Измена. Право на семью

Глава 44. Это, что, ревность?

— У принцессы и дракона родилась дочка, — шепчу я и с сомнением разглядываю розовую дракониху с огромными глазами и пушистыми ресницами, — и это единственное логическое объяснение вот этому милому недоразумению.

Соня с улыбкой зевает, и подкладываю ей под бочок игрушку. И вот она закрывает глазки и сладко причмокивает. Такая булочка и ведь сама не верю тому, что она пять минут назад орала у меня на руках и захлебывалась в слезах, а причина: я не разрешила пихать мне в нос свои пальчики.

На носочках пячусь к двери и на кого-то натыкаюсь, и этот кто-то решительно накрывает мой рой теплой ладонью, предугадывая мой визг.

— Тихо, разбудишь, — вздрагиваю от шепота Валерия.

Соня покряхтывает в кроватке и открывает глазки. Хмурится, а мы с Валерием напряженно замираем. Лениво сучит ручками.

— Заснет, — неуверенно заявляет мой муж.

Я зло и шумно выдыхаю, намекаю, что ему стоит убрать руку с моего лица. Соня неожиданно повторяет за мной этот сердитый выдох и с предупреждением выдает короткий хнык. Замолкает, ожидая нашей реакции.

— Спи, доча… — ласково шепчет Валерий, удерживая меня в захвате. — Баюшки-баю… Ты ее кормила?

Нет, блин, голодом морю и всячески издеваюсь. Соня кряхтит. Я улавливаю серьезную угрозу: она намерена основательно покричать, если кто-то из нас не предпримет решительных действий.

Валерий делает медленный вдох и запевает тихую колыбельную про зайчика и ежика, от которой у меня мурашки бегут. Голос у него — бархатный, мягкий и обволакивающий. Соня опять зевает, закрывает глазки и улыбается. Сердце в груди под вибрацией теплого тембра Валерия плавится от всепоглощающей любви к дочери, которая умиротворенно посапывает в уютном полумраке. И мы с Валерием впервые вот так стоим в детской и внимательно вслушиваемся в дыхание Сони.

— Заснула, — шепот Валерия обжигает ухо, а затем его губы касаются моей шеи.

Не шевелюсь и не дышу. Лишь через несколько секунд оторопи я выворачиваюсь из его рук и отступаю на один шаг.

— Что и не толкнешь? — щурится и вновь почти вплотную ко мне стоит.

— Не хочу Соню будить, — несколько шагов к двери.

— Тогда продолжим разговор не в детской?

Оскорбительно фыркнув, выхожу в коридор. Опять какие-то намеки , а его поцелуй горит ожогом на шее.

— Вика, — следует за мной, — нам действительно стоит поговорить.

— О чем? — резко разворачиваюсь к нему.

— Например, о том, что не светит тебе Кирилл в качестве друга для любви, — в его глазах пробегает темная тень.

— Да ты что? — скрещиваю руки на груди. — А тогда кто светит?

Минута молчания. Лицо Валерия искажается легкой гримасой гнева, и он сжимает переносицу. Вдох-выдох, поднимает на меня взгляд и говорит:

— Не хочешь чая выпить?

— Что? — недоуменно спрашиваю я.

— И какой посоветуешь?

— Что? — повторяю я вопрос и вскидываю бровь.

— У тебя их там несколько коробочек, и все разные, — едва слышно шипит. — Какой лучше успокаивает?

Моргаю и хочу громко возмутиться его очередной попытке меня унизить, но насмешки в глазах не вижу. Его реально беспокоит вопрос выбора чая.

— Ты про те самые чаи меня сейчас спрашиваешь? — бровь приподнимаю еще выше.

— Да.

— А тебе зачем?

— Затем, что и тебе.

— Нервишки шалят? — тихо уточняю я.

— Давай без ехидства, — раздувает крылья носа на выдохе.

— Ехидство у меня иначе звучит, — улыбаюсь и повторяю вопрос с выраженной издевкой. — Нервишки шалят?

— Да чтоб тебя… — глухо рычит, разворачивается и шагает прочь.

— А теперь вижу, что шалят, — плыву за ним неторопливой походкой.

— Сам разберусь, — зло оглядывается.

Это вряд ли. Я все эти чаи пересыпала из родных упаковок в красивые цветные коробочки без этикеток. Лишь в желтой и зеленой — успокоительные сборы, а вот в розовой — для лактации, в красной — для укрепления иммунитета, в голубенькой — для здорового пищеварения. Во всем этом цветовом разнообразии разбираюсь только я и Мария, которой я провела инструктаж, когда она искала обычную черную заварку.

— Кирилл хоть живой?

— Живой, — Валерий спускается по лестнице, — но если он опять появится здесь…

— Это, что, ревность? — наигранно охаю я, припоминая ему его слова, сказанные мне в его кабинете.

— Я не приемлю, чтобы моя жена шашни крутила на стороне, — холодно и презрительно отвечает Валерий и прячет руки в карманы брюк.

— Ты хочешь сказать,что потребности есть только у тебя? — оскорбленно смеюсь. — А у меня их нет?

— Вот и обсудим ваши потребности, Виктория Романовна, за чашечкой чая, — пожимает плечами и шагает в гостиную.

Притормаживаю, и Валерий оборачивается:

— Опять сбежишь и запрешься в комнате?

— Я не хочу с тобой ничего обсуждать.

— Хорошо, тогда выпьем чая и успокоим нервишки, — Указывает взглядом на мои сжатые кулаки и опять всматривается в глаза. — И да, я во всем этом чайном светофоре я не разберусь. Их же, наверное, надо и заваривать по особым правилам?

И у меня всплывает еще одна обида на Валерия. Я по своей глупой наивности ждала, что он однажды решит проявить ко мне заботу и принесет внезапно чашку чая.

— Что опять не так? — он улавливает мою обиду и разочарование.

— Согласна, — шагаю мимо, вскинув подбородок, — мне тоже не помешает чай, и надо бы его покрепче заварить.