Измена. Закрывая гештальты

Глава 3 Ты помнишь, как все начиналось?

'Ты помнишь, как все начиналось.

Все было впервые и вновь.

Как строили лодки,

и лодки звались Вера, Надежда, Любовь…'

А. Макаревич «За тех, кто в море…»

Очень давно, на заре нашей бурной юности, более двадцати трех лет назад, когда мы Ромой познакомились и начали встречаться, мы очень хотели быть взрослыми и самостоятельными.

— Свадьба — только после получения диплома, только за свой счет, никаких обременений родни своими трудностями и проблемами, — мой жених был категоричен.

А я, перед самым обручением совершившая невероятно сложный для себя выбор, согласно кивала и полностью его поддерживала.

Что сказать: молодые были, глупые. Отчасти так все позже и реализовалось, но были нюансы.

Ромка учился на инженера, я — на экономиста, университеты наши были рядом, веселая студенческая тусовка пересекалась в метро, близлежащем парке с пивком, в кафешках и у лотков с мороженым. Так, однажды и столкнулись три будущих инженера и четыре перспективных специалиста планово-экономических отделов любого предприятия.

Как-то задружили, загуляли, много пили, плясали на дискотеках, шарахались по прекрасному городу, ездили на электричках по пригородным дворцовым ансамблям, смотрели на развод мостов, лазерные шоу и салюты.

Через полтора года этих мотаний, оказалось, что сложилось две пары и один треугольник. В итоге все же как-то разобрались, и Анфиса с Марком поженились сразу после того, как мы зимой защитили с девчонками дипломы.

А история отношений гениального Петра и двух Анастасий такая классически-неприятная и обычная, что до сих пор у меня хранится в набросках для студенческого романа. Только вот внутри меня от нее до сих пор так корежит, что руки все не доходят, не доходят… и, видимо, не дойдут.

Так вот, к чему я это? С возрастом, когда начали появляться дети, мы с Ромкой концепцию родительского неучастия в нашей жизни пересмотрели в сторону послабления. То есть дали доступ бабушками и дедушкам, коих у нас наблюдался полный комплект с обеих сторон, в нашу детскую.

— Ох, ну надо же, образумились, — с порога заявила мать моя Алена Ивановна, прихватывая из манежа годовалую Леру и увозя ее на первую ночевку у бабушки.

Вернули ребенка через сутки и прилично обсыпанного. Привез его дед и был лаконичен:

— Да мать твоя начиталась тут новейших исследований и решила ввести прикорм.

— Но Лера любит и яблоки, и груши с полугода. Она даже брокколи ест, пап, — я была в шоке и не понимала с чего такой пожар на попе, щеках и ногах.

— Манго, — родитель был краток.

Сначала я хотела позвонить матери и высказаться от души, но потом замоталась и злость как-то повыветрилась.

Я выдохнула, вспомнила о почтении к родителям и… промолчала.

Просто следующая ночевка Леры у бабушки состоялась после дочкиного первого юбилея. При этом деду было строго-настрого наказано:

— Никаких пищевых и прочих экспериментов. На маму надежды нет, поэтому смотри внимательно, пап!

Обалдевшие от помилования родители ломанулись проявлять бешеную активность в направлении внуков, так как у нас вскоре появился Костик.

А теперь, из-за того, что наши дети достаточно взрослые и гостить у бабушек с дедушками им не впервой, я сижу в нашей «Астре» и, стараниями дорогого супруга, перемещаюсь по дорогам Ленинградской области в сторону Карелии. Лера гостит у бабушки Тани и дедушки Коли, родителей мужа, а Кот вовсю наслаждается гостеприимством бабушки Алены и дедушки Егора, моих родителей, соответственно.

Такое распределение неслучайно, ибо мои предки проживают в двух остановках от нас, так что у Костика по-прежнему рядом и спортшкола, где понятия «праздник» нет вообще, а тренировки есть, и друзья-товарищи по бесконечным уличным баталиям в снежных крепостях.

А вот взрослая и самостоятельная Лера умчала после Универа в пригород, где будет лопать бабушкины пирожки и слушать дедушкины байки все выходные. Возможно, на улицу даже не выйдет, пока не настанет пора в понедельник выдвигаться на учебу.

Ну, да, упустила я старшую. Выросла книжная и весьма асоциальная дочь, никакое студенческое братство этого воспитания за три года не исправило. И вряд ли за оставшиеся полгода четвертого курса что-то изменится.

Увы.

Глядя на постоянно пребывающую дома в книгах и гаджетах дочь, ругать вечно где-то носящегося сына язык не поворачивается, тем более что:

— Он же мужик! Ему надо нагуляться. Вот я в его возрасте… — постоянно напоминал мне супруг.

Страшные истории Ромкиных школьных похождений по Ораниенбауму, Петергофу и соседним пригородам, где он рос, долгое время были моими ночными кошмарами.

До сих пор не могу понять, как он вообще выжил там?

То с цыганами дрались цепями стенка на стенку, то воровали капусту на полях и сторож стрелял отнюдь не предупредительными, то от милиции убегали на угнанном мотоцикле по лесу и свалились, в конце концов, в канаву, где этот транспорт их и придавил. Гипсы на руках и ногах, рассеченные брови, ломаный — переломанный нос, куча наложенных швов на всем остальном теле…

И ничего:

— Вырос, выбился в люди, большим человеком стал! — как не забывает упоминать на всех семейных застольях его отец.

Самому Николаю Романовичу жаловаться и скромничать было не к лицу, ибо на заслуженную и выслуженную пенсию он уходил главным инженером одного крупного оборонного КБ и с трудом — никак отпускать на отдых не хотели. Но сыном и его постом генерального директора он гордился, как никто.

Мои тоже гордились. Ромиными успехами. На его фоне то, что я почти десять лет работала в администрации одного из старейших и крупнейших районов города, было мелочью, абсолютно не заслуживающей внимания.

Не то, чтобы я удивлялась.

Для моих родителей я всегда была: «так себе, а вот Андрюша!». С тем, что младший брат — средоточие добродетелей, а дочь «не получилась», я свыклась годам к двадцати.

Но больно было до сих пор.

Может, именно поэтому со временем, когда ни мое высшее образование, полученное по указке родителей, ни замужество, ни двое детей, рожденных в законном браке, ни какая-никакая карьера в аппарате муниципального управления так и не принесли ни их принятия, ни любви, ни поддержки, я и превратилась в эту холодную и скучную «Арину из планово-экономического»?

А мужу моему каково жить со мной такой?

Хотя, мне кажется, что он и не заметил всего этого моего эмоционального окукливания.

Сначала наши чувства полыхали, потому как вынуждены были прорываться сквозь преграды, а после, когда все успокоилось, устаканилось и устроилось — притухли.

А сейчас, внезапно вырванная из моего привычного приличного и спокойного мирка, я могу посмотреть вокруг и на супруга с неожиданного ракурса.

— О, гляди, заправка, — бормочет Ромка и сворачивает с трассы.

Не возражаю, потому что хочу уже размяться.

— Иди возьми кофе и френч-доги, я пока заправлюсь, — продолжает рулить ситуацией и послушной женой мой драгоценный.

Бензин, туалет, кофе — стандартный набор в дороге. Сидим за столиком в темноте февральской ночи и мерном гуле круглосуточной активно посещаемой станции.

Рома жует, что-то просматривает в телефоне, хмурится.

А я гляжу на него и понимаю, что не люблю мужа.

Уже.

Нет, я не хочу, чтобы он достался другой. Но это обычное собственничество.

Мысль и новость революционные.

Я же замуж выходила по «Великой Любви». Там даже имел место жестоко отвергнутый «бывший».

Вот такая я сучка была в институтские годы, да.

Самой сейчас смешно.