Измена. Закрывая гештальты

Глава 40 Похмелье и прочие неожиданности

'Любовь нечаянно нагрянет,

Когда ее совсем не ждешь,

И каждый вечер сразу станет

Удивительно хорош…'

Василий Лебедев-Кумач «Как много девушек хороших»

Похмелье, та расплата, что наступает после любого хорошего праздника.

А тут я даже толком не осознала ещё всего восторга, а уже «приносят счёт»: стыд и сожаления, угрызения совести и ощущение провала.

Пришла в себя после череды фейерверков в голове, уткнувшись носом в шею Глеба и вцепившись зубами в его шикарную «трапецию».

Да мышцы у него — загляденье…

И не только они.

Езус-Мария, что я наделала⁈

О чем только думала.

Нет, понятно, что не думала, но как теперь вообще?…

— Т-ш-ш, моя медовая девочка! К черту все сожаления, слышишь? Не смей даже… такой кайф даришь… а какая ты сладкая… — Глеб шептал все это мне в висок, пока я пыталась разжать сведенную от восторга челюсть.

Какой позор… холера ясна.

Надо срочно привести себя в порядок, извиниться? Поблагодарить? Мамочки, куда я попала? Какой ужас!

— Ари, малышка, посмотри на меня…

Нет-нет-нет!

Только не это. Я уже чувствую, как огнем горят щеки, полыхают уши, да все лицо и шея тоже.

Ой.

Сильные руки слегка встряхивают меня, одна крепко держит за талию, а вторая нежно приподнимает мое, соперничающее с помидорами, лицо.

Ой, мамочки.

— Девочка моя, ты прекрасна! Я в восторге, моя хорошая, тебе ни к чему смущение. Но, знаешь, я пока недостаточно впечатлился. Порадуй меня еще, пожалуйста, — выдохнул в губы и смял все возражения и возмущения страстным, жестким, подчиняющим поцелуем.

Нет, мне срочно надо прийти в себя, отбросить этот сумасшедший восторг и невероятную чувственную эйфорию.

Я так не могу. Не должна.

Все неправильно. Так нельзя…

Ой, мамочки мои.

Кому были все эти правильные и мудрые слова?

Горячие руки и губы за несколько минут справились с тем, с чем я боролась годами: к чертям снесли все воспитательные установки детства и некий налет цивилизации из отрочества, а про юность с ее запретами я даже не вспомнила.

Заставили забыть про хорошо/правильно/положено.

Заставили забыть про все.

Я ужасная женщина.

Мне так все нравилось.

Катастрофа.

А когда Глеб, целуя, сжимая и поглаживая все на своем пути, рухнул передо мной на колени, в голове будто бы жахнула петарда.

Мои чудесные белые льняные брючки слетели с ног в мгновение ока.

Рваный выдох и жаркий поцелуй в самый центр ощущений взбодрили меня до того, что голос прорезался:

— Глеб, ты что? Нет, не надо…

— Надо-надо, медовая. Мне кажется, я заслужил десерт, м?

Затылок мой знатно жмякнулся об кору дуба, когда невозможно влажные кружева моих трусиков были решительно сдвинуты в сторону.

Дыхание перехватило, когда одна нога моя взлетела и оказалась на широком, мощном плече.

Устроилась очень уютно, как влитая.

Боже, Арина!

— Ари, малышка! — прохрипел Глеб, но там ему никто не ответил.

Да и вообще, на что он рассчитывал?

Когда голова кругом, дыхание через раз, глаза закатились — тут уж не до диалога.

Ой, мамочки мои, катастрофа.

Горячие ладони, сжимающие попу, нежные, но неумолимые губы, выцеловывающие узоры вокруг центра удовольствия, поцелуи и страстный шепот — все это вместе в вечерних сумерках произвели на меня сногсшибательный эффект.

Меня трясло. Я вся была в мурашках и бисеринках пота, ноги дрожали и подгибались, а в ушах стоял непрекращающийся гул.

Если меня тут кондрашка хватит — я не удивлюсь. И даже возражать не стану.

Ох, какой пожар.

Везде.

А потом он сжал твердыми губами самую ценную мою горошину и резко вошел внутрь двумя пальцами.

Голову я не разбила об дерево каким-то чудом, а вот губу прокусила, да.

Поэтому наш невероятно нежный и долгий финальный поцелуй был со вкусом крови.

— Ты волшебная, восхитительная женщина. Жестокая, но щедрая богиня из древних легенд. Ари, моя Ари. Теперь только моя, слышишь? — шептал мне этот сумасшедший, целуя меня везде, куда доставал, помогая одеться и привести себя в порядок.

Шальная улыбка, горящие безумием глаза, судорожно бьющаяся на мощной шее жилка, взлохмаченная мной шевелюра — концентрированный восторг, определенно.

И тестостерон. Вот сейчас он шарашил во все стороны с невероятной силой.

А я только закатывала глаза и с ужасом думала: «А как я домой поеду?», ноги не держат, голова не соображает.

Натурально, восторженная малолетка после первого поцелуя.

Хм.

Поцелуи удались, это бесспорно. И такого рода были впервые, да.

Но, Езус-Мария, это же позор: днем, в историческом центре, с малознакомым парнем, который еще и настолько моложе.

Арина! Это же кошмар.

Зато как здорово было, а?

Вероятно, в глазах моих плескалось не слишком много ума, но эмоций через край, так что Глеб все понял правильно. И до машины меня почти донес. В смысле, сначала повелся на мое: «Я в порядке. Я сама дойду…»

А после того как я чуть не навернулась третий раз, подхватил на руки со словами: «Я счастлив, что смог впечатлить тебя хоть так…»

У машины, опустив меня на землю, долго согревал в объятьях, укачивал и шептал:

— Ты же понимаешь, малышка, что теперь мы вместе? Да, знаю, тебе сложно, но привыкай. Каким надо быть идиотом, чтобы такое сокровище упустить, а?

Я пыталась выбраться из этого порочного и невероятного чувственного омута, но куда там?

— Максимум пару дней тебе на привыкнуть к этой мысли. Прости, больше не выдержу. Без тебя даже дышать трудно, — Глеб поцеловал так, что я вновь забыла кто я и где.

А когда собрала мысли в кучу, обнаружила себя за рулем, а его — салютующего мне рукой с зажатыми в кулаке моими черными кружевами.

Ой-ой.

Нет-нет.

Не сейчас.

Об этом я подумаю позже.

Сосредоточилась на дороге и оставила осознание произошедшего в Кремле на потом.

До дому бы живой добраться.