Из бездны с любовью

Глава 47. Возвращение

Лиза возвращалась домой пешком. Она так устала и измучилась за последние два дня, что еле передвигала ноги, но боялась сесть в такси – дурнота не проходила. Кажется, она ничего не ела после вчерашнего обеда. Солнце палило, и Лиза старалась идти в тени домов. Рычание машин, смех и крики людей, запахи бензина, пота и одеколона, нагретого асфальта, жареного мяса и подгорелого хлеба, удушающий аромат вянущих цветов с клумб… В окне ателье свадебных платьев щерилась мертвой улыбкой желтая кукла с пыльными волосами. Белое платье на кукле тоже было пыльным и пожелтевшим, кружева обвисли. По торту в витрине кондитерской ползали мухи. Она наступила на что-то мягкое и чуть не упала. Раздавленный мандарин… Наконец впереди показался деревянный мостик, потянуло морской водой от канала, и скоро она вошла на лестницу своего дома. Прохлада и полумрак, запах мела, воска и старого дерева. Разноцветные зайчики от витражей дрожат на стенах. Прямо у двери стоял старый чемодан на колесах. Наверное, Симо с женой вернулись… Она сбросила туфли, босиком, медленно, поднялась наверх по гладким деревянным ступеням, останавливаясь передохнуть на каждом этаже.

В своей комнате Лиза опустилась на кровать и набрала номер телефона Марка. И тут же услышала знакомую мелодию звонка за стеной. Он дома! Она вскочила, бросилась к двери и столкнулась с ним. От его взгляда отступила назад. Никогда раньше она не видела его таким. Лицо холодное, усталое, чужое. Лицо старика.

Когда он заговорил, голос тоже был чужим:

– Уходи. Сейчас же. Чемодан с твоими вещами внизу.

– Марк!

Он перебил ее:

– Замолчи! Исчезни из моего дома и моей жизни. Мне противен звук твоего голоса…

– Марк! Я не смогу без тебя жить!

– Возьми себе на память куклу. Она такая же подделка, как ты!

Пнул ногой восковую фигуру и вышел.

В ванной она взглянула в зеркало, но ничего не увидела. Выпила воды из-под крана, умыла лицо. Взяла сумку с компьютером. Восковой Марк лежал на полу и улыбался, глядя в потолок мертвыми блестящими зрачками.

Медленно, держась за перила, Лиза спустилась вниз, надела туфли и вышла обратно на горячую улицу. Не оборачиваясь, зашагала к площади. Чемодан катился легко, хотя старые колеса скрипели. У перехода позвонила главврачу.

– Альфред Степанович, простите…

Она хотела сказать, что едет в Гнездо и просит разрешения переночевать в бывшей своей комнате. Но комок в горле не дал продолжить.

– Что случилось, Лиза? Ты где?

Она закрыла телефон и спустилась в метро. Будь что будет, не выгонят же ее и оттуда. У нее есть деньги, она могла бы пойти в гостиницу. Но остаться одной слишком страшно. Среди пациентов и медсестер будет легче.

Уже в вагоне она вспомнила, что подписала бумагу «о невыезде и надлежащем поведении», что она подозреваемая в совершении преступления и не может покидать место жительства без разрешения рыжего следователя с ледяными глазами. Придется ему позвонить. Только не сегодня.

Когда она подходила к Гнезду, поднялся ветер. Тучи закрыли солнце. Клены шумели листвой, махали длинными ветками, будто приветствовали ее:

– Вернуласссь!

Дежурная сестра, не удивляясь, нашла и отдала ей ключ от комнаты на третьем этаже. Наверное, подумала, что психолог явилась наблюдать за какой-то пациенткой. Лиза вошла в знакомую узкую комнату с высоким окном без решеток. У одной стены – конторский письменный стол, клеенчатый стул, у другой – обшарпанный диван-кровать. Может, все это ей снится? Скорее, наоборот, все, что было последние три года – сон… И Марк, и дом-дворец на Казначейской, и странный мальчик на полу… Может, она просто долго спала, в этой узкой комнате, в окна которой стучит ветками старый клен, и сейчас очнулась от долгого сна…

Надо хоть что-то поесть, чтобы перестало мутить. Лиза пошла в столовую. Там кухарка накрывала на столы.

– Елизавета Юрьевна! Вы еще не ушли домой! Хотите поужинать?

– Да, Танечка. Что у нас сегодня?

– Каша пшенная с тыквой, очень вкусная. И компот.

– Давай, с удовольствием.

Она съела две тарелки каши и выпила два стакана компота. Вокруг постепенно собирались пациентки, толкались, качались, бормотали, всхлипывали, хохотали. К ней подсели две интеллигентные невротички – бывшая флейтистка Мариинки и художница-авангардистка. Они тут были самые «сохранные», хотя и с длинными историями болезни. Художница три раза пыталась уйти из этого мира разными необычными способами – накрывалась мокрой шалью и совала пальцы в розетку, прыгала с колеса обозрения и глотала нефритовые бусы. От всего этого она стала хромать и могла есть только каши и кисели. Флейтистка чувствовала себя в безопасности исключительно в Гнезде. У нее дома в каждом углу были установлены видеокамеры Центрального разведывательного управления. Американцы особенно интересовались строением ее тела, и поэтому она мылась в ванной, не снимая одежды. В Гнезде американцев не было, они боялись главврача, и тут можно было спокойно принимать душ. Лиза слушала их болтовню и тоже успокаивалась. Да, тут нечего и некого бояться. Гнездо – самое безопасное место в городе. Ее охватила дремота. Взяв в бельевой простыни, одеяло и подушку, она вернулась в свою узкую келью, застелила диван и легла. И тут же заснула. Без снов – провалилась в утешительное безмолвное забвение. Гнездо тоже понемногу затихало. Его обитатели улеглись в свои кровати, кто сам, а кого привязали к ним широкими ремнями. Изредка раздавался вскрик или рыдание. И постепенно воцарилась тишина.

Лиза крепко спала до полуночи. И вдруг проснулась, как от толчка. Она села на постели, в темноте не понимая, где находится. В комнате шторы закрыты, и кажется, будто кто-то прячется там за окном… Лиза встала, подошла к окну, раздвинула шторы и распахнула створки… так и есть… они… звезды… Яркие, аж больно смотреть, огромные звезды висят над больничным парком, а за ними тысячи поменьше, и потом еще меньше – тысячи тысяч, все небо светится, сияет, пульсирует, кружится голова… Она одна, навеки одна среди звезд… среди темноты и сверкания, где летают страшные тени ее снов… Вон одна из них летит над парком, мерно вздымая широкие крылья, как полы черного плаща…

Лиза вздрогнула и отступила. Огромный филин влетел в раскрытое окно и тяжело плюхнулся на подоконник. Круглые желтые глаза уставились на Лизу. Филин поднял лапу, почесал низкий лоб и прохрипел стариковским голосом:

– Вернулась в Гнездо? Что скажешь, сестра? Вижу и сам. Хех-хех. Снова стала такой, как мы… Птицей тоски… Птицей разрушенных городов, птицей сердечной печали…

– Тебя нет, – неуверенно произнесла Лиза, стараясь не смотреть в мертвое золото совиных глаз. – Ты мне просто снишься.

– И ты сама птица-сон. Вылети в окно, поднимись над городом. Посмотри, как спят миллионы глупцов в каменных коробках… Как спит твой глупый муж, выгнав тебя из дома… Хахха, муж… Разбуди его страшным сном…

– Если я прыгну в окно, то разобьюсь.

– А ты попробуй…

– Чего тебе надо от меня? Лети своей дорогой!

– По-родственному тебя жалею, сестра. Связалась с демон знает кем. Сначала безумный бандит, потом полоумный режиссер… Осталось только соблазнить одержимого следователя… ну да его и соблазнять не надо, уже готов… Вы с ним одного поля ягоды. Мечтаете об алмазных звездах. Охохох. Взгляните на нее… Синие тени лежат под твоими глазами, девочка-птица… тени долины смерти…

Филин разглядывал Лизу, поворачивая голову то вправо, то влево.

– Ты совсем бледна, сестра… Не мутит ли тебя? Не круглится ли твое брюшко? Аххаха! Птицы печали не множат детенышей людей. Они лишают их жизни. Избавься от него, пока он еще мал, как горошина…

Шипение и клекот вырвались из горла Лизы, она схватила толстую шею филина. Под гладкими ледяными перьями – каменные позвонки. Филин захрипел, мохнатые веки опустились на мутные глаза. Белые ресницы, седые усы, как у древнего старца… Лиза отдернула руки. Пальцы ее покрыты бронзовой чешуей, вместо ногтей блестят длинные алые когти…

Она повернулась и бросилась в ванную. Встала под душ, включила прохладную воду. Когда она вернулась в комнату, за окном никого не было, кроме звезд. Она легла и смотрела на них, пока не вылетела в окно и не оказалась внутри их сверкающего потока. И утешительный сон объял усталую птицу сердечной печали…