'Если ты любишь что-то — отпусти.
Если оно твоё — оно вернётся'
Габриэль Гарсиа Маркес
Вечером в среду мы с Ромой в кабинете говорили о разделе имущества.
Это, конечно, странно.
Делить телевизоры, ноутбуки, мультиварку и прочее с человеком, с которым провела большую часть жизни.
Как раз дошли до кофеварки, вернее, кофе машины, которую муж мне подарил.
Тут я некстати вспоминаю ее историю, и меня начинает реально потряхивать от злости.
Этой адской машине завидуют все наши знакомые и родственники. Ну и мне, соответственно, потому, что это чудо техники на позапрошлый Новый год мне подарил любимый муж: трендовая, модная, навороченная, супер-пупер.
Ничего, что я на самом деле сумку хотела? И даже показала, какую именно, когда в магазине были.
Но кому это?
Так что дедушка Мороз, в лице дорогого супруга, подарил мне на праздник дорогущую мега-кофе машину.
Самый «сладкий» в этом нюанс — кофе, сваренный из зёрен, я не пью.
Совсем.
Смотрю, как Рома кивает и с барского плеча будто бы стряхивает:
— Это подарок, Арина, так что кофе-машина твоя.
Конечно, она мне ни за каким не сдалась, но мужу надо продемонстрировать широкий жест.
Как я умудрилась забыть, что он по молодости был знатный выпендрежник?
Тут дверь открывается, как от пинка, и в кабинет влетает пышущий негодованием Константин Романович.
Сын, как и его батюшка, не разбираясь, с места в карьер, спешит выплеснуть претензии:
— Мама, как ты можешь? Я тебя такого не ожидал, а как же все твои слова о ценности семьи?
Да, не так я хотела этот вопрос с ребенком обсудить, но что же. Аргументы у меня вроде были.
— Милый, дело в том, что в основе Семьи лежат такие чувства, как доверие и уважение. После того, что сделал твой отец, доверия и уважения у меня к нему нет.
Глаза сына полыхают негодованием:
— Ты женщина, ты всегда говорила, да и бабушка тоже, что женщины должны быть мудрее.
Пока я вдыхаю, тут вдруг влезает Рома:
— Да, это именно твоя мама хочет со мной развестись.
Нет, это просто охренеть по полной программе. Вот куда ты, потаскун старый, лезешь?
На лице сына появляются отвращение и обида:
— Ах так, хорошо! Тогда я не хочу жить с тобой! Я буду жить с папой!
Хлопнул дверью и умчался.
Вот зачем было его доводить, а?
Рома потер руки довольным жестом и ухмыльнулся:
— Ну, раз такое дело вышло, и вы с Леры остаетесь вдвоем, а мы с Костиком, тогда, дорогая, квартиру делим пополам.
О, откуда ветер дует.
— Офигеть, да, Роман Николаевич, а дно-то все глубже. Но раз пошла такая пьянка, тогда пополам делим и машину.
Мне не хватает времени осознать, обработать всю валящуюся на меня информацию. Понять эту чертову многоходовку, развернутую моим пока еще мужем. Но дышать вновь становится нестерпимо тяжело.
А ведь раньше я была готова отдать ему машину. Но не теперь, когда он спровоцировал ребенка, зараза такая.
— С чего это вдруг, я же на ней езжу? — ах, какое недоумение!
И ведь повелась бы на это даже год назад, лопушка.
— Это совместно нажитое имущество, и раз уж мы все делим пополам, то давай и машину тоже, — скрипнула зубами и хрипнула пересохшим горлом.
— Раньше ты не была такой мелочной, Арина.
Раньше.
Да, я была хорошей, удобной, терпеливой. Без претензий, возражений и споров.
Раньше.
Была.
Пока ты не решил отнять у меня сына.
Теперь я засуну в одно место свое воспитание и терпение, Роман Николаевич.
Ты пожалеешь, обещаю.
— Подумай, как устроить сыну логистику со школой и тренировками. Данные его учителей, врачей, тренеров и сокомандников с их родителями я тебе передам. Так же как и расписание уроков, практики, турниров, сборов, медосмотров.
Ухожу, осторожно прикрывая дверь в кабинет, хотя хочется разбить ее об косяк, и оставляю задумчивого мужа складывать вещи в коробки.
Сын обнаруживается в своей комнате, где бросает в тренировочные кофр, рюкзак и чемодан вещи из шкафа и с полок. Летит все подряд и как попало.
— Костя, я принимаю твое негодование. Но понимаешь ли ты, что тебе придётся жить с отцом его Ольгой?
— С фига ли? — красный нос и заплаканные глаза показываются из недр шкафа.
Бедный мой зайчик, но утешать его нельзя, ибо начнется песня, про то, что «жалость — унижает».
— Потому что это папа завел себе новую любовь. Пока мы будем разводиться и делить имущество, папа будет снимать квартиру, в которой планирует проживать с Ольгой, — стараюсь говорить спокойно, хотя слезы обиды близко и голос изрядно сел.
Кот вскидывает на меня зло блестящие глаза:
— Я знаю, зачем ты это говоришь! Но я не буду жить с тобой. Ты — обманщица.
Как же больно — больно — больно.
Уговариваю себя, что он ребенок, не понимает.
Но причинять страдания это непонимание ему не мешает, увы.
— Это твое мнение. Ты имеешь на него полное право. Также обращаю твое внимание, что бабушка Арина и дедушка Егор мою идею не поддерживают, поэтому ты вполне можешь пожить у них.
Сын фыркает, подхватывает вещи и устремляется в прихожую, куда как раз уже выбрался Рома с двумя большими коробками и чемоданом.
— Пап, поехали, — бросает в пространство Константин, влезает в кроссовки, набрасывает куртку и забирает свои вещи.
Муж издевательски мне кланяется, выталкивает ногой в дверь чемодан и выносит коробки следом.
Дверь хлопает.
Все.
Рома с Котом ушли.
Через некоторое время обнаруживаю себя на кухне за ноутбуком.
Сижу, гляжу в экран, но ни писать, ни читать не могу.
Не могу ничего.
Смотрю в пространство, и беззвучные слёзы текут по лицу, потому что это очень больно.
Очень больно, когда твоя кровиночка, твой ребёнок, тот малыш, из-за которого ты не спала ночами, тот ради которого ты была готова на всё, бросает тебя. Он уходит жить с человеком, до этого растоптавшим твое самоуважение и плюнувшим в душу.
Через час на кухне появилась Лера словами:
— Кот просто психанул.
Сил хватило только пожать плечами. Как-то сразу навалились и годы, и болячки, и общая жизненная беспросветность, от которой я спасалась в своем выдуманном мире романтических грез.
— Он придет в себя, мама, и обязательно раскается, — Лера села рядом и положила голову мне на плечо. — И знаешь, в итоге, Кот всё-таки попросил отца отвезти его к бабушке Алене.
Хорошо, что хоть на это у них двоих мозгов хватило.
Что выкинет Костя в компании с влюбленным отцом и поклонницей Петербурга Ольгой — одному богу известно.
Но вряд ли это будет что-то хорошее.
А мне надо держаться.
Выбора все равно нет.
И еще мне нужен план. И, вероятно, «свободные уши».