Мария, поперхнувшись чаем, кашляет, когда в столовую вплывает Валерий. Замираю с чашкой у рта и медленно моргаю. Мой муженек явился на завтрак полуголым. В одних пижамных шелковых штанах. Немного помятый, взъерошенный и сонный. Без понятия, когда он вернулся сегодня ночью. И знать не хочу, чем он занимался. Любовницей ли или своим проектом, которым вздумал утереть нос моему дяде.
— Доброе утро, — сипит Мария и густо краснеет.
— Угу, — отвечает Валерий и подпирает лицо, прикрыв глаза. — Доброе.
— Валер, — шепчу я.
— Что? — глаза не открывает.
— Ты голый.
Вздыхает, откидывается на спинку стула и опускает взгляд. Моргает, а после смотрит на меня:
— Нет. Я в пижаме, Виктория Романовна.
— В нижней ее части.
— Я у себя дома.
— И что? — охаю я.
В столовую просачивается Инга, наша домработница, с подносом в руках. Смотрит на Валеру, округляет глаза и переводит шокированный взгляд на меня, будто это я раздела главу дома по пояс.
— Где там мой кофе? — Валерий сонно причмокивает.
Я не знаю, что делать. Он нарушает приличия и жутко смущает двух женщин, которые прежде не видели его в таком виде. Господи, да я его таким не видела! Ловлю себя на мысли, что хочу вскочить и сбежать, чтобы не созерцать его голые телеса. Это его до невменяемости объездила милая Ладочка?
Инга ставит перед Валерием чашку кофе и торопливо скрывается на кухне, испуганно прижав поднос к груди. Мария сглатывает, встает и шепчет:
— Я пойду, — хочет взять из люльки Соню, которая увлеченно слюнявит погремушку.
— Нет, оставь ее, — Валерий делает глоток. — У нас же завтрак.
— Виктория ее уже покормила…
— Нет, она есть погремушку, — поднимает на Марию взгляд.
— Мне ее забрать? — она бледнеет.
— Нет, не отбирай у Сони ее десерт, бессердечная, — Валерий хмурится.
Мария растерянно смотрит на меня, и киваю:
— Иди, если ты, конечно, позавтракала.
— Я пойду в детской приберу…
Мария спешно семенит прочь из столовой, и Валерий провожает ее сонным взглядом, а после смотрит на меня:
— Что это с ней?
— Ты голый.
— Я в пижаме.
— Ты пьяный, что ли? — зло шепчу я.
— Пьяный и голый? — он усмехается и вскидывает бровь.
— Валер.
— Что?
— Ты не в себе.
— Я не могу спуститься на завтрак в пижаме? — спрашивает с удивленным возмущением.
— Ты в штанах от пижамы спустился. Ты себе раньше подобного не позволял.
— А теперь позволяю, — пожимает плечами. — Слушай, я еле встал с кровати. Дай мне кофе выпить и прийти в себя. Я два часа спал. Скажи спасибо, что я сюда не на четвереньках вполз. И потерпите, Виктория Романовна, я вас через час оставлю.
Накалываю на вилку кусочек омлета и поджимаю губы.
— Я тебе нервирую?
— Да.
— А вот Соню нет, — хмыкает, и наша дочь с улыбкой сучит ножками и ручками. — Соне я нравлюсь.
Решительным залпом допивает кофе, встает и подхватывает ее на руки. У меня включается разъяренная тигрица. Только порываюсь вскочить на ноги, как Валерий оглядывается и шепчет:
— Сидите, Виктория Романовна.
— Отпусти ее…
— Нет, — хмурится. — Выдохни.
Соня агукает, в восторге булькает, глядя на Валерия, и я чувствую жгучую ревность. Она — моя девочка! Она не должна улыбаться ему, ведь он не достоин ее улыбок.
— Мы же не будем говорить маме, что я к тебе под утро приходил и песенки пел, да? А то она меня сожрет с потрохами, — шепчет с ехидной улыбкой. — Это наш секрет, ага?
— Ты врешь, — цежу сквозь зубы. — Я бы услышала.
— А я выключил радионяню, что бы ты не подслушивала, — вышагивает перед столом.
— Прекрати играть комедию, — сжимаю вилку.
Валерий возвращает Соню в люльку, тискает ее за подбородок и поднимает на меня взгляд:
— Бесит, что она и моя дочь?