Как жили и во что верили первые христиане

Дополнение второе» Учение Двенадцати Апостолов и учение Льва Толстого

О том, как уже будучи знаменитым писателем Лев Николаевич Толстой (1828-1910) в бытность свою боевым офицером-артиллеристом, участвовавшим в Крымской компании 1853-1856 годов, задумался о переосмыслении исторического христианства через возвращение к его истокам, он написал в своем дневнике за 1855 год так:

2, 3, 4 марта. В эти дни я два раза по нескольку часов писал свой проект о переформировании армии. Подвигается туго, но я не оставляю этой мысли. Нынче я причащался. Вчера разговор о божественном и вере навел меня на великую громадную мысль, осуществлению которой я чувствую себя способным посвятить жизнь. Мысль эта — основание новой религии, соответствующей развитию человечества, религии Христа, но очищенной от веры и таинственности, религии практической, не обещающей будущее блаженство, но дающей блаженство на земле. Привести эту мысль в исполнение я понимаю, что могут только поколения, сознательно работающие к этой цели. Одно поколение будет завещать мысль эту следующему, и когда-нибудь фанатизм или разум приведут ее в исполнение. Действовать сознательно к соединению людей с религией, вот основание мысли, которая, надеюсь, увлечет меня¹.

Спустя без малого тридцать лет, приступив, наконец, к исполнению своего прежнего замысла, Толстой будет настойчиво говорить о христианстве именно как о религии, хотя бы и очищенной от напластований исторических суеверий. Поскольку осуществление его нравственного и шире — общественно-нравственного идеала мыслилось им не иначе как плодом именно религиозного вдохновения.

Не будучи историком или теологом, исследующим с научных, т.е. историко-критических, позиций раннехристианские литературные памятники, хотя и постоянно обращаясь к изданиям ученых трудов в этой области, Толстой со свойственной ему гениальной интуицией художника обнаружил подлинное учение Иисуса в Нагорной проповеди, если следовать Евангелию согласно Матфею (главы 5-7), где оно преимущественно сосредоточено, имея некоторые прямые параллели в Евангелии согласно Луке и в Учении Двенадцати Апостолов — памятнике, которому ниже будет уделено особое внимание в связи с религиозным творчеством Толстого. При этом в его христианском дискурсе центральное место займет следующее наставление Иисуса, без сомнения относящееся к Его подлинным словам (ipsissima verba Jesuy.

Вы слышали, что сказано: око за око и зуб за зуб. А Я говорю вам: не противься злому. Но кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую... (Мф 5:38-39, так же: Лк 6:29 и Дидахе, 1.4).

Если следовать историко-критической экзегезе, то здесь мы увидим следующее. Сначала Иисус приводит одно из важнейших положений Моисеева закона, касающегося уголовного судопроизводства, а именно эквивалентного возмездия за умышленное убийство или нанесенное увечье (Исх 21:24; Лев 24:20: Втор 19:21). На фоне законодательных установлений Древнего Востока данное положение признается, кстати, исторической наукой весьма прогрессивным, как утверждающее равенство сторон в судебном процессе. Впрочем, Иисус и не думает его отменять в связи с наказанием за указанные преступления. Его наставление касается лишь того, что данную норму ни в коем случае не следует применять, когда речь идет о межчеловеческих отношениях, которые могут омрачаться оскорблениями, в том числе действием, каковым выступает упомянутая здесь пощечина, особенно обидная в сознании древнего человека. Проще говоря, Иисус учит не отвечать подобным же образом на оскорбление, тем самым призывая к совести оскорбителя, понуждающей его просить прощения.

Однако Толстой, выводя из этого наставления свое знаменитое учение о непротивлении злу насилием, идет дальше, постулируя основной принцип жизни общества, именующего себя христианским, и даже шире того — всего человечества, поскольку «закон любви», из которого он проистекает, по мысли Толстого, свойствен всем ведущим этическим системам древности как Востока, так и Запада. В связи с этим, отвечая незадолго до своей кончины Махатме Ганди (1869-1948), писавшему Льву Николаевичу об успехах вдохновленной его учением ненасильственной борьбы за свои гражданские права индийских иммигрантов в Трансваале (Южная Африка), Толстой так сформулирует для будущего лидера Индии, обретшей под его руководством государственную независимость, доктрину о непротивлении, которая, согласно толстовским воззрениям,

в сущности есть не что иное, как учение о любви, не извращенное ложными толкованиями.

В свою очередь любовь, по Толстому, есть стремление душ человеческих к единению и вытекающая из этого стремления деятельность есть высший и единственный закон жизни человеческой.

И хотя этот закон был «провозглашен всеми мудрецами мира», индийскими, китайскими, еврейскими, греческими и римскими, по мысли Толстого, «он яснее всего был высказан Христом». Другое дело, что, согласно Толстому, «как скоро было допущено противление» при провозглашении любви, то «уже не было и не могло быть закона жизни», которым, как оказалось, «христианское человечество» так и не жило.

И поэтому, — завершает Толстой свое послание Ганди, — ваша деятельность в Трансваале, как нам кажется, на конце света, есть дело самое центральное, самое важное из всех дел, какие делаются теперь в мире и участие в котором неизбежно примирит народы не только христианского, но и всего мира².

Здесь, опять же, можно провести мысленную нить на шесть с лишним десятилетий вперед к мировой этике (Weltethos) католического теолога Ганса Кюнга (р. 1928), впервые им заявленной в важнейшей, на мой взгляд, богословской книге истекшего XX века «Быть христианином» (Christ sein, 1974). Впрочем, это будет уже отдельной темой, требующей специального рассмотрения.

Но вернемся к приведенной выше мысли Толстого о любви как о «законе жизни». Она прямиком ведет нас к Учению Господа, данному народам через Двенадцать Апостолов, иначе именуемому Учением Двенадцати Апостолов, и обычно обозначаемому в научной литературе по первому греческому слову в своем названии как Дидахе. Это ключевой литературный памятник самой начальной христианской древности, широко известный и достаточно распространенный на востоке и западе христианской экумены в I-V веках, впоследствии за редкими исключениями перестал переписываться и на долгие века оказался в забвении. Последнее не удивительно. Слишком изменился уже во II веке сам церковный строй в сравнении с тем, как он представлен в Дидахе. Да и христианство, именуемое историческим, в дальнейшем всё более и более отдалялось от христианства первоначального, представленного в нем. Вот и перестало Учение Двенадцати Апостолов использоваться в Средние века в церковном учительстве, дабы не смущать умы верующих.

Лишь в 1875 году он был обнаружен в греческом сборнике, содержащем произведения раннехристианской литературы, переписанные в 1056 году. Этот сборник хранился в библиотеке Иерусалимского патриаршего (Свято-Гробского) подворья в Константинополе (Стамбуле). А честь открытия памятника принадлежит иерарху Константинопольского патриархата митрополиту Серрско-му, а впоследствии Никомидийскому Филофею Вриению (1833-1917), который опубликовал его в 1883 году. Эта публикация стала самой настоящей сенсацией, породив уже в ближайшие годы целый шквал научных публикаций рукописи памятника, его переводов на разные европейские языки и исследований его происхождения и места в раннем христианстве.

Первый русский перевод Дидахе был осуществлен в 1884 году в то время доцентом Киевской духовной академии Константином Дмитриевичем Поповым (1849-1911) и опубликован в ноябрьском номере ее «Трудов». Именно с этого перевода началось знакомство Толстого с указанным памятником. Им немедленно было заказано выпущенное в Лейпциге в том же 1884 году переиздание публикации Филофея Вриения, с которого Лев Николаевич буквально в течение месяца (работа была завершена 20 февраля 1885 года) сделал своей перевод, что свидетельствует о его увлеченности данным трудом и тем важным значением, которое он, можно сказать практически безошибочно, усмотрел в Учении Двенадцати Апостолов. Перевод Толстого дошел до нас в двенадцати рукописях, что свидетельствует как о тщательности работы, так и о стремлении великого писателя сделать ее достоянием как можно большего числа читателей³.

Другое дело, что после этого начались проблемы с изданием толстовского перевода. От первоначального замысла издать его отдельной брошюрой пришлось на время отказаться по соображениям непро-хождения цензуры. И здесь на выручку Толстому пришел его коллега по делам благотворительности, известный церковный ученый и публицист, московский протоиерей Григорий Петрович Смирнов-Платонов (1825-1898), выпустивший Учение Двенадцати Апостолов в переводе Л.Н.Толстого в издаваемом им журнале «Детская помощь» (выходил в 1885-1894 годах) в 8-м номере от 24 мая 1885 года⁴.

Свой перевод Толстой предваряет кратким введением, в котором, в частности, отмечает, что в Дидахе

записано учение Христа людям, то самое, которое записано в 5, 6, и 7 главах Евангелия Матфея, то, которое Христос говорил с горы всем простым людям для того, чтобы они узнали это учение и могли спастись им⁵.

Тем самым Толстой дает понять, что Дидахе выступает свидетельством подлинного учения Иисуса Христа, известного по Нагорной проповеди (Мф 5-7).

Само же это учение представлено в Дидахе как традиционная библейская доктрина двух путей — пути жизни и пути смерти (1.1, ср.: Мф 7,13-14). Путь жизни выступает здесь как путь любви, выражением которой служат примирение и общение. Именно этот путь обеспечивает идеальную с библейской точки зрения жизнь в этом веке и позволяет наследовать жизнь вечную в веке будущем. Тогда как путем смерти, он же путь греха, здесь представляется всё то, что противно любви, почему идущие этим путем обречены на смерть, становящуюся вечной.

В своей переводческой технике Толстой нередко прибегает к парафразу, особенно когда он считает необходимым дать «простому» читателю правильное, с его точки зрения, понимание ключевых положений подлинного учения Иисуса Христа.

Так, мысль Иисуса о необходимости Его последователю любить своих врагов, ища с ними примирения, Толстой передает так:

...не то добро, чтобы любить только тех, которые любят вас. То же делают и язычники. Они любят своих и ненавидят врагов, и потому у них есть враги. Вы же любите ненавидящих вас, и тогда не будет у вас врагов (Дидахе 1.3, ср.: Мф 5:46-47 и Лк6:32-33)⁶.

Выделенная сентенция отсутствует в греческом оригинале, представляя собой авторское пояснение Толстого.

Что же касается наставлений Иисуса касательно общения, то под ним в Дидахе понимается общность членов церкви Христа в материальных и духовных благах. Его выражением служит осуществляемое с любовью восполнение имущими нужд неимущих. Последние, согласно библейской традиции, это оставшиеся одинокими вдовы, несовершеннолетние сироты, немощные старики и больные, не способные своим трудом себя обеспечить, а также люди, оказавшиеся в бедственном положении, если только последнее не стало результатом их лени и стремления к ведению паразитического образа жизни. Два ключевых наставления Дидахе на сей счет переданы Толстым следующим образом. Первое:

А всякому просящему у тебя давай и не требуй назад, потому что Отец желает, чтобы у каждого было то свое, которое он дал всем людям (1.5а, ср.: Мф 5:42 и Лк 6:30)⁷.

Последнее предложение данной сентенции отражает мысль Толстого о равенстве всех людей перед Богом-Отцом, которое должно быть выражено и в имущественном равенстве. Так великий писатель интерпретирует сказанное в оригинале:

...Отец желает, чтобы всем подавалось от Его собственных даров.

Второе наставление представляет идейный центр Дидахе и учения Иисуса. Толстой передает его так:

Не отворачивайся от нуждающегося, но пусть всё, что есть у тебя, будет общим с братом твоим, и не называй ничего своей собственностью, потому что если то, что бессмертно, всё у вас общее, то тем паче должно быть общим между вами всё тленное (4.8)⁸.

Здесь переводчик прибегает к приему, который уже 1960-х годах будет обозначен в теории библейского перевода как метод передачи смыслового эквивалента. Тогда как «аккуратная» передача греческого оригинала выглядит здесь следующим образом:

Не отворачивайся от нуждающегося, но во всем имей общение со своим братом, и не говори о чем-либо, что это твоя собственность, потому что если вы имеете общение (буквально: если вы общ-ники) в бессмертном, то не тем более ли в смертных вещах?.

Мысль Дидахе, передающего здесь, как уже отмечено, центральное положение учения Иисуса, такова: составляя единое тело Церкви в совместно совершаемой ими евхаристии (благодарении), что знаменует собой их надежду на общую будущую вечную жизнь в Царстве Бога, последователи Христа призваны соответствовать ей в этой жизни, имея полноту общения во всем, что касается нужд друг друга — материальных и духовных.

Учение Двенадцати Апостолов — произведение довольно компактное, явно рассчитанное на заучивание наизусть, как это было принято в древности, когда изготовление рукописных книг было делом дорогостоящим и они куда чаще предназначались для общественного, чем для частного использования. Понятно, что подлинное учение Иисуса представлено в нем не во всех своих выразительных деталях, но, безусловно, во всей своей идейной целокупности. На это указывает следующее наставление, которое Толстой в своем переводе передает так:

Не оставляй заповедей Господа, но храни те, которые получил, ничего не прибавляя и не откидывая (4.13)⁹,

что со всей очевидностью указывает на заповеди Господа Иисуса, представленные в Учении Двенадцати Апостолов.

Важной проблемой, дискуссии вокруг которой не утихают по сей день, остается вопрос о времени происхождения Дидахе и, соответственно, о его подлинности. Первый издатель памятника Филофей Вриений, равно как и следующий по времени его авторитетный исследователь Адольф Гарнак (1853-1930), выпустивший свое издание памятника с обширным введением (1884), настаивали на том, что перед нами псевдоэпиграф уже II века¹⁰. В свою очередь Толстой, знакомый с мнением Ври-ения и его аргументацией, сводившейся к зависимости, как тому представлялось, Учения о двух путях в Дидахе от содержательно близкого его изложения в псевдоэпиграфическом Послании Варнавы, появившемся не ранее 120 года, счел ее совершенно необоснованной. Его мнение на сей счет, кстати высказанное им в печати самым первым, и в свете последующих, в том числе относящихся уже к началу настоящего столетия, изысканий оказывается куда ближе к истинному положению вещей. Толстой формулирует его так:

Учение — самое древнее изложение проповедей Иисуса Христа. Оно было написано тогда, когда еще были живы люди, слышавшие самого Христа".

Иначе говоря, Дидахе было написано раньше, от себя добавлю — значительно раньше, чем начавшие складываться с середины или даже с конца 70-х годов I века н.э. известные нам теперь евангелия, обретшие в последней трети II века статус «канонических». Последние уже включили в себя немало чуждых историческому Иисусу содержательных элементов (рассказы о чудесах, притчи и многие наставления, вызванные обстоятельствами времени), обусловленных желанием христианских общин, как еврейских в Земле Израиля, так и греко-римских в остальной Римской империи, дать «именем Господа» ответы на вставшие перед ними в последней четверти I века вызовы.

Один из таких вызовов, который обозначился уже в самом конце I века, свелся к радикальной смене церковного строя, когда христиане из греков и римлян отказались от изначального общинного строя своих церквей, имевших образец в еврейских синагогах, о чем свидетельствуют главы 7-15 Дидахе, а позднее и апостол Павел (например, 1 Кор 5:1-13; 11:17-34). Наличие в этих общинах, помимо посещавших их время от времени самовидцев Христа — апостолов, как харизматичных пророков и учителей, так и избираемых их полноправными членами должностных лиц, следивших за дисциплиной и организовавших внутриобщинную благотворительность, при всем их авторитете и влиянии не предполагало наделения их какой-либо властью, будь то ведение евхаристических собраний, или власть распорядительную и дисциплинарную, каковая в каждой отдельной церкви принадлежала исключительно ее общему собранию. Однако уход с исторической сцены как самих апостолов, так и основной массы их непосредственных слушателей привел к тому, что в греко-римской христианской среде довольно быстро произошел переход к новому церковном строю, имевшему образец в хорошо ей знакомом имперском устройстве. Теперь у Царя-Христа, рассматриваемого в качестве главы «кафолической» («всецелой», «всеобщей» или же «вселенской») церкви в провинциях и отдельных городах появились «наместники»-епископы, ставшие именоваться также «преемниками апостолов». Теперь вся власть в церквах того или иного территориального уровня — литургическая, учительная и дисциплинарная сосредоточилась в их руках, а само это явление в церковно-исторической науке стало с XIX века именоваться монархическим епископатом.

Толстой явно осознал разницу между церквами-общинами первых десятилетий христианской истории и кафолической церковью II-IV веков, разделившейся впоследствии на существующие исторические церкви. В связи с этим он решил в своем переводе Дидахе отказаться от некоторых привычных церковных терминов, прочно закрепившихся в обиходе, передавая их различными смысловыми эквивалентами, дабы показать инаковость по отношению к той же православной церкви первохристианской общины, представленной в памятнике. Отсюда греческое слово £ккЛ.т]<яа, обычно переводимое как церковь, передается им как верующие (4.14) или как избранные (Господа) (9.4; 10.16; 11.10)¹². Тогда как понятие евхаристия (благодарение) передается им либо как благодарность за пищу (9.1), либо как трапеза (9.5)¹³, что даже чисто контекстуально сужает смысл данного специального термина. Равно как и привычные термины крещение, крестить заменены Толстым на омовение, омывать (7.1-2, 4)¹⁴.

Конечно, такой переводческий прием может представляться наивным, но он интересен тем, что Толстой сознавал перемены в церковном строе и желал показать разницу между Церковью Первоначальной и историческими церквами, существовавшими в его время.

В этом отношении должна быть признана удачной передача таких специальных обозначений церковных должностей как епископы и дьяконы в их буквальном значении — надзиратели и служители (15.1)¹⁵, поскольку в первом случае речь идет о нескольких должностных лицах первохристианской общины, наблюдавших в ней за дисциплиной и порядком в ее собрании, которому они и докладывали о замеченных нарушениях для принятия властного решения, скажем, об отлучении виновного от церковного общения. Понятно, что этих надзирателей необходимо отличать от позднейших епископов-монархов, которые каждый на своей территории уже стали властно распоряжаться всеми делами находящихся на ней христианских церквей-общин.

В завершении хочу отметить два момента.

Первый. Толстой был не только великим писателем, но и не менее великим религиозным мыслителем. И эта сторона его мысли и творчества всё ещё требует непредвзятого и глубокого исследования.

Второй. На смену длившемуся два с половиной века поиску исторического Иисуса приходит время Его нахождения. И Лев Николаевич Толстой также внес свой вклад в это, что необходимо учитывать в будущих публикациях, посвященных подлинному учению Иисуса и оригинальному христианству.

Май-июль 2015 года.

Выборг-Москва