Измена. Закрывая гештальты

Глава 78 «Хочется долго с тобой говорить…»

'Не смотри на часы, наше время еще не вышло.

А в саду расцветают вишни, утром влажные от росы.

Отпусти все слова, без обиды и сожалений,

Гладью вышитые олени, нарисованная Москва…'

Павел Жагун «Не смотри на часы»

Так, Арина, соберись, не пришла еще пора явить миру свой характер и претензии.

— Вот кресло, вода. Так как ты мне два месяца уже должен разговор, то тебе придётся подождать. Если, конечно, у тебя есть на это время, и молодая жена не караулит под дверью. Здесь детская аудитория и не место для скандала.

Кирилл Андреевич появляется из-за спины Алексея внезапно:

— Арина Егоровна, все время Глеба, сколько там его осталось, — ваше!

Вот как после такого спокойно сидеть подписывать книги и прочую полиграфию?

Три хмурых мужика за спиной тоже не особенно вдохновляли, ни меня ни читателей. Но молодежь нынче довольно борзая, и если они пришли за автографом, они его получат, а один из дерзких юношей, подойдя с книгой «Не бойся мёртвых. Кладбищенский квест», ухмыляясь, уточнил:

— А об этом тоже будет история?

Ну, я уже была настолько уставшая от всех сегодняшних эмоциональных качелей, что просто даже мудрить не стала:

— Как раз к вашему двадцатиоднолетию напишу. Что-нибудь из ромэро.

Кир заржал, Алексей усмехнулся, юный наглец покраснел, а Глеб, бледный и слегка в испарине, едва улыбался краешком губ:

— Ты всё-таки это сделала, да, Медовая?

Рыдать хотелось нестерпимо. Останавливали только не подходящие: макияж, компания и место.

Глубоко вдохнула, а когда тихо и медленно выдыхала, услышала такое знакомое, хриплое:

— Подожди чуть-чуть, милая, и у тебя будет возможность от души поплакать, обещаю.

Скрипнула зубами:

— А, то есть история предполагает слезоразлив?

Вот когда Кирилл Андреевич поймет, что не нужно лезть, куда не просят?

— Ой, Арина Егоровна, эта история предполагает ещё одну пустую, блондинистую пробитую голову, но это уж, как пойдёт.

— В смысле, как пойдёт? — что за театр абсурда шепотом в общественном месте под любопытными взглядами ребят с открытками и календариками?

Кир тихонько ржет и поясняет:

— Ну, окажется у вас под рукой воспитательная скалка там, может, сковородка или нет?

— Езус-Мария, да что за жесть у вас вечно происходит такая, душераздирающая?

— Душераздирающее, любимая, мне устроила ты, а я так, просто, слишком вежливый идиот оказался. Доверчивый, воспитанный, приличный, — от ледяной усмешки сжалось сердце и перехватило дыхание.

Вообще-то, когда по уши виноват, то так не выглядят и столько уверенности не демонстрируют.

Эх, Арина Егоровна, а придержите-ка своих тараканов, и гормоны ваши пусть чуточку подождут. Не прощу же себе, если все не выясню. Так и буду как дура в ночи и слезах гадать: а было? А что? А как?

Пусь уж сейчас выяснится все до конца.

До дна.

До пепла.

До смерти.

Чувств.

— Так, об этом и обо всём прочем мы поговорим, но явно не здесь. Вряд ли такая история станет поучительной и назидательной для столь юных почитателей, — улыбаюсь смутно знакомой девочке, вроде бы ровеснице Котика и собираюсь подписать ее экземпляр «Все побежали и я…».

Ребенок улыбается счастливо:

— Я — Зоя. Передавайте Косте привет и наилучшие пожелания. Успехов ему в новом клубе.

О-ля-ля! Это же одна из кошек, что выгуливалась вместе с моим сыном и так понравилась Лере. А Кот выбрал ее подружку, кажется, Алису.

— Обязательно передам. Спасибо, Зоя, — печально улыбаюсь, а в голове бьется: «Мы выбираем, нас выбирают. Как это часто не совпадает…»

И снова хочется плакать.

Но Леру понимаю: девочка милая, чистенькая, глазки умные, боевой раскраски нет, одета цивильно, воспитанная. Но мой сы́ночка всегда наглых стерв размалеванных выбирал, и Олечка его папеньки наукой для него не стала. А жаль.

Наконец-то зал пустеет, и подписывая открытки и афишу для самой библиотеки, я определяюсь:

— Алексей, прости. Получается так, что и сегодня мы тоже поужинать не сможем.

Тихий смешок слева над ухом, горячие руки на плечах. И гневное сопение справа.

— Арина, ты же помнишь, что я говорил. Ты — женщина, которую и подождать не грех.

— О, вы бы не рассчитывали особо. Тут ожидать можно до скончания времён. Занята́эта женщина, абсолютно точно занята́.

— Ох, Кирилл Андреевич, куда же вы все лезете-то? — ну сил никаких нет, правда.

Этот нахал ржет:

— Ну, должен же я освободить свою будущую тёщу от назойливого, неподходящего поклонника?

— Ах, как занятно, но что-то дочь моя любимая ничего мне на эту тему не говорила, — улыбаюсь коварно и очень довольно.

Эта прекрасная деточка еще даст им всем прикурить. Прямо чувствую, как ее там, в тепле, отпустили страдания. И когда моя крошка вернется, то для них троих Новгород, определенно, станет тесен.

Хорошо, наверное, что мы переехали, да?

Бывший (а возможно, и будущий) тренер Кота ухмыляется довольно:

— Так это сюрприз и будет!

— Эх, Кирилл Андреевич, Кирилл Андреевич, ничему-то вас жизнь не учит. Валерия Романовна — девушка, которая на любой ваш сюрприз может вам так «утешительно» ответить, что вы вновь будете ловить ее и ждать с цветами. Но дождётесь только нас с Костей.

Тем более, Китай там еще где-то планировался же?

Очередной Лерочкин сюрприз, похоже.

Вот, что-то мне не смешно как-то.

Распрощавшись с принимающей стороной и договорившись с Алексеем утром выпить кофе перед встречей в Доме Молодежи и автограф-сессией, вышли на укрытую уже ранними осенними сумерками улицу.

— Садитесь. Говорите адрес, Арина Егоровна, Глеб не так чтобы подходящая компания для прогулок. Из интенсивной терапии выпустили со скандалом, — распахивая перед нами двери своего черного монстра, пробурчал Кирилл Андреевич.

Устроившись в салоне, уточнила:

— Так, может, надо вернуть обратно — долечиться? По дороге обсудим основное, да и пусть выздоравливает со спокойным сердцем?

Водворившийся за руль Кир заржал, а я, не успев мявкнуть, оказалась прижата к такой знакомой, снящейся во снах, горячей, нервно вздымающейся груди и спелената родными, сильными руками. Крепко-крепко.

— Нет, любимая. Довольно я там провалялся. Трех недель достаточно, чтобы снять основные последствия отравления. В выписке есть рекомендации. Буду долечиваться под твоим присмотром, Ари, малышка.

Я охренела? Да, я охренела!

Но только я открыла рот, дабы громко и нецензурно выразить собственные, далекие от приличных, мысли, как просто задохнулась от голодного, жаркого, злого и отчаянного поцелуя.

Свидетели безумия? А не пошли бы они?

Голова кругом, пульс бухает в ушах, сердце бьется в горле, под закрытыми веками плывут цветные пятна, по щекам — слезы рекой, сведенные судорогой пальцы вцепились в футболку. Дыхания не хватает и в то же время всю меня окутывает дразнящий и кружащий голову аромат «Гермес Ветивер».

Хрип. Стон.

Его? Мой?

Как мы удержались и остались в одежде — не знаю. Божьим промыслом, не иначе.

Страсть, безумие, жажда, нестерпимый голод, ужас и паника на самом дне зрачков — все то, что выплеснулось на меня из любимых голубых глаз.

— Ари, медовая моя девочка. Одной тобой дышу, лишь для тебя живу, без тебя умру.

О, а вот и ледяная водичка за шиворот подоспела.

— М-м-м, как эта концепция стыкуется с планами твоих родителей, их бизнес-партнеров, руководства Клуба, где ты работаешь?

Нет, ну а что? Он думает, я обалдею, уши развешу и от восторга залью его с головы до пят слезами счастья?

Ну, да, залью… уже заливаю… но это не важно!

— Никак, — просто отвечает Глеб.

И сердце останавливается.

Но он прижимает ближе к себе мое обессилившее тельце, жадно втягивает воздух, носом ведя вдоль плеча к шее и жарко выдыхает в ухо:

— Поэтому я теперь безработный. И сирота.

Да что ж такое? Мне эти сюрпризы ох как поперек душевного здоровья.

— Кирилл Андреевич, вот сюда, пожалуйста, — протягиваю визитку отеля.

— Момент, сейчас домчим, — улыбается этот хитрец.

А Глеб притягивает меня обратно в объятья и начинает тихо:

— Я увидел Аллу в отеле в Москве и поругался с отцом. Потом повел себя несколько неумно и за применение к ней удушающего отсидел там пару суток. В воспитательных целях. А когда, наконец, подтвердил квалификацию и сдал все экзамены, на выходе из здания Федерации меня ждала все та же Алла. С извинениями и песней, что весь этот бред с женитьбой — идея родителей, а она не могла им отказать, иначе они грозились перекрыть ей финансирование. Предложила выпить кофе, чтобы расстаться на хорошем.

Насколько мне это все понравилось, учитывая реанимацию в перспективе, думаю, можно не говорить?

— Я был несколько не в себе еще со времен конференции, когда не смог дозвониться до тебя, но до пьяного вусмерть Кира — удалось. Знаешь, что он мне сказал, медовая? Что вы все сбежали. В Индию, милая.

Закатила глаза.

— Нашел кого слушать! Пьяного приятеля с ущемленным самолюбием! От большого ума, не иначе!

Ох, Арина, что ты несешь?

Глеб хмыкнул, нежно коснулся поцелуем губ и шепнул:

— Я и не послушал. Поговорил с Сергеем Сергеевичем. Он мне малость мозги вправил и цели скорректировал. А я уволился. И впахивал три недели как проклятый, чтобы и категорию максимально повысить, и корочки получить для самостоятельной работы.

— Повысил? Получил? — а чего еще сказать?

Ему же важно.

— Это не имеет сейчас значения. Когда я, весь при соответствующих документах и планах по поискам любимой женщины, встретился не случайно, как теперь понятно, с Аллой и решил выпить кофе, голова моя была занята. Тобой. Поэтому я слушал ее болтовню в пол-уха, выпил чашку какой-то бурды в ближайшей забегаловке, и рванул на вокзал. С перрона меня увезла скорая. Без сознания. Тяжелое отравление неизвестным веществом, растительного происхождения. Периодические остановки сердца и дыхания на протяжении двух недель. Реанимация. Последние пять дней наметилось улучшение и меня перевели в интенсивную терапию. А когда Кир меня обрадовал, что оказывается, моя любимая поехала в столицу к жениху, то знаешь, где я видел эту терапию?

Застыв в ужасе и вцепившись в Глеба мертвой хваткой, я хлопала глазами. А в голове, пустой и гулкой, перекатывалась мысль — его могло уже не быть.

Не быть.

Совсем.

Рыдать я начала в тот момент, когда машина лихо затормозила у парадного входа в отель. И вот такую, ревущую в три ручья, парни завели меня в холл. Впечатлили мы народ, наверняка.

Но мне было плевать.

Я очнулась лишь тогда, когда Глеб открыл передо мной дверь номера и бросил в сторону:

— Кир, про завтра напишу позже. Заберешь нас. Пока.

А потом снова провалилась. В темноту: жаркую, сладкую, горячую. Такую долгожданную.

До слез. До хрипа. До крика.

Очнувшись и оглядевшись, различила в слегка подсвеченных уличной иллюминацией сумерках сияющие счастьем голубые глаза:

— Люблю тебя. Моя медовая малышка. Моя девочка из снов. Моя милая, родная, единственная. Ари, чуть не сдох ведь от ужаса, пока искал тебя. Моя. Ты — моя, слышишь?

Ох, вечно моя вредность вылезает, когда не надо:

— А кто там заявлял: я принимаю твой выбор?

Это, кстати, было больно.

— Должен же я был усыпить твою бдительность и продемонстрировать уважение к твоим решениям? — тихо шепнул в губы этот совершенно невозможный мужчина.

Любимый. Родной. Единственный.

Мой.

— Так ты мой? Только мой? Без условий и оговорок?

Арина, рука-лицо, ну разве так можно? Это что за юношеская дичь? Гормоны? Ох, ё! Гормоны…

Через полчаса, зацелованная и увидевшая очередное небо в алмазах, услышала:

— Я твой с того самого мгновения, когда ты влетела в мою жизнь на перекрестке под стеной дождя. Только твой. Без условий и оговорок. Я люблю тебя и буду рядом. Всегда, Ари, теперь всегда.

А я опять заплакала.

На этот раз от счастья.

Ну и, чтобы дать повод вновь целовать меня всю нежно-нежно и шептать всякие милые глупости вроде: «Так скучал без тебя… ждал встречи… мечтал о тебе… моя малышка… любимая, Ари-и-и… медовая моя девочка…».

Согласно мурчала и прятала счастливое лицо, уткнувшись Глебу в шею.

Через полчаса, вернувшись из душа, широко и довольно улыбаясь, уточнила:

— Ты ужинать-то будешь? Что там тебе можно?

Обалдела от наезда:

— Это к чему ты тут готовилась? Или к кому?

Мое красное платье и белье в руках злющего Глеба выглядели, хм, выглядели… провокационно.

— Да все ждала, когда же, наконец, появится тот, кто подарит мне вдохновение. Для ромэро.

Прищурившись с многообещающей плотоядной ухмылкой, Глеб отбросил вещи на кресло и шагнул ко мне со словами:

— Легкий ужин будет через сорок минут. У тебя как раз есть время объясниться. На что там тебе не хватило вдохновения? На пляж? Баню? Лес?

А я застыла.

Он читал? Он читал!

Капец. Пожар-позор!

Ой-ой-ой… и ни одной связной мысли.

Глеб уронил меня на постель, стянул халат и, склонившись к груди, выдохнул:

— Все будет, милая. Теперь у тебя этого вдохновения будет столько… На серию хватит. Хоть про байкеров, хоть про тренеров, да и вообще, пиши — про кого хочешь. Вдохновение я тебе обеспечу, дорогая, обещаю.

И слово таки сдержал.

На пару горячих сцен теперь мне точно хватит.

Так как мозги у меня отказали не все, я понимала, что Глебу нужен отдых, питание и лечение, а не только я.

Убедить же его в этом оказалось… сложно. Но можно.

Есть приемы, да.

Не зря я матчасть у коллег в «жесткой эротике» изучала. Вот, пригодилось.

А наутро, невероятно довольные и сияющие, приведя себя в порядок и сдав номер, устроились на заднем сидении «Тахо» Кирилла Андреевича.

— О, в благородном семействе мир и благодать, да? — вот ведь, пока молчал, такой приятный собеседник был.

Глеб хмыкнул мне в макушку, притянув к себе ближе:

— Госпожа моего сердца еще не решила, берет ли она безработного и не слишком здорового сироту в дом.

Ну, погоди. Ты у меня доумничаешься.

— Если рассматривать с такой точки зрения, то не так чтобы это было шикарное приобретение, — протянула я противным капризным тоном. И чуть не вылетела между передними сидениями прямо в лобовое стекло, так как Кир резко дал по тормозам.

— Идиот, — кратко рявкнул Глеб и вернул меня обратно. К себе на грудь.

— Милая, я докажу тебе, что это приобретение достойно твоего внимания. Просто дай мне время, — замурчал в ухо, и я тут же вся покрылась мурашками от воспоминаний.

— Уговорил. Сколько тебе нужно? Стандартный испытательный срок?

Парни заржали.

— Уточним сроки по дороге домой, а пока, вон, нас уже ждут. Идем, медовая. Раньше сфоткаемся, раньше к сыну поедем.

В зал для встреч я входила со слезами на глазах.