Капитан

Глава 1

Утро 5 августа 1616 года… Особняк на улице Турнон, более всего похожий на королевскую крепость. Это — резиденция Кончино Кончини, губернатора Нормандии, маркиза д'Анкра, маршала Франции и первого министра Людовика XIII.

Кабинет для приемов, блистающий роскошью, украшенный лучшими творениями итальянского и французского искусства. А вот и сам Кончини!

Это мужчина среднего роста, великолепно сложенный и при этом необыкновенно изящный. На красивом лице сверкают хищные глаза. Весь облик его дышит дерзостной отвагой, присущей великим авантюристам.

Застыв в полупоклоне, слова маршала д'Анкра внимательно слушает какой-то человек. И пока за дверями кабинета, в приемной толпа просителей, уверенная, что в апартаментах Кончини решается дело государственной важности, оживленно гадает, каким пышным празднеством собирается властитель поразить парижан или каким новым налогом разорить их, маршал глухо говорит:

— Да, Ринальдо, ненависть… Ненависть к герцогу Ангулемскому переполняет мою душу! Все прочие — Гизы, Конде — опасности не представляют. А этот — страшный противник… Либо я убью его, либо он — меня. Ринальдо, я отдал бы десять лет жизни, чтобы Ангулем оказался в моих руках… чтобы я мог вырвать у него сердце, однако…

— Что такое, монсеньор? — ухмыльнулся наперсник.

— Однако даже ненависть к герцогу Ангулемскому отступает при голосе любви! — вскричал Кончини. — Мне нужна эта девушка, Ринальдо… — простонал маршал. — Я умру, если Жизель не будет моей…

— Терпение, монсеньор! Мы найдем ее, эту Жизель! — попытался успокоить своего господина Ринальдо.

— О, если бы я был уверен! — прошептал Кончини. — Ты получишь все, Ринальдо… серебро, золото, титулы, земли, если отыщешь ее! Кто она? Конечно, из знатной семьи, но из какой?

— Мы узнаем это, монсеньор, не сомневайтесь! — усмехнулся преданный слуга.

— Ах! — вздохнул Кончини, одновременно сжимая кулаки. — Только краем глаза удалось мне увидеть ее! Одно лишь имя удалось узнать! Жизель… Найди ее, приказываю тебе!

— Очень хорошо, монсеньор, — деловито произнес Ринальдо. — Подведем итоги. Для утоления вашей ненависти: выяснить, осмелится ли герцог Ангулемский вернуться в Париж, как говорят повсюду, и если это действительно так — расставить господину герцогу ловушку. Для утоления любви: отправиться на поиски нашей незнакомки, зная лишь одно — девушку зовут Жизелью…

— Найди ее, Ринальдо, и я сделаю тебя графом! — с жаром пообещал маршал д'Анкр.

— Монсеньор, можете считать, что она уже найдена — клянусь тем благородным титулом, что вы пожаловали мне!

С этими словами Ринальдо вышел из кабинета. Садясь на лошадь, он пробормотал про себя:

— Черт возьми! Готов поспорить на мой новенький дворянский титул, что именно эту девицу я видел вчера недалеко от Медона! Но надо удостовериться! Если радость Кончини окажется недолгой… уж я-то его хорошо знаю: он сделает меня графом Бастильским — и я заживо сгнию в своем графстве! Итак, в Медон!

Медон. За последним домом деревни начинается запущенный разросшийся парк. Возле решетки слуга держит в поводу уже оседланную каурую лошадь. Сюда направляется девушка в голубой бархатной амазонке; юная наездница опирается на руку дворянина лет сорока, с гордой осанкой, седеющими висками, но еще полного сил.

Темноволосая красавица создана для того, чтобы пробуждать в мужских сердцах самую пылкую страсть. Однако более, нежели благородство точеных черт и пышность восхитительных локонов, чаруют в ней прямой, открытый взгляд и бесстрашие души, читающееся в каждом слове и жесте, во всем облике этого прелестного создания.

— Прощайте, отец, — говорит девушка, останавливаясь.

— Прощай, мое дорогое дитя, — отвечает дворянин, сжимая дочь в объятиях. — Если бы не ты, что бы со мною сталось? Если судьба вознесет меня на трон, украденный Бурбонами у нашего рода, то обязан этим я буду только тебе. Ты истинная Валуа, Жизель! Тебя не страшат никакие опасности! Вчера ты привезла мне эти бесценные бумаги из Орлеана, а сегодня вновь отправляешься в путь!

— Ну, сегодняшнее путешествие — это сущие пустяки… — улыбнулась девушка. — Всего лишь до деревушки Версаль… Вечером я снова буду здесь… К тому же, мне есть с кого брать пример, отец, ведь я внучка короля Карла IX и дочь герцога Ангулемского!

— Сегодня вечером! — повторил герцог. — Сегодня вечером в этой жалкой деревушке соберется цвет французского дворянства, чтобы сделать выбор между Гизом, Конде и мною! Король! Стать наконец королем! Если они отдадут мне предпочтение перед грубияном Гизом и скупцом Конде…

Внезапная грусть омрачила чистый взор Жизели.

— Увы! Кто знает, куда может завести вас честолюбие? — вздохнула красавица. — Будьте осторожны! Вы были в Париже! Там есть дворец, называемый Лувром… но есть и крепость, где едва не оборвалась ваша жизнь!

— Бастилия! — прошептал Карл Ангулемский. — Будь спокойна, девочка моя; я не вернусь туда никогда! Слишком много страданий испытал я в мрачных казематах… если меня схватят, я покончу с собой! Но не тревожься, дитя мое. Час нашего торжества уже близок. И первым моим деянием после коронации будет акт справедливости… возмездия… ты знаешь, по отношению к кому, ибо сама ненавидишь этого человека!

Жизель вздрогнула. Губы ее побелели, лицо стало решительным и строгим.

— Да, — вскричала девушка, — всем своим существом я ненавижу человека, принесшего несчастье моей матери! И хочу, чтобы эта благородная женщина была отмщена!

— Будь спокойна! — ответил дочери герцог, и голос его походил сейчас на львиный рык.

В эту минуту к решетке парка подкрался какой-то человек и устремил взгляд на Жизель… Это был Ринальдо, правая рука и верный подручный Кончини.

«Это она… наша незнакомка… Я нашел ее!» — трепеща от радости, мысленно воскликнул он.

— Будь спокойна, — продолжал герцог, не замечая соглядатая. — Час отмщения близок! В скором времени я ожидаю помощи от одного юноши, Жизель… красивого, благородного, бесстрашного… Отец его известил меня, что молодой человек уже спешит сюда… Ему пришлось задержаться в Орлеане, но вчера он, как и ты, должен был проезжать через Лонжюмо.

— Лонжюмо! — пробормотала девушка, и лицо ее залилось ярким румянцем.

Отец почувствовал, как дочь задрожала в его объятиях…

— О! — воскликнул он, оживившись. — Неужели ты его встретила?

— Да, в Лонжюмо я обратила внимание на одного молодого дворянина, — смущенно опустила глаза Жизель.

— С виду не больше двадцати лет? Гордый и смелый? — спросил Карл Ангулемский.

— Да… да… — пролепетала красавица.

— И последнее, дитя мое. Тот, кого я жду, носит костюм жемчужно-серого бархата…

— Да, отец! — вновь ответила девушка.

— Слава Богу! — вскричал довольный герцог. — Ты встретила маркиза де Сен-Мара! Не задавай мне вопросов! Позднее ты узнаешь, какую роль в моем триумфе сыграет твой брак с Сен-Маром… Ты согласна на этот союз?

— Юноша промелькнул передо мной в долю секунды, — прошептала Жизель, не замечая, что грудь ее вздымается от волнения. — И все же, отец, я хочу, чтобы человек, который даст мне свое имя, походил на того, кого я увидела в Лонжюмо.

С этими словами девушка выскользнула из объятий отца, легко вскочила на лошадь и воскликнула:

— Через час я буду в Версале и там дождусь известных вам людей, а вечером вернусь обратно.

— Сегодня вечером! — глухо повторил заговорщик, и голос его вновь зазвучал как львиный рык. — Сегодня вечером меня изберут королем! Ибо отныне меня будет поддерживать один из самых влиятельных людей в стране — отец юного Сен-Мара!

Ринальдо выбрался из кустов, в которых прятался.

— С кем, черт побери, она разговаривала? — проворчал наперсник Кончини. — И о чем? Неужели у маршала есть соперник? Впрочем, непохоже… Едет в Версаль… так она сказала! Очень хорошо. А возвращается вечером. Отлично! Остальное пустяки.

Найдя оставленного за деревьями коня, Ринальдо вскочил в седло и ровно в полдень бешеным галопом влетел в Париж через ворота Сен-Оноре, не обращая внимания на испуганные вопли и проклятия, раздававшиеся со всех сторон. Проклятия относились не столько к самому всаднику, сколько к цветам его костюма, по которым можно было определить, у кого на службе состоит Ринальдо. Судя по всему, эти цвета вызывали всеобщую ненависть, ибо при виде их у прохожих сжимались кулаки, а лица искажались от злобы.

Наконец лошадь остановилась перед дворцом Кончини на улице Турнон. Ринальдо, взбежав по лестнице, с бесцеремонной фамильярностью открыл дверь кабинета маршала д'Анкра.

Кончини, увидев своего подручного, вскочил с кресла и пылко вскричал, задыхаясь от волнения:

— Ты, Ринальдо? Уже! Что ты принес мне: радость или отчаяние, жизнь или смерть? Ты нашел ее?

— Она найдена! — провозгласил Ринальдо.

— Будь благословен мой ангел-хранитель, подаривший мне такое счастье! — воскликнул маршал. — Ринальдо, дорогой Ринальдо, проси все, что хочешь! Ты нашел ее, это правда? О чудесная незнакомка, известная мне лишь по имени! Жизель! Говори же… где? когда? каким образом!

— Эх! — ухмыльнулся Ринальдо. — Клянусь Господом Богом, вы мне и слова не даете сказать! Дьявольщина! Да вы просто убиты наповал…

Кончини позеленел. Маршала постоянно терзал страх стать жертвой покушения…

— Убиты стрелами синьора Купидона! — рассмеялся наперсник. — Признаюсь, графская корона весьма украсила бы двери моего жилища… Вы готовы были излить на меня свою щедрость и я теперь припадаю к ее источнику, чтобы собрать все крохи вашего великодушия.

— Говори! Где она? — нетерпеливо спросил Кончини.

— В Медоне, — ответил Ринальдо. — В последнем доме на деревенской улице, с правой стороны, почти напротив харчевни «Сорока-воровка».

— Едем! — зарычал Кончини.

— Какой пыл! — вновь усмехнулся Ринальдо. — Успокойтесь, у нас есть время! Она отправилась в какую-то деревушку под названием Версаль. Но сегодня вечером должна вернуться в Медон. Стало быть, нам нужно только устроить засаду на дороге и…

— Хорошо! — проворчал Кончини. — Возьми с собой Базоржа, Шалабра, Понтрая, Лувиньяка и Монреваля. Пусть вооружатся до зубов. Выезжаем через час…

— Да, да, — насмешливо промолвил Ринальдо, — мы можем спокойно расставить сети… но что скажет ваша высокочтимая законная супруга?

— Леонора! — пробормотал Кончини, вздрогнув всем телом. — О, эта женщина! Она опутала меня цепями своей ревности, и я бессильно бьюсь в них! Ей нельзя знать даже имени той, которую я люблю… Она ее убьет… отравит, как отравила… да ты знаешь! Сколько их было!

В этот миг кто-то тихонько поскребся в заднюю дверь, выходившую в длинный коридор, который соединял апартаменты маршала с покоями маркизы д'Анкр. Дверь отворилась… вошла женщина… Это была супруга Кончини, маркиза д'Анкр… Леонора Галигаи!

Незадолго до этого она, закончив свой туалет, повернулась к камеристке, чьи ловкие руки умели с помощью искусственных ухищрений создать красоту и там, где в ней было полностью отказано природой.

— Марсела, — холодно произнесла Леонора, — ты говоришь, что Ринальдо взялся разыскать Жизель д'Ангулем?

— Мадам, герцог Ангулемский со своей дочерью находятся в Медоне, в доме, который я вам указала. Однако господин маршал не знает, что влюбился в дочь герцога Ангулемского…

Леонора уже не слушала. Скатившаяся из-под ресниц слезинка мгновенно высохла на лихорадочно горевших щеках. Заломив руки, женщина простонала:

— Он ее любит! О, это не прихоть и не каприз, он ее действительно любит! А на меня не желает даже взглянуть! Горе ей!

И Леонора бросилась в кабинет Кончини; добежав до дверей, она немного задержалась, чтобы послушать, о чем говорят в комнате, а затем вошла… Ринальдо мгновенно исчез.

— Кончино, — произнесла Леонора, с нежностью глядя на мужа, — мне хотелось повидаться с вами, прежде чем отправиться в Лувр к королеве. Только что у меня побывал господин де Ришелье; он принес весьма важные новости…

— Куда он лезет, этот тщедушный прелат? — проворчал Кончини.

— Не сердитесь, мой Кончинетто… Епископ Люсонский предан нам и в очередной раз оказывает услугу. Кончино, существует план похищения короля… его хотят свергнуть, лишить престола, быть может, убить… а заодно расправиться и с нами. Во главе заговора стоит человек, хорошо вам известный — Карл, граф Овернский, герцог Ангулемский… сын Карла IX.

Кончини вздрогнул… в его душу закралось какое-то зловещее предчувствие.

— Честолюбию его нет предела, — продолжала Леонора, — будучи сыном государя, он и сам жаждет стать монархом! Этот бастард Мари Туше и жалкого королька, захлебнувшегося собственной кровью, обладает отвагой… и волей! О, если бы он оказался на вашем месте, Кончино!

— И что бы он сделал? — раздраженно осведомился маршал.

— Он уже был бы королем! — прошептала Леонора. Маркиз д'Анкр с ужасом огляделся вокруг.

— Герцог Ангулемский — очень опасный человек, — вновь заговорила Галигаи. — В его груди бьется гордое и смелое сердце.

— Что же делать? — пробормотал, бледнея, Кончини, потерявший весь свой апломб.

В глазах Леоноры появилось выражение зловещей решимости. Она произнесла очень медленно:

— В броне этого железного человека я обнаружила один изъян…

— И это слабое место?.. — вскинул брови Кончини.

— У него есть дитя! — прошипела Галигаи. — Отцовская любовь делает Карла Ангулемского уязвимым. Он откажется от трона, Кончино, дабы избавить от мук свою девочку!

— Понимаю! — сказал маршал с отвратительной улыбкой. — Мы похитим ее. И граф Овернский будет ползать у наших ног.

— Да, — глухо ответила Леонора. — Но что если отец станет упорствовать?

На минуту в комнате воцарилась тишина. Маршал д'Анкр неслышно подошел к двери, желая удостовериться, что его разговор с женой никто не подслушивает. Затем Кончини вернулся к Леоноре и изменившимся голосом произнес:

— Если отец станет упорствовать… то у Лоренцо, торговца зельями с моста Менял, найдется пара капель той жидкости, что не щадит никого! Даже ребенка!

Супруги переглянулись. Их лица почти касались друг друга. Внезапно Леонора, страстно обвив руками шею Кончини, впилась в его губы жарким поцелуем.

— Сколько лет девочке? — хрипло спросил Кончини.

— Ей, вероятно, семнадцать, Кончино, и действовать нужно немедленно, — заявила Галигаи. — Уже завтра утром она должна проснуться здесь… Она должна быть в наших руках! И тогда… как ты сказал, Кончино, если отец станет упорствовать, то горе ей!

— Сегодня же вечером я этим займусь, — кивнул маршал д'Анкр. — Где можно найти дочь Ангулема?

— В Медоне. Последний дом на деревенской улице, с правой стороны, напротив постоялого двора и харчевни «Сорока-воровка».

Кончини пошатнулся, чувствуя, как волосы у него встают дыбом и струйка холодного пота течет по спине.

— Как ее имя? — прохрипел он. — Имя дочери герцога?

— Жизель! — ответила Леонора Галигаи.

Маршал д'Анкр застыл, словно обратившись в камень. Леонора Галигаи в последний раз окинула мужа взглядом, и губы ее тронула легкая улыбка… Затем женщина безмолвно встала.

Утром того же дня в нескольких лье от Лонжюмо на прекрасном коне мчался галопом молодой всадник, лет двадцати на вид.

Юноша был высок и строен, его лицо с неправильными насмешливыми чертами отличалось своеобразной красотой и дышало отвагой. В глазах его сверкала несокрушимая вера в свою звезду. Молодой человек был одет в элегантный, хотя и несколько потрепанный костюм жемчужно-серого цвета, на боку юноши висела длинная шпага с рукоятью из чеканного железа.

Внезапно лошадь встала, как вкопанная, перед широким ручьем, впадавшим в реку Бьевр, которая огибала лес. Мост через реку находился примерно в одном лье вверх по течению, дорога же, петляя, терялась в лесу.

На этой дороге стояла карета, которую нашему молодому всаднику мешали разглядеть раскидистые вязы. И какая-то женщина жадно следила из окна экипажа за юношей, который тем временем обратился к своему коню со следующими словами:

— Мой славный товарищ, если уж получил ты имя Фан-Лэр[1], то к чему тебе перебираться через реку по мосту? Если мы с тобой и свалимся в воду, то все равно свидетелями нашего позора станут лишь солнце да ветер. Ну, давай, Фан-Лэр! Оп-ля!

Заставив лошадь попятиться, всадник резким движением послал ее вперед. Вытянувшись в струнку, Фан-Лэр совершил изумительный по красоте прыжок, а в следующий миг уже скакал к лесу, шумевшему на другом берегу ручья. Конь остановился лишь в нескольких шагах от невидимой кареты…

— Великолепно! — раздался за кустами чей-то голос.

Молодой человек, привстав в стременах, удивленно огляделся.

— Поистине великолепно, — повторила дама из кареты, высунувшись из окна экипажа. — Но вы могли убиться!

— Малышка из Лонжюмо! — прошептал всадник. — Мне все-таки не удалось отделаться от нее, хоть я и свернул с дороги! А ведь так хотелось помечтать вволю о моей прекрасной амазонке в голубом бархатном наряде!

— Вы не отвечаете мне, сударь? — обиженно промолвила незнакомка.

«Черт бы побрал эту бешеную девицу, несмотря на всю ее красоту!» — сердито подумал молодой человек.

Продолжая мысленно чертыхаться, он, тем не менее, с поклоном обнажил голову перед той, кого минуту назад назвал «малышкой». Это была почти девочка, явно не старше пятнадцати лет, прелестная и изящная, но уже с порочным взором.

— Стало быть, — продолжала она, — вы, как сказали мне в Лонжюмо, едете куда глаза глядят, то есть никуда?..

— Вовсе нет, сударыня, — ответил юноша, — я направляюсь в Париж.

— И я тоже! — вскричала странная девушка. — Что же вы собираетесь делать в Париже?

— Боже мой, сударыня, я намерен добиться успеха! — заявил молодой человек.

— Неужели? — улыбнулась незнакомка. — Совсем как я! Поедем вместе? Я могу быть вам полезна. Я знаю в Париже очень многих, например, епископа Люсонского, который чрезвычайно мной заинтересовался. Могу поговорить с ним о вас…

— У меня самого есть рекомендательные письма, в частности, к прославленному маршалу д'Анкру! — гордо проговорил юноша. — Что до вашего предложения ехать вместе, то я уже объяснял вам…

— В таком случае прощайте! — воскликнула прелестница, смеясь. — Но запомните: я буду жить на улице Турнон, на постоялом дворе «Три короля». Если вам вдруг взбредет в голову повидаться со мной, приходите туда… Спросите Марион Делорм.

В глубокой задумчивости юноша проводил взором карету Марион Делорм, но тут чей-то голос прервал нить его размышлений. Обернувшись, он увидел перед собой очень молодого дворянина на великолепном пегом жеребце. Внезапно появившийся всадник тоже был одет в костюм жемчужно-серого бархата.

— Сударь, — гневно произнес незнакомец, — я кружу здесь вот уже три минуты.

— Три минуты? Это слишком много или, напротив, слишком мало, — заметил молодой человек.

— Чтобы объясниться с вами, мне потребуется еще меньше времени! — сердито вскричал юный дворянин.

— Так говорите! Что именно вы желаете мне объяснить? — холодно осведомился наш путешественник.

— А вот что: в харчевне Лонжюмо вы вступили в беседу с девушкой, которая только что уехала отсюда, — яростно сверкнув глазами, процедил взбешенный юноша. — Вторично вы осмелились это сделать здесь, в лесу, и я не намерен терпеть подобную наглость.

— Это все? — проворчал владелец Фан-Лэра.

— Нет, я хотел еще добавить, что у вас манеры персонажа дешевых фарсов, фанфарона-Капитана, и это свидетельствует об очень дурном вкусе, — презрительно бросил всадник.

— Сударь, у Капитана из комедии есть только деревянная шпага, моя же выкована из прочной стали. Извольте показать мне свою — и немедленно! — вскричал молодой человек.

— Мы поняли друг друга! — усмехнулся незнакомец. — Но сейчас меня ждут неотложные дела.

— Хорошо, — кивнул наш путешественник. — Вы просите отсрочки? Что ж, вы ее получите!

— Очень мило с вашей стороны, — поклонился юный дворянин. — Приглашаю вас отобедать со мной через три дня, а уж затем мы постараемся перерезать друг другу глотки.

— Великолепно. Где мне вас найти? — осведомился хозяин Фан-Лэра.

— На постоялом дворе «Три короля», на улице Турнон в Париже, — ответил незнакомец. — Там мы и договоримся, где лучше всего произвести целительное для нас обоих кровопускание.

— Прекрасно, — ослепительно улыбнулся молодой человек. — Теперь позвольте представиться: меня зовут Адемар де Тремазан, шевалье де Капестан. А вас?

— Сударь, — откликнулся незнакомец, — мое имя Анри де Рюзе д'Эффья, маркиз де Сен-Мар.

Молодые люди, одновременно обнажив головы, склонились до самых грив своих коней. Вслед за этим они расстались.

— Недурно! — пробормотал Адемар себе под нос. — Вот уже и дуэль наметилась! Не думаю, что это сильно поможет мне на пути к успеху!

Через час молодой человек обнаружил, что совершенно не знает, куда ехать. Остановившись у первого же кабачка, он уселся перекусить, а хозяин объяснил ему, какой дорогой можно добраться до деревни Медон, чтобы оттуда без помех прямым путем двинуться в Париж.

Итак, шевалье де Капестан поскакал на Фан-Лэре к Медону, продолжая грезить об амазонке в голубом наряде, которая произвела на него столь сильное впечатление накануне, в Лонжюмо. Лошадь, пользуясь задумчивостью всадника, свернула с королевской дороги на тропинку, но наш молодой искатель приключений заметил это лишь у самого Медона, когда за зарослями довольно густого кустарника показались первые дома.

Шевалье уже собирался выехать на дорогу, как вдруг резко натянул поводья: взору его предстали два всадника — мужчина и девушка, которые о чем-то ожесточенно спорили, а, может быть, и ссорились. Шевалье де Капестан не слышал слов, но при виде девушки сердце его неистово забилось, а в глазах потемнело…

Между тем на дороге происходило следующее.

— Жизель, послушайте меня, — говорил мужчина угрожающим тоном, — уже сегодня вечером будет слишком поздно! Я могу спасти от страшной опасности и вас, и вашего отца! В обмен же на мою преданность…

— Ваша преданность мне омерзительна! — резко перебила его девушка.

— В обмен на любовь человека, обожающего вас… — попытался продолжить мужчина.

— Каждое ваше слово звучит как оскорбление! — вновь оборвала красавица его излияния.

— В обмен на эту преданность и это обожание я прошу лишь дать мне надежду! — вскричал всадник.

— Я ничего не могу вам дать и скажу только одно: езжайте своей дорогой, сударь! — сухо ответила Жизель.

— И это все? — глухо проскрежетал мужчина.

— Да, сударь! — отрезала девушка.

— Хорошо же! — прорычал всадник смертельно побледнев от ярости и страсти. — Вини только себя, если отец твой умрет в отчаянии! Ты сама устремилась в пропасть…

И с этими словами Кончино Кончини, маршал д'Анкр, протянул руки, чтобы схватить нежную, как лилия, дочь герцога Ангулемского! Та отпрянула, закричав от ужаса.

В этот миг кто-то вихрем вылетел из-за кустов. Лошадь Кончини в испуге попятилась… сверкнула длинная шпага и загремел голос шевалье де Капестана:

— Назад, негодяй! Ты смеешь оскорблять женщину? Назад — или пробил твой последний час!

Жизель, трепеща, смотрела на юношу, гарцевавшего на коне, который одним прыжком оказался на дороге. И из глубины девичьего сердца рвался ликующий крик:

«Это он! Анри де Сен-Мар!»

Мертвенно бледный Кончини увидел в двух дюймах от своей груди острие прочной шпаги.

— Кто этот разбойник с большой дороги? — пробормотал маршал д'Анкр, чувствуя, как на лбу у него выступает холодный пот.

— Убирайся! — проревел Капестан.

— Ты знаешь, с кем говоришь? — прошипел Кончини. — Тебя ждет эшафот! Ужасные пытки, если ты…

— Убирайся! — загремел Капестан.

На лице его появилось выражение такой свирепой решимости, что Кончини ощутил дыхание смерти, чей холод пробрал маршала до самых костей.

— Хорошо! — пробормотал он, поворачивая коня и задыхаясь от бессильной ярости.

Шевалье де Капестан остался лицом к лицу с Жизелью. Мгновение они смотрели друг на друга, дрожа от волнения. В их сердцах пылало одно и то же чувство.

Наконец молодой человек поклонился девушке.

— Сударыня, — произнес он с бесконечной нежностью, — пока я имею честь находиться рядом с нами, вы можете ничего не бояться…

— Я не боюсь, сударь, но от всего сердца благодарю вас, — дрожащим голосом проговорила красавица.

В этот момент отъехавший на безопасное расстояние Кончини пронзительно свистнул в свисток, и тут же послышался оглушительный стук копыт.

— Схватить мерзавца! — крикнул маршал.

Восемь или десять всадников ринулись на шевалье де Капестана. Сам же Кончини с жуткой усмешкой двинулся обратно к Жизели, снова протягивая к девушке руки!

Юноша с силой сдавил ногами бока Фан-Лэра, и тот взвился в воздух. Раздались стоны и проклятия: в живой стене атакующих была пробита кровавая брешь.

Капестан, мгновенно спрыгнув на землю, выхватил из-за пояса острый кинжал. И в ту секунду, когда Кончини уже готов был схватить Жизель, его лошадь рухнула с распоротым животом.

— Берегитесь, монсеньор! — громко предостерегли своего хозяина головорезы и с дикими воплями бросились на юношу.

— Бегите, мадемуазель, — воскликнул Капестан, вонзая шпагу в ближайшего из нападавших.

— Нет, — кротко промолвила Жизель.

— Этим вы убьете меня, — воскликнул Капестан, отражая удар, грозивший раскроить ему череп.

— Взять его живым! — взревел Кончини: превосходный наездник, он сумел, скатившись с падающей лошади, приземлиться на ноги.

— Один я как-нибудь выпутаюсь, — продолжал, обращаясь к девушке, молодой человек. — Ваша очередь, сударь! — крикнул он наседавшему на него головорезу. — Вы мертвы.

Еще один подручный Кончини рухнул и затих. Двое других были ранены. Маршал д'Анкр позеленел от ярости.

— Мадемуазель, — хрипло молвил Капестан, — если вы задержитесь хоть на минуту, я погиб!

— Прощайте же! — прошептала она. — Прощайте! Быть может, я никогда вас больше не увижу, но пока я дышу, вы будете жить здесь…

И девушка, приложив ладонь к своей трепещущей груди, пришпорила лошадь. Кончини испустил дикий вопль, но Жизель стремительно скрылась под бешеный перестук копыт.

— Остановить ее! — заорал маршал д'Анкр. — Ринальдо, тысячу экю, если ты сумеешь ее догнать!

— Ко мне, Фан-Лэр! — крикнул Капестан. Одним прыжком он взлетел в седло. Ринальдо и еще двое головорезов уже устремились было в погоню за дочерью герцога Ангулемского, но шевалье встал у них на пути.

— Ни шагу дальше! — рявкнул Капестан.

В руках он сжимал лишь обломок шпаги; юноша был с головы до ног забрызган своей и чужой кровью; одежда свисала с него клочьями, шляпа слетела на землю — но от всего облика этого человека веяло яростью, походившей на безумие! Слившись воедино с громадным Фан-Лэром, он напоминал героя эпических сказаний.

— Прочь с дороги! — зарычали бандиты. Однако Фан-Лэр, преградив им путь, перешел в наступление. Казалось, от него нельзя было укрыться нигде: он вставал на дыбы, взбрыкивал, теснил врагов боком и крупом, напрыгивал и подныривал… Одна из лошадей упала с разбитой ударом копыта грудью… Вторая осела со сломанным коленом… И над всей этой жуткой сценой гремел голос Капестана: «Ни шагу дальше!»

Схватка длилась около трех минут. Большинство людей Кончини лишилось лошадей. Раненые корчились на земле, остальные предпочли отступить. Капестан одержал блистательную победу. Кончини, рыдая, обхватил голову руками. Взор его был прикован к молодому всаднику, удалявшемуся неторопливой рысью на своем чудо-скакуне.

— О! — прошептал маршал. — Я готов отдать десять лет жизни, только бы схватить тебя, изжарить на медленном огне и бросить твои потроха на съедение собакам!

— Беру это на себя! — тут же отозвался Ринальдо. — Я найду этого бешеного безумца! Что до малышки… — ухмыльнулся наперсник маршала, — то еще не все потеряно!

Вечерело. По белой дороге неспешно трусил Фан-Лэр, гордо неся свою прекрасную голову. Шевалье де Капестан, грязный, окровавленный и разбитый, дал полную волю своему коню, а сам погрузился в невеселые размышления. Юноша ясно понимал лишь одно: необходимо завтра же отправиться к всемогущему маршалу д'Анкру, признаться ему во всем и заручиться его покровительством. «Ведь негодяй, которого я проучил, наверняка знатный вельможа. К нему обращались «монсеньор», я сам слышал! Эх, Капестан, Капестан, если ты не сумеешь понравиться прославленному маркизу, я и пистоля не дам за твою шкуру!»

Добравшись до первых домов Медона, он вдруг почувствовал такую слабость от потери крови, что решил заночевать здесь. Увидев постоялый двор, шевалье спешился, вошел в гостиницу и попросил комнату с окнами на дорогу. Хозяйка, с беспокойством поглядывая на его разодранную в клочья одежду, заявила:

— Прошу прощения, но у нас в «Сороке-воровке» принято платить заранее…

Шевалье поспешно сунул руку в карман, но денег не обнаружил: он выронил кошелек во время схватки!

— Любезная хозяйка, — сказал Капестан, слегка побледнев, — считайте пока залогом сбрую моего коня, а я постараюсь отыскать кошелек, который у меня точно был… но куда-то задевался!

Трактирщица пожала плечами и удалилась, не спросив постояльца, желает ли тот пить или есть. А Капестан, подтащив единственное кресло к окну, устроился поудобнее; юноша надеялся, что прохладный вечерний ветерок освежит его пылающий лоб. Но хозяйка, показавшись через минуту в дверях, боязливо произнесла:

— У этого окна лучше не сидеть, потому что напротив — дом с привидениями. Когда там появляется белая дама, слышатся стоны и крики, хотя уже пятьдесят лет в этом доме никто не живет… Нельзя смотреть на это здание… оно приносит несчастье!

Хозяйка вновь исчезла, а Капестан, развалившись в кресле у открытого окна, пробурчал:

— В глотке у меня сухо, как в пустыне, а в желудке — в желудке тоже пустыня… Чертовски хочется пить! И есть! Кто же такой этот вельможа?

Сам того не сознавая, шевалье не сводил глаз с таинственного дома, приносившего, по словам хозяйки, несчастье тому, кто на него смотрел.

Постепенно на постоялом дворе все затихло. Молодого человека по-прежнему терзали голод и жажда; в его гудящей голове проносились беспорядочные смутные видения… Капестан заснул.

Внезапно тишину прорезал громкий крик, разбудивший шевалье. Вскочив с кресла, Капестан стал прислушиваться. В этот миг с колокольни Медона донеслось двенадцать ударов…

— Полночь! — пробормотал Капестан. — Мне снилось, что я слышу крик. Ей-Богу, пора уже мне…

Сдавленный стон заставил его умолкнуть… затем послышались приглушенные возгласы… шум борьбы… что-то, похожее на плач…

Капестан с пылающими щеками вслушивался в эти звуки.

— О! — прошептал он. — Неужто это и впрямь дом с привидениями? О! Я бы сказал, что там кого-то убивают!

С этими словами шевалье перемахнул через подоконник и спрыгнул вниз. В мгновение ока очутившись у таинственного дома, он стал колотить в дверь эфесом шпаги. До шевалье донесся еще один — последний — стон, а потом воцарилась тишина.

— Я выясню это! — сказал себе Капестан. — Я узнаю, что там происходит!

И молодой человек с обломком шпаги в руке двинулся вдоль фасада загадочного строения, а вскоре припустил бегом, следуя за изгибами высокой стены, которая огораживала сад таинственного дома и уходила куда-то в поля. Через пять минут этой гонки шевалье обнаружил в стене пролом и влез в него.

В этот миг из-за верхушек деревьев выплыла луна, залив все вокруг своим голубоватым светом. Капестан увидел, что находится в запущенном парке. В глубине, ближе к дороге, стоял дом с привидениями.

Это был полуразрушенный замок, явно принадлежавший какому-то знатному роду. Отводя рукой колючие ветви, хлеставшие по лицу, и по-прежнему сжимая в кулаке обломок шпаги, Капестан добрался до крыльца и поднялся в вестибюль, слабо освещенный лампой, которая висела на потолке.

— Где я? — пробормотал шевалье. — Может быть, этот замок привиделся мне в жару? Наверное, здесь обитает белая дама, о которой говорила хозяйка…

— Эй! — крикнул Капестан. — Кто тут звал на помощь? Помощь пришла!

Никто не отвечал. Вскоре юноша решил, что дом пуст.

«Кажется, я опоздал, и схватка уже закончилась! — подумал шевалье. — А может быть, все эти крики и стоны мне почудились? Я просто видел сон… О! Что это такое?»

Капестан только что вошел в просторную комнату, где совсем не было мебели. На четырех стенах висели мужские костюмы, начиная со шляп — все до единой с одинаковыми красными султанами — и кончая сапогами из рыжей кожи. Здесь могли бы экипироваться по меньшей мере человек пятьдесят.

— Отличные наряды!.. — прошептал шевалье. Подойдя поближе, он снял со стены один из них. — Великолепный бархатный плащ, подбитый шелком! Ба! У моего подкладка из простого полотна — но ты все равно мне милее, верный товарищ, укрывавший меня от дождя! Что до этого колета, — продолжал юноша, вертя в руках означенную деталь костюма, — то не могу не признать: блещет новизной, тогда как в моем прорех не меньше, чем у Роланда после битвы при Ронсевале. Жаль, что это не моя вещь…

Капестан со вздохом повесил обратно добротный элегантный колет, затем снял вновь, погрузившись в восхищенное созерцание этого замечательного творения портновского искусства.

Через пять минут юноша уже облачился в новый колет, а на стене теперь красовался старый — разодранный и окровавленный.

«О! В этом даже чувствуешь себя совершенно по-другому! Мне кажется, будто у меня завелось лишних двадцать пистолей, — с некоторым удивлением подумал шевалье. — Попробовать надеть что-нибудь еще?»

Примеряя все вещи одну за другой, Капестан нарядился в новое с ног до головы — начиная со шляпы с красным султаном и кончая сапогами из рыжей кожи.

«Когда буду уходить, все повешу на место, — решил молодой человек. — Хотелось бы взглянуть на себя в зеркало и поклониться великолепному господину, которого я там увижу, словно принцу. Правда, это будет нищий принц — вроде Иова[2] из Святого писания… ведь кошелька-то у меня по-прежнему нет! Мне даже не на что утолить голод и жажду…»

Рассуждая таким образом, шевалье открыл вторую дверь и в изумлении замер на пороге, широко раскрыв глаза и раздувая ноздри.

«O! О! Да что же это такое?» — промелькнуло у юноши в голове.

А это был стол, полностью накрытый на четыре персоны: посредине возвышался восхитительный пирог с поджаристой корочкой в окружении паштетов, салатов и разнообразной дичи. Сию пленительную картину довершала целая батарея внушительного вида бутылок.

— Нет никакого сомнения, — сказал себе Капестан, — что здесь ожидают принца. Впрочем, я ведь уже решил сыграть эту роль. Добавлю, что аппетиту моему мог бы позавидовать и сам король. Стол накрыт не для меня. Но раз никто не уделил ему должного внимания… к тому же, я займу лишь одно место из четырех. Гм, начнем, пожалуй, с пирога.

И шевалье вонзил нож в пирог, аккуратно разделив его на четыре равные части, затем воздал должное гусю, но съел лишь четверть, а из восьми бутылок осушил только две. К двум часам ночи жизнь казалась шевалье прекрасной… Весело напевая, он поднялся из-за стола и подошел к камину, возле которого лежала длинная шпага. Дивный сон продолжался: Капестан с улыбкой прицепил шпагу к поясу. Однако тут же в третий раз воскликнул, вытаращив глаза:

— О! О! О! Что это?

Это был увесистый кошелек. Капестан высыпал на стол содержимое мешочка: в нем оказалось двести пистолей. На каминной доске стояла чернильница и лежал лист бумаги. Отсчитав пятьдесят пистолей, Капестан сунул их в карман, а потом, взяв перо, написал на листке следующее:

Подписав этот вексель, Капестан совершенно успокоился и, замерев перед зеркалом, стал не без удовольствия разглядывать собственное отражение. Но внезапно юноша вздрогнул и уставился расширенными от ужаса глазами в зеркальное стекло, где появилась еще одна фигура… Это была женщина… с головы до ног одетая в белое… с мертвенно-бледным лицом… с кровавым пятном на груди!

Привидение устремило на шевалье пристальный взор, в котором, казалось, не было ничего человеческого!

Застыв от изумления, юноша всматривался в неподвижную белую фигуру с красным пятном на груди, бормоча еле слышно:

— Белая дама! Именно о ней говорила хозяйка постоялого двора… Я в доме призраков… Надо скорее прочитать молитву!

Но это было легче сказать, чем сделать. Капестану удалось вспомнить только первые слова:

— Отче наш, иже еси… где же, черт возьми? Ах да, на небеси!

Шевалье едва устоял на ногах, услышав громкий смех за своей спиной, и, обернувшись, увидел, что женщина с раной в груди держится за стену, чтобы не упасть на пол от хохота. Возможно, она доживала последние минуты — но при этом безудержно смеялась!

— Мадам, — произнес Капестан, утирая холодный пот, — простите мне невольную слабость… я ведь обязан был помочь вам!

С этими словами он подхватил незнакомку на руки и отнес ее к креслу.

— Вы ранены? — продолжал он. — Это вы звали на помощь? Скажите, что я могу сде…

— Карл уехал, — прошептала дама. — Прощай, жизнь! Прощай, молодость!

Юноша смотрел на женщину в полном замешательстве. Только сейчас он заметил безумный блеск в ее изумительных синих глазах. У белой дамы были прекрасные серебристые локоны, но обрамленное ими лицо несло на себе печать возраста — ей было никак не меньше тридцати лет…

— А она! — в отчаянии воскликнула незнакомка. — Они похитили ее у меня! О! Кто бы вы ни были, спешите к ней на помощь! Спасите ее!

— О ком вы говорите? — вскричал Капестан в сильном волнении. — Кто это — «она»? Кого надо спасать? Что случилось?

— Кто я? — спросила она нежным мелодичным голосом. — Меня зовут Виолетта… Разве вы не знаете историю бедной маленькой Виолетты?.. Ее любил некогда… очень давно… один человек, которого она обожала… А известно ли вам, что он был сыном короля? Тогда правил добрый государь Генрих III, дядя моего возлюбленного. О, как давно это было!.. Теперь все кончено! Карл меня больше не любит…

В голосе ее звучала бесконечная грустная нежность.

— Мадам, — произнес Капестан с почтительным поклоном, — вы, должно быть, перенесли такие муки, что всякое утешение будет напрасным, но все же…

— Тише! — прервала его Виолетта.

— Молю вас, мадам… — снова заговорил шевалье.

— Ведь это карлик? — не обращая внимания на слова юноши прошептала женщина. — Колдун из Орлеана… Ведь это он открывает окно?

Она стала напряженно прислушиваться, а затем воскликнула:

— Нет, нет, доченька! Они не посмеют! О! Вот они поднимаются! Ко мне, Карл! Нашу дочь убивают! Нашу девочку!

— Мадам, заклинаю вас… — пытался успокоить женщину Капестан. — Ничего не бойтесь…

Но белая дама, испустив жалобный вопль, подобный тому, что шевалье слышал у своего окна, бросилась бежать. Капестан нагнал ее внизу, но тут же замер, словно пригвожденный к полу, ибо она вновь залилась странным, жутким смехом.

Внезапно Виолетта обернулась и, нахмурив брови, произнесла хриплым голосом:

— Что вы здесь делаете? Никто не имеет права входить сюда.

— Но вы же ранены… — пролепетал молодой человек. — Позвольте мне…

— Дайте слово, что не пойдете за мной! — строго проговорила женщина. — Что не приблизитесь больше к этому дому, если только я сама вас не позову!

— Мадам, ради вас же… — простонал потрясенный шевалье.

— Дайте слово! — приказала белая дама. — Вы человек чести? Ваше слово, я жду!

Юноша вздохнул и произнес с глубоким поклоном:

— Что ж, я клянусь исполнить вашу просьбу!.. Кто бы вы ни были… невзирая на вашу рану, невзирая на все, я не могу допустить, чтобы дама напрасно взывала к чести шевалье де Капестана!

— Очень хорошо! — величественно промолвила Виолетта. — Я позову вас, когда вы мне понадобитесь.

С этими словами белая дама начала медленно подниматься по лестнице, и вскоре ее фигура растворилась в сумраке коридора. Капестан в полном смятении выскочил из дома и, подбежав к постоялому двору «Сорока-воровка», принялся из всех сил колотить в дверь.

К великому удивлению шевалье, ему открыли почти сразу. Но его ожидал еще больший сюрприз: в дворянине, отпершем дверь, он узнал маркиза де Сен-Мара, с которым поссорился несколько часов назад. Капестан инстинктивно надвинул шляпу на глаза…

Перед ним действительно стоял маркиз де Сен-Мар, до смешного похожий на него самого. Капестан кутался в фиолетовый плащ — и у Сен-Мара был точно такой же! Шевалье облачился в таинственном замке в колет и штаны стального цвета — и Сен-Мар был одет в тот же костюм! На голове у шевалье была серая шляпа с красным султаном — точь-в-точь как у Сен-Мара!

— Вы сильно запоздали! — сказал молодой маркиз. — Наконец-то! Дорогу вы знаете, не так ли? Собрание началось уже час назад. Кстати, сударь, на вашей шпаге, разумеется, есть отметина?

— Дьявольщина! — прошипел Капестан. Действуя наугад, он выставил из-под плаща шпагу. Бросив быстрый взгляд на эфес, Сен-Мар произнес:

— Очень хорошо! Идите быстрее.

Капестан зашагал по указанному ему коридору, в конце которого виднелась дверь. Открыв ее, шевалье оказался в пустой комнате. Но из-за следующей двери до него донесся шум голосов. Подойдя поближе, он остановился.

— Подсматривать в замочную скважину? — прошептал юноша. — Фи! А если войти, убьют. Вернуться назад? Расспросов не оберешься! А-а, была не была! Вперед!

И шевалье распахнул дверь… В комнате, в которую он попал, находилось около двадцати человек. Все были одеты совершенно одинаково: колеты и штаны стального цвета, фиолетовые плащи, серые шляпы с красными султанами. Возглавляли собрание трое дворян, сидевших на возвышении.

Когда шевалье вошел, все головы повернулись к нему, затем присутствующие вновь обратились в слух, ибо один из вожаков держал патетическую речь.

Капестан заметил, что большинство людей в комнате было в масках. Никто не удивился приходу шевалье и не спросил, как его зовут. Из этого юноша заключил, что участники собрания не были знакомы друг с другом — и, следовательно, костюма, а также таинственной метки на шпаге было вполне достаточно для того, чтобы попасть на это сборище. Поклонившись, Капестан сел. Как раз в этот момент человек на возвышении закончил свою речь, которую шевалье не слышал. Зато он прекрасно услышал, как его соседи, исступленно аплодируя, закричали во все горло:

— Да здравствует граф Овернский, герцог Ангулемский! Да здравствует Карл X!

— Карл X? — пробормотал юноша. — А как же наш государь Людовик XIII? Насколько мне известно, он еще жив…

Карл Ангулемский лучился счастьем. Кожа его отличалась той нездоровой белизной, что возникает после долгих лет, проведенных в заключении; и в самом деле, внебрачный сын Карла IX всего лишь год назад бежал из Бастилии, куда его заточил Генрих IV, дабы избавиться от бесконечных интриг и заговоров докучного родственника.

Двое других мужчин на возвышении улыбались весьма натянутыми улыбками. Сидевший справа, поднявшись, провозгласил:

— Я, принц де Жуанвиль, герцог де Гиз, клянусь, что готов, невзирая на неоспоримые права на трон, завоеванные моим отцом Генрихом Меченым для Лотарингского дома, представителем коего я являюсь, подчиниться решению собравшихся здесь дворян. Вместе с ними я говорю: да здравствует Карл X!

— Герцог де Гиз! — прошептал потрясенный Капестан.

Затем поднялся тот, что сидел слева от графа Овернского. Кусая губы от зависти, он произнес:

— Я, Генрих Бурбонский, принц Конде, хотя и принадлежу к королевскому роду, хотя и ношу на своем гербе три лилии, но готов согласиться со сделанным здесь выбором и приветствовать герцога Ангулемского в качестве нашего законного государя.

— Принц Конде! — выдохнул Капестан. Овация, вызванная заявлениями герцога де Гиза и принца Конде, постепенно стихла, и герцог Ангулемский выступил на шаг вперед.

— Господа, — сказал он, — своими словами мои прославленные кузены нанесли последний удар власти этого ничтожного королька, которого все мы считаем недостойным французского престола. Сердце мое преисполнено благодарности к благороднейшему отпрыску Лотарингского дома. Когда я взойду на трон, герцогу де Гизу будет наградой шпага коннетабля, и нет никого, кто бы мог носить ее с большим правом. Кроме того, ему будет дарован титул генерального наместника нашего королевства.

Это обещание было встречено одобрительным гулом. Гиз поклонился с ледяным лицом, словно ожидал гораздо большего.

— Что до моего прославленного кузена принца Конде, — продолжал граф Овернский, — то бескорыстие его может быть вознаграждено лишь титулом губернатора Гаскони, Гиэни и Наварры с дарованием всей полноты гражданской и военной власти.

При этих словах на губах принца Конде появилась тусклая улыбка. Он поклонился, а затем погрузился в глубокую задумчивость, вероятно, подсчитывая будущие доходы от налогов во вверенных ему провинциях.

— Что до вас, герцоги, графы, шевалье, — вновь заговорил Карл Ангулемский, — то вам я ничего не обещаю, ибо на все будет ваша воля. Я мечтаю быть лишь первым дворянином моего королевства, исполнителем ваших желаний. Итак, пусть каждый из вас к следующей нашей встрече составит список того, что хотел бы получить для себя и для своих близких, — я заранее все утверждаю.

Всеобщее ликование достигло апогея.

«Не подать ли и мне списочек?» — сказал Капестан самому себе.

— Господа, — продолжал герцог Ангулемский, — благодаря вашему решению со всеми раздорами покончено: отныне между мной и моими кузенами Гизом и Конде нет места соперничеству. Беру на себя торжественное обязательство чтить права и привилегии знати. Теперь нам пора расходиться. На следующем собрании, которое состоится в Париже в моем дворце двадцать второго августа, я извещу вас, с помощью каких мер, согласованных на тайном совете, намереваемся мы достичь нашей цели. Прежде всего нам необходимо избавиться от жалкой интриганки Марии Медичи и от ее презренного любовника Кончино Кончини; затем от этого негодяя Альбера де Люина и, наконец, от опасного честолюбца — герцога де Ришелье! Невозможно более терпеть, чтобы могущественные и высокородные сеньоры с трепетом склонялись перед властью этого прелата.

Тут голос графа Овернского зазвучал глухо, и в гробовой тишине, воцарившейся в комнате, тяжело упали зловещие слова:

— Вы узнаете, каким образом мы добьемся того, чтобы французский трон вновь стал свободным… Юный Людовик XIII приговорен… Ваше решение будет исполнено!

Побледневшие заговорщики содрогнулись, а герцог Ангулемский с мрачной торжественностью закончил:

— Как? Вы это узнаете. Но уже сейчас, господа, я могу, обнажив голову и преклонив колено, провозгласить, подобно герольду: король умер!

— Да здравствует король! — угрюмо отозвались заговорщики, и каждый вытянул руку, словно присягал государю.

Харчевня «Сорока-воровка» вновь опустела. Герцог Ангулемский, найдя Сен-Мара у дверей, сжал его в объятиях:

— Дорогой мальчик, — прошептал он на ухо маркизу, — отправьте к своему благородному отцу верхового с известием, что вопрос о вашем браке с моей дочерью окончательно решен. Приходите ко мне через час, я познакомлю вас с невестой.

Сен-Мар побледнел. Сен-Мар вздохнул, прошептав какое-то имя — но не имя Жизель! А граф Овернский, выйдя с постоялого двора в сопровождении герцога де Гиза и принца Конде, направился к дому с привидениями. Поднявшись по лестнице вместе со своими спутниками, он крикнул:

— Эй, Бургонь, Рэмбо! Где вы?

В доме царила пугающая тишина.

— Жизель! — с тревогой воскликнул граф. — Господа, прошу прощения. Меня охватывает страх, я чувствую, что случилось какое-то несчастье. Ни звука! Доченька моя! Жизель!

Карл Ангулемский уже не был Карлом X… это был отец, потерявший голову от горя. Он метался по дому, зовя Жизель, и наконец оказался в комнате, где стоял накрытый для ужина стол. Быстро окинув взглядом сдвинутые приборы, разрезанный пирог и пустые бутылки, герцог, шатаясь, подошел к камину, схватил бумагу, приготовленную для совещания, мгновенно прочел расписку и испустил душераздирающий вопль:

— Здесь побывал какой-то негодяй… разбойник, бандит! Это он! О, сомнений быть не может! Человек по имени Капестан… это он похитил мою дочь!

И герцог Ангулемский рухнул на пол, как подкошенный…

Герцог де Гиз и принц Конде склонились над ним. Оба были очень бледны. Кто знает, какие мысли бродили в головах этих людей, мечтавших о троне? Они одновременно приподнялись, пристально глядя друг другу в глаза.

Вероятно, каждый из них угадал, о чем думает другой… и, вероятно, догадка эта была ужасной, ибо лица их покрыла мертвенная бледность. Первым решился заговорить Конде. Он спросил очень тихо, хриплым голосом:

— Вы согласны с тем решением, что было принято полчаса назад?

— Нет! — процедил сквозь зубы Гиз. — А вы?

— Нет! — глухо бросил Конде. — Если бы и мы могли сказать вслед за ним: король умер!

Гиз вновь склонился над распростертым на полу телом. Рука молодого герцога, словно повинуясь инстинкту, метнулась к поясу, за которым что-то поблескивало… Но в этот миг граф Овернский открыл глаза.

«Поздно!» — мрачно подумал Конде.

Гиз отпрянул; в следующую секунду граф уже стоял на ногах.

— Господа, — пробормотал несчастный отец, — простите мне мою слабость… эта мука невыносима!

— Вполне естественно, — отозвался Гиз. — У вас такая прелестная дочь!

— Она была бы лучшим украшением вашего двора, сир! — добавил Конде.

— Нет у меня больше двора и не называйте меня сиром! — произнес герцог Ангулемский. — Пока я не найду ее… пока не схвачу мерзавца, посмевшего оставить свое имя на этом листке бумаги… Пока этого не случится, я ни на что не способен… я просто труп!

Он умолк, ибо его душили рыдания. «Стало быть, подписание договора откладывается», — подумал Конде.

Гиз, со своей стороны, размышлял:

«Я замешкался на какую-то секунду… возможно, это мгновение будет стоить мне короны!»

— Итак, наше соглашение мы подпишем позже, — продолжал граф Овернский. — Господа, невзирая на смертельный риск, я немедленно отправляюсь в Париж… я обшарю улицу за улицей, дом за домом, но этот Капестан умрет от моей руки… Я найду дочь!

Через десять минут герцог де Гиз и принц Конде, пустив лошадей в галоп, исчезли в ночи…