Сталкиваюсь с Валерием в коридоре. Проходит мимо, затягивая галстук, и раздраженно оправляет полы пиджака.
— Ты еще тут? — зачем-то спрашиваю я и прикусываю язык, когда Валерий оглядывается.
— Прости? — смотрит так, будто видит перед собой не жену, а кровного врага, который убил всю его семью вместе с домашними питомцами.
Иногда лучше действительно молчать, чем говорить.
— Нет, ничего, — прячу руки за спину. — Просто я думала, что ты уже ушел.
Хочу добавить к “своей шлюхе”, но вместо этого опускаю взгляд. От его лица, которое искажено гримасой легкого презрения, нарастает гнев, а вторая ссора за утро нам не нужна. Мне не нужна.
— Ты остыла? — насмешливо интересуется Валерий.
Я поднимаю глаза, и он ухмыляется.
— Ты хочешь что-то сказать?
— Нет, — цежу сквозь зубы.
И меня спасает плач Сони из детской. Бочком обхожу Валерия и отступаю к двери. В коридор выскакивает Мария и торопливо шагает ко мне:
— Я ее успокою.
— А разве моя жена чем-то занята? — Валерий приподнимает бровь. — Пусть она займется Соней. Она же тут мать.
Сжимаю до скрежета зубы, и молча вхожу в детскую. Медленно выдыхаю и семеню к кроватке. Соня раскрывает рот в недовольных криках, и я ее аккуратно подхватываю на руки:
— Я тебя слышу, моя булочка, слышу. Тише, мама рядом.
Но что-то Соне не нравится. Ее крик нарастает, щечки краснеют. Пытаюсь дать ей грудь, а она отворачивается и плачет еще громче. Понимаю, что у двери за мной цепко наблюдает Валерий, и начинаю паниковать, будто я иду к провалу важного экзамена. Что ж я за мать такая, если не могу дочь успокоить?
— Маш, не лезь, — шипит Валерий Марии, которая хочет кинуться ко мне на помощь.
Нервничаю, и Соня решает, что надо добавить громкости и гнева в крики. Может, колики? А если заболела?
— А тебе не пора? — в отчаянии спрашиваю я Валерия, который вскидывает бровь. — Мы тут сами справимся.
Мария за его спиной тоже паникует, но не смеет идти против приказа самодовольного главы семьи. Напеваю тихую мелодию, которую Соня встречает истеричными визгами. Валерий вздыхает и делает несколько шагов ко мне, а я пячусь к окну.
— Дай ее мне, — четко и твердо чеканит каждое слово, и в полном бессилии подчиняюсь.
Укачивает, заглядывая в лицо рыдающей Сони, которая неожиданно распахивает глазки и затихает, сердито шмыгнув своим крохотным носиком.
— Ты чего ругаешься, Соня? — строго спрашивает Валерий.
А она в ответ хмурится, а после расплывается в слюнявой улыбке и хитро агукает. Я перевожу взгляд на Марию и готова расплакаться от глупой и необоснованной ревности. Я ревную дочь к ее отцу, который за считаные секунды успокоил ее рев ленивыми покачиваниями и одной улыбкой.
— Вот так, — Валерий возвращает мне улыбающуюся Соню и поднимает колючий и холодный взгляд. — Смотри-ка, кажется, я и правда могу стать отцом года, да?
Я должна держать себя в руках. Выравниваю дыхание, и мой ненаглядный супруг с издевкой шепчет:
— Спокойная мама — спокойный ребенок.
Как мило. Задумался о моем спокойствии?
— Благодарю за бесценный урок, милый, — сдержанно улыбаюсь я.
— Всегда пожалуйста, — обнажает зубы в каком-то оскале. — На то я и муж, чтобы учить тебя.
И выходит, одернув рукава. Бледная Мария провожает его испуганным взглядом и бесшумно закрывает за ним дверь, к которой приваливается спиной и выдыхает, прижав руку к груди:
— Я думаю, вам надо дождаться, когда он точно уедет, а только потом куда-то идти.
Соня тихо покряхтывает и агукает, сжав локон моих волос, и я киваю.
— И я вот думаю, что зря я разговор о блузках-то завела, — она слабо и неловко улыбается. — Лезу я совсем не в свое дело.