Измена. Право на семью

Глава 30. Вазочка

— За серьги деремся насмерть, — шепчет мама на ухо.

— Господи, да они же уродливые, — едва слышно отвечаю я. — Верх безвкусия.

И я права. Серьги, которые вынесла милая девушка на бархатной подушке, просто ужасны. Это грозди синих камней, нанизанных на золотые нити.

Мы сидим в одном из залов ресторанного комплекса. Пока в соседнем помещении шустрят официанты, гости готовятся тратить деньги.

— Именно, — мама сурово смотрит на меня. — Я их подарю тетке твоего Валерки.

— Ты серьезно? — вскидываю бровь.

— А что? Ей придется этот виноград на ушах носить, — в глазах у мамы пробегает искра злорадства. — И улыбаться будет.

— Ты чего такая злая?

— Бесит она меня. В прошлый раз высказала свое фи насчет моих туфель. И так витиевато, вежливо и высокомерно.

На нас оглядываеется пожилая семейная пара, и я неловко улыбаюсь:

— Извините.

Мы еще ко всему прочему немного опоздали на этот странный аукцион, на котором сливки общества выставляют всякую ерунду и ее же друг у друга покупают. Радует лишь то, что деньги пойдут на благое дело. По крайней мере, так сказала Вита Арасова, которая сейчас мило так улыбается со сцены и называет стартовую цену серег. Красивая женщина с добрыми и лучистыми глазами.

У нее под руководством один из самых крупных благотворительных фондов. И я ей очень завидую. Она такая уверенная в себе, спокойная, а муж… Муж непростительно влюбленными глазами на нее смотрел, как на настоящее сокровище, когда она заканчивала вступительную речь перед аукционом. Тоже так хочу.

И хочу не по углам прятаться с любовником, которого посоветовал мне найти криком Валерий в ссоре. Я так не смогу. Если и быть в любви, то с тем, с кем не надо прятаться, выискивать часы для встреч в отелях, а затем на публике играть приличную жену.

Мама всерьез решила отбить уродливые серьги. За них ставками борется не только она, но и еще две женщины. Видимо, у них тоже есть нелюбимые родственницы, которым можно преподнести сомнительный подарок.

— А дядя точно готов платить за эти серьги? — шепотом спрашиваю я.

— Если он вздумал меня замуж брать, то готов, — мама вскидывает руку. — Шестьсот тысяч рублей!

— Да дорого же за такое, — охаю я.

— За серьги да, а за помощь женщинам, которых бьют мужья — нет, — мама опускает руку и мило мне улыбается. — Сам же он никогда никому просто так не поможет. В его картине мира все сами виноваты в своих бедах. Побухтит, конечно, но что поделать? Не обеднеет и в карму его зачтется.

Семьсот пятьдесят тысяч, и серьги уходят маме, которая в восторге взвизгивает и потирает руки:

— Не зря пришли.

Дальше выносят золотое колье, потом браслеты из изумрудов, парочку перстней.

— Тебе что-нибудь приглянулось?

— Пока ничего интересного, — пожимаю плечами.

И тут девица выносит в своих холеных ручках маленькую фарфоровую вазочку с тонким и высоким горлышком. Бледно-розовая глазурь и ручная роспись с журавлем и бабочками. Не больше сигаретной пачки и поместиться в нее лишь несколько ромашек.

— Какая прелесть, — говорю я.

И начальная ставка для антикварной японской вазочки — десять тысяч рублей.

— Я участвую, — выдыхаю. — Хочу ее.

Однако я не думала, что со мной схлестнется в ставках какой-то противный старик с первого ряда. В нашем азарте и нежелании уступать цена поднимается до ста тысяч.

— И кому ты так хочешь подарить эту вазу? — недоуменно интересуется мама.

— Себе, — отвечаю я. — Мне она понравилась.

— Сто пятьдесят! — рявкает старик.

— Все, я сдаюсь, — обиженно скрещиваю руки на груди. — Это нечестно, сразу на пятьдесят тысяч поднял.

Да и дядя точно меня не поймет. Он, конечно, якобы за все платит, но на вопрос “зачем тебе эта ваза, Викусь?” я не найду ответа кроме “красивенькая”. Не люблю аукционы.

— Триста тысяч.

Я цепенею. Не чувствую ни ног, ни рук, а сердце камнем подскакивает к горлу. Это голос Валерия.

— Явился, — мама оглядывается.

— Только не он, — закусываю губы и закрываю глаза.

Старик, который был уже готов ликовать своей победе, тоже оборачивается, чтобы посмотреть на нахала. И, судя по его взгляду, он почти готов убить за милую вазочку.

— Триста десять.

— Пятьсот, — голос Валерия уверенный и спокойный.

Что он хочет доказать своим упрямством и появлением? Покрасоваться? Затянуть потуже удавку на моей шее?

— Раз… — начинает отсчет аукционист, низенький и полный мужчина, — два… Продано!

И сколько недоуменных взглядов. И я очень понимаю участников аукциона. Я бы точно не оценила вазочку в половину миллиона рублей. Не выдерживаю и оборачиваюсь. Стоит в проеме двери, привалившись плечом к косяку и скрестив руки на груди. Переводит взгляд на меня и вопросительно приподнимает бровь.

В ушах нарастает гул, мне тесно в узком платье и пальцы дрожат. Когда зал и люди начинают размываться с каждым новым ударом сердца, я отворачиваюсь и медленно выдыхаю.

— Умеет он, конечно, взять и обратить на себя внимание, — недовольно бурчит мама, поправляя ворот блузы. — И все веселье испортил.

Хочу встать и уйти, но мама накрывает мою ладонь своей, уловив намерение сбежать:

— Нет, доча. Слишком много посторонних людей вокруг.

‍