. В конце концов, он устал и вымотался: шутка ли — потерять пятьдесят миллионов! После такого чего только не привидится… В следующий миг коридор снова качнуло вбок.

— Бутрос! — крикнул Гиргис. — Ты это видел? Мухаммед?

Он обернулся, надеясь, что помощники развеют его опасения, но позади тоже оказался изгиб, которого прежде не было.

— Романи! — донесся из-за поворота голос Салаха, сиплый от ужаса. — Туннель движется!

— Как это «движется»? Как он вообще может двигаться?

Гиргиса обуяла ярость.

— Стены! — взвыл Касри. — Они изгибаются!

— Как, мать вашу, дыра в сплошной скале… — завопил Гиргис, но его прервал еще один сухой шелест, словно шорох змеи по песку.

Через миг перед потрясенным взглядом Гиргиса возникли и тут же скрылись Касри с Салахом: туннель плавно качнуло слева направо. Стены, пол, потолок растягивались и собирались складками, словно были не из камня, а из чего-то более мягкого, податливого — кожи или хряща.

— Прекратите! — велел Гиргис. — Прекратите немедленно, слышите? Я приказываю!

Приказ, казалось, возымел действие: все затихло, слышно было только, как хрипит Салах. Потом кто-то что-то крикнул вдалеке. «Должно быть, близнецы», — подумал Гиргис. Прошло пять секунд, десять. Он уже ре-шил, что неведомая геологическая сила угомонилась, но тут коридор еще раз неторопливо изогнулся и стал извиваться дальше: сначала в одной плоскости, по синусоиде, а потом в другой — взад-вперед, вверх и вниз. Фонари покатились по полу, все смешалось в круговерти света, тьмы и змеиных колец. Гиргиса швырнуло вниз. Он неловко поднялся, оступился, встал на четвереньки. Все ориентиры сбились, и было уже не важно, куда ползти — поскорее бы убраться. Извивы стали еще яростнее. Туннель сокращался и корчился, как чья-то больная кишка. Послышалось зловещее шипение, и в нос ударила вонь полупереваренного мяса. Гиргис поперхнулся и зажал рот ладонью.

— Помогите! — заверещал он, когда перед ним на миг возникли подельники — лежащий ничком Касри и Салах на четвереньках, все еще с сигаретой в зубах. — Ради Бога, вытащите меня отсюда!

Он пополз к ним. Салах и Касри пытались ухватить босса за руку и почти дотянулись, как вдруг Гиргис, к своему смятению, увидел, что туннель сокращается посередине. Стенки прохода стали медленно смыкаться вокруг двух египтян, давя их ноги и ребра в каменном кулаке. Несколько секунд жертвы боролись, брыкаясь и краснея от натуги, но туннель еще сильнее сузился, и их утянуло вдаль, как столбик жидкости по соломинке. Рука Салаха со скрюченными в агонии желтыми пальцами на какое-то время застряла в воронке, но вскоре тоже исчезла в недрах туннеля. Каменная кишка еще раз яростно содрогнулась и затихла; шипение растворилось в тишине.

Несколько секунд Гиргис стоял на коленях, отупело глядя на сфинктер, за которым только что исчезли его товарищи, сотрясаясь и всхлипывая, — в воздухе все еще разило гниющим мясом. Затем он дрожащей рукой взял лежавший у дыры перевернутый фонарь, встал на ноги и повернулся. «Забудь о том, что случилось, — сказал себе Гиргис. — Забудь о Касри и Салахе. Сохраняй спокойствие, двигайся вперед, выберись из этой паскудной адской дыры». Однако коридор впереди тоже сжался — должно быть, близнецов затянуло туда, как Касри и Салаха. Гиргис остался один взаперти, замурованный в отрезке туннеля длиной с микроавтобус.

— Ау! — вяло крикнул Гиргис. — Есть тут кто? Меня кто-нибудь слышит?

Его голос едва долетал до другой стены коридора, не говоря уж о том, чтобы проникнуть сквозь камень. Гиргис заорал изо всех сил. Фонарь начал тускнеть — заряда батареек уже не хватало; густые тени стали страшнее и льнули к краям светового пятна, словно стая волков — к тлеющему походному костру.

— Пожалуйста! — взмолился Гиргис. — Кто-нибудь, помогите! Я заплачу! У меня много денег! Спасите меня!

Он разрыдался, потом завизжал, завыл тоненько, как гиена, стал молотить кулаками по бесчувственному камню, призывать всех богов — христианского, мусульманского, древнеегипетских — лишь бы помогли, лишь бы выручили в час нужды. Ничто не действовало; тишина продолжала давить, камень не стал податливее, и в конце концов Гиргис бессильно сполз на пол спиной к стене. Над головой у него, едва заметная в гаснущем свете, виднелась нарисованная змеиная голова с разинутой пастью.

— Убирайтесь, — простонал он, почесывая шею и руки: ему снова начали мерещиться тараканы, еще ярче и невыносимее обычного. — Брысь! Брысь! Мерзость!

Ощущение было таким гадким и отвратительно реалистичным, что Гиргис, не переставая вздрагивать и отряхиваться, поднялся на ноги, несмотря на усталость, — сидеть было еще хуже. В этот миг он увидел, как что-то сбегает по стене в том месте, которого только что касалась его спина — будто бы каменная крошка. Сыпалась она довольно бойко, хотя в слабом свете нельзя было разглядеть наверняка. Гиргис наклонился ближе, испугавшись, что туннель снова надумал сжаться и его раздавить, но то, что он увидел, оказалось стократ хуже. Хуже любой самой страшной напасти, какие только приходили ему на ум. Сбылся его самый страшный кошмар: десятки, сотни, тысячи тараканов грязным бурым потоком лились из змеиной пасти на стене. Гиргис оглядел себя — насекомые ползали по пиджаку, рукам, туфлям.

Гиргис взвыл и попятился, судорожно стряхивая с себя тараканов, с влажным хрустом размазывая их подошвами. Он бросился к противоположной стене и опрокинул фонарь: яркая вспышка осветила все пространство туннеля. На стенах оказались еще несколько змеиных пастей — справа, слева, сверху, спереди, — и каждая исторгала полчища тараканов. Вся полость каменного мешка покрылась шевелящейся массой, и эта масса текла в его сторону, накатывала на ноги, плечи, голову, облепляла хитиновым саваном из крыльев, усиков, лапок… Свет продержался еще несколько секунд, которых хватило лишь на то, чтобы пленник проникся всем ужасом происходящего. Наконец фонарь погас, и осталась непроглядная тьма, а в ней — шорох, суетливая возня миллионов крошечных лапок да истошные, дикие вопли Романи Гиргиса.

Флин взбежал на самый верх лестницы и остановился: с высоты открывался четкий вид на то, что творилось в оазисе. Глазам археолога предстала картина всеобъемлющего, стремительного разрушения. От райской долины почти ничего не осталось: скалы неумолимо сближались, давя и сметая все на своем пути, — пальмовые рощи, цветочные луга, бассейны, сады, аллеи и статуи медленно исчезали в основании всесокрушающих каменных челюстей, как сор под щетками пылесосов. Нижняя оконечность ущелья уже сомкнулась, скрытая из виду густыми клубами пыли. Выше еще сохранялся зазор в виде зеленого клина, который расширялся — вернее, его просто не успело сдавить — у верхней части ущелья. Впрочем, безжалостные скалы грозили вскоре смять и этот треугольник зелени. По подсчетам Флина, до их окончательного столкновения с краями платформы, где стоял храм, оставалось около четверти часа, и еще минут десять, прежде чем и храм, и последний клочок оазиса будут уничтожены неумолимо смыкающимися утесами. В общем, на все — полчаса, не больше. Успеть почти невозможно. Археолог развернулся и побежал что было сил.

Флин преодолел первую площадь (каменные стены уже подступали к платформе, и силой их натиска подняло, вздыбило камни брусчатки); потом вторую, где половина обелисков лежала вповалку на земле, словно топляк, затем выбежал на третью. Гигантский каменный шпиль еще непреклонно стоял, бросая вызов подступающему хаосу. В его золотом окладе у самого основания зияла дыра, но Флин до того спешил разыскать Кирнан, что даже не заметил следов мародерства.

Англичанин ворвался в храм и понесся сквозь гулкие залы и камеры. Голос Бен-бена, почти скрытый предсмертным грохотом оазиса, становился все отчетливее, снова взывал к себе настойчивым, ритмичным боем среди какофонии гигантской камнедробильни.

— Ну давай же! — прорычал Флин сквозь зубы, вкладывая все силы в последний бросок. Сверху сыпались пыль и каменная крошка, ползли и качались каменные блоки — а ведь скалы еще даже не дошли до краев платформы, не навалились как следует.

Археолог проскочил один зал, заросший древесными корнями, затем следующий, с алебастровыми столиками. Храм сотрясался и трещал, кладка расшатывалась, Флин не оглядываясь бежал вперед, пока не выскочил во внутренний двор с рукотворным прудом в самом центре комплекса. Пруд опустел: вода вытекла через глубокую трещину в дне бассейна, а поникшие розовые и голубые лотосы рассыпались по голому, полусухому камню.

С криком «Молли!» Флин бросился напрямик через пруд и нырнул в дверной проем каменного святилища, разметая перед собой тростниковые занавеси. Апокалиптический грохот мгновенно стих у него за спиной до низкого гула, зато пульсация Бен-бена стала почти оглушительной.

— Молли, пора уходить! Идем скорее!

Флин, застыв на пороге, окинул взглядом брошенные приборы и Бен-бена, который наполнил стеклянную камеру вихрями цветных искр, а сам словно подернулся золотым туманом. Англичанин решил было, что Молли незаметно выбежала вместе со всеми, как вдруг за стеклом кто-то шевельнулся. На глазах у потрясенного Флина Молли Кирнан медленно вышла из-за камня.

— Привет.

Тон у нее был такой будничный, словно она приглашала к себе на чай.

— Боже, Молли, ты спятила? Скорее выбирайся оттуда!

Она улыбнулась совершенно спокойной, умиротворенной улыбкой.

— Ты видела, что стало с Усманом? — закричал Флин, отчаянно жестикулируя. — Бегом! Прочь оттуда! Пора уходить!

Кирнан просияла.

— Скажи честно, Флин: разве я похожа на Усмана? — Она развела руки, как фокусник после трюка с распиливанием, убеждающий всех в своем добром здравии. — Видишь? Он мне не вредит.

Она наклонилась вперед и, к ужасу археолога, обняла Бен-бен, прижалась к нему щекой, словно к дикому зверю, которого ей удалось укротить. Бен-бен не огрызнулся. По-видимому, он не оказывал на нее никакого воздействия, потому что через несколько секунд Молли выпрямилась без малейшего ожога как ни в чем не бывало.

— Флин, он никого не обижает, если его не обижать. Это орудие, ни больше, ни меньше. Им просто нужно уметь пользоваться, как любым орудием.

Она провела рукой по поверхности Бен-бена, и пульсация замедлилась, утихла, словно он и впрямь подчинился чужой воле. Флин смотрел на него, не веря глазам.

— Он — наш друг, — ворковала Кирнан. — Так же как и древним египтянам. Как бишь они его называли? «И нер сеуэсерэн», если я правильно выговорила — «камень, что содеял нас могучими». А теперь он и нам поможет обрести мощь. Вот почему нам было дано его отыскать, вот почему мы здесь оказались. Это дар, Флин. Дар самого Господа.

Стены святилища начали содрогаться, десятитонные блоки тряслись и подпрыгивали, словно были не тяжелее кусков пенопласта.

— Пожалуйста, Молли! Нет времени! Здесь сейчас все рухнет!

— И это — только начало… — продолжала она, глухая к его уговорам. Ее тон был все так же безмятежен, как если бы они с Флином находились в разных мирах. — Первый, крошечный проблеск его силы. Только представь, что он для нас сделает, если мы дадим ему разгуляться, чего мы достигнем с его помощью!

— Молли, скорее!

— Представь себе: новый мир, новый строй, конец злодеяниям. Царство Божие на земле! Бен-бен стережет наш покой, и ни единого преступника в поле зрения!

Каменная кладка расползалась, сквозь щели купола просвечивало тускло-голубое небо.

— Ты будешь одним из нас, Флин! — Кирнан протянула ему руку, вероятно, забыв, что совсем недавно приказывала его расстрелять. — Мы станем работать вместе! Ты знаешь о камне больше, чем кто-либо, даже больше меня, так что поможешь нам раскрыть его полный потенциал. Другие оказались слабаками, но не ты. Идем с нами. Построим новый мир вместе. Ну как, Флин? Согласен помочь?

— Ты не в своем уме! — Он попятился, глядя то на Кирнан, то на стены и потолок, которые яростно содрогались и трескались, словно наклевывающееся яйцо. — Думаешь, камень тебя послушается? Черта с два! Ты с ним не сладишь, и никто не сладит!

Она засмеялась, грозя ему пальцем, как учительница воскресной школы — непослушному мальчишке.

— Маловерный! Позор тебе и таким, как ты! Неужели Он мог дать нам орудие, которым нельзя пользоваться? С которым нельзя совладать? Разве похоже, что я с ним не справлюсь?

Она снова развела ладони и медленно возложила их на макушку Бен-бена. Флин, к своему потрясению, заметил, что пульсация постепенно затихла и совсем прекратилась, а сияние камня померкло. Скалы перестали грохотать, тряска улеглась. Все умолкло, застыло. Воцарилась неестественная тишина. Флин огляделся, не в силах поверить глазам.

— Господи! — вырвалось у него. — Как тебе… Боже мой!

Кирнан просияла.

— Я же говорила — Он не даст нам того, чем нельзя воспользоваться. И мы воспользуемся — не сомневайся. С тобой или без тебя. — Она вздохнула, прислонилась лбом к камню и закрыла глаза. — Умолкни пред лицом Господа Бога, — прошептала Кирнан. — Ибо близок день Господень: уже приготовил Господь…

Ее оборвал оглушительный грохот. Святилище отчаянно затряслось, и в тот же миг Бен-бен снова начал пульсировать, только голос его стал резче, сердитее, словно львиный рык. Из глубины камня забил свет, но не радужный, как раньше, а однотонный: ярко-красный, как пылающее горнило, словно все, что происходило раньше — фейерверк, вспышки, золотая аура, — было всего лишь прелюдией, упражнением для разогрева, а теперь наконец Бен-бен открыл свою истинную натуру.

Кирнан распахнула глаза и резко уткнулась лбом в камень. Ее улыбка исчезла, руки вдруг напряглись, как под ударом тока.

— Беги оттуда! — крикнул Флин. — Скорей!

Молли, похоже, не могла отнять ладони от шершавой поверхности. Ее затрясло, глаза начали выпучиваться, а рот до предела разинулся в немом крике так, что, казалось, еще минута — и треснет челюсть. Флин шагнул вперед с намерением помочь, как-то вытащить из стеклянной камеры, но в этот миг щека Кирнан пожелтела и обуглилась, словно лист бумаги над свечой, а потом полыхнула пламенем. Такие же пятна начали проступать у Молли на руках, шее, лбу, голове — они бурели, вспыхивали, расползались по всему телу огненными объятиями, пока вся она не запылала, точно неистовый метеор, в котором едва можно было распознать человека.

От этого жуткого зрелища Флин словно прирос к земле. «Чарли! — раздался слабый крик. — О, мой Чарли!» Вслед за тем из вершины Бен-бена вырвался копьевидный луч света. Он пронзил якобы непроницаемое стекло камеры и выстрелил вверх, через крышу святилища, превращая в пар все на своем пути. В тот же миг Броди очнулся и бросился бежать что было сил.

Процесс уничтожения оазиса ускорился. Скалы зажали платформу с обеих сторон и сплющивали ее; их края нависли над храмом, точно сходящиеся пароходы. Храмовые постройки рушились: колоннады, пилоны и стены шатались, крыши медленно падали лавиной из каменных плит и осколков. Надежды Флина выбраться тем же путем или через какие-нибудь боковые ворота улетучились как дым. Не видя иного пути, археолог помчался в заднюю часть храмового комплекса, молясь, чтобы там оказался еще один запасной выход.

Уворачиваясь и отскакивая от обломков, которые, казалось, падали отовсюду, Флин мчался вперед через нескончаемую анфиладу залов и двориков. Волна каменного обвала как будто наступала ему на пятки. Броди уже начал гадать, доберется ли до конца, как вдруг перед ним открылся очередной внутренний дворик — гигантский каменный мешок, ограниченный со всех сторон стенами из массивных блоков. Флин понял, что попал в ловушку, и закричал от отчаяния. Он бросился к стене, ударил в нее ладонями, осознав, что это конец, что вернуться тем же путем уже невозможно, — в оазисе царил сущий хаос.

— Вот зараза! — взревел он, молотя по стене снова и снова. — Чертова су…

В ту же секунду земля под ним особенно резко вздыбилась, и стена попросту исчезла, обрушилась в овраг позади храмовой платформы, словно постройка из детских кубиков. В вихрях пыли вдоль верхней кромки оазиса скользили, словно двери купе, боковые стены ущелья. Над скалой повис огненно-красный шар солнца.

Флин бездумно двинулся вперед, перебрался через обломки стены и стал спускаться со склона между деревьями. Через полкилометра он заметил у подножия скал две человеческие фигуры: неизвестные присели на корточки и как будто разглядывали что-то на земле.

— Вы что делаете? — заорал на них Флин. — Лезьте вверх! Бегите отсюда!

Его крик потонул в грохоте разрушения. Броди побежал вниз, петляя между упавших каменных блоков гибнущего оазиса.

Из Бен-бена вырвался новый столб света.

Как только Флин исчез за поворотом лестницы, ведущей к храму, Захир повел Фрею и брата вокруг подножия платформы и дальше, через рощу, к верхней границе долины — отвесному двухсотметровому уступу, который соединял края ущелья как основание острого клина. Когда Фрея утром впервые попала в долину — с тех пор будто целая вечность прошла! — ребро уступа было длиной почти в полкилометра, а теперь сократилось наполовину и продолжало сокращаться.

— Как думаешь, сколько нам осталось? — крикнула она Захиру.

Бедуин поднял ладонь с растопыренными пальцами, после чего четыре раза сжал и разжал кулак.

— Как же мы выберемся?! — воскликнула Фрея в отчаянии. — За двадцать минут нам нипочем туда не залезть! У меня при всей подготовке на это уйдет два с лишним часа!

Захир не ответил и бросился к скале. Роща постепенно редела и потом совсем кончилась. Слева и справа виднелись боковые стены ущелья, которые, как ледоколы, безжалостно пробивали себе путь сквозь оазис, вздымая волнообразные тучи пыли. Впереди исполинским козырьком возвышался уступ скалы, который укрывал дно долины ковром тени, — пугающе-черный, отвесный, почти гладкий. Единственной его примечательной чертой, помимо редких трещин и карнизов, был зигзагообразный шов, который рассекал скалу посередине, словно строчка-зигзаг на шелковом полотне. Поначалу Фрея решила, что это какая-то жила, включение другой породы в глыбе песчаника, либо острый гребень-арет, выпирающий на плоской поверхности уступа. При ближайшем рассмотрении выяснилось, что «шов» не был скальным образованием. Вдоль поверхности камня тянулась гигантская лестница — точнее, серия лестниц: деревянных, шатких на вид, скрепленных веревками. Лестницы походили на вереницу гигантских сороконожек, которые взбирались по отвесному склону от карниза к карнизу, от трещины к трещине, используя всевозможные естественные опоры, чтобы подняться наверх и соединить небо с землей.

— «Лестница Нут», — ахнула Фрея, вспомнив надпись, обнаруженную в Абидосе.

— Очень крепкий! — Захир подошел к подножию скалы и с силой дернул за нижнюю перекладину, демонстрируя крепление каркаса, который держался на вогнанных в голый камень бронзовых костылях. — Моя семья использовать много лет. Мы чинить. Долго подниматься, но безопасно. Теперь иди!

Он пропустил Фрею к лестнице и махнул рукой — поднимайся, мол, первой.

— А как же вы? — прокричала она.

— Я ждать Броди. Мы лезем вместе. Иди, иди!

Фрея попыталась возразить, но Захир и слушать ничего не желал.

— Я лезу быстро, — твердил он, — как обезьяна.

В конце концов ей пришлось сдаться: она поставила ногу на ступеньку и начала подъем. Брат Захира отправился следом с винтовкой за спиной. Они карабкались вверх ступенька за ступенькой, медленно, но верно поднимаясь со дна долины. Поверхность обрыва сотрясалась и вздрагивала, как бок огромного потревоженного зверя, но лестница держалась крепко. Чем больше Фрея убеждалась в надежности опоры, тем быстрее продвигалась вперед. Вскоре Захир потерялся далеко внизу, зато стало лучше видно ущелье, где свирепствовали хаос и разрушение.

Фрея поднялась на двадцать метров — высоту четырех лестниц — и уже встала на следующий пролет, когда скала особенно сильно содрогнулась. Краем глаза девушка заметила какое-то движение. Годы тренировок улучшили ее реакцию, поэтому она не раздумывая приникла к лестнице и спрятала голову между ступенек для лучшей защиты. Почти тут же сверху посыпался град из мелких камней, а за ними, просвистев всего в нескольких сантиметрах от нее, упали три-четыре крупных обломка. Фрея не спешила разгибаться — а ну как камнепад продолжится? Однако их только напоследок присыпало щебнем, и на этом все прекратилось. Она осторожно выглянула из-под ступени, посмотрела вверх и вниз.

— Ты цел? — спросила Фрея у Сайда, который был в нескольких метрах под ней. Он взмахнул рукой в знак того, что его не задело.

Девушка собралась продолжить подъем, как вдруг резко отстранилась от скалы, пригляделась к земле у подножия и…

— Боже, только не это!

Сайд заметил предмет ее тревоги и поспешил вниз, махнув Фрее, чтобы продолжала подниматься. Девушка, игнорируя приказ, бросилась вслед за бедуином. Оглушительный грохот скал, дрожь каменной стены, гибель оазиса — все это отступило на второй план, потому что на пятачке земли двадцатью метрами ниже, под каменной глыбой размером с капот машины, лежал Захир.

Спустившись пониже, Фрея спрыгнула на песок и подбежала к Сайду, который уже сидел рядом с братом. Захира наполовину придавило к земле — от груди и ниже, но он пока еще дышал. Руки несчастного бессильно цеплялись за камень, изо рта сбегала струйка крови.

— Надо снять с него плиту! — вскричала Фрея и схватилась за край, безуспешно пытаясь хоть чуть-чуть приподнять обломок.

Сайд сидел рядом с Захиром и гладил брата по лбу. Суровое и невыразительное выражение лица бедуина не изменилось, только в глубине глаз отражался намек на чувства, на ту муку, которую он испытывал от страданий брата.

— Сайд, помоги, — выдавила Фрея. — Давай же, его надо освободить. Надо убрать этот камень!

Пытаться было бесполезно — Фрея поняла это с первого взгляда: даже если бы им чудом удалось как-то поднять неимоверно тяжелую глыбу, вытащить Захира по отвесной стене с такими ранами не представлялось возможным. И все-таки девушка, сдерживая слезы, продолжала дергать и тянуть неподъемную плиту. Захир слабеющей рукой отстранил Фрею и слегка качнул головой, словно говоря: «Бесполезно. Не трать больше силы».

— Господи, Захир!.. — вырвалось у нее сквозь ком в горле.

Бедуин стиснул ее ладонь, натужно вздохнул — из ноздрей показались пузыри крови — и хрипло, чуть слышно заговорил с братом по-арабски. Фрея не понимала слов, но, различив имя Мухсен, которое Захир повторил несколько раз, сообразила, что бедуин отдает последние распоряжения, поручает Сайду заботиться о своей семье.

— Господи! — повторяла она, гладя Захира по руке. По ее щекам катились слезы: слезы бессилия, скорби и вины за все сомнения, за все дурные мысли о нем, за все несправедливые упреки — ведь он все это время был добрым, честным человеком. Он отдал жизнь ради спасения других, а Фрея его обидела, как когда-то сестру. Не в силах ничем помочь Захиру, девушка гладила его по руке, плакала и ненавидела себя за все беды, которые причиняла своим близким.

«Ну почему у меня всегда так выходит? — спрашивала она себя. — Почему хорошим людям приходится платить за мои ошибки?»

Захир как будто понял, что творилось у нее на душе. Он приподнял голову и едва слышно произнес:

— Все хорошо, мисс Фрея. Ты моя хороший друг.

— Прости, Захир! — воскликнула она. — Мы тебя вытащим, обещаю!

Фрея опять схватилась за скалу — не потому, что придумала способ приподнять обломок, а потому, что не могла больше бездействовать, глядя, как утекает чужая жизнь. Захир покачал головой и оттолкнул ее руку, шевеля губами. Голос бедуина терялся в грохоте обвалов, и слов было не разобрать. Фрея наклонилась почти к самым губам умирающего.

— Она счастливый, — прошептал Захир.

— Что? Кто?

Пальцы бедуина сжали ее ладонь.

— Она счастливый, — повторил он с нажимом, как будто вкладывал в эти слова последние остатки сил, чтобы его услышали и поняли. — Она очень счастливый.

— Кто, Захир? Кто счастливый?

— Доктор Алекс, — сипло выдохнул он. — Доктор Алекс очень счастливый.

«Не иначе бредит, — подумала Фрея. — Уплывает в воображаемый, пограничный мир между жизнью и смертью». Захир продолжал сжимать ее руку, словно дело было не в этом, словно он знал, о чем говорит. Оазис на миг погрузился в тишину, хотя Фрея не знала наверняка — было это на самом деле или ей так показалось оттого, что все ее чувства были сосредоточены на Захире.

— Не понимаю, — всхлипнула она. — Что значит «Алекс счастливая?»

— В Дахле, — произнес бедуин, ловя взгляд Фреи. — Ты спросить, доктор Алекс была счастливая или нет. Когда приехать первый день.

У Фреи в памяти пронеслись последние события, начиная с приезда в Дахлу, когда ничего этого еще не случилось. Захир привез ее к себе домой, пригласил выпить чая, она зашла не в ту комнату, увидела снимок, где Алекс стояла у скалы, а потом Захир закрыл дверь.

«Ей было хорошо здесь? — вспомнила Фрея собственные слова. — Алекс то есть. Она мне писала незадолго до смерти… и очень тепло отзывалась об этом месте и людях. Как будто она была счастлива. Это так?»

— Она была счастливый, — с трудом прошептал Захир. — Мы ее привозить сюда. В оазис. Когда она болеть. Мы взял веревка, спустил ее вниз, она все увидел своими глазами. — Несмотря на явственные мучения, он улыбался. — Она была очень счастливый. Самый счастливый в мире.

Фрее опять что-то вспомнилось — что-то смутное, невесомое, как пропажа, которая взывает к себе. Ее мысли спутались, как вдруг в голове зазвучал голос Алекс — четкий, ясный, словно сестра стояла прямо там, рядом. Голос читал то самое, последнее письмо, которое Фрея получила перед смертью сестры:

«Помнишь, как папа рассказывал о том, что луна — это дверь и если забраться к ней и толкнуть, откроется проход в другой мир? Помнишь, как мы фантазировали, на что он похож — волшебный, чудный мир-сад, где цветут цветы, журчат водопады и летают говорящие птицы?

Не знаю, как тебе объяснить, но совсем недавно я заглянула поту сторону двери. Там все точно так, как мы представляли, даже еще чудеснее. Когда видишь этот волшебный мир, поневоле начинаешь надеяться. Где-то далеко, сестренка, всегда есть дверь, а за дверью — свет, каким бы темным ни казалось все вокруг».

В этот миг Фрея поняла, о чем говорила ей Алекс в письме: не о детской фантазии, не о мечте, а о чем-то более зримом, настоящем — о поездке в оазис вместе с Захиром. О своем последнем большом приключении. От мысли об убитой сестре по-прежнему сжималось сердце, однако теперь к этому добавилось и другое, светлое чувство. Фрея поняла, как радостно сестре было оказаться в таком чудном месте, какими счастливыми воспоминаниями это наполнило ее последние дни. Недаром Алекс писала: «Когда видишь этот волшебный мир, поневоле начинаешь надеяться».

— Спасибо, Захир, — вырвалось у Фреи. Она со слезами сжала руку умирающего и погладила его по лбу, почти не слыша грохота сталкивающихся над головой камней. — Спасибо, что помог ей. Спасибо за все… — И, помолчав, добавила: — Ты не менее великий бедуин, чем твой предок, Мухаммед Вальд Юсуф Ибрагим Сабри аль-Рашайда.

Она не знала, как сумела запомнить это имя, но, услышав ее слова, Захир улыбнулся шире, хотя улыбка почти потерялась: нижнюю половину его лица залило кровью. На исходе сил бедуин стиснул Фрее руку. Его глаза начали тускнеть. Последним усилием воли Захир высвободил руку, ощупал бок джеллабы, медленно вытягивая полу из-под камня, вытащил из кармана какой-то предмет и вложил Фрее в ладонь: зеленый металлический компас, побитый и затертый от времени, с откидной крышкой, лупой и струной в прорези. Фрея тут же узнала его: Алекс всегда брала этот компас в походы по окрестностям Маркема, а раньше он принадлежал моряку и побывал в битве при Иводзиме.

— Доктор Алекс дала мне, — прошептал Захир. — Перед смерть. Теперь будет твой.

Фрея смотрела на компас, не слыша, как вокруг рушатся скалы. Внутри на крышке виднелись выцарапанные инициалы: «А.Х.» — Александра Хэннен. Фрея улыбнулась и хотела поблагодарить Захира, но его голова уже упала набок, а дыхание прервалось.

— Ушел. — Сайд протянул руку и провел по лицу брата, закрывая глаза.

— Захир! — вырвалось у Фреи.

Они замолчали. Земля содрогалась, стены ущелья смыкались плотнее с каждой минутой, из середины храмовой платформы ударяли в небо столбы красного пламени. Сайд поднялся с колен и жестом отправил Фрею к лестнице.

— Не можем же мы его бросить, — взмолилась она. — Только не так!

— Он спокойный. Счастливый. Хорошее место для бедуин.

Фрея, однако же, не двигалась с места. Сайд наклонился и потянул ее за руку.

— Мой брат ехать сюда помочь. Он не хотеть, чтобы ты умерла. Пожалуйста, поднимайся. Для него.

На это Фрее было нечего возразить. Она еще раз задержала взгляд на искалеченном теле Захира, отвернулась и поспешила к подножию скалы. Сайд вскочил на нижнюю ступеньку и начал карабкаться ввысь.

— Я иду первый, — крикнул он. — Проверю, если сломаться.

— А как же Флин? — прокричала Фрея в ответ.

Бедуин вытянул руку, показывая на опушку рощи у основания скал, — Броди бежал к спутникам, отчаянно размахивая руками: мол, не ждите. Их разделяло порядка двухсот метров.

— Ты идти за мной, — крикнул Сайд. — О'кей?

— О'кей, — отозвалась Фрея.

Бедуин кивнул и полез вверх с кошачьей скоростью и проворством. Его руки и ноги едва касались опоры — так стремительно он карабкался. Фрея дождалась, пока Флин не сократил расстояние до пятидесяти метров, — ей не хотелось оставлять археолога слишком далеко позади, после чего еще раз оглянулась на Захира, шепнула себе «алле» и направилась вверх по лестнице.

Флин заметил их еще у края платформы и на бегу всю дорогу кричал спутникам, чтобы уходили. Ему было невдомек, почему они застряли на дне ущелья, когда надо было спасаться, и, только очутившись у основания скалы, он увидел раздавленное плитой тело Захира и понял, что держало их на этом месте. Броди остановился, качая головой. Его наполнили почти те же чувства, что и Фрею немногим раньше: горечь, бессилие, вина за то, как он обошелся с Захиром в Дахле. Однако не осталось времени медлить, скорбеть и воздавать почести так, как хотелось бы, — Флин преклонил колено, прикоснулся колбу покойного и произнес принятые у бедуинов слова прощания. Потом англичанин бросился к лестнице и устремился наверх. Между стен ущелья оставался зазор всего в полторы сотни метров. Со дна взвились пыльные вихри, кругом стремительно темнело.

Броди сильно отстал от спутников и теперь старался их нагнать, двигаясь как можно быстрее. Земля под ногами стремительно уходила вниз, лестница скрипела и стонала под его весом. Фрея то и дело поглядывала вниз, перегибаясь за край ступеней. Флин успокаивающе махал ей рукой и карабкался выше, стараясь не замечать дрожи утеса и сближения каменных челюстей. Горло и мышцы горели, но Броди сосредоточил все силы на том, чтобы не останавливаться до конца.

На первых тридцати метрах лестница шла вертикально — один пролет над другим, так что усилия археолога быстро окупились. Выше, над восьмым отрезком, ступени прерывались, и влево, вдоль карниза не шире сигаретной пачки, тянулась веревочная опора к подножию следующего пролета. Еще через пятнадцать метров беглецы уперлись в тупик и были вынуждены забрать вправо по еще более узкому карнизу. Следующий участок подъема тоже оказался недолгим. Так они и поднимались — зигзагами, то и дело перебираясь туда-сюда над пропастью. Переходы соединялись тремя-четырьмя лестничными пролетами, не больше, так что недолгие минуты подъема перемежались леденящим кровь ползанием по скале вдоль трещин и выступов.

Почему древние египтяне устроили подъем таким образом, вместо того чтобы протянуть по скале сплошную лестницу, Флин не знал. Быть может, им приходилось таким образом обходить непригодные участки, в которых бронзовые костыли не держались? Как бы то ни было, из-за всей этой эквилибристики скорость подъема англичанина заметно упала.

Зато уничтожение оазиса как будто набирало обороты. От храмовой платформы в одночасье осталась только груда пыльных камней. Прежде величественные здания обратились в развалины, среди которых Бен-бен продолжал выстреливать вверх лазероподобными пучками рубиново-красного света, похожими на разряды молнии. Апокалиптическая получилась картина, точно Ад с полотна средневекового живописца. Впрочем, Флину было не до сравнений — он целиком и полностью сосредоточился на прохождении опасных участков, то и дело соскальзывая и теряя опору, как будто в стремлении опередить смыкающиеся скалы позабыл об осторожности.

Один раз Флин оступился во время перехода и на несколько секунд повис на веревочном поручне над головокружительным стометровым обрывом: пришлось заново нащупывать опору и добираться до следующей ступеньки. В другой раз древняя доска треснула под его весом, и острая щепка пропорола икру. Броди взвыл от боли, чувствуя, как кровь стекает по ноге в самый ботинок.

Археолог почти отчаялся, решив, что его попросту раздавит в каменной пасти — нет никаких шансов преодолеть подъем вовремя и выбраться на безопасную высоту. Тем не менее Броди продолжал упрямо, из последних сил лезть вверх, отбрасывая боль, усталость и головокружение, от которого спирало в груди. Дно долины осталось где-то далеко внизу, скрытое тучами пыли, вершины скал нависли над головой. Наконец отчаяние отступило — Флин одолел последний короткий карниз и увидел прямую как стрела лестницу из пяти пролетов, ведущую к свободе.

Сайд и Фрея старались не торопиться, чтобы англичанин не слишком от них отставал, а теперь повисли на последних ступеньках у самой вершины и подбадривали его по мере сил. Флин закричал на них, велел скорее убираться, а сам на секунду остановился, набрал воздуха в грудь и начал последний бросок. Между каменными челюстями оставалось всего метров тридцать, и от этого делалось жутко.

Первый из пяти пролетов Флин преодолел, чувствуя, как негодующе протестует каждый мускул. Второй и третий пролеты дались легче, а на середине четвертого, всего в пяти метрах от края, он ощутил прилив адреналина. «Почти добрался, еще чуть-чуть», — сказал он себе.

— Давай-давай, всего немного осталось! — воскликнула Фрея.

В этот миг скалу тряхнуло. Флин вцепился в лестницу, переждал, пока пройдет тряска и снова полез наверх, как вдруг почувствовал, что теряет опору: костыли, которыми лестница крепилась к скале, расшатались от толчка. Броди замер, затем сделал еще два шага. Пролет снова просел. Бронзовые шипы креплений дюйм за дюймом выползали из гнезд, а верхушка лестницы медленно отходила от стены. Археолог судорожно бросился наверх, но это не помогло: не успел он ухватиться за нижнюю перекладину следующего пролета, как костыли напрочь выскочили и удерживать ступени стало нечему. На краткий, безумный миг все как будто застыло, и Флин ощутил себя героем немого кино вроде Гарольда Ллойда или Бастера Китона, в одном из тех эпизодов, где они отчаянно балансируют над землей. Верхушка лестницы сделала леденящий душу нырок вниз и по дуге оторвалась от стены. Флин кувыркнулся в пропасть, а над головой у него раздался истерический визг.

Надо было Фрее заранее сообразить: если все идет тихо да гладко — жди беды.

Едва они с Саидом добрались до плоского края обрыва, Фрея взглянула вниз — посмотреть, как успехи у Флина. Ущелье сжалось до ширины двух теннисных кортов, дно потерялось в темноте… чего там, все потерялось, кроме алого зарева Бен-бена, который до сих пор продолжал выстреливать алый луч на сотни метров вверх, пронзая облака. Зрелище завораживало своей абсолютной фантастичностью, но сейчас Фрея неотрывно смотрела на Флина, который напряженно преодолевал пролет за пролетом. С каждым шагом Броди в девушке крепла уверенность, что он справится.

— Давай, давай! — крикнула она, ощутив прилив надежды: Флин был почти рядом. — Еще немного, всего чуть-чуть! Ты почти вылез!

Не успела она договорить, как земля резко содрогнулась и лестница, по которой карабкался Флин — Господи, ведь оставалось-то всего ничего! — начала отрываться от скалы. На какой-то миг Фрее показалось, что Броди успеет, выберется на безопасную высоту, но крепежные костыли разом выскочили из стены, словно пробки из бутылок, и вся конструкция завалилась назад, увлекая археолога с собой.

— Флин! — закричала Фрея и уткнулась лицом в ладони. — Боже, Флин…

Его падение ошеломило и потрясло девушку до глубины души. Она не могла поверить, что конец будет таким неожиданным и внезапным — после всех после опасностей, которые они пережили вместе за последние дни! Ведь спасение было так близко… Фрея совсем пала духом, и, когда до нее долетело приглушенное «Эй!», она отмахнулась, подумав, что воображение играете ней злые шутки. Сквозь грохот сталкивающихся скал крик повторился. Сайд схватил ее за плечо, и она изумленно сообразила, что ей не померещилось. Фрея отняла руки от лица и выглянула за край пропасти.

— Флин! Ты жив!

Прямо под ней, в каких-то десяти метрах, Броди держался за веревку предыдущего пролета. Оборвавшаяся лестница повисла рядом, будто сломанная рука. Фрея тут же поняла, что случилось: нижние костыли каким-то чудом удержались в скале, и Флин остался висеть даже после удара. Удивительно, что он не сорвался, пролетев несколько метров вниз, и сумел вскарабкаться выше, на относительно безопасный нижний пролет. Краткий миг бурной радости прошел так же внезапно, как начался, потому что картина происходящего раскрылась перед фреей во всей полноте. Флин выжил, это верно, однако жить ему оставалось недолго.

Дело было даже не в том, что стены ущелья сближались с каждой секундой, словно ладони, спешащие прихлопнуть муху — нет, времени на подъем у археолога оставалось достаточно, вот только опора исчезла. Между верхней перекладиной, на которой стоял Флин, и низом следующего пролета возник зазор в пять метров отвесной стены. На краткий миг Фрея задумалась о возможности как-то закрепить выпавшие костыли, но у нее на глазах последний вывалился из гнезда, и кусок лестницы ухнул в пыльное облако на дне ущелья.

— Вот зараза!

Они застыли на местах, замолчали. Никто не знал, что делать. Флин тряхнул головой — мол, дело — дрянь, ничего не выйдет. Шансы на спасение, без того мизерные, таяли с каждой секундой. Фрея не выдержала и полезла вниз с края пропасти, уже понимая, что ничего не добьется. Сайд попытался ее задержать, твердя «ты уходить первая», но она знала: из всех троих ей в горах выжить проще. Поэтому она отмахнулась и стала спускаться навстречу Флину.

Даже самые опытные скалолазы иной раз боятся, и Фрея не была исключением. Иногда страх проявляется почти незаметно: сердце начинает биться сильнее или посасывает под ложечкой — организм признает тот факт, что человеку не дано природой висеть в сотнях метров над землей. В других случаях бывает иначе — все внутри словно противится подобному хождению по грани, и требуется большое усилие воли, чтобы себя переломить.

Фрее были знакомы эти крайние состояния и многие промежуточные, но еще никогда в жизни она не боялась так, как сейчас: лестница ходила ходуном, а с боков надвигались скалы, отвлекая внимание на себя. Тем не менее девушка ухитрялась сдерживать страх — загнала его на периферию сознания и толкала себя все ниже и ниже, ступень за ступенью, пока не очутилась на краю.

— Не валяй дурака! — закричал Флин. — Не смей! Возвращайся сейчас же!

Она его не слушала: подпрыгнула раз-другой на перекладине — убедиться, что лестница выдержит, зацепилась за нее ногами и повисла вниз головой, протягивая ему руки. Флин продолжал кричать, чтобы она возвращалась наверх, но тем не менее взобрался ей навстречу, почти на самый верх своего пролета и попытался дотянуться. Как они ни старались сблизиться, между кончиками их пальцев оставалось не меньше метра. Фрея меняла положения, тянула руки так, что, казалось, вот-вот лопнут связки, — все было напрасно. В конце концов им пришлось признать поражение. Флин спустился ниже, Фрея встала.

— Бесполезно, — прокричал он, оглядываясь. Боковые скалы уже кое-где прижались к лестнице, и деревянные ступени лопались под натиском многомиллионных каменных глыб. — Прошу тебя, уходи. Ничего не выйдет. Спасайся. Беги! Ради меня!

Фрея не стала его слушать. Она отстранилась как можно дальше от скалы и вертела головой во все стороны — вдруг отыщется способ преодолеть этот злополучный метр, подобраться к Флину поближе.

Прямо под ней обнаружилась четкая зацепка: выбоина с рваными краями там, где раньше сидел бронзовый костыль. Если бы поставить в нее ногу, держась за нижнюю перекладину руками…

Впрочем, и этого оказалось недостаточно. Фрея лихорадочно ощупывала глазами скалу в надежде на помощь. Найти бы хоть что-нибудь… На каменной стенке в двух метрах над пролетом Флина находилась горизонтальная трещина, достаточная для надежного виса. Правда, между трещиной и ее руками все равно оставалось бы еще двадцать сантиметров — не дотянуться. Фрея взвыла от досады. С таким же успехом можно было висеть в километре друг от друга. Вариантов не осталось.

— Прости, — закричала она вниз. — Прости. Я никак не смогу…

Она осеклась. Что-то вдруг привлекло ее внимание — над головой Флина и чуть левее. Из скалы выступал кусок породы, как будто кремня. Он был того же цвета — вот почему она не заметила его сразу. Если подумать, если только представить…

— Слушай, — снова крикнула она сквозь грохот крошащихся скал. — Делай в точности то, что я скажу! Без вопросов, без обсуждений, понял?

— Бога ради, Фрея!

— Цыц!

— Ты тратишь…

— Делай, кому говорят!

Он бессильно махнул рукой.

— Тебе нужно добраться до трещины… — Она поставила ногу в выбоину от костыля и схватилась за нижнюю перекладину. — Понял? Ты должен за нее зацепиться.

— Но я не смо…

— Давай!

Флин глянул на нее исподлобья, что-то буркнул и полез вверх. Он поднялся на четвертую от края ступень, на третью, вторую, вытянулся в струну, прижался к скале изо всех сил и начал осторожно скользить вверх. Его с головы до ног била крупная дрожь — не то от страха, не то от напряжения. «Скорее всего от того и другого сразу», — подумала Фрея.

— Я сейчас упаду! — взревел он.

— Тебе и так это предстоит, если не поспешишь! Давай дальше!

Броди застыл с закрытыми глазами, распластавшись по скале, щекой к грубому камню. Казалось, никакая сила не заставит его оторваться. Но уже через миг он с диким ревом рванул вверх, на последнюю ступень, и гигантским усилием воли заставил себя потянуться к трещине. На долю секунды Фрея решила, что он потеряет равновесие и сорвется, но тут его пальцы, шаря по скале, нащупали трещину, протиснулись в нее и отчаянно уцепились за край. Флин забалансировал на последней ступени, как на канате. Фрея — перепуганная, уставшая, чумазая — издала радостный вопль.

— А теперь самое трудное, — прокричала она.

— Ты что, шутишь, черт подери?

Она приступила к объяснениям, то и дело косясь по сторонам: щель между скалами сократилась до десяти метров. Ему предстояло упереться в выступающий кусок кремня и подняться к ее вытянутой руке. Безумный маневр в Абидосском храме по сравнению с этим выглядел детской забавой. А Флин не прошел даже элементарную подготовку. Однако выбирать не приходилось: либо он попытается, либо через минуту-другую скалы столкнут его в пропасть. Убедившись, что он четко понял все инструкции, Фрея заняла позицию — повисла вниз головой и как можно дальше вытянула руку, готовясь его ловить.

— Флин, второй попытки не будет, — крикнула она. — Так что уж постарайся не облажаться!

— Ну, я этого, знаешь ли, не планирую!

Фрея не сдержала улыбки.

— Можешь не торопиться. Только не слишком затягивай.

Флин взглянул на нее и снова опустил глаза, проверяя расположение уступа. Затем прошептал молитву, хотя перед этим лет двадцать не заглядывал в церковь, поставил ногу на камень, собрался — и с силой прыгнул, исторгнув дикий, горловой вопль в тот самый миг, когда его пальцы вылетели из трещины, а тело потеряло последнюю опору в отчаянном толчке. Фрея поймала его ладонь, а он ухватил запястье девушки свободной рукой и повис всем телом, словно гигантский маятник, елозя подошвами по отвесной стене. Держать его оказалось тяжело — куда тяжелее, чем в Абидосе. Ноги Фреи начали соскальзывать с перекладины, а плечо затрещало, словно вся рука вот-вот оторвется. Однако девушка ухитрилась не свалиться. Спустя, казалось, целую вечность — хотя прошло не больше нескольких секунд — Флин сунул один, а затем и второй мысок в щель, выпрямился и тем самым перенес почти всю тяжесть с руки Фреи на новую опору.

— Лезь по мне! — крикнула Фрея. — Толкайся ногами, ты должен подняться на лестницу! Давай, времени нет!

Он собрался было последовать совету, но вдруг застыл — ноги на краю трещины, руки держат Фрею за ладонь и предплечье. Ущелье сузилось до семи метров. Снизу поднялись клубы пыли.

— Времени нет! — крикнула Фрея и закашлялась. — Давай, Флин! Лезь по мне! Самое трудное ты уже сделал!

Весь недавний напор, все отчаянное рвение археолога как будто улетучились. Он цеплялся за камень и смотрел ей в глаза со странным выражением на лице — смесью тревоги и решимости.

— Давай! — рявкнула Фрея. — Ну, чего ждешь? Пока нас раздавит? Давай, поднимайся!

— Это я, — крикнул он в ответ.

— Чего «я»?

— Я убил Алекс.

Фрея застыла. У нее так резко перехватило дух, словно шею сдавили петлей.

— Это я сделал укол. Молли и Гиргис тут ни при чем. Я — убийца.

Девушка беззвучно раскрыла рот.

— Я не хотел! — выкрикнул Флин. — Пожалуйста, поверь мне. Я никогда в жизни за это не взялся бы. Алекс меня попросила. Умоляла. Она почти ослепла, начала глохнуть, у нее отнялись ноги и рука… Она знала, что будет только хуже. Хотела сохранить хоть какой-то контроль над собой. Я не смог ей отказать. Прошу, пойми! Я не смог отказать ей, и это как нож в сердце.

Ущелье сократилось до четырех метров, сквозь клубы пыли замаячили его стены, но Флин и Фрея словно не замечали. Она висела на лестнице, держа его за руку; археолог, вцепившись в девушку, балансировал на краю трещины. Оба забыли обо всем на свете, застряв в своем собственном измерении.

— Алекс сказала, что любит тебя. — Голос Флина был сиплым, еле слышным. — Это были ее последние слова. Мы сидели с ней на веранде, смотрели на закат. Я сделал ей укол, подержал за руку. Она ушла с твоим именем на губах. Я не мог не сказать тебе, понимаешь? Не мог. Она очень тебя любила.

В глазах Флина стояли слезы. На Фрею обрушилась лавина мыслей, эмоций, воспоминаний. Все в ее душе смешалось, спуталось, словно внутренний мир стал отражением внешнего, где царил хаос. Однако среди этого хаоса, среди наплыва боли и горя был твердый стержень, за который Фрея и ухватилась: стержень уверенности. Она знала, что на месте Флина поступила бы так же. И еще знала — по его глазам, голосу, по всему, что увидела и пережила с ним за последние дни, — что сделал он это из доброты, из сострадания, из любви к Алекс, а потому не заслуживал ни обвинения, ни осуждения. Даже наоборот, она странным образом ощутила себя перед ним в долгу. Он взял на себя бремя, что по праву принадлежало ей: он был рядом с Алекс в час нужды, когда родная сестра была от нее далеко.

Все это пронеслось у Фреи в мозгу за считанные секунды — время словно замедлило бег, чтобы подстроиться под ее мысли. Затем она стиснула ладонь англичанина, словно говоря: «Я все понимаю. А теперь полезли, к черту, отсюда», — и начала подтаскивать его к себе. Флин помогал, упираясь подошвами в скалу. На миг его лицо очутилось совсем рядом, их глаза снова встретились, и оба они улыбнулись понимающей улыбкой, еле заметной сквозь душную завесу пыли. Наконец Броди вскарабкался вверх, держась за Фрею, и поставил ногу на нижнюю перекладину. Каменная пасть была готова сомкнуться — ее «челюсти» разделяли всего лишь два метра пустоты.

— Бегом! — крикнула Фрея. — Скорей наверх!

— Ты первая!

— К черту джентльменство! Вперед! Я за тобой!

Она с размаху шлепнула Флина, поторапливая его.

Как только он забрался выше, Фрея перевернулась вверх головой и стала карабкаться следом. Едва Флин поднимал ногу с перекладины, как она тут же за нее хваталась, чтобы не отставать. Лестница так отчаянно тряслась, что неизвестно было, сколько еще они смогут на ней продержаться. Пыль немного развеялась, и сверху показалась голова Сайда и протянутая рука. Он махал им, чтобы скорее поднимались. Флин и Фрея, задыхаясь и кашляя, полезли навстречу бедуину. Стены ущелья подступили еще ближе — до каждой оставалось чуть больше метра с небольшим. Флин подобрался к краю, где Сайд вцепился ему в футболку и вытащил наружу. Фрея висела немногим ниже. В следующий миг скалы коснулись ее плеч, а перекладины лестницы начали горбиться под ногами дерево затрещало и лопнуло, но Фрея не упала: ее подхватили под мышки и вытащили наружу, на чистый, свежий воздух и удивительный простор каменной «крыши» плато.

Они втроем попятились, пытаясь отдышаться. Последние пяди ущелья исчезали на глазах: то, что всего час назад было широкой долиной с деревьями, зданиями и водопадами, сократилось до размеров трещины в сорок сантиметров, из глубины которой продолжали вырываться столбы красного света. Грохот гигантской камнедробильни понемногу стихал и превратился в низкий скребущий гул, словно где-то ворочались исполинские жернова.

Наконец две скальные толщи сомкнулись до просвета в ладонь. Оазис исчез, и наступил финальный момент драмы: из глубины разлома грянул громоподобный рев, похожий на рык льва с каменными легкими (как позже описывала Фрея), и наружу вырвался узкий клинок ярко-алого света. Силой звуковой волны беглецов сбило с ног и швырнуло на камень.

— Не смотрите! — Флин схватил Фрею за плечо и перевернул лицом в песок. — Закройте глаза!

До сих пор огненные столбы на миг вспыхивали и гасли, словно падучие звезды, но в этот раз свет не исчезал: лезвие исполинского клинка расширялось, медленно тесня скалы, и устремлялось вверх пламенным обелиском. Грохот стал еще оглушительнее. У Фреи возникло странное чувство, что ее обожгло, хотя ни боли, ни неудобства она не ощущала. Колонна света, словно утвердив свою правоту, колыхнулась и стала гаснуть, клонясь к земле, как пламя сгоревшей свечи. Бен-бен издал последний рык, после чего стены с грохотом сомкнулись и больше не разошлись. Наступила тишина.

Фрея еще секунду-другую полежала, потом моргнула и увидела перед глазами красноватое пятно. Девушка поначалу испугалась за свою сетчатку, но в следующий миг поняла, что смотрит в чашечку цветка — нежного оранжевого цветка, который каким-то чудом вырос среди голых камней.

«Цветок в конверте — пустынная орхидея, очень редкая. Храни ее на память обо мне».

Фрея улыбнулась и взяла Флина за руку, зная, что с этих пор все будет хорошо.

Спутники отряхнулись, глотнули свежего воздуха, побродили туда-сюда вдоль трещины и убедились, что оазис исчез безвозвратно. Сайд повел их через плато. Солнце каким-то необъяснимым образом очутилось над головой, хотя во время бегства из оазиса укатилось почти к самому закату. Теперь положение светила подтверждало время у Флина на часах — четверть третьего. Они пробыли в оазисе всего шесть часов, а казалось, целая жизнь прошла.

Преодолев еще три километра пешком, путешественники свернули к узкой, заполненной песком расселине, которая ровным склоном перетекала в пустыню.

— Очень надежный, — сказал Сайд и похлопал по краям расселины с обеих сторон. — Не закроется.

— Рад это слышать, — ответил Флин.

У подножия расселина открывалась небольшим фьордом в восточной стене плато. Там, под каменным выступом, похожим на козырек, стоял знакомый обшарпанный «лендкрузер». Сайд угостил спутников хлебом и сыром, и за скромной трапезой спутники помянули Захира.

— Он умер хороший смерть, — тихо сказал Сайд. — Как бедуин. Захир быть счастлив.

Сайд достал из машины аптечку и обработал Флину многочисленные порезы и ссадины. «Терпи, не будь женщина», — неодобрительно бормотал он, глядя, как англичанин вздрагивает и морщится. Затем они втроем забрались в «тойоту» и выехали в пустыню, чтобы, обогнув скалы, вернуться к черному утесу и воронке в песке.

Однако ни того ни другого больше не существовало. Дельталет они нашли запросто — он выделялся на фоне песков, словно пятно розовой краски на чистом листе, а вот черный каменный серп рухнул и рассыпался грудой стеклянистых обломков. Там же, где находились Уста Осириса, тоже ничего не осталось — только совершенно ровный песок. Исчезла даже прямоугольная впадина в скале: этот участок сорвался вниз, превратившись в неприглядную груду камней у подножия плато. Единственным, что осталось и как-то указывало на случившиеся здесь необыкновенные события, был тонкий треугольник металла, торчащий из песка подобно черному плавнику: кончик лопасти вертолетного винта. Неподалеку валялись темные очки с треснувшим стеклом.

— Как будто нам все это приснилось, — прошептала Фрея.

— Если бы, — буркнул Флин, трогая разбитую губу.

— Не будь женщина, — произнес еще раз Сайд, усаживаясь за руль «лендкрузера».

Флин направился к дельталету, проверил аппарат и двигатель — все работало отлично. Он вылез из кабины и, не глуша мотор, подошел к «тойоте». Фрея стояла рядом с открытым окном водителя.

— Ты уверен, что доберешься один, Сайд? — спросила она. — До Дахлы путь неблизкий.

— Я — бедуин. Это — пустыня. Конечно, доберусь. Глупая вопрос, — ответил он и едва заметно улыбнулся — одними краями губ.

Фрея тронула его за плечо.

— Спасибо, — сказала она. — Это так мелко звучит после всего, что вы с братом для нас сделали… и все-таки спасибо. Спасибо вам.

Чуть кивнув, Сайд повернул ключ в замке зажигания и завел мотор.

— Когда приехать в Дахла, заходить мне в дом, — произнес он, подняв на нее глаза. — Выпить чай. Хорошо?

— Я с удовольствием зайду к тебе на чай, — искренне ответила Фрея. — Это будет честь для меня.

Сайд еще раз кивнул, махнул на прощание рукой и покатил прочь. Флин и Фрея услышали его гудок, посмотрели ему вслед, пока машина не превратилась в белое пятнышко, скачущее, как поплавок, среди дюн, и отправились к дельталету. Флин нагнулся и подобрал осколок того, что когда-то было изогнутой черной скалой.

— Это тебе сувенир, — сказал он, вручая камень Фрее. — На память о первой поездке в Египет.

Она рассмеялась:

— Я его сберегу.

Мисс Пигги заполнили баки. Флин и Фрея надели шлемы, забрались в кабину и покатили по плотному песку. Броди немного покружил на месте, разогревая масло, потом прибавил обороты, выжал рычаг управления и поднял аппарат в воздух. Дельталет развернулся, набирая высоту. С одной стороны тянулась восточная кромка плато, с другой — безбрежное море пустыни.

— Я бы мог показать тебе достопримечательности, — зазвучал у Фреи в наушниках голос Флина, — Гебель-Увейнат, Пещеру пловцов. Но в нынешних обстоятельствах ты, наверное, захочешь поскорее вернуться, залезть в душ, а потом в постель… — Он сконфуженно умолк и смущенно взглянул на Фрею. — Извини, неудачно выразился…

Фрея подмигнула ему и с улыбкой наклонила голову — посмотреть на пустыню.

Они пролетели над тем местом, где должен был находиться оазис, но не увидели ничего, кроме скал, камней и нескольких кустов. Да еще птиц. Тысячи птиц кружили, порхали и метались под ними, будто в поисках чего-то. Флин сделал еще пару кругов, потом накренил дельталет и взял курс на северо-восток, где во все стороны простиралась Сахара — необъятная, величественная и неописуемо прекрасная.

Некоторое время они летели молча, а потом Фрея тронула Флина за плечо.

— Расскажешь мне об Алекс? — спросила она.

Он взял Фрею за руку.

— С удовольствием. Буду рад о ней поговорить, — улыбнулся он и начал рассказ.

Вдалеке медленно таял Гильф-эль-Кебир, а дельталет уносил их навстречу новому горизонту.

Гул аппарата стих и растаял вдалеке. Птицы тоже устремились на север — подыскивать новые обиталища в других долинах плато. Пустыня затихла, замерла, опустела. Остались только солнце, небо, песок, камень да у самого подножия скал — крошечный пятнистый геккон, который лениво вращал глазами и время от времени высовывал язык. Поверхность дюны перед гекконом вдруг затряслась, и зверек испуганно метнулся прочь. Еле заметные подземные толчки усилились, песок то вспучивался, то оседал, пока в один миг не взметнулся вверх фонтаном. На поверхности показалась рука с толстыми, в перстнях, пальцами. Чуть поодаль, в нескольких метрах слева, выбралась еще одна такая же, похожая на карикатурный блестящий мухомор. Затем весь песок забурлил, зашевелился, мелькнули очертания локтей, голов и плеч. Наконец из-под земли выбрались два плотных рыжеволосых типа. Они не без труда поднялись на ноги, стряхивая с себя целые потоки песка.

— Ты цел? — спросил один.

— Почти, — ответил второй. — Сам?

— Тоже почти.

Близнецы отряхнули пиджаки, огляделись, сориентировались.

— Вертолетов больше нет.

— Похоже на то.

— Пора бы уже выдвигаться.

— Пора.

— Не хочу волновать маму.

— И я не хочу.

— Кстати, ты не потерял?

Они синхронно вытащили из карманов по пригоршне чего-то похожего на мятую золотую фольгу, ухмыльнулись и победно ударили по рукам. Затем братья скинули пиджаки, перебросили их через плечо, в обнимку зашагали на восток — две красно-белые точки на необъятном желтом полотне. В безмолвии пустыни зазвучала песня: