Из бездны с любовью

Глава 45. На казначейской

После разговора в кабинете Говорова Павел отправился домой пешком. Толпы народа на Невском всегда его раздражали, но сегодня он не обращал ни на кого внимания. Он шел и думал о Лизе и ее несчастном муже. Жена – это судьба. Как ее выбрать и не ошибиться? Психологиня… Добрая, интеллигентная… Пациенты ее любят. Руки тонкие, детский рот… Цитирует Достоевского… А оказалась – маруха. Провинциальная шалава, каких толпы приезжают из своего захолустья в поисках столичных дураков. Она еще хуже других. Кролик с жалом змеи. Кошечка с тигриными зубами… Не пожалела не только соперницу, но и ее ребенка… Жаль мужика, хоть и спектакли его дрянь… А что, если и Наташа такая? Выглядит девочкой, а в поцелуях опытна, как грязные тетки из публичных домов…

Однажды мать сказала ему:

– Павлуша, надеюсь, ты женишься на девственнице!

Он тогда рассмеялся:

– Ну, если хочешь, чтобы меня посадили за связь с шестиклассницей…

А ведь это совсем не смешно…

Он свернул с проспекта на канал, тут было тише и прохладнее. Ночь опускалась на город, солнце почти село, темные облака были прорезаны тонкими малиновыми лучами. Казалось, небо изранено.

Он свернул к себе в переулок, вошел во двор. Ландыши давно завяли, палисадник зарос высокой травой. В окне мелькнула тень матери. Он еще раз взглянул на небо. Кровавый отблеск на облаках темнел. Он вспомнил, что на Казначейской дежурят ребята, и решил звякнуть им на всякий случай.

– Степанов, доложите обстановку.

– Все тихо, товарищ капитан. Женщина из дома не выходила.

– Подозрительных не заметили?

– Никак нет.

– Хорошо. Значит, никто к Островским не входил и от них не выходил?

– Так точно, товарищ капитан. Никто, кроме мальчишки.

Павел похолодел.

– Ты в своем уме? Какого мальчишки?

– Час назад в парадную вошел мальчишка, лет семи-восьми. Открыл дверь своим ключом.

– Степанов! Почему не доложил?!

– Так приказ же был следить за женщиной и мужчиной… Насчет детей приказов не было.

– Сейчас подойду. Если ребенок выйдет, задержи его и не отпускай.

Открылось окно, и мать радостно воскликнула:

– Павлуша, наконец! Я уже беспокоилась! Заходи же, твой любимый пирог с вишней тебя ждет!

– Мама, я вспомнил, что должен встретиться… в общем, тут недалеко… Через пять минут вернусь, можешь наливать чай.

– Хорошо, сыночек. Не задерживайся.

У арки он оглянулся. Мать смотрела ему вслед.

На Казначейской было пусто, только Степанов торчал, как гвоздь посреди табуретки. Павел подошел к двери Островских и протянул руку, чтобы нажать на звонок. Но не позвонил, потому что увидел, что ключ торчит в замке. Дверь была чуть приоткрыта. Он оглянулся на дежурного, секунду помедлил и вошел.

Внутри было почти темно и очень тихо. Пахло воском и старым деревом. Синий мертвенный свет лился сквозь витражи на лестнице. Лугин достал пистолет, сдвинул предохранитель. На первом этаже только одна дверь, справа. Она плотно закрыта. Там живет прислуга, сейчас они в отъезде. Прижимаясь к стене, он начал бесшумно подниматься.

На втором этаже все двери закрыты, тихо. На третьем двери открыты. Слева кухня и столовая, там сумрачно, пусто. Справа, кажется, были детская и комната гувернантки. Да, так и есть. В огромной, как зала, детской горит лампа и открыто окно. Павел двигался мягко и быстро, ни к чему не прикасаясь. Он вернулся на лестницу и услышал сверху тихий звук. Что-то звякнуло, будто упала ложка. Через несколько мгновений он был наверху и стоял за раскрытой дверью слева. Раздался шорох, скрипнула половица. И вдруг громко крикнул ребенок:

– Нет!

Павел прыгнул в комнату. Слева у занавешенного окна стоял высокий мужчина, перед ним мальчик. Лиц в сумраке было не видно.

– Отпусти его, Шах! Дом окружен. Обещаю, тебе зачтется.

Шах рассмеялся. Одной рукой он обнимал ребенка за плечи, другой прижимал к его шее острие ножа.

– Плевать я хотел на твои зачетки. Кто вы такие, чтоб меня судить. Мусор.

– Отпусти мальчика, и я добьюсь, что не будет пожизненного.

Шах фыркнул.

– И дня не буду сидеть на вашей баланде. Брось ствол, или приколю этого шкета.

Павел мгновение помедлил и отшвырнул пистолет.

Шах опять рассмеялся. Блеснули белые зубы.

– Отвернись и считай до десяти. Медленно считай. На «десять» шкет к тебе подойдет.

Павел повернулся к открытой двери на площадку, залитую синеватым призрачным светом. На стене рядом с дверью висела красная глиняная доска с отбитыми краями и с выпуклой фигурой посередине. Он смотрел на нее, не понимая, что видит. И вздрогнул – руки его коснулась холодная ручка ребенка.

Шаха в комнате не было. Павел подхватил мальчика на руки и побежал вниз. На втором этаже он услышал, как хлопнула дверь, и прижался к стене. По лестнице поднимался человек. Это был Марк. Он увидел Павла с мальчиком на руках и вскрикнул, хрипло и слабо, как старик:

– Шурка!

Павел осторожно передал ему ребенка и выскочил на улицу.

Через два часа он вернулся домой. Шаха не нашли. Как обычно, он словно провалился сквозь землю. Лизу обнаружили в запертой ванной, лицо ее было в крови, но она могла говорить и попросила не вызывать врача.

Мать смотрела телевизор. Она недовольно протянула:

– Павлуша! Вечно ты находишь дела поважнее, чем с матерью поужинать!

– Извини, мама. Встретил старого знакомого, никак было не отвязаться.

– Чай давно остыл. Теперь сам грей. И целовать тебя на ночь не буду.

Лана Васильевна, обиженно шмыгнув носом, отвернулась к телевизору. Павел наклонился и поцеловал редеющие волосы на ее виске.

Он долго стоял под душем с закрытыми глазами. Струйки воды шелестели, обвивали его со всех сторон, и он думал, что нужно обязательно поехать куда-то к морю, окунуться с головой в чистую прозрачную воду и плыть долго-долго, чтобы были вокруг только море и небо – синие, чистые, прозрачные. Перед глазами всплыла красная терракотовая фигура на стене у двери, где он стоял с окаменевшей спиной, ожидая удара. Женщина с крыльями вместо рук. Длинные ноги с когтями на пальцах. Пустые глазницы. Он встряхнул головой, и видение растаяло.