Париж. Четыре месяца спустя

Канунина поджидали в гостиничном номере. Чуть только он шагнул за дверь, возвращаясь из ночного клуба, как его телохранителя сняли выстрелом в висок через глушитель, а самого придавили к полу. Он запутался в полах плаща, будто в коконе. Одна из шлюх подняла крик, и ее тоже застрелили — от пули дум-дум, пущенной в правое ухо, полчерепа слева разнесло, как яичную скорлупу. Второй пригрозили тем же, если она посмеет пикнуть, после чего Канунина перекатили на живот и с силой задрали голову. Он даже не пытался вырваться — знал, с кем имеет дело.

— Покончим с этим.

Он зажмурился, ожидая пули. Вместо выстрела сверху зашелестела бумага, а потом ему что-то посыпалось на голову, застучало по лицу. Канунин открыл глаза. Над ним нависал бумажный пакет, из которого струей сыпались стальные подшипники размером с горошину.

— Что за…

Ему в копчик уперлось чье-то колено, голову еще больше запрокинули — и пальцы наемника клешнями обхватили лоб жертвы, стиснули виски.

— Мистер Гиргис приглашает вас с ним поужинать.

Еще одна пара рук разжала ему рот. Пакет приблизился к лицу, и подшипники посыпались прямо в глотку. Канунин брыкался и корчился, но вместо криков вырывалось лишь сдавленное бульканье, а руки убийц держали крепко. Вот рывки стали совсем слабыми и вскоре прекратились вовсе. Пакет опустел. Тело бросили на пол — в кровавой пене у рта блеснули несколько шариков. Сделав контрольный выстрел в висок, наемники убрались, даже не оглянувшись на девицу. Они уже мчались в предрассветном потоке машин, когда гостиницу сотряс ее безумный крик.

Загрузка...