Глава 7. Месопотамия и Антонина Петровна

О своем образовании Антонина Петровна туманно говорила, что оно «гуманитарно-художественное». Только директор Дома ученых знал, что она закончила строительное училище по линии сантехнического ремонта, но деликатно не сообщал об этом другим сотрудникам. Страсть к истории появилась у Антонины Петровны давно, когда она была еще кудрявой девочкой Тосей и училась в школе, построенной на месте взорванной до войны часовни церкви Вознесения. Про церковь эту Тосе шепотом рассказывала бабушка Нюра, что была она одной из самых больших в городе, с колокольней красоты необыкновенной, с приютом и богадельней, пока погожим сентябрьским деньком все это не взлетело вверх черными облаками пепла, поднимавшимися все выше и выше и растаявшими в небесной глубине. Как-то ребята сажали во дворе школы деревья, и в ямке нашла Тося нательный крестик. Она принесла крестик домой, а баба Нюра схватила его, поцеловала и спрятала в сундучок под кроватью.

Тося была сиротой. Про отца она ничего не знала, мать умерла при родах. Баба Нюра забрала ее домой и выкормила молоком и творожками с детской кухни. В пятом классе Тосе дали учебник истории, с аркой древнего города Пальмиры на обложке, и она прочитала его весь за несколько дней. Больше всего ей понравились не мумии и пирамиды, от которых были в восторге мальчишки, а древняя Месопотамия, лежащая между двумя реками с удивительными названиями – Тигром и Евфратом. Местность напоминала ее родной город, она тоже была сильно заболочена, и приливы из Персидского залива заносили в болота горько-соленую воду, так же как в шторм ветер гнал соленую воду Балтики в пресную Неву. Наверно, и пахло в Месопотамии как на берегу Маркизовой лужи – горькой ивовой корой, камышом… Как и в Тосином городе, люди в Междуречье строили каналы и дамбы, осушали болота и возводили на их месте здания и сады. Только там почти круглый год сверкало на безоблачном небе раскаленное солнце, а здесь тяжелые низкие тучи сеяли дождь и снег. В районной библиотеке она рассматривала картинки с крылатыми львами, бородатыми быками и рогатыми большеглазыми людьми. Ввинчивалась в небо белая махина Башни, свисали с розовых уступов кровавые гроздья вишни и винограда, и круглые, как щиты, золотистые лодки плыли по бирюзовой реке. Народы сменяли друг друга, исчезали, как исчезли финны, когда-то строившие на берегах Невы бревенчатые избы, обшитые вишневыми досками. Теперь в этих избах живут другие люди, и никто не помнит имен прежних владельцев, не знает, какие были у них голоса, как они улыбались, какие пели песни. Могильными плитами со старого кладбища вымостили дорогу. Вместе с людьми исчезает их мир, и только растения и животные остаются прежними. Те же щуки, как торпеды, таятся в темной воде карельских озер, поджидая тех же карасей и окуньков. Те же зеленые черепахи греются на солнце по берегам голубого Евфрата. Течет великая река времени и впадает в великое море вечности. Где сейчас карельские финны, где аккадцы, арамеи, халдеи, луллубеи и гутии? Где баба Нюра, ее запах, голос, ее походка и улыбка? Куда они все уплыли, и догонит ли их Тося, когда придет ее очередь подняться на борт последнего Корабля – и что это будет за корабль? Сплетенная из ивовых ветвей, обшитая кожей аккадская лодка или стальной закопченный петроградский буксир?

Тося мечтала поступить на исторический, но бабы Нюры не стало, и пришлось после восьмого класса идти в училище. Сразу после окончания ей повезло – в Доме ученых нашлось место завхоза. Когда она вошла в сумрачную прихожую с английскими часами и дубовой резной стойкой и увидела перед собой мраморную лестницу, круглящуюся вверх, к выступающим из темноты статуям, вазам и картинам, она поняла, что попала домой. С тех пор прошло сорок лет. Антонина Петровна так и не вышла замуж, и поэтому каждое утро, даже в выходные, первой приходила в прекрасный дворец и последней из него уходила, если, конечно, не считать появившегося в перестройку Володьки-охранника, которого, впрочем, и считать не стоило, по причине его полной бесполезности.

Работа в Доме ученых открыла перед Антониной Петровной двери архивов, и знакомые архиведки давали ей интереснейшие документы даже домой. По вечерам она раскладывала старые рукописи на своем круглом столе, под яркой лампой в вязаном абажуре, и разбирала сросшиеся от времени грубые листы, пестревшие ижицами и ятями. В тот вечер, когда капитан Лугин позвонил в ее дверь, она как раз читала рапорт другого молодого капитана, охранявшего общественный порядок в этой же части города триста лет тому назад. Коллега Лугина получал в год девяносто шесть рублей девяносто девять копеек, что было совсем немного и по тем временам. Раз в четыре года давали ему также верхнее платье, кафтан и камзол, раз в год – башмаки и чулки. Служил он браво и отчетов написал множество. Документ сильно попортился, но все же можно было многое разобрать, особенно хорошо сохранились первые и конечные строки:

«Караул неоплошно весь день и всю ночь смотрел, чтобы все было стройно и бережно. Никакого разбою, и татьбы, и душегубства, равно и табакокурения ни в казармах, ни в слободах не учинялось».

И в конце: «Нева напротив того места разделяется надвое… на поляне, где камень на петуха похожий, встретили двух ведьм черноголовых с очами огненными, яко уголья, и солдаты, спужавшись, забили их штыками и топориками».

Прежде чем впустить следователя, Антонина Петровна долго изучала его удостоверение.

– Что вам еще нужно? Я все рассказала тому невоспитанному молодому человеку, который меня допрашивал.

– Хотелось бы кое-что уточнить.

Антонина Петровна пристально оглядела молодого человека с ног до головы – для этого ей пришлось задрать голову так высоко, что она покачнулась и чуть не упала. Лугин вежливо поддержал ее за локоть. Черные джинсы вызвали у нее некоторые сомнения, но отглаженная серая рубашка и блестящие ботинки, а более всего спокойный взгляд холодных голубых глаз капитана ей понравились.

– Ладно, проходите. – Антонина Петровна выглядела сердитой, хотя на самом деле была довольна, что снова может обсудить страшное преступление, главным свидетелем которого она себя считала. – Садитесь, я принесу чай. Напомните ваше имя.

– Павел Сергеевич. Не стоит беспокоиться, я всего лишь…

– Вы меня уже обеспокоили.

Она вышла на кухню, а Лугин подсел к столу и взял в руки старый манускрипт.

Он так зачитался, что не заметил, как Антонина Петровна вошла в комнату, неся на ярком подносе сине-белые гжельские чашки, такой же чайник и тарелку с пряниками.

– Что за погода в июне! – ворчливо говорила она, разливая чай. – Кажется, Земля свернула с пути, и время поменялось, а ученые этого попросту не понимают. Каждую осень теперь все теплее и каждую весну все холоднее.

– Да, я сам про это думал, – сказал Лугин. – Антонина Петровна, вы не заметили рядом с местом происшествия больших птиц? Ворон, например?

– Нет, не было там никаких птиц, – твердо ответила Антонина Петровна.

Загрузка...