Исчезнувший оазис

Каир, американское посольство

Сай Энглтон налил себе теплого молока и уселся на кресло в гостиной. Его пузо свешивалось над резинкой пижамных штанов, подлокотники (ей-богу, эту мебель лилипуты проектировали!) впивались в зад. Посольские предпочитали селиться за территорией посольства, в Городе садов или за рекой, в Гезире, Замалике, а Сай ухитрился застолбить квартирку на верхнем этаже «Каира-2». Что и говорить, квартирка крошечная — спальня, гостиная, микрокухня и санузел (руку протяни — упрешься в стену), — зато в ней спокойнее, чем снаружи, и любопытных поменьше. Кроме того, здесь ему доставляли из кухни в цокольном этаже правильную американскую еду, включая шоколадный пирог шеф-повара Барни. Чертовски вкусная штука этот его пирог. Ради него, пожалуй, можно было терпеть все прочее дерьмо. Почти все.

Энглтон приложился к стакану с молоком и включил плейер. Настроив громкость, он стал перебирать дорожки, пока не нашел ту, какую хотел, — «Слишком много секретов» Пэтси Клайн. Мгновение тишины — и грянул бодрый хор кларнетов. Энглтон удовлетворенно вздохнул, откинулся на спинку кресла и зажмурил глаза, барабаня пальцами по подлокотникам.

Он любил музыку кантри. Всегда любил, еще с детских лет в алабамском Брэнли. Слушал старые, поцарапанные пластинки на мамашином проигрывателе — Хэнка Вильямса, Джимми Роджерса, Лефти Фриззела, Мерла Трэвиса. Без них он никогда не вынес бы детство и юность, школьную травлю, бесконечные походы в больницу, пьяные выходки отца («Посмотри на себя, Бога ради! Я молил о сыне, и что получил? Жирного неженку-борова!»). Кантри был отдушиной, с ним Сай не чувствовал себя таким одиноким — ни тогда, ни теперь. В последнее время особенно. Когда постоянно имеешь дело с ложью, подозрениями, грязью коррупции, сквозь которую приходится пробираться, без отдушины не обойтись. «Кантри — это больше чем музыка, — говаривала мать. — Это то, что помогает выжить». Грамота на стене подтверждала правоту слов матери. «Приказом Государственного департамента Соединенных Штатов Америки Сайрусу Джеремии Энглтону присуждается награда за героические действия в условиях чрезвычайной опасности». Вот как страна оценила его заслуги. Жалко, мамы нет рядом…

Энглтон прослушал первый куплет, потом чуть уменьшил громкость, допил молоко и уставился на пол, где была расстелена карта Египта, покрытая карандашными каракулями — именами, датами, телефонами и возможными номерами банковских счетов. Поверх всего этого — россыпь снимков для паспорта, а три фотографии покрупнее прикреплены в левом углу карты, над словами «Плато Гильф-эль-Кебир»: Флин Броди, Алекс Хэннен и Молли Кирнан. Энглтон с усилием наклонился, подобрал снимки и перетасовал, словно колоду карт. Потом рассмотрел каждую фотокарточку по отдельности: Броди, Хэннен, Кирнан, потом снова Броди. Кое-что начало проясняться — он это чувствовал, определенно чувствовал. Да, путь предстоял долгий, но не бесконечный. Будет еще возможность убраться подальше от всего этого — чтобы никакого «Пожара в пустыне», никакого пекла, никаких слежек. Дело сделано, деньги получены, заказчик доволен. Никаких больше пирогов повара Барни… впрочем, можно жить и без них. Без всего можно жить, кроме любимого кантри. Энглтон отшвырнул фотоснимки, потянулся за пультом и нажал кнопку повтора. В комнате воцарилась тишина, которую тут же заполнили звуки вступления. «Слишком много секретов». Он усмехнулся: вот она, вся его жизнь, — в трех словах.