Как делаются...

Как делаются левыми

Ехать на работу полседьмого утра, пусть и на собственной машине, это очень не сахар. Мерзкое настроение у Николая усугублялось ссорой с женой. С утра пораньше: ты обещал то, ты обещал сё, сколько раз я просила, но у тебя на первом месте что угодно, только не я. Так за двенадцать лет семейной жизни жена и не поняла: Николай — сова, утром к нему лучше не подходить, лучше вообще ни с чем не обращаться. Ладно, в первый раз, что ли? — всё наперед известно: пройдет день-другой, придет Вера в себя, никуда не денется. Эти дни, то есть ночи, придется, правда, спать в гордом одиночестве, но и к этому Николай привык. Пытался когда-то объяснить: гнусно это, недостойно — делать из постели рычаг управления — да куда там. Существуют два мнения: одно — Веры, второе неправильное. А ведь смеялась когда-то над этой солдатской байкой. Ну, поправил себя Николай, в байке — про командира, а не про Веру, чего ей-то волноваться?

Хоть машина завелась без проблем.

Гаража у Николая не было, «копейка» ночевала под окнами, и зимой, случалось, на работу Николай опаздывал. Сейчас уже март, но что такое в Питере март? Темно, снежно — одно название; по сути — та же зима.

Выехав со двора на улицу, Николай прикинул время — успеет еще заскочить по дороге выпить кофе? — во злобе из дому ускакал, не позавтракав. Сомнение, наверное, и подтолкнуло его остановиться при виде первой же поднятой руки. Мозг сам просчитал варианты: кофе, конечно, хорошо, но заработанный левый червонец — весомей; без кофе перетерпим.

Николай затормозил, наклонился и опустил боковое стекло.

— Куда?

Девица лет двадцати, по виду приличная. Высокая, круглолицая, накрашенная; длинное черное пальто, шапки не наблюдается. Только глаза у нее были странными, но уловить, в чем их странность, Николай не смог.

— Домой, — прозвучавший голос тоже удивил.

И тембром — низким, хрипловатым — и интонациями: Николая не просили, не спрашивали, ему командовали, властно и уверенно, не сомневаясь в послушании. Осознал это Николай в тот момент, когда правая его рука уже поднимала кнопку: он подчинился. Пока девица садилась, обозлился на себя: что, мальчик, в самом деле? Личный шофер?

Сказать он ничего не успел: опустившаяся в кресло девица назвала адрес и сумму. Адрес успокаивал: успеем. Сумма ошеломляла: откуда у этой… подбирать определение Николай пока не хотел, но поощрительным оно не стало бы точно — откуда такие деньги?

Матерясь про себя, Николай тронул машину.

Девица достала из кармана пачку сигарет и, не спрашивая разрешения, закурила. Сигарета была необычная, легкая, белая и тонкая, из плоской нестандартной пачки, названия Николай увидеть не успел.

И ничего вслух не сказал.

Черт с ней, с нахалкой, учить в троллейбусе хорошим манерам разнузданную молодежь — удел старух, ошалевших от скуки и одиночества. Через десять минут Николай получит деньги и забудет об этой девице раз и навсегда.

— Останови.

От неожиданности Николай едва не шарнул по тормозам.

— Слушай, девочка…

— Останови перед светофором, — словно не слышала — она смотрела на часы. — Стоим минут десять, не больше. Еще столько же сверху.

Мысли расползлись как щупальца осьминога. Позволять так командовать собой этой — Николай мстительно возрадовался — прошмандовке?!

А деньги?

А достоинство?

Осьминожек подобрал шаловливые конечности: ша.

Никто же его не видит?

Достоинство, конечно, хорошо, но наличные лучше. Отыграемся на выходе какой-нибудь издевательски отточенной фразкой — и компенсируем тем самым моральные потери.

А тугрики в кармане останутся.

Остановилась «копейка» рядом с железнодорожной станцией; светофор стоял на пешеходном переходе. Не автоматический, кнопочный; нажал — и переходи, чувствуй, пешеход, власть над жлобами-автомобилистами.

Светофор успел дважды поменять цвет.

Ничего не происходило.

Девица докурила сигарету и тут же вынула вторую.

Молчала она, молчал Николай.

Послышался шум: к платформе подходила электричка. Николай понял: ждали ее. Он аккуратно сдвинулся на сидении, чтобы можно было при желании видеть пассажирку в зеркальце; смотреть откровенно было как-то некрасиво. Светофор мигнул, и через дорогу хлынула толпа сошедших с электрички людей. На работу, поди, все до одного из пригородов, такие же хмурые и недовольные жизнью, как он сам.

А чего радоваться?

Пару раз Николай глянул в зеркальце: девица напряженно всматривалась в людей. Николай тоже невольно перевел взгляд на толпу. Вспомнилось вычитанное где-то правило разведчиков: чтобы обнаружить слежку, надо не оглядываться по сторонам и анализировать, а скользить глазами: мозг сам даст сигнал, когда отметит что-то необычное, выделяющееся из массы.

Да что со мной? — в который раз удивился Николай, — какие разведчики? Какая слежка?

Колдунья эта девица, что ли?

На этот раз светофор не дал переправиться и половине людей.

— Поехали, — тут же неуловимо вздохнула девица.

«Копейка» тронулась.

Николай понял: тот, кого она ждала, перейти улицу успел. Взгляд сам собой метнулся вправо. Утренние сумерки не дали ничего толком разглядеть: шевелящаяся многоголовая змея. Но девица упорно смотрела вправо, и Николай подумал, что только дурацкая, похожая на его собственную, гордость не дает ей обернуться назад и смотреть на этого своего — кого? — до последней возможности, до поворота.

До дому доехали быстро.

Николай придумал изящную фразочку в качестве последнего прости — но девица опять его переиграла. Протягивая деньги, она сказала, усмехнувшись:

— Завтра. На том же месте в тот же час.

И второй раз посмотрела Николаю в глаза.

И второй раз глаза показались Николаю странными, не сказать — страшными.

Вечером Вера отыграла спектакль по полной программе: стиснутые зубы, с трудом процеживающиеся сквозь них слова, ужин, поданный аки милостыня, и достойный финал — сцена у постели. По той решительности, с которой жена повернулась к мужу задом, тот понял, что утром в своих предположениях был однозначно и абсолютно прав. В отместку он мысленно выдал парочку скабрезностей о статях и манерах жены — и повернулся к благоверной тем же местом. Подумалось вдруг: а встретит его утром та девица, как обещала?

Девица не подвела. Как сказала — на том же месте в тот же час.

Не дожидаясь взмаха руки, Николай начал тормозить; кнопка правой дверцы оказалась уже поднятой.

— Привет, дядя! — уселась в кресло девица.

Николая опять сбили в мысли: какой он ей дядя? — лет десять разницы! — и запах алкоголя, явственно до него донесшийся: или опохмелилась только что, или всю ночь праздновала. Говорить расхотелось; Николай почувствовал себя обманутым.

Сцена у переезда повторилась один в один: две сигареты, ожидание электрички, переходящая дорогу толпа, напряженный взгляд и — «поехали». На этот раз девица вправо не смотрела.

Скажет «до завтра» на выходе или нет?

Николай вдруг понял: загадочная пассажирка интересует его всё больше и больше.

— На неделю — каникулы, дядя, — сказала, расплачиваясь, девица, — отдыхаем, наработались.

Покупая сигареты в ларьке, Николай случайно увидел ту пачку, что была у девицы. Назывались сигареты «VOCUE» и стоили дорого — но этому как раз Николай не удивился.

За неделю успел кончиться март и начаться апрель. День удлинился, утренние сумерки сильно поблекли. Каждый раз, заводя машину, Николай считал про себя: день, два, три… В ожидании этом чувствовалось что-то постыдное, темное, как во взгляде сквозь щелку; Николай с удовольствием прекратил бы подсчет, но каждое утро в голове само собой продолжалось: пять, шесть, семь.

Завтра.

А Вера, кстати, быстро отошла, с ней такое случалось. Пришла как-то с работы веселая, Николай вовремя сориентировался, подыграл — и всё пошло замечательно, к обоюдному удовольствию. Хоть и тут закавыка: в своем собственном удовольствии Николай не сомневался, а вот насчет жены — да. Она никогда не говорила с ним о постельных делах, оставалось гадать самому.

Утром назначенного дня Николай чувствовал себя возлюбленным, спешащим на свидание. Парниша, — усмехнулся он себе, — а не возжаждал ли ты стать любовником, стремящимся в постель?

Снова появилось чувство темности, постыдности происходящего.

Его затоптали: брось.

Хотя девица, кажется, способная.

Вот и гадай, какой сегодня заводить разговор? — а то, что он заговорит, Николай решил твердо.

То ли игриво намекать на возможные варианты, то ли проявлять интуицию?

— Здорово, дядя, — глаза у нее сегодня не были страшными, и запах отсутствовал.

— Здорово, племяшка.

— О-о! — она глянула, как показалось Николаю, с интересом. — А я уж было решила, ты — немой.

— Зря.

Николай ответил односложно, поскольку мгновенно почувствовал: к нему нисходят; это — не интерес, а любопытство препаратора к исследуемому объекту.

— Останови.

Ну да, конечно, уже подъехали.

То ли от обиды, то ли от постоянных дум, то ли оттого, что на улице стало гораздо светлее, но Николай узнал его — того, на которого смотрела девчонка. Разведчицкий прием сработал. Сошло наитие: вот он.

Энергично шагавший через дорогу мужчина в черном пальто и в немодной нынче, но эффектной черной шляпе. Лет, на вид, примерно столько же, сколько самому Николаю; но, поставив их с девицей рядом мысленно, он не мог не признать: пара. Тронул машину Николай, не дожидаясь команды, — и тут же решил закрепить успех (с чего решил, что «успех»?).

— Кто он тебе?

Надо признать, понял потом Николай, девица обладала лучшим быстродействием.

— В психологи лезешь, дядя? Не напрягайся, никто.

И добавила фразу, наверное, по-латыни.

Николай запомнил только знакомые «глория», «транзит», а еще одно слово звучало не очень прилично, потому он его тоже запомнил.

Вечером Николай спровоцировал ссору с женой сам.

Вера снова пришла домой веселая, ему стало неприятно, и он пошел по проторенной дорожке: несколько колких замечаний, и, как заказано, — новый скандал. Можно со спокойной душой идти пить пиво, что Николай и сделал, благо левых денег у него за последнее время накопилось достаточно.

Кто она?

Чем занимается?

Откуда ездит, выкладывая каждое утро такие суммы?

На третьей кружке пива Николай составил план: завтра всё узнаем.

Назавтра девицы на месте не оказалось.

Николай затормозил у станции и дождался того мужика в черном. Может, спросить у него самого?

А что ему объяснять?

«Со мной каждое утро ездит девушка, она всё время смотрит на Вас, объясните, пожалуйста, кто вы такие?»

Николай обозлился и заставил «копейку» прыгнуть вперед.

Вера, между прочим, постоянно пребывала в отменном настроении — подозрительно быстро, в частности, забыла о его пивном бунте. Вяло пришло Николаю: неспроста она, что-то там случилось. Но приступ внутренней честности заставил ответить себе: да прекрати, не всё ли равно?

ВСЁ ДАВНО ВСЕМ ЯСНО.

Стало страшно, захотелось снова за пивом — Николай поборол себя только и исключительно предвкушением: завтра утром я всё узнаю.

Ее не оказалось на месте и назавтра.

Мужик прошел.

На третий день Николай увидел девчонку издалека.

Сердце забилось.

— Здравствуй, дядя. Соскучился? — она была весела, но какой-то тяжелой, надрывной веселостью.

Николай едва не матюгнулся.

— Слушай! Ну какой я тебе дядя?! Перестань! — он порол чушь и никак не мог остановиться. — Объясни, что происходит? Кто ты? Кто он? Я же не дерево!

— Не дерево — это хорошо… — она вынула из кармана сигареты. — А объяснять тебе — зачем, дядя? Меньше знаешь — лучше спишь. Жми к месту.

Чертыхаясь, Николай довел «копейку» до станции.

Подошла электричка, повалила толпа. Мужчины среди прошедших не оказалось.

— Что с ним? — не подумав, спросил Николай.

— Может, заболел? — автоматом ответила девушка, чтобы тут же перебить себя. — Ерунда, поехали.

У дома Николай предпринял еще попытку:

— Слушай, я же тебе никто — расскажи, самой легче будет. Потом, если пожалеешь, найдешь другого извозчика.

— А ты любопытен, дядя, — она жестко улыбнулась и вынула деньги. — Перетопчешься.

Вечером Николай скандалил дома с громадным наслаждением. Веру удалось довести до белого каления. Выкрикивая тяжелые несправедливые слова, Николай с омерзением к себе понимал: всё из-за нее, пассажирки чертовой — и кто она ему?!

Надо что-то менять, мужик ты или нет?

Езжай завтра другой дорогой!

— Какой ты жуткий эгоист!

— На себя посмотри.

Последний раз Николай подвозил девчонку, он запомнил точно, 28 апреля.

Она была в ужасном состоянии: разбита губа, синяк под глазом и громадная царапина через щеку.

— Красивая я, да, дядя?

— Помочь могу? — глухо спросил Николай.

— Не надо мне помогать. Не за что.

До станции доехали в молчании.

— Не останавливайся, — Николай от удивления не среагировал. Раздался крик: — Не останавливайся, слышишь?! Я тебе говорю — не останавливайся!

Это была истерика: а истерики, как известно, прекращают спокойствием. Николай пожал плечами и повел машину под зажегшийся после зеленого желтый. Подъезжавшую к станции электричку уже было слышно: они словно убегали от нее.

Добрались до места.

— Всё, дядь, — она усмехнулась, скривив разбитую губу, и повторила ту самую фразу по-латыни. Помолчала и закончила: — Прощай.

Удерживая в памяти услышанное, Николай ответил:

— До завтра.

Она повернулась и, глянув на него такими же страшными, как в первую встречу, глазами, покачала головой:

— Прощай.

Как сказала, так и сделала: ни разу больше Николай ее не увидел. Причем на следующий же день понял, ощутил до последней клеточки: всё. История закончилась, можно жить спокойно.

Прошло, подтверждая ощущение, два дня.

Николай старался проезжать станцию, не дожидаясь злополучной электрички.

На третий не выдержал: подъехал заранее, заглушил двигатель, вылез наружу, закурил, закрыл машину и решительно двинулся к светофору. До прихода электрички оставалось две-три томительных минуты.

ЕГО в толпе он увидел издалека.

Выкинул сигарету и зачем-то откашлялся.

Светофор мигнул, открывая людям дорогу; навстречу Николаю хлынула толпа. Он запоздало сообразил, что занял невыгодную позицию: ЕМУ придется преграждать путь. Поздно.

— Простите, у Вас не будет закурить?

ОН вздрогнул, остановившись, и глянул Николаю в лицо.

Волевой подбородок, прямой взгляд цепких и умных глаз. Да, они смотрелись бы вместе.

ОН вытащил из кармана «Яву», выщелкнул сигарету и протянул пачку Николаю.

— Спасибо.

— Не за что, — он двинулся вперед, обходя Николая справа.

«Вот и всё, — подумал Николай, выбросил сигарету и шагнул к машине, — живи спокойно».

С Верой наладилось окончательно, слишком хорошо они друг друга знали.

Она перестала приходить домой радостной, Николай перестал надеяться.

Жизнь продолжалась.

А фразу ту Николаю перевел с латыни школьный учитель, случайно встреченный по дороге.

Фраза, естественно, ничего объяснить не смогла.

Да и что, вообще, можно объяснить словами?