Из бездны с любовью

Глава 50. Полет

На старом кладбище уже давно хоронили только за большие деньги и посетителей бывало немного. Когда-то сюда привозили на вечный покой безродных и нищих, могилки копали неглубоко, имен не указывали, и единственные, кто интересовался покойными, были голодные волки. Шли века, город рос, кладбище привели в порядок – осушили, проложили деревянные мостки, появились богатые памятники и красивые склепы, а также и церкви, деревянная и несколько каменных. Все церкви, кроме одной, были потом разрушены, и многие могилы и склепы сровняли с землей. Если бы не война, кладбище и вовсе бы закрыли – городское начальство пожелало сделать тут парк для веселья горожан. Но война решила по-своему. И бывший Спасский погост так и остался местом покоя. Бабу Нюру удалось подхоронить к дочери. Антонина Петровна любила приходить сюда по воскресеньям и сидеть на почерневшей от времени скамейке. Она сама подкрашивала оградку и железный крест. Клала на могилку конфеты и печенье. Доставала чекушку и выпивала несколько глотков водки, закусывая печеньем и вареным яйцом. Рассказывала бабе Нюре и матери о том, какие собрания прошли в Доме ученых, почем теперь картошка и сахар и как болят у нее ноги, да вот только пожалеть ее некому – они, ее близкие, лежат в сырой земле и молчат. И все вокруг лежали и молчали, тихо и мирно, и не было в этом ни надрыва, ни печали, ни спешки, ни суеты – им некуда было торопиться, они лежали и ждали. Здесь все было правильно, чисто. Да, ей было хорошо среди мертвых. Когда охватывала тоска, она шла сюда, и становилось теплее у нее на душе. Сюда и добралась она ночью, после того вечера, события которого уже помнила с трудом. Ножи, запачканные кровью, она закопала под скамейкой. Недалеко был старый полуразрушенный склеп, когда-то белый, а теперь бурый, заросший мхом. Внутри тоже рос мох и трава. Там она постелила плащ, легла и заснула. Так прожила на кладбище почти неделю. Днем сидела на скамейке, что-то шептала бабе Нюре и матери, потом бродила по кладбищу, собирала с могилок заплесневелые куски хлеба, пила воду из ржавого крана. Зубной протез где-то потерялся, и жевать деснами было больно. Силы убывали, ходить становилось все труднее. Иногда ей казалось, что она сидит на табуретке у стола, покрытого синей скатертью, баба Нюра наливала чай в граненый стакан в подстаканнике и клала на блюдце острый кусок сахара. Она протягивала руку к стакану, но стены заливал алый отсвет, и в малиновом бархатном кресле появлялась тень с острым клювом…

Однажды вечером, лежа в склепе, Тося начала сильно дрожать. Она встала, надела плащ и побрела к выходу с кладбища. Было все еще довольно светло, белые ночи продолжались, хотя кое-где листья уже начинали желтеть. Шла она долго, не замечая ни домов, ни прохожих, и вот пахнуло морским ветром, и открылась впереди широкая река. Она стояла перед высоким зданием из серого гранита, и бронзовые грифоны глядели на нее сверху одобрительно. Тося нащупала в кармане ключ. Тяжелую дверь открывала долго. Английские часы приветственно свистнули – час ночи. Задыхаясь и останавливаясь на каждой ступеньке, она поднялась на второй этаж. В темном зеркале перед ней встала исхудавшая старуха в драном платке и грязном измятом плаще. Голова ее тряслась, нос, как клюв, нависал над беззубым ртом. Она вошла в малиновую гостиную. Сумрачно и пусто, никого. Вернулась на лестницу, медленно потащилась наверх. Вот и комната для собраний, тут тоже пусто и почти темно. Из окна от набережной льется золотистый свет. В конторских рукописях она видела план здания и знала, что в этой комнате была когда-то детская. Здесь умер старший сын великого князя, тот самый младенец, останься он жив, мог бы стать царем и императором, и вся история пошла бы другой дорогой…

– Да, иссстинно так…

Тень скользнула из угла. Серая юбка скрывает ноги, вместо рук – серые крылья. Голова с длинным черным клювом склонилась набок, красные глаза светятся, как два уголька.

– С ним мы уссспели… А вот ты промахнуласссь…

– Вы обещали отвезти меня домой, – хрипло сказала Тося и не услышала своего голоса, но ведьма поняла ее.

– Отвезем, отвезем… Раз обещали… – И ведьма засмеялась, закаркала. – Сейчас и отправимся… Открывай окно!

Тося придвинула стул, с трудом забралась на него, распахнула створки высокого окна и встала на подоконник. Далеко внизу шуршали машины, впереди темнела широкая река. Небо было закрыто сизыми облаками, словно вороньими крыльями.

– Лети, Ина!

Облака на мгновение разошлись, и в лунном свете блеснул белым золотом крест на мачте каменного корабля. Тося… Тося… Неужели ты больше не увидишь этот город, реку, кладбище с могилой матери и бабы Нюры?.. Тоска и страх сжали сердце. Как прекрасен город, как чудесна река, и облака не сизые, а сиреневые… Я хочу вечно смотреть на них… Нога ее соскользнула с карниза, сердце замерло, и она взлетела. Рядом каркала, смеялась ворона.

– Не смотри назад, Ина! Летим отсюда! Забудь обо всссем…

Две большие вороны поднимались все выше, поворачивая к югу, и скоро исчезли в сизых облаках.

На набережной встали машины. Люди выходили, качали головами, тихо переговаривались. Кто-то звонил по телефону. Седой человек протиснулся сквозь толпу.

– Позвольте, я врач.

Он опустился на колени над маленьким телом, пощупал неловко заломленную костлявую руку и худую шею.

– Скорая уже едет, – сказали ему. – Будут через минуту.

Человек встал, вытер руки платком.

– Торопиться больше некуда…