Капитан

Глава 9

Из вышеизложенного легко понять, почему на следующий день в четыре часа шевалье де Капестан спешным шагом устремился на улицу Барре. Коголен после долгих колебаний все же рассказал хозяину о своем приключении и вручил ключ.

С какой целью торопился шевалье на улицу Барре? Об этом он себя не спрашивал. Собирался ли он воспользоваться маленькой дверью, от которой у него был ключ? Юноша был уверен, что нет. Тем не менее, он проследовал прямо к особняку Мари Туше, сам себе удивляясь: «С какой стати явился я к этому дому, куда мне заказан вход?»

С этими словами он приблизился к маленькой двери, отомкнул ее ключом и проскользнул внутрь; дверь молодой человек притворил, но не запер… Впрочем, сделал он это без особого умысла; шевалье с трудом соображал, что к чему. Перед ним оказалась еще одна дверь, он толкнул ее и очутился в большом, роскошно обставленном зале — прямо на Капестана смотрел со стены портрет Карла Девятого в блестящей позолоченной раме.

Этот зал Капестан проскочил, не задерживаясь, и вошел во вторую комнату, гораздо меньшую по размеру. Вошел и остановился: других дверей здесь не было. И только тут юноша сообразил, какую он совершил глупость: в зале сейчас начнут собираться люди, обнаружат его в соседней комнате и наверняка решат, что он явился в этот дом как шпион короля. В ту же секунду Капестан вздрогнул от ужаса: в большом зале раздались шаги! Там теперь было два или три человека; юноша слышал, как они переговаривались между собой! Шевалье понял, что погиб!

Однако он недолго предавался отчаянию. Приняв неожиданное решение, Капестан распрямил плечи и со смехом воскликнул:

— Ничего страшного! Придется убить себя, вот и все!

— О нет! Вы не убьете себя! — прозвучал рядом с ним нежный голос.

Капестан круто повернулся и увидел перед собой женщину — она глядела на него с едва заметной улыбкой. Несмотря на роскошный наряд дамы, шевалье сразу узнал ее.

— Медонская фея! — воскликнул пораженный юноша.

Как же она попала в комнату? Через какую дверь вошла? Мягким движением взяв шевалье за руку, женщина ласково заговорила:

— Если вы убьете себя, кто же спасет мою дочь?

— Вашу дочь? — вскричал молодой человек.

— Жизель! — кивнула дама.

— Жизель! — эхом откликнулся потрясенный Капестан. — Я должен спасти Жизель? Ах, мадам, умоляю вас, объяснитесь!

— Тихо! — выдохнула Виолетта.

Взглядом она указала на дверь, ведущую в зал. Там говорили. Капестан начал различать знакомые голоса.

— Приступим! — пророкотал баритон герцога Ангулемского. — Поскольку все уже в сборе — и будущие свидетели, и родители, прошу вас, господин Преман де Пермантен, зачитать акты. После чего вы уступите место почтенному кюре из Сен-Поля, который согласился совершить обряд венчания прямо здесь, в этом доме.

«Обряд венчания! — воскликнул про себя Капестан, охваченный глубокой тоской. — Сейчас Жизель и Сен-Мар станут мужем и женой!»

Нотариус приступил к исполнению процедуры. Отец невесты герцог Ангулемский, герцог де Гиз, представлявший отца жениха, свидетели — все поочередно подтвердили свое присутствие. После этого нотариус громко воззвал:

— Высокородная Жизель, единственная дочь монсеньора Карла, графа Овернского, герцога Ангулемского?

— Я здесь! — откликнулась невеста.

— Анри де Рюзе, сеньор д'Эффья, маркиз де Сен-Мар? — вновь торжественно произнес нотариус.

— Я здесь, — ответил жених.

— Все кончено! Все! — Шевалье в отчаянии пошатнулся.

В этот момент перед собравшимися вдруг появилась фея из Медона и звучным голосом проговорила:

— Подобная церемония не может состояться без графини Овернской, герцогини Ангулемской, матери невесты. Я здесь, господа!

Виолетта вошла в зал поступью величественной и грациозной. На супруге Карла Ангулемского было белое, расшитое серебром платье из великолепной парчи, в волосах сверкала усыпанная бриллиантами герцогская корона. Всем своим видом таинственная красавица походила на сказочную королеву.

— Матушка! — пылко воскликнула Жизель. — Так вот что вы мне обещали, когда я поделилась с вами своим сердечным горем!

Обеспокоенный герцог Ангулемский, повернувшись к нотариусу, промолвил:

— Сударь, я вынужден уведомить вас о прискорбном состоянии рассудка герцогини.

Герцог де Гиз и свидетели склонились перед Виолеттой в низком поклоне. Карл Ангулемский взял ее за руку, подвел к креслу и усадил. В глазах герцога, устремленных на жену, вспыхнула было искорка давней нежности, но тут же погасла: непомерное честолюбие вытравило из души этого человека все прочие чувства. Брак дочери был для него ступенькой вверх, он знал, что старый Сен-Мар пристально следит издалека за всеми его действиями, готовый в случае чего лишить заговор мощной поддержки: обильных денежных вливаний и симпатий провинциальных сеньоров. Герцог снова повернулся к нотариусу.

— Мэтр, — твердо произнес Карл Ангулемский, — соблаговолите зачитать акты.

— Дорогой супруг, — возразила Виолетта, — а не лучше ли сначала познакомить меня с женихом нашей дочери?

Герцог вздрогнул. Каким образом помешанная догадалась, что готовится свадьба? Слова Виолетты казались вполне разумными, а переставший блуждать взор был теперь ясен и тверд.

— Да, рассудок мой поврежден, — продолжала Виолетта, — а этот недуг сродни смерти! Но разве не встают матери из могил, чтобы уберечь своих детей от беды? Я выбралась из своего склепа, я здесь, чтобы спасти мою дочь!

— Мама! Мама! — Жизель обвила шею Виолетты руками, пытаясь успокоить больную.

Карл Ангулемский взял Сен-Мара за руку и подвел к своей жене.

— Мадам, — заговорил герцог, — разрешите представить вам маркиза де Сен-Мара, он, вопреки вашим опасениям, составит счастье нашей дочери…

— Обещаю вам это, мадам! — заверил ее молодой человек.

Безумная, вглядевшись в лицо маркизу, воскликнула:

— О! Как вы бледны! Почему? Вашу руку! Дайте мне взглянуть на вашу руку! Я умею читать судьбу по ладони! Меня научила этому моя мать. Вы знаете, кем была моя мать? Гадалкой!

— Господа! Господа! — залепетал посиневший от ужаса Карл Ангулемский. — Ее мать была герцогиней… герцогиней из рода Монморанси! Сын Карла Девятого и дочь цыганки! Не верьте, господа, это бред!

— Цыганки! — странным голосом отозвалась Виолетта. — Ты сам сказал это слово, мой дорогой Карл! О! И о чем же говорит мне ваша рука, сударь? — вскричала она, обращаясь к Сен-Мару. — Вы не любите мою дочь! Вы обожаете, — но не Жизель! Ваша душа, ваша жизнь принадлежат другой!

— Мадам, клянусь вам… — задрожал Сен-Мар.

— Кровь! — с ужасом прервала его прекрасная пророчица. — Ох! Берегитесь, молодой человек! Я вижу, как скатывается голова Сен-Мара… я вижу плаху и топор палача!

Молодой маркиз в ужасе отпрянул от женщины. Возмущенный герцог бросился к Виолетте с криком:

— Она безумна, господа, она безумна!

Виолетта остановила его властным жестом и гордо выпрямилась.

— Дочь цыганки! — повторила она. — Да, моя мать была цыганкой! Почему и мне не быть ею? Вспомни, Карл, ты впервые увидел меня в бедной кочевой кибитке. Мою мать звали Саизума, а я была маленькой певуньей Виолеттой. Ты любил меня, Карл, ты боготворил меня даже тогда, когда узнал, что я появилась на свет у подножья виселицы, на которой должны были вздернуть мою мать.

— Да, виселицы, — повторила Виолетта, отстраняя дочь. — В чем обвиняли мою мать, я не знаю. Но она спаслась только благодаря мне — когда палач опустил ей на плечо свою тяжелую руку, несчастная дико закричала — у нее начались родовые схватки. Виселица! Первое, что я увидела в этой жизни! Меня подобрал и воспитал человек, оказавшийся сострадательнее других… Меня вырастил палач. Бедный Клод!

— Какой ужас! — воскликнул герцог де Гиз.

— Ужас! Ужас! — повторил маркиз Сен-Мар.

— Карл! — продолжала Виолетта, — я не хочу, чтобы наша дочь страдала так же, как моя мать и я. Отойдите, сеньор! Разорвите ваши акты, господин нотариус! Я не отдам свою дочь человеку, который кончит свою жизнь на плахе!

— Отец, — проговорила расстроенная Жизель, — позвольте, я ее успокою.

Девушка встала и увлекла Виолетту прочь. Свидетели, герцог, Сен-Мар — все казались перепуганными; все побледнели от ужаса. Огромным усилием воли герцог Ангулемский постарался вернуть себе обычное хладнокровие.

— Господа! — загремел его голос. — Я надеюсь, вы не поверили словам безумной женщины? Это было бы оскорблением для меня!

— Совершенно очевидно, — отозвался нотариус, — что герцогиня Ангулемская давно лишилась рассудка!

— Свадьба состоится, — решительно продолжал Карл Ангулемский. — Это необходимо. Маркиз де Сен-Мар и я связаны общим делом, мы дали друг другу нерушимую клятву.

— Что касается меня, монсеньор, — ответил Сен-Мар, — я вновь подтверждаю обещание, которое вы слышали от маркиза — моего отца.

Слова Сен-Мара, хотя и произнесенные очень глухо, подействовали на герцога Ангулемского ободряюще.

— Господа! — уже более уверенным тоном заговорил он. — Дорогие друзья! Ужасная сцена, свидетелями которой мы только что стали, принуждает меня отложить церемонию бракосочетания. На завтра я ее переносить не желаю. Сегодня вечером, ровно в полночь, мы снова соберемся в этом зале. Я покажу вам бумаги, подтверждающие, что мать несчастной Виолетты звалась Леонорой и принадлежала к прославленному роду де Монтегю.

Через несколько минут в зале остались только герцог Ангулемский и маркиз де Сен-Мар.

— Мальчик мой, — начал герцог, — вы уничтожили те документы, о которых я вам говорил?

— Да, монсеньор, — кивнул маркиз. — Прошлой ночью я проник в ваш особняк на улице Дофин и сжег бумаги, взятые из сундука, от которого вы дали мне ключ. Я сохранил только железную шкатулку, как вы и просили.

— Эта шкатулка, — вздохнул герцог, — содержит всю историю моей жизни, а также документы, которые докажут вам, что…

— Монсеньор, — вскричал Сен-Мар, — я не сомневаюсь ни в чем!

— Спасибо, Анри! — слабо улыбнулся Карл Ангулемский. — Ты станешь моим сыном! Ты будешь первым человеком при дворе Карла Десятого, как я и обещал твоему отцу!

— Монсеньор, — произнес снова побледневший Сен-Мар, — разрешите мне сопровождать вас на улицу Дофин.

— Нет, мой мальчик, — покачал головой герцог, — мне надо побыть одному, но в полночь обязательно приходите сюда!

— Одному, — повторил герцог минутой позже, — да, мне надо побыть одному, чтобы хорошенько просмотреть содержимое железной шкатулки! Что подумают люди, готовые провозгласить меня королем, если узнают, что Виолетта сказала ужасную правду! Что я, герцог Ангулемский, будущий властелин Франции, женат на несчастном создании, рожденном у подножия виселицы! Что будущая королева Франции воспитана палачом! О, грехи моей юности, какой тяжестью легли вы на мою судьбу! Да, я ее обожал тогда, я бы умер, если бы Виолетта не стала моей… И вот теперь я…

Герцог решительно тряхнул головой, приблизился к факелу, вынул из кармана письмо и жадно впился глазами в последний абзац. Вот он:

— Крайний срок! — пробормотал Карл Ангулемский. — Если сегодня вечером что-то случится, мои планы рухнут!

Он сжег письмо, поспешно покинул дом и направился в особняк на улице Дофин.

Капестан также присутствовал при ужасной сцене, но она показалась ему счастливым сном, от которого он не хотел пробуждаться. Шевалье уже наделил фею из Медона фантастическим могуществом: она сумела остановить свадьбу днем, она сумеет помешать ей и в полночь. Чей-то голос рядом с ним произнес:

— Пойдемте!

Виолетта! Она провела юношу через два или три покоя, погруженных во тьму, и открыла дверь в залитую светом комнату. Шевалье застыл на пороге как вкопанный. Она была тут! Она! Жизель!

Капестан изумленно созерцал девушку, которая, казалось, ждала его. Глаза ее, ясные и чистые, смотрели на него без всякого удивления. Молодой человек поклонился и проговорил:

— Я проник в ваш дом, как воришка, я подслушивал у дверей, я видел все. Сударыня, я заслуживаю того, чтобы ваши лакеи вышвырнули меня вон.

— Я знала, что вы здесь, шевалье, — ответила Жизель. — Как только моя мать сообщила мне об этом, я попросила ее привести вас сюда.

— Надо полагать, — произнес Капестан, давая выход своему безудержному отчаянию, — вы собираетесь объявить мне, что благородная дочь герцога Ангулемского не желает больше встречать на своем пути нищего искателя приключений вроде меня! Что невесте маркиза де Сен-Мара не пристало разговаривать с авантюристом, явившимся неизвестно откуда! Что в груди бродяги не имеет права биться сердце рыцаря! Что мне разрешено только исчезнуть! Ведь вы хотели сообщить мне именно это?! Ах! Сударыня, я очень догадлив, я готов скрыться с ваших глаз прежде, чем вы успеете мне это приказать!

Капестан гордо вскинул голову и вознамерился уходить, но его остановил голос Жизели, проговорившей твердо и просто:

— Шевалье, я просила мою мать привести вас ко мне, чтобы сказать вам: я вас люблю.

Капестан был так потрясен, что даже пошатнулся. Рука его неуверенно потянулась к руке девушки, но Жизель остановила его исполненным достоинства жестом.

— Шевалье, — промолвила красавица, — слова, которые я только что произнесла добровольно, я больше не повторю никогда… Никто не услышит от меня подобного признания… Не услышите его и вы, шевалье, — сегодня вечером я стану маркизой де Сен-Мар.

Капестан тряхнул головой, слова любви рвались с его губ, но Жизель не позволила юноше заговорить.

— Не надо, шевалье, — воскликнула она. — Я призналась вам в том, в чем не признавалась даже Богу! Но я открыла вам свое сердце только потому, что угадала в вас великую душу, способную понять, какую жертву я вынуждена принести. Я должна отдать свою руку господину де Сен-Мару. Союз двух наших имен неизбежен… Мой отец, принцы, тысячи других дворян рискуют головой, участвуя в нашем деле, о котором вы хорошо знаете. Если я не сдержу своего слова, я могу стать убийцей собственного отца.

Капестан смотрел на девушку с нескрываемым восхищением. Они стояли друг против друга, связанные этим взглядом теснее, чем любовными объятиями, на которые не могли решиться их руки. Наконец шевалье промолвил:

— Вы — дама моего сердца, вы — владычица моей жизни. Любое ваше повеление — даже если оно будет заключаться в том, чтобы умереть вдали от вас — я исполню с честью.

— Живите, — ответила красавица, — и не покидайте Парижа!

— Вы приказываете мне жить? — вскричал молодой человек. — О! Будьте осторожны, не вселяйте в мое бедное сердце бессмысленных надежд!

— Я предчувствую надвигающуюся катастрофу, меня страшит участь отца, — прошептала Жизель. — Если моя жизнь будет разбита и смерть станет единственным моим прибежищем, с какой же радостью призову я вас, чтобы сказать: «Жизнь разделила нас, так пусть же смерть нас соединит!»

Капестан с трудом сдержал крик радости. Судьба бросала юноше вызов, и он принимал его как великую удачу.

— Жизель! — пылко проговорил шевалье. — Могу поклясться, что я вас завоюю! Мы предназначены друг для друга. Катастрофа? Пусть разразится катастрофа! Я буду рядом и спасу вас! Прощайте! Ваши слова я уношу с собой и навеки сохраню в своем сердце, как драгоценный талисман! Знайте, что с этой самой минуты я начинаю борьбу за вас. Я буду действовать, и когда я стану почти равным королю, когда я добьюсь милости для вашего отца, я приду к вам со словами: «Не смерть, а жизнь пусть нас соединит!»

Шевалье ласково привлек девушку к себе и в залог будущего счастья запечатлел на ее губах нежный поцелуй. Через несколько секунд Капестан был уже на улице.

В тот же самый день и в то же время, когда шевалье спешил на улицу Барре, Леонора Галигаи вышла пополудни из своих покоев и проследовала в обширную приемную, три окна которой выходили на улицу Турнон.

— Бельфегор! — негромко позвала она.

Нубиец не отвечал, хотя явно был где-то поблизости. Одно из трех окон — расположенное слева — было открыто. В глубокой нише Леонора увидела Бельфегора, перегнувшегося через подоконник. Женщина бесшумно скользнула в соседнюю, центральную, нишу, подняла раму и выглянула наружу.

Окинув улицу быстрым взглядом, Леонора не увидела ничего особенного; она заметила лишь несколько прохожих, которые, поравнявшись с особняком Кончини, отворачивались, что-то бормоча. Маркизе д'Анкр показалось, что она слышит глухие проклятия.

— Погодите! — злобно прошипела Леонора. — Скоро наш дом будут охранять гвардейцы, чтобы Кончини мог спать спокойно, ибо… ибо дом этот называется Лувром!

Мысли женщины снова вернулись к Бельфегору. Нубиец смотрел куда-то пристальным и восхищенным взглядом. Леоноре показалось, что глаза ее слуги устремлены на окна гостиницы «Три короля». Галигаи тихо приблизилась к Бельфегору и тронула его за плечо. Нубиец обернулся и непонимающим взором уставился на свою госпожу, словно внезапно пробудился от глубокого сна.

— Бедный Бельфегор! — промолвила Леонора, внимательно вглядываясь в его лицо. — Кажется, ты влюблен…

«Точно влюблен, — подумала она. — Зарится на какую-то девицу с постоялого двора… Пускай, это, надо полагать, не опасно…»

Изощренный ум склонен пренебрегать незначительными фактами. Это не опасно… Как знать! Мелкие факты приводят иногда к крупным неприятностям… Леонора распорядилась:

— Бельфегор, надо привести в порядок нижние комнаты.

Нубиец молча поклонился.

— Все нижние комнаты, понял? — повторила Леонора. — Все! И последнюю тоже! Ту, что в самом конце коридора!

— Камеру с железной плитой? — уточнил Бельфегор.

— Да, — холодно подтвердила женщина, — с железной плитой.

Леонора вернулась к себе в комнату и занялась письмами. Она строчила их одно за другим и тут же вручала курьерам. И вдруг в особняке, с двух часов погруженном в тишину, поднялся какой-то шум. Отложив перо, Леонора по потайному ходу направилась в кабинет Кончини.

Маршал инструктировал своих подручных. Поговаривали, что на совести солдат Кончини, напоминавших отряд «Сорока Пяти»[14] Генриха III, исчезновение многих людей… Когда вошла Леонора, головорезы сразу покинули комнату.

— Вы готовы? — спросила Галигаи.

— Готов, — ответил Кончини.

— Откуда вы начнете? — поинтересовалась женщина. — С улицы Дофин или с улицы Барре?

— Я не понимаю, что вы имеете в виду, — глухо произнес Кончини.

— Чего же тут непонятного? — удивилась Леонора. — Я спрашиваю, начнете вы с отца или с дочери. Берегись, Кончино! Девушкой собиралась заняться я, но ты убедил меня, что справишься с ней сам, и я уступила. Но теперь я требую, чтобы ты начал с улицы Дофин — с отца. Я опасаюсь, что если ты начнешь с дочери, то сразу потеряешь голову, забудешь про герцога и все провалишь!

— Все будет сделано как надо, — успокоил ее Кончини, обрадованный тем, что Леонора пребывает в столь покладистом настроении. — Я начну с улицы Дофин.

— Это главное, Кончино, — продолжала внушать мужу Леонора. — На карту поставлена твоя жизнь — и моя тоже. Через час герцог Ангулемский должен быть в Бастилии. Остальное меня не касается. Ты следил за мной весь день. Неужели я дала какой-то повод подозревать, что не сдержу своего слова? Твоя Жизель меня вовсе не интересует. Я требую только, чтобы ты выполнил данное мне обещание.

— Разумеется, — заверил жену Кончини, пряча сардоническую усмешку. — Клянусь, девушка скоро будет здесь. Не волнуйся, carissima. Через час все будет кончено.

Леонора Галигаи побледнела под слоем румян. Ее черные глаза горели ревностью и страстью.

Женщина вернулась в свои покои и, дрожа от нетерпения, стала ждать… Через пять минут в комнату проскользнул какой-то человек.

— Ну и как? — взволнованно спросила Леонора.

— Монсеньор спустился по улице Турнон и вошел в Нев-де-Фоссе. Маршала сопровождают Ринальдо и все прочие, — доложил соглядатай.

Леонора затрепетала от радости.

Она отпустила шпиона и заторопилась в свою приемную. Там уже сидели два дворянина, одного из которых звали виконт де Люкс, другого — шевалье де Брэн. Оба были вооружены до зубов. Вскочив, мужчины почтительно поклонились супруге маршала и молча ждали, когда она заговорит.

— Вас послала королева Мария? — спросила Леонора.

— Да, мадам, — ответил де Брэн.

— Какие указания она вам дала? — осведомилась Галигаи.

— Выполнять ваши распоряжения, как ее собственные, — откликнулся де Люкс.

— Королева объяснила вам, в чем дело? — строго взглянула на мужчин Леонора.

— Ее Величество королева сказала только, что мы должны арестовать и доставить в надежное место девушку, опасную заговорщицу, а дальше действовать но вашему усмотрению, — объяснил де Брэн.

— Господа, — промолвила Леонора, — девушку эту вы знаете: речь идет о Жизели, дочери герцога Ангулемского. Как-то вечером она покинула Лувр вместе с вами — и недалеко от моста Менял с ней случилась неприятность: красавица упала в воду, но благополучно выбралась из реки, к счастью для себя и к несчастью для вас, господа, — отчеканила Леонора последние слова и добавила: — Особы, которых вам поручено убрать в интересах безопасности государства, по-прежнему пребывают в добром здравии! Мне с трудом удалось умерить гнев королевы, но сегодня вечером вы должны исправить собственный промах!

— Мы это сделаем! — заверил женщину де Люкс.

Быстро добравшись до улицы Дофин, Карл Ангулемский поднялся на второй этаж особняка, прошел в свой кабинет и зажег светильник. Затем герцог открыл сундук и, вынув оттуда железную шкатулку, принялся просматривать лежавшие в ней бумаги. Справа от кресла, в котором устроился герцог, располагался камин, полный черного пепла, оставшегося от сожженной Сен-Маром политической крамолы. Дверь, в которую Карл Ангулемский вошел, была теперь у него за спиной.

Герцог погрузился в работу, отнявшую у него немало времени. В левую сторону он откладывал документы, которые собирался сохранить. Те же бумаги, которые надо было уничтожить, он сминал и бросал во вновь разожженный камин. Но вот, покончив с этим делом, Карл Ангулемский взял документы, лежавшие слева, свернул их, сунул в бумажник и спрятал в карман. А потом случилось нечто, заставившее герцога задрожать от страха.

Дунув на светильник, герцог загасил огонек, однако комната так и не погрузилась во тьму! Карл Ангулемский стремительно обернулся, и крик ужаса застрял у него в горле. В кабинете стоял человек со шпагой в руке, позади него сгрудились семь или восемь мужчин, тоже вооруженных; один из них держал в руке факел.

— Кончини! — воскликнул герцог.

С этими словами он обеими руками схватил стол, напрягая все силы, поднял его, опустил перед собой, соорудив таким образом заслон между собой и незваными гостями, и обнажил шпагу.

— Господин герцог! — громко проговорил Кончини. — Именем короля вы арестованы! Я должен доставить вас в тюрьму.

— Вы — меня — в тюрьму?! — взревел Карл Ангулемский. — Да вы!.. Вы!.. Вы же…

— Взять его! — приказал Кончини.

Головорезы маршала ринулись вперед. После первого же удара шпага герцога сломалась. Несколько секунд борьбы, хриплых выкриков, проклятий — и все стихло.

Карл Ангулемский, с кляпом во рту, подхваченный десятком рук, был брошен в карету, поджидавшую у дверей особняка. Герцог потерял сознание, а когда очнулся, понял, что находится в совершенно пустой каморке с толстыми стенами. Узкое окошко, забранное решеткой, пропускало немного света. Герцог кинулся к этому отверстию и, прижавшись к железным прутьям искаженным лицом, испустил отчаянный вопль:

— Бастилия! Бастилия!

Выйдя из Бастилии, Кончини со своим отрядом отправился пешком на улицу Пти-Мюск, упиравшуюся в улицу Барре. Двоим «солдатам» он приказал привести лошадей к месту, известному под названием Плас-о-Во, третьему — подогнать карету, доставившую арестованного герцога Ангулемского в Бастилию, к дому Мари Туше.

Быстро добравшись до улицы Барре, Кончини остановился перед особнячком. Маршала д'Анкра била дрожь.

— Куда мы повезем эту девицу? — спросил Ринальдо.

— В мой дом в Рейи, — ответил Кончини. — Послушай, Ринальдо, мне придется вернуться к себе в особняк, завтра ожидаются всякие события… к тому же именно я должен сообщить королю об аресте герцога. Я поручаю тебе вместе с Монревалем отвезти девушку в Рейи. Про этот мой дом не знает никто, даже Леонора… Там ты будешь хорошо охранять пленницу, мой славный Ринальдо.

— Вы забыли, монсеньор, что нам предстоит арестовать еще одного человека: этого чертова Капестана, — напомнил Ринальдо. — Клянусь, монсеньор, что если вы не позволите мне схватить за глотку этого негодяя, я покину службу.

— Успокойся, Ринальдо, — улыбнулся маршал. — Завтра я пришлю тебе кого-нибудь на смену, и ты сможешь вплотную заняться Капестаном; не сомневайся, он никуда не денется… Однако пора нам войти в дом. Дверь надо открыть без шума.

— Дело мастера боится, монсеньор, — осклабился Ринальдо. — Эту дверь отворить нетрудно…

— Если она… что? — полюбопытствовал Кончини.

— Если она уже отперта! — закончил фразу Ринальдо. — Поглядите сами!

Кончини ринулся внутрь, за ним — Ринальдо и все остальные. Взбежав по лестнице, маршал распахнул двери и оказался в зале, освещенном факелами. Кончини схватил один из них и помчался дальше. Он метался по комнатам, обшарил все закоулки вверху и внизу… Никого! Дом был пуст!

— Пташка улетела! — ухмыльнулся Ринальдо.

Не проронив ни слова, Кончини вернулся на улицу; в сопровождении не отстававшего от него Ринальдо маршал добежал до Плас-о-Во, вскочил на своего коня и вонзил ему шпоры в бока.

— Лувиньяк! — прокричал Ринальдо, тоже пуская свою лошадь в галоп. — Приведешь наших людей в особняк монсеньора!

Не прошло и четверти часа, как всадники спешились перед резиденцией маршала. Когда они входили в ворота, слева от которых располагалось караульное помещение, двое только что спустившихся с крыльца мужчин пересекали парадный двор. При виде Кончини они застыли на месте, но отступать было поздно. Он уже заметил их и без сомнения узнал: лицо маршала приняло любезное выражение, он сделал приветственный жест рукой и воскликнул с хорошо разыгранным изумлением:

— Господин де Брэн! Господин де Люкс! Меня осчастливили своим посещением двое самых преданных дворян Ее Величества королевы-матери! Чем обязан такой чести?

— Монсеньор, — ответил де Люкс, — мы только что вручили вашей супруге послание, доверенное нам Ее Величеством королевой-матерью.

— Очень кстати, — обрадовался Кончини. — Мне тоже нужно передать королеве важное сообщение. Я надеюсь, вы не откажетесь захватить его с собой в Лувр?

— Мы с радостью выполним ваше поручение, — заверил его де Брэн.

— Вам придется чуточку подождать, пока я напишу три строчки, — любезно улыбнулся Кончини.

С этими словами он открыл дверь караульного помещения, что-то тихо приказал офицеру и жестом пригласил посланцев королевы внутрь. Де Люкс и де Брэн одновременно посмотрели на небольшую калитку, через которую можно было выскочить на улицу, но рядом с ней стоял в небрежной позе Ринальдо. Они вынуждены были войти в караульное помещение, где их тут же окружил десяток стражников, так что слуги королевы не могли сделать и шага ни к двери, ни к окну.

Оставшийся снаружи Кончини приблизился к Ринальдо.

— А ты побудь здесь, — распорядился маршал. — Убивай каждого, кто попытается пройти.

После чего Кончини кинулся во дворец, промчался по потайному ходу, которым до сих пор пользовалась в основном Леонора, и пинком распахнул дверь ее комнаты в тот самый миг, когда достойная супруга маршала вплывала в противоположную дверь. Выхватив кинжал, Кончини подскочил к Леоноре и свободной рукой вцепился в плечо жены.

— Только не лгать! — прорычал маршал. — Ты сговорилась с королевой и выкрала Жизель! Люкс и Брэн уже во всем признались. Отвечай, куда ты дела дочь герцога?

— Как ты меня огорчаешь! — воскликнула Леонора.

— Отвечай! — рычал Кончини, не помня себя от ярости. — Ты что, не видишь — сейчас я тебя убью!

Он занес кинжал.

Леонора страдала невыносимо: обожаемый супруг жестоко оскорбил ее любовь, впервые открыто признавшись в своей страсти к другой женщине.

— О! mio amore! — простонала Галигаи. Кончини скрипнул зубами и гневным тоном заявил:

— Ты заслуживаешь смерти, Леонора! Ты сама этого добилась. Так вот же!..

Галигаи перехватила руку мужа, занесенную для удара.

— Выслушай мои слова, Кончино. Если ты убьешь меня, свою тайну я унесу с собой в могилу, понял? После моей смерти ты можешь разобрать Париж по камешку, но не найдешь ее. Погибну я — погибнет она!

Кончини отшвырнул кинжал. Сотрясаясь от рыданий, он бросился на колени. Леонора с состраданием смотрела на мужа; в ее взгляде презрение мешалось с почти материнской жалостью.

— Леонора, — всхлипывал Кончини, — я покончу с собой, если ты не поклянешься сохранить этой девушке жизнь.

— Успокойся, — произнесла Галигаи. — Если бы я хотела убить ее, она уже давно была бы мертва. Жизель будет жить и даже выйдет на свободу, как только перестанет мешать осуществлению наших планов.

— Да, ты права, — судорожно вздохнул маршал. — И как же я смогу убедиться, что она жива?

— Я отведу тебя к ней, — пообещала Леонора.

Кончини вскочил на ноги и заключил жену в объятия; пьяный от счастья, он клялся, что любит ее и только ее; Леонора принимала все — и бурные ласки, и заверения в вечной верности; наконец, одарив на прощание супругу пылким поцелуем, маршал стремительно удалился.

— О любовь моя, неиссякаемый источник ненависти! — прошептала обессиленная Леонора. — Какую же мне измыслить месть?..

Кончини спустился во двор, подошел к Ринальдо, стоявшему на том же месте, что и полчаса назад, и тихонько спросил:

— Если я прокричу «Santa Maria!», ты услышишь?

— «Santa Maria!» Конечно, услышу! — не без удивления ответил Ринальдо.

Кончини открыл дверь караульной и сделал де Люксу и де Брэну знак следовать за ним. Из особняка они вышли вчетвером: Кончини шагал рядом с де Люксом, Ринальдо конвоировал де Брэна.

— Господа! — промолвил Кончини. — Хорошенько подумав, я решил, что мне следует самому нанести визит Ее Величеству. Невзирая на поздний час, я должен увидеться с королевой.

Люкс и Брэн заулыбались: им лучше других было известно, что Кончини навещал королеву и в часы более поздние… Подойдя к Новому мосту, Кончини вдруг резко остановился.

— Вы что-то заметили, монсеньор? — встревожился де Люкс, хватаясь за шпагу.

Место это пользовалось дурной славой, даже дозоры не решались заглядывать сюда. Кончини сказал в ответ:

— Да, заметил. Я заметил, господа, что вы лжецы. Если бы вы знали, — взревел он, — какую боль вы мне причинили! Ах! povero! Ax! «Santa Maria!»

С этими словами он, словно дикий зверь, бросился на де Люкса, и тот, не издав ни звука, рухнул на землю с перерезанным горлом. Услышав крик «Santa Maria!», Ринальдо кинулся на де Брэна; тот попытался выхватить шпагу, но поздно: кинжал уже вонзился ему в живот. Обливаясь кровью, де Брэн стал медленно оседать на мостовую.

Кончини, придавив коленом грудь де Люкса, осыпал свою жертву яростными ударами, рука маршала поднималась и опускалась, он весь вымазался в крови и, похоже, плохо соображал. Выместив на трупе свою ярость, он подтащил искромсанное тело к реке и пинком столкнул в воду. Ринальдо последовал примеру своего хозяина, и через несколько секунд два покойника, покачиваясь на волнах, поплыли рядом по течению, все глубже погружаясь в воду.

Вернувшись в особняк маршала, Кончини и Ринальдо переоделись. Кончини пребывал в лихорадочном возбуждении и слышать не хотел об отдыхе.

— Собери людей! — гремел он. — Пока у меня не пропала охота драться, надо расправиться еще кое с кем!

— С Капестаном! — догадался Ринальдо, злобно сверкнув глазами.

— Да! — кровожадно ухмыльнулся Кончини. — Сам понимаешь, нам понадобятся все наши люди. Пошли кого-нибудь на улицу Вожирар, в гостиницу, где обретается этот бродяга. Надо сперва разведать обстановку.

Ринальдо поспешил в дортуар[15], расположенный на третьем этаже особняка. Уже перевалило за полночь, но «солдаты», недавно вернувшиеся с улицы Барре, еще не спали.

Монреваль был немедленно послан на улицу Вожирар, в гостиницу «Генрих Великий».

— Проверь, не покинул ли медведь свою берлогу! — распорядился Ринальдо.

Через пятнадцать минут после ухода Монреваля появился Кончини и знаком приказал отряду отправляться в путь. Головорезы двинулись вверх по улице Турнон. Впереди шагал Ринальдо. На углу улицы Вожирар он столкнулся с бегущим навстречу Монревалем.

— Ну что? — осведомился Кончини.

— Его там нет! — выпалил Монреваль. Маршал в ярости заскрежетал зубами, а Ринальдо рванулся было вперед, чтобы самолично обыскать гостиницу, но Монреваль остановил его.

— Там нечего делать, — объяснил бандит. — Исчез не только Капестан, но и все прочие постояльцы, гостиница совершенно пуста. Я облазил все, от погреба до чердака, и не обнаружил ни одной живой души.

Разочарованный неудачей, отряд Кончини тронулся в обратный путь.