Из бездны с любовью

Глава 18. Охранник

Владимир Александрович, Володя, охранник дворца своего тезки, сидел за дубовой стойкой у входа и смотрел восьмисотую серию телешоу «Леди и джентльмены». Шоу это шло ежедневно уже третий год и приносило стабильный доход обоим ведущим – женоподобному стилисту-визажисту Вольдемару Валентиновичу и мужеподобной свахе-гадалке Дарье Кирилловне. На экране гоготали, как гусыни, и клекотали, как мартышки, девицы и женщины постарше, закатывая одинаковые накрашенные глаза и выпучивая одинаковые, обведенные темным карандашом губы. В начале шоу их еще можно было различить, но стилист-визажист каждой из них сурово выносил приговор: по`шло, старо, малосексуально – и стая костлявых косметичек и парикмахерш набрасывалась на женщин, с визгом тащила их прочь, чтобы превратить в одинаковых клонов, чем-то неуловимо похожих на самого Вольдемара Валентиновича. Приведенное в гламурную норму стадо попадало во власть Дарьи Кирилловны, которая для каждой подбирала партнера на основании линий на ладонях и расположения планет. Мужчины были более разнообразны внешне, но одинаково и непроходимо глупы. Все происходящее на экране казалось адской насмешкой над любовью и красотой, особенно когда Володя переводил взгляд от кривляющихся «леди» на портреты великой княгини и ее дочерей, висевшие по бокам мраморной лестницы. Он испытывал к передаче сильнейшее отвращение, но смотрел ее ежедневно по двум причинам: во-первых, он сам был не женат и чисто теоретически примеривался к каждой участнице – пока она еще выглядела по-человечески, а во-вторых, шоу отвлекало его от назойливых мыслей именно тем, что сердило и раздражало.

«Комаромухи», как он для себя называл страшные мысли, мучили Володю с детства. Вдруг ни с того ни с сего в голове как будто кто-то говорил: «Сейчас погаснет солнце, и будет всегда темно». Или: «Дедушка и бабушка умрут». Комаромухи пищали, мигали в голове зеленоватым отблеском, приклеивались к другим мыслям и мешали думать. Помогало быстро качать головой, а лет к десяти Володя догадался, что комаромухи улетают, если считать. Что угодно считать – ступеньки, шаги, стаканы. Если посчитать правильно, комаромухи улетят и ничего плохого не случится. Некоторые числа ему нравились больше других. Нечетные были лучше четных. Самыми приятными были девять и три. Самыми неприятными – два и восемь. Например, по лестнице надо сделать только нечетное количество шагов, а если ступенек было, допустим, десять, Володя спускался и поднимался на последнюю ступеньку еще раз. Закрывая дверь, он дергал ручку трижды, и если случайно дергал больше, то приходилось дергать сначала. Читал он много, книги расставлял в строгом порядке, точно по размеру, справа налево, сначала большие, потом поменьше. Еда тоже была разной. Он любил сладости, изюм и простой хлеб. Но заставить его съесть хоть кусочек курицы или другой птицы было невозможно. Однажды он увидел на рынке мертвого желтого поросенка и с тех пор не соглашался есть мясо совсем. В школе он ни с кем не дружил, игры и разговоры мальчишек казались ему жестокими и глупыми, а девочки вообще были с другой планеты, непонятные существа. В последних классах он перестал ходить в школу. Родители сначала ругались, потом уговаривали, водили к врачам – бесполезно. Он закончил школу экстерном, поступил на заочное в институт культуры. Музейное дело привлекало прежде всего тем, что там не нужно было иметь дело с живыми людьми. После окончания института ему повезло устроиться в Русский музей, но вскоре его выгнали, потому что он раскладывал бумаги и расставлял картины, стремясь, чтобы все стояло и лежало в рядах и стопках слева направо точно по размеру.

В Дом ученых его взяли сразу. Владимир Александрович, или Володя, как его называли дома и на работе, спортсменом не был, но рост имел внушительный, в глаза никому не смотрел, пухлые губы надменно кривил – впечатление производил серьезное. Темные, почти черные, густые волосы шапкой прилегали к голове, спускались на лоб до самых бровей, тоже темных и густых. Работать охранником было легко, так как делать было решительно нечего. С утра до вечера Володя смотрел телевизор или играл на компьютере. Члены Дома ученых его не замечали и даже не здоровались, и он был этому только рад. Единственное, что отравляло его тихое пребывание за дубовым прилавком, была завхозиха – старая дева Антонина Петровна, маленькая, толстая и въедливая, как архивная мышь.

В то утро, когда завхозиха с выпученными глазами и зонтиком в руке пробежала мимо него к входной двери, он ее не заметил. В телевизоре как раз совершалось надругательство над очередной жертвой: полную девушку в синем платье стыдили, называли синим чулком и призывали к новому мировоззрению и отказу от предрассудков. Предрассудками в девушке было все: лишние килограммы, ненакрашенные глаза и губы, толстая золотая коса, а главное – застенчивый вид. Девушка нравилась Володе, она была светленькой, как его сестра, и с такими же чуть испуганными голубыми глазами. Он знал, что через несколько минут ее оголят и превратят в раскрашенную куклу, неотличимую от других кукол, и она начнет хихикать и кудахтать, подражая своим палачам. Но пока она все еще была милой и доброй, и Володя смотрел на нее и думал, что вот, наступит день, когда такая девушка придет сюда, в Дом ученых, и спросит: «Как записаться на экскурсию по дворцу?» Красивые девушки в самом деле приходили и спрашивали об экскурсиях, но все они были смешливые, говорили громко, заглядывали ему в глаза, и Володя коротко отвечал и отворачивался от них.

Завхозиха в тот странный день явилась через час, красная и растрепанная. Не взглянув на Володю, она тяжело затопала вверх по мраморной лестнице, волоча длинный зонтик за собой, как шпагу. Это было удивительно, потому что она редко проходила мимо, не дав Володе указания или сделав выговор за что-то. Глядя ей вслед, Володя краем глаза заметил, как в дверь вошла маленькая старушка с длинной собачкой. Собаки в Доме ученых были строго запрещены, и Володя приподнялся, чтобы вежливо сообщить об этом посетительнице. Но никого не увидел перед собой. И дверь в прихожую была закрыта. «Показалось. Наверное, отсвет от проехавшей машины…»

Володя открыл новую игру и через минуту обо всем забыл. Мир игры был лучше застывшего мира книг, наполненных чужими мыслями. В игре он чувствовал себя дома, где все было так, как хотелось ему. Ему, а не другим. Он строил и разрушал, убивал и оживлял, находил друзей и избавлялся от врагов. Он менял краски и звуки, зеленые тигры свистели, как соловьи, золотые лебеди пели человеческими голосами, и девушки в белых платьях, покрытые алыми покрывалами, обнимали их длинные шеи и улетали с ними вверх, к разноцветным звездам.