Как делаются...

Как делаются настоящими

— Был бы вхож в РОНО — сказал бы.

Если уж ей не давать «Заслуженного учителя», то я не знаю, кому и давать. Таких больше нет сейчас, слышишь, — нет. Может, никогда и не было. Если бы я не знал ее сам, решил бы, наверное, что она — миф; правда, чтобы сочинить такой, нужен Толстой, причем не Алексей, а Лев. Читая, каждый примеряет написанное на себя: у меня — так? Я — смог бы? Что ж — примеряйте: если кому окажется по плечу, на колени встану благодарить.

Началось еще в школе, сразу после войны — напомнить, какое было время? Учили в ее классе так: заходит математик, садится, устраивается поудобней и начинает: «Построили призму, обозначили вершины… Из вершины А опустили перпендикуляр к противоположной плоскости… Через получившуюся точку построили сечение, параллельное грани АВС…» и так далее. И никаких чертежей! Ни на доске, ни в тетрадях: всё в уме! — ты как, слабо?

Восемь золотых медалей на класс, одна — ее.

Институт, педагогический, тогда был объединенный факультет — физмат. Диплом, естественно, красный.

Четвертый курс, экзамен: профессор принимает у нее два часа. ДВА! Вся доска исписана, профессор ручкой: «Поясните, будьте добры, это местечко… Спасибо… Стирайте… Теперь ответьте, пожалуйста, на такой вопрос…» Она уж перестала понимать происходящее: один билет, второй, третий — а ему всё мало. Финал:

— Имею честь предложить Вам, девушка, поступить в аспирантуру.

Ты помнишь, ЧТО в те времена означала аспирантура?

— Спасибо, мне надо подумать.

Но думать пришлось не о том.

Спускают сверху разнарядку: троих из выпуска — в Якутию — распределение: отдай три года и не греши. Начинают распределять: у этого здоровье, эта — беременна, вот справка, тот — единственный кормилец, а этого — нельзя; нельзя, вам говорят — звонили.

Комитет комсомола (это потом испаскудились, а тогда всё всерьез было, верили) закрывает распределение, собирает курсовое собрание. На повестке дня — один вопрос: добровольцы в Якутию. Будешь гадать, кто оказался первым?

И три года — в Якутии: если плевок на лету, до земли, замерзает — прохладно нынче, ниже пятидесяти. Это сказать легко — три года — а их ведь надо прожить, день за днем, день за днем: ни мамы, ни друзей, ни Питера.

Как она их прожила — об этом дальше.

Вернулась: не устроиться.

А ты ее, кстати, видел? Маленькая, худенькая, голос тонкий, если закричит — визг получается. Будь характер послабее, съели бы ученики: вся фактура — в минус.

Так вот, устроилась на работу; август, школа переезжает в новое здание, все вместе из старого мебель перетаскивают. Она, естественно, в первых рядах, с детьми наравне. Тащит парту с учеником. Она ему:

— Ты из какого класса?

Он ей:

— Из восьмого. А ты?

С такой позиции начинать — каково?

А она поставила себя — говорю, нет сейчас таких характеров — старая закваска новой не чета.

Не слушают дети чужой ответ? — весь класс пишет самостоятельную «Исправления и добавления к ответу Сидорова» — и попробуй потом отвлекись. Не учат дома? Каждый урок — опрос, по полторы минуты на человека, правила. Не знаешь — два — чтобы с детства за себя отвечать приучались. Кстати, нюанс: она, вообще-то, в математики готовилась, специализация, но в школе вакансий не нашлось — пришлось браться за физику. И то: директриса ее год на восьми часах в неделю держала, присматривалась, только потом полную нагрузку дала.

Знаешь, как она своим предметом владеет?

На уроках дети, открыв рты, сидят — это норма, без комментариев; на районных олимпиадах (тоже норма давно) сначала она все задачки решает, и уж потом другие учителя сверяются; кто поумней — вздыхает с облегчением: и я, сирый, кое-что знаю, не столько, конечно, сколько она, но если стараться…

Я сам у нее учился — ни одного человека в школе ТАК не уважали. Я из-за нее в Пед на физфак пошел, и не я один, известно. 15 лет уже отработал, но до нее мне — как до Луны.

Слушай байку.

Первый год работаю, от подготовок еле живой, задаю домашние задания по учебнику не глядя — некогда. Однажды прокол: «Объясните, пожалуйста, задачу, не понимаем». Читаю условие, покрываюсь холодным потом — не решить. «Дети, задачка интересная, подумайте еще денек, после разберем». Два часа дома бьюсь — мимо. Бегу к ней: так и так, выручайте убогого, стыдно, конечно, но… «Садись, Андрюша, разберемся». Через двадцать минут выдает решение: в жизни бы не додумался. Потом, кстати, оба посмеялись: в учебнике нечетко сформулировано условие. Имелся в виду частный случай — а она в общем (втрое сложнее) решила.

Да что там, поспрошай учеников: тебе таких баек сотни выдадут сходу.

Есть история интересней.

Получаю как-то из городского методкабинета программу спецкурса, расширенно-углубленного. Фу ты ну ты, северная столица — марка, уровень, эталон. Читаю — и от гордости раздуваюсь: и это у меня самого есть, и то имеется, и здесь, черт возьми, наблюдается — орел я! Потом догадываюсь: да этот «спецкурс» просто по ее урокам выверен! На которых я когда-то от звонка до звонка отсидел, жалко, не знал, что тогда уже «спецом» заделался. И канал потом прикинул, по которому на нее методисты выходили: всё сходится — она!

И еще всякие мелочишки: второй курс, «Методика преподавания физики»: ее уроки разбирают. Роняю скромно: на себе опробовал-с, лично. Однокурсники в экстазе, на мне — отблеск чужой славы. Да я еще по школе помню: «Дети, завтра на уроке будет много чужих людей, оденьтесь поприличней».

И приходит толпа человек в сорок, дыхнуть от тесноты трудно — открытый урок на город. А до того литераторша свой открытый урок с нами готовила: два месяца натаскивала. Ответы мы наизусть заучивали, кто за кем руку поднимает, запоминали. Тьфу.

А у нее…

Честно у нее всё всегда было, понимаешь, честно!

Ты такое часто видал?

То-то.

Кому-то, конечно, честность эта поперек была — и достаточно часто. Потому что честность — как любовь: либо ты СПОСОБЕН ЛЮБИТЬ — и тогда не только ту, единственную, любишь, а любишь весь мир, без преувеличения — весь, только по-разному эту любовь проявляешь — либо и с той, единственной, обманываешь себя; так же и с честностью: если она — настоящая — то везде, и с начальником, и с подчиненным, и с сильным, и со слабым — ВЕЗДЕ. Да это сила громадная, когда к какому-нибудь шестикласснику как ко взрослому обращаются — и уважают как взрослого, и требуют так же.

Но.

А если шестиклассник — достойный сын своих родителей, уже в тринадцать лет — дерьмо и подонок, готовый приспособленец и хам, наученный, что в этой жизни зачем и почем? Она одна из всех учителей могла такому в глаза сказать, при всех (и до сих пор может): сволочь. Пусть он хоть раз в жизни попробует что-то понять, пусть хоть узнает, что, кроме денег, на свете еще кое-что есть!

Скандалы бывали на весь район, к завРОНО родители жаловаться ходили. Могли бы ее схарчить с потрохами — время-то советское было — но, слава Богу, не удалось, слишком очевидным постепенно стало, кто есть кто.

Зато и результатов добивалась поразительных, таких, за которые целой жизнью надо заплатить, иначе не достигнешь, и не купить их, и не выпросить.

Выгнала как-то своего ученика из школы; не сама, конечно, но руку приложила крепко. Дальше как в кино: через двадцать лет открывается дверь, на пороге — бравый капитан первого ранга: спасибо Вам, на всю жизнь тогда научили, человеком вот стал.

Или: подкатывает белая «Волга», тоже ее ученик: букет роз — праздник у меня — не откажитесь в ресторан, а? Ну пожалуйста, ведь взрослый уже, не за партой! Какой праздник? А фирма наша выиграла процесс в международном арбитраже, японцев к стенке приперли: в ваших, господа, грузовиках, на север российский поставляемых, технология не соблюдена — вот заключение нашей экспертизы — металл у вас плохой, вот и летят детальки на морозце. Будьте добры неустоечку.

Ее ученик, понял?!

И сам он себя в ее ученики назначил, без разнарядок, без телевизионных юбилейных наигрышей, где про каждого выступающего сомневаешься: ты, милок, от души — или со знаменитостью постоять, отметиться?

А с Якутией знаешь чем кончилось?

Через сорок лет — нет, не так: ЧЕРЕЗ СОРОК ЛЕТ ее выпускники, которых она и всего-то три года учила — приехали за нею (ну, пустяки, из Якутии в Питер скататься) — забрали — и к себе на юбилей отвезли. Она — легенда уже, для всей России легенда. Рассказать бы про нее Маяковскому — не спрашивал бы, делать жизнь с кого.

Повторю: это я один тебе столько наговорил, а собери здесь хоть по одному ученику с параллели всех ее выпусков…

Мне сейчас стыдно: чтобы о ней говорить, надо самому соответствовать — но кому ж до ее уровня дотянуть? О ней роман писать надо, а не так — целая жизнь в пяти страницах. Ну хоть что-то сумел, полностью долга все равно не отдать, нет таких человечьих возможностей.

А другой стыд — общий: первым-то ей, нашей учительнице, дядя-американец воздал, Сорос. Спасибо ему, конечно, у нас, нищих, таких долларов нет — но хоть устыдиться мы еще в состоянии?!

Сколько сейчас репетиторы берут?

А она никогда, ни разу, ни единого — ни рубля ни с кого не спросила. Приходи, ученик, спрашивай — на всё ответит, всё расскажет и объяснит — и ни копейки не возьмет за это!

Если есть святые на Руси — она из первых.

— Тебе б на это ответили: всё замечательно, Вы так эмоционально рассказываете… Действительно, Ваша учительница, видимо, достойна… Есть только один слабый пункт.

— ЗАМОЛЧИ. Замолчи — ударю. Нету никаких слабых пунктов, нету — слышишь?! Или все мы — скоты.

— Ну-ну-ну, не стоит обобщать…Это уже техника. Если другие фамилии в списке окажутся… м-м-м… соответствующими — то, пожалуй, и с ней реально…

— Прощай.

— О-о, как эффектно. Не стоит — мы наедине. Высокие материи хороши для трибун, а в реальности — документы, батенька мой.

— Пош-шел ты… Сыночек.

— Марьяна Евгеньевна, хочу Вас поздравить! Наконец-то они там…

— Спасибо, Андрюшенька, тут уж обпоздравлялись все.

— Марьяна Евгеньевна?

— Перестань, пустое. Меня тут одна поздравила: хорошо, говорит, что при жизни. Проходи, Андрюша, садись. Кофе будешь?

— Спасибо, Марьяна Евгеньевна.

— Как твои дела?

— Да ничего, потихоньку. У Вас как?

— Тоже ничего. Новый класс такой… живенький.

— Марьяна Евгеньевна, я всё же хочу…

— Андрюша, ну перестань, наговорили всякого. Давай я тебе лучше медальки эти покажу… Вот, смотри, какие.

— Марьяна Евгеньевна, а это Вам… ну, как… Ну, хоть что-то дало?

— Шестнадцатый разряд присвоили — выше, чем у директора школы. Да ерунда это всё, Андрюша, поздно. Если бы когда-то, когда силы были настоящие, а сейчас… Поздно уже. Кофе еще хочешь?