Капитан

Глава 4

Одиннадцать часов утра. Солнце, почти достигшее зенита, опаляет своими лучами равнины и леса. Изнемогающая от зноя природа погружена в безмолвие. Из двора дома, стоявшего напротив гостиницы «Сорока-воровка», выезжает еще один маленький отряд. Всадников всего трое. Они едут почти шагом; один из этих людей, кажется, просто раздавлен тяжестью навалившейся на него муки. На лицах у всадников маски — и в этом нет ничего удивительного! В ту эпоху путешественники часто предпочитали укрываться от слишком любопытных глаз.

Герцог Ангулемский, принц Конде и герцог де Гиз покидают дом, где собрались, дабы подготовить завершающую встречу заговорщиков, которая должна состояться через три дня в Париже… Однако Карл Ангулемский приехал в Медон не только для того, чтобы плести интриги. Он надеялся повидаться с дочерью…

Но не нашел никого, кроме Виолетты, с которой разговаривать не пожелал. И вот теперь он возвращается, трепеща при мысли о Жизели и разражаясь проклятиями при воспоминании о Капестане, об этом наглеце, оставившем странную записку. Кто, как не этот человек, похитил Жизель?

Одиннадцать часов утра. Маркиз де Сен-Мар сломя голову скачет по лесу, устремившись в погоню за ненавистным соперником. Он уже успел побывать в «Сороке-воровке» и все выведал у госпожи Николетты, давней своей знакомой.

Шевалье де Капестан, сообщила трактирщица, заглянул к ней и обмолвился, что возвращается в Париж. Узнав эту новость, Сен-Мар одним прыжком вскочил в седло… И вот он скачет, не разбирая дороги… не замечая, что за ним неотступно следуют два всадника: замирают, когда он останавливается… пускают лошадей в галоп, когда он срывается с места. Этих двоих зовут герцог де Ришелье и Лаффема!

Одиннадцать часов утра. Король Людовик XIII укрылся под сенью буков с пышными кронами. Перед взором юного монарха проходят ужасные видения: словно пропасть разверзлась у его ног, и оттуда один за другим возникают коронованные призраки — с кровавыми ранами или с лицами, искаженными от боли, причиняемой ядом. В измученном мозгу пятнадцатилетнего короля мелькает страшная мысль: никто из его предшественников на троне не умер своей смертью! Жизнь каждого из них оборвало: убийство — явное или скрытое! Когда Людовик наконец возвращается к реальности, в глазах его сверкает мрачная решимость… Именно в этот момент он становится королем!

Полностью овладев собой, монарх отправился на поиски Альбера де Люина. Люин при виде короля испустил радостный крик.

— Да, да, я спасен, мой славный Люин, — проговорил Людовик.

«Спасен! — повторил про себя Люин. — Я спасен!»

Ибо от короля зависело само существование Люина. С юным монархом связывал он самые смелые свои мечты. К государю обращал он взор в надежде свести счеты с Кончини, своим заклятым врагом.

— Сир, нам нужно вернуться в Лувр, — произнес Люин, и голос его все еще дрожал от пережитого волнения. — Ах, как я испугался!

Король, улыбнувшись, повернул коня. Внезапно остановившись, он хлопнул себя по лбу и пробормотал:

— О! Я даже не поблагодарил этого смелого дворянина! Он рисковал ради меня жизнью, даже не зная, кто я такой… а я ускакал, не сказав ему ни единого доброго слова! О, я даже не спросил, как его зовут!

— Сир, Богом молю, вернемся в Лувр! — твердил Люин.

— Нет, Люин, — покачал головой Людовик, — охота продолжается!

Одиннадцать часов утра. Капестан, выручив из беды молодого незнакомца, поехал в Медон. Усевшись за столик в «Сороке-воровке», юноша вновь задумался о Жизели. Когда на колокольне медонского храма пробило одиннадцать, он встал, намереваясь вернуться в Париж, но тут взгляд его вдруг упал на таинственный дом, где он не так давно нашел превосходный обед, полную экипировку и деньги!

Не в силах справиться с любопытством, шевалье решился! Бегом обогнув стену, он влез в знакомый пролом и подобрался к крыльцу. Внезапно перед Капестаном возникла белая фигура безумной дамы.

Шевалье поклонился ей, но женщина, казалось, ничего не замечала. Глядя вдаль, она произнесла с горечью:

— Герцог Ангулемский, неужели вы забыли свою возлюбленную супругу?

— Герцог Ангулемский? — вскричал Капестан, резко выпрямившись. — Мадам, умоляю вас, выслушайте меня…

— Кто вы? — спросила Виолетта. — Ах да, я вас узнала! Я велела вам прийти не раньше, чем сама вас позову…

— Мадам, одно слово… только одно… — умолял юноша. — Речь идет о жизни человека, которого я поклялся спасти, даже если сам при этом погибну! Вы назвали имя герцога Ангулемского… вы его знаете? Где я могу с ним встретиться?

Виолетта медленно провела рукой по лбу.

— Я подслушивала, — сказала она. — Они говорили о двадцать втором августа. Да, именно так. Вы хотите увидеться с герцогом?

— Чтобы спасти его, мадам! — воскликнул шевалье.

— Прекрасно! Мы его спасем! — промолвила Виолетта. — Приходите ко мне двадцать второго августа, когда солнце сядет за лесом, и я… да… О! Что вы здесь делаете? Слушайте… кто-то плачет!

Безумная, расхохотавшись, бросилась в дом. Капестан устремился вслед за ней, но она обернулась, сделав столь повелительный жест, что юноша попятился.

Вернувшись на постоялый двор, Капестан вскочил на коня и галопом поскакал в лес. В голове у шевалье вихрем проносились мысли:

«Она помешанная… сама не знает, что говорит! Двадцать второго августа, когда сядет солнце… Почему именно этот день, а не какой-нибудь другой?»

Капестан мчался по тропинкам, поворачивая наугад. Внезапно Фан-Лэр замер. Впереди виднелась большая дорога.

— Отчего я так устал? — пробормотал шевалье. — Ладно! Раз глаза у меня слипаются, а Фан-Лэр решил задержаться здесь, то я, пожалуй, вздремну под старой сосной…

С этими словами Капестан спешился, улегся на землю и заснул.

Сен-Мар, побывав в «Сороке-воровке», вновь пустился на поиски, однако на сей раз поехал рысью по парижской дороге. Он обогнал двух всадников в масках, на которых, впрочем, не обратил ни малейшего внимания. Но вот маркиз услышал справа от дороги лошадиное ржание. Около старой сосны стоял оседланный конь, а под деревом спал какой-то человек. Сен-Мар, испустив радостный вопль, спрыгнул на землю с криком:

— Великий Боже! Вот этот негодяй! Вот он, Капитан!

Похоже, шевалье разоспался не на шутку, ибо в ответ лишь со вздохом повернулся на другой бок, как человек, глубоко погрузившийся в сладкое забытье. Сен-Мар, выхватив шпагу, яростно топнул ногой.

— Эй! Открывайте глаза, господин де Капестан! — завопил он.

— А, так это и есть знаменитый Капитан? — произнес чей-то голос рядом с Сен-Маром. — Хорош, негодяй…

И Лаффема, показав Ришелье на спящего шевальe и на Сен-Мара, обезумевшего от бешенства, добавил насмешливо:

— Полагаю, мы сейчас увидим отменную схватку. Не зря гонялись по лесу за этим безрассудным мальчишкой…

В этот момент Капестан открыл один глаз и увидел сначала мертвенно-бледного Лаффема и мрачного Ришелье. Шевалье невольно вздрогнул.

— Поднимайся, предатель! — взревел Сен-Мар. — Береги уши!

Капестан, открыв второй глаз, заметил шпагу Сен-Мара, сверкавшую на солнце, и улыбнулся.

— Маркиз, вы не дали мне досмотреть такой чудный сон! — потягиваясь, проговорил шевалье.

— Защищайтесь! — завопил Сен-Мар.

— О! — воскликнул Капестан. — Не терпится получить урок, который я еще вчера собирался вам преподать?

С этими словами шевалье вскочил и обнажил шпагу. Два клинка скрестились, зазвенели, засверкали. Через две секунды клинок Сен-Мара отлетел на десять шагов; Капестан повернулся к Ришелье и Лаффема, тогда как его противник устремился за своим оружием.

— Господа, — промолвил шевалье, — вы, надо полагать, секунданты маленького маркиза? Что же вы стоите? Нападайте!

— Ах, мерзавец! — прорычал Сен-Мар, налетев на Капестана и обрушив на него град ударов. — Капитан с подмостков! Фанфарон! Защищайся!

— Уж как-нибудь! — отвечал шевалье громовым голосом. — Капитан? Хорошо, пусть будет Капитан, черт возьми! Но тебя, юнец, я одолел бы и голыми руками!

— Ты боишься атаковать! — взревел Сен-Мар.

— Опасаюсь тебя зашибить! — насмешливо заявил Капестан.

Шпага Сен-Мара вновь отлетела в сторону.

— Ну же, господа, нападайте! — обратился шевалье к зрителям. — Для Капестана вас не слишком много!

— Капестан? — проскрежетал чей-то голос. — Это он! Наконец-то!

Всадник в маске, которого сопровождали двое мужчин, чьи лица также были скрыты, соскочил с коня на землю и, устремившись к Сен-Мару, что-то быстро шепнул маркизу на ухо.

— Монсеньор, — умоляюще воскликнул Сен-Мар, явно не желая уступать своего права биться с шевалье.

— Если он убьет меня, вы отомстите за герцога Ангулемского, — заверил маркиза человек в маске.

— Будь по-вашему, монсеньор, я не смею с вами спорить, — вздохнул огорченный Сен-Мар.

— Ну, когда же вы решитесь? — проворчал Капестан. — Вперед! Теперь вас шестеро… можно, наконец, размяться!

— Всем назад! — приказал всадник в маске. — Я буду драться с ним один на один! Сударь, вы действительно шевалье де Капестан? — обратился он к юноше.

— Адемар де Тремазан, шевалье де Капестан, к вашим услугам! — поклонился тот. — А вы?

— Мое имя не из тех, что произносят во всеуслышание! — отрезал человек в маске. — Скажите, это вы оставили записку известного содержания в одном из домов Медона?

«Владелец зачарованного замка!» — подумал шевалье. А вслух проговорил:

— Да. Но должен вам сказать…

— Вы виновны в подлом преступлении! — завопил мужчина в маске.

— Ах так! Эти слова, сударь, я вколочу вам в глотку! — рассвирепел Капестан.

— Мерзавец, я убью тебя! — взревел его новый противник. — Но сначала признайся, где искать похищенное тобой!

— Клянусь крестом Господним! — бушевал юноша. — За это оскорбление вы заплатите мне жизнью!

И Капестан ринулся на герцога, но в ту же секунду мозг его пронзила мысль:

«Я не могу убить этого человека, пока не верну то, что взял у него взаймы!»

Ожесточенная безмолвная схватка длилась две минуты — шевалье не нападал, а только парировал удары.

Внезапно на дороге остановилось несколько всадников. Увидев Капестана, они переглянулись в изумлении и страхе, а затем, спешившись, подошли поближе.

— Кончини! — прошептали одновременно герцог де Гиз и принц Конде, увлекая в сторону герцога Ангулемского.

— Неужели? — промолвил тот. — К нам прибыл синьор Панталоне, именуемый также Кончино Кончини? И прославленный Ринальдо, парижанин с Блошиного рынка? И вся прочая свора? Добрый день, любезные господа!

Изумление Кончини и его банды сменилось яростью.

— Это он! — прошипел маршал д'Анкр. — Он! Живой!

— Смерть ему! Руби! Коли! — завопили Шалабр, Лувиньяк, Монреваль и остальные головорезы.

Капестан, прислонившись спиной к дереву, бесстрашно взирал на своих врагов.

Герцог Ангулемский, маркиз де Сен-Мар, Ришелье, Кончини! Чудовищный квартет, источающий ненависть! А кругом — их не менее злобные приспешники!

Презрительно выпятив губу, шевалье насмешливо бросил:

— Кто желает первым попасть на мой вертел? Прошу господа!

Словно обожженные ударом хлыста, все кинулись на Капестана, страшного в своем ликовании… все как один, не исключая и Сен-Мара, который кричал:

— Он мой! Оставьте его мне!

— Опустить шпаги! — загремел чей-то голос. — Назад!

Все головы повернулись к новому участнику сцены. Все лица побледнели. Гиз, Конде и герцог Ангулемский, вскочив на коней, мгновенно исчезли. Сен-Мар тихонько отошел в сторону. Ришелье отступил в тень деревьев. Лаффема юркнул в кусты.

— О! — прошептал Капестан. — Тот самый маленький дворянин, пьяную лошадь которого я остановил!

Кончини, картинным жестом обнажив голову, произнес торжественно и звучно:

— Его Величество! Шляпы долой, господа!

— Да здравствует король! — хором возгласили убийцы.

— Король! — пробормотал Капестан в величайшем изумлении.

Людовик XIII двинулся вперед. Люин и дворяне из свиты застыли, ожидая распоряжений. Кончини тихо скрежетал зубами. С королевской лошадью все было в порядке. Обещанного Леонорой несчастного случая не произошло!

— Что тут за сражение? — осведомился юный монарх.

— Сир, — ответил шевалье, — я обещал продемонстрировать этим господам преимущество французской школы фехтования.

И Капестан отсалютовал Людовику шпагой, одновременно щелкнув каблуками, а затем вложил клинок в ножны. Король на какое-то мгновение залюбовался этим лицом, словно отлитым из бронзы.

— Сударь, — сказал он наконец, — недавно вы, рискуя жизнью, спасли своего государя. Тогда я совершил оплошность, не успев спросить вас, кому сын Генриха IV обязан тем, что продолжает царствовать. Так назовите же ваше имя, храбрый дворянин!

«Значит, несчастный случай все-таки был! — злобно подумал Кончини. — Леонора не ошиблась. Если бы не Капестан, я уже завтра сидел бы на троне!»

— Сир, дворянина, коему оказана высочайшая честь разговаривать с Вашим Величеством, зовут Адемар де Тремазан, шевалье де Капестан, — звонко произнес молодой человек.

Король слегка склонил голову.

— Сир, — воскликнул Кончини, — я сочту за честь сопровождать вас в Лувр вместе с моими людьми.

Людовик XIII, едва удостоив маршала взглядом, холодно заявил:

— Не нужно! Со мной поедет шевалье де Капестан.

Кончини помертвел.

— Опала! — еле слышно пробормотал он. — Это опала! Разве что…

А Капестан с бьющимся сердцем прошептал:

— Внимание, шевалье, не упусти своего счастья!

Вскочив на Фан-Лэра, он ожидал только знака короля, чтобы тронуться в путь.

— Господа, извещаю вас, что шевалье де Капестан отныне входит в число моих друзей, — громко объявил Людовик. — Враги моих друзей — мои враги.

Все головы почтительно склонились. Юный король направил коня к парижской дороге. Капестан гарцевал рядом с ним. Следом ехали Люин и придворные.

Сияющий шевалье, гордо подбоченясь, покачивался в седле; молодому человеку уже казалось, что будущее его обеспечено. Однако у городских ворот Людовик XIII остановился и проговорил:

— Благодарю вас, господин де Капестан. Помни те о том, что я сказал вам. Если вы захотите повидаться со мной, приходите в Лувр и спросите Витри.

Король пришпорил своего коня, и через несколько мгновений оглушенный Капестан остался один.

— О! — проговорил он. — Похоже, добиться успеха будет потруднее, чем я предполагал!

Шевалье был не слишком доволен обхождением монарха, собственное же положение расценивал, как весьма опасное. Там, под сосной, он встретился с четырьмя людьми, чья ненависть не знала границ: в полных ненависти взорах Кончини, Ришелье, Сен-Мара и герцога Ангулемского явственно читался смертный приговор, вынесенный ему, Капестану.

Сам же шевалье знал только двоих из этого квартета — Кончини и Сен-Мара. Он не сообразил, что под одной из масок скрывался герцог Ангулемский, а епископа Люсонского никогда прежде не видел — однако понимал, что эти двое будут столь же беспощадны и жестоки, как маршал д'Анкр и молодой маркиз. Догадываясь о могуществе своих врагов, юноша говорил себе, что рано или поздно их общая злоба уничтожит его. Неприятностей можно было ожидать и от Лаффема: Капестан заметил, как тот подкрадывался к дереву сзади, чтобы нанести ему, шевалье, удар в спину.

Прошло несколько дней. Наступило двадцать второе августа — та самая дата, о которой сказала Капестану Виолетта… Впрочем, безумная женщина вряд ли сознавала, что говорит!

В этот день около шести часов вечера Кончини сидел в своей комнате, а вокруг суетился его слуга Фьорелло. Маршал был мрачен: нахмурив брови и сжав губы, он предавался горьким раздумьям; пока Фьорелло причесывал его, завивал ему бороду и усы, прыскал духами и оправлял великолепный костюм из вишневого атласа с множеством лент, алмазных застежек и золотых заколок.

Когда туалет был завершен, Кончини, накинув на плечи бордовый атласный плащ, встал перед громадным зеркалом. Обращаясь к человеку, сидевшему верхом на стуле и внимательно наблюдавшему за этой сценой, маршал угрюмо спросил:

— Что скажешь, Ринальдо? Как я тебе? Говори без стеснения…

Ринальдо лишь присвистнул в знак восхищения.

— Да, — продолжал Кончини, — роскоши моих нарядов завидуют многие знатные вельможи. Женщины считают меня красивым. И они правы. Но что мне до этого, если она пренебрегает мной?

— Вы можете отомстить ей! — заметил наперсник.

— Каким образом? — простонал Кончини. — Она влюблена… и знаешь, в кого? Клянусь всеми демонами ада, ей вскружил голову проклятый Капитан!

Ринальдо заскрежетал зубами.

— Есть новости? — осведомился Кончини, помолчав.

— Пока нет, — мрачно откликнулся его собеседник. — Капитан неуловим. Мы не можем его найти.

— Я переверну всю Францию, но отыщу его… живым или мертвым! — злобно прошипел маршал. — Прощай, Ринальдо, мне пора в Лувр. Придется строить глазки Марии… — тяжело вздохнул он. — Зато, быть может, удастся увидеть и ее пленницу!

— Минутку, монсеньор! — вскричал Ринальдо. — По-моему, вы собирались потолковать со мной о серьезных вещах. С Капестаном все ясно. Он умрет, это неизбежно. Но мы должны думать не только о Капестане.

— К чему ты клонишь? — нетерпеливо спросил Кончини.

— К тому, монсеньор, — ответил Ринальдо, — что если вас станут именовать «сир», дочь герцога Ангулемского не посмеет отказать вам!

— Ты думаешь? — задыхаясь, воскликнул Кончини.

— Монсеньор, вы обещали сделать меня герцогом и губернатором Иль-де-Франса, если я помогу вам стать владыкой мира, — проговорил наперсник. — Я рискую головой, монсеньор! Я уже не просто Ринальдо, я ваш сообщник!

— Чего ты хочешь? — пробормотал испуганный Кончини.

— Я хочу, чтобы вы назначили время, когда мы двинемся на Лувр! Но сначала скажите мне, сумела ли синьора Леонора повидаться с герцогом Ангулемским? — осведомился верный слуга.

Кончини, поигрывая рукоятью кинжала, холодно заявил:

— Ты все узнаешь в положенный час, мой славный Ринальдо. Будь спокоен. Да, Леонора виделась с герцогом. А помогла ей в этом Жизель. Герцог Ангулемский поверил, что я действую в его интересах… и теперь он нам не опасен. Не суетись и не торопи события. Ты получишь и герцогство, и губернаторство… но момент для этого пока не настал!

— Что я должен буду сделать? — прохрипел Ринальдо, дрожа от волнения.

— Ты схватишь Карла Ангулемского в тот самый миг, когда он приготовится принять корону из моих рук, — усмехнулся маршал.

— Ах, я отдал бы пять лет жизни, если бы это случилось уже сегодня вечером, сир! — простонал Ринальдо.

Кончини устремился к двери, дабы скрыть, в какое смятение повергло его впервые услышанное обращение — сир!

— Подождите! — поспешно вскричал Ринальдо. — Это еще не все!

— Что такое? — недовольно обернулся маршал.

— Монсеньор, — зашептал Ринальдо, — когда вы признались, что дочь герцога Ангулемского вас ненавидит, я ответил вам: «Она вас полюбит!» Когда вы сказали, что она вами пренебрегает, я ответил: «Отомстите!» Монсеньор, я принес вам месть вместе с любовью. Вот что я раздобыл у Лоренцо, торговца травами с моста Менял.

Кончини дрожащей рукой схватил флакон, протянутый Ринальдо.

— По три капли каждый вечер, — продолжал верный слуга. — В вино, в воду или в липовый отвар, в течение недели… и она полюбит вас. Лоренцо никогда не ошибается. Монсеньор, можете мне поверить, она отдаст вам свое сердце! Она будет вашей!

— Неделя! — прошептал Кончини, вспыхнув. — Семь дней! Семь веков! Пусть так! Мне удалось подкупить служанку, приставленную к ней королевой. Сегодня же вечером мы начнем!

И Кончини бросился во двор, где его ожидала карета.

— В Лувр! — приказал маршал, сев в экипаж. Карета тронулась с места и понеслась по мостовой в сопровождении эскорта из двенадцати дворян.

К тому моменту, когда над Парижем начали сгущаться сумерки, недалеко от моста Менял остановился портшез[8]. Из него вышла дама в черном одеянии; лицо ее скрывала густая вуаль. Женщина приблизилась к одному из домишек, который притулился к нижним перилам почти в самой середине моста. Это жилище производило унылое впечатление. Оба крохотных оконца были наглухо закрыты ставнями, дверь, обитая полосами железа, крепко заперта.

Женщина постучала особым образом, и вскоре послышался шум отодвигаемых засовов, а затем скрежет ключа, поворачивавшегося в замке. Дверь приоткрылась ровно настолько, чтобы можно было проскользнуть в щель, и тут же снова захлопнулась. Лишь теперь дама подняла вуаль; под ней обнаружилось бледное лицо Леоноры Галигаи.

Гостью встречал крохотный человечек, почти карлик — тщедушный и уродливый, но с горящим пронзительным взором; ремеслом этого жалкого создания было изготовление ядов — мановению этих слабеньких ручек подчинялась сама смерть.

Карлика звали Лоренцо. Он был родом из Флоренции и занимался продажей трав: иными словами, торговал жизнью и смертью, ненавистью и любовью. Все парижские тайны брали свое начало в этой лавчонке, пропитанной ароматами сушеных растений, развешенных везде и всюду. Наверху находилась лаборатория, куда, кроме хозяина, не входила еще ни одна живая душа.

Леонора Галигаи и Лоренцо какое-то время пристально смотрели друг на друга.

— Он приходил, — промолвил наконец Лоренцо, — приходил сегодня. Хо-хо-хо! Синьора, вашему благородному супругу не терпится!

— Ринальдо был здесь? — спросила Леонора, вздрогнув. — Ты дал ему то, что хотел Кончини?

— Да, синьора, флакончик с пятьюдесятью каплями драгоценной жидкости… — кивнул карлик. — Хотя подождите! Господи Иисусе! Неужели я мог так ошибиться? Да, увы, я ошибся! Посмотрите на эту полочку! Тут стояло два флакона! О, какое несчастье! Кажется, я дал не тот, что нужно.

Взобравшись на табурет, Лоренцо дотянулся до полочки и схватил стоявший на ней флакон.

— Торопитесь, синьора! — вскричал он. — Ах, проклятая рассеянность! Бедная девушка…

— Хватит ломать комедию! — прервала карлика Леонора. — Лучше скажи, какое действие произведет этот яд.

Лоренцо поставил на стол снятую с полки бутылочку.

— Извольте, — сказал он холодно. — В течение недели девушка будет получать по три капли каждый вечер… я дал подробные инструкции Ринальдо. Через семь дней не будет еще ни малейших признаков недомогания. Но в одно прекрасное утро — на десятый день — на лбу или на щеке выскочит крохотный ярко-розовый прыщик. Через несколько дней этими прыщами покроется все лицо — сливаясь, они образуют язвочки. Затем начнут выпадать ресницы, волосы, брови… потом вывалятся зубы. Боли не будет. Небольшая лихорадка, но она скоро пройдёт. Язвочки постепенно подсохнут. Это конец. На месте каждой язвы возникнет черная дыра. Тогда, синьора, эта девушка — с беззубым ртом, с лысой головой, с кожей в дырах и шрамах — превратится в старуху, мерзкую дряхлую старуху, которой останется только умереть.

Леонора Галигаи с жадностью внимала карлику, хладнокровно живописующему картину страшного разрушения юной красоты. Когда Лоренцо умолк, женщина погрузилась в грезы, наслаждаясь грядущей местью.

— Лоренцо, — промолвила наконец Леонора, — ты создал изумительное зелье. Это подлинный шедевр! Я щедро вознагражу тебя!

Торговец травами, улыбнувшись, пожал плечами.

— Зелье, которое я подсунул Ринальдо, — равнодушно заметил он, — это всего лишь детские игрушки. Его знает любая египетская цыганка. Но одним шедевром я могу похвастаться. Этот состав изобрел я! И больше он никому неведом!

Леонора вздрогнула. В ее черных глазах вспыхнуло пламя.

— Вот мой шедевр! — продолжал Лоренцо, любовно беря в руки флакон. — Конечно, аква тофана, которую я, впрочем, усовершенствовал, хороша… вы не раз пользовались ею, cara signora. Аква тофана убивает, не оставляя следов. О да, есть чудесные яды! Но все они — безделица в сравнении с этой царственной жидкостью, подлинной королевой отравы! Великолепный, совершенный состав, который я изобрел и тайну которого унесу с собой в могилу.

Поставив склянку на стол, карлик добавил:

— Ни слава, ни деньги меня не прельщают. Я жалкий ублюдок, недоносок, отброс творения… Я мог бы упиваться ненавистью ко всему человечеству. Я мог бы, с помощью могучего ума, дарованного мне природой, достичь вершин власти и богатства. Но мне это не нужно. Я ощущаю прилив гордости и воспаряю духом, когда из моих колб и реторт является на свет новое вещество, когда обретает плоть мечта, порожденная сочетанием божественных цифр. Эта тайна умрет вместе со мной, и никто не пустит в ход яд, работе над которым я отдал десять лет жизни. Испытав его один раз — только один раз! — я брошу флакон в огонь. Впрочем, в любом случае потребовалось бы не меньше года, чтобы раздобыть все необходимые ингредиенты.

Лоренцо умолк. Дрожа всем телом, Леонора не сводила с карлика горящего взора.

— Лоренцо, — проговорила она глухо, — ты сказал, что хочешь испытать этот яд…

— Только один раз! — прошептал карлик, подняв на Галигаи свои удивительно ясные, блестящие глаза. — Но это должно быть достойное испытание, вы понимаете? В моем жалком существовании у меня есть единственная радость: мне нравится наблюдать за человечеством, словно за гигантским муравейником. Насекомые, которые суетятся и мечутся в разные стороны, — это люди. Меня греет мысль, что я могу управлять их судьбами — любопытно посмотреть, что получится, если слегка разворошить кучу палкой. Вот знатный вельможа, желающий убить свою жену. Брат, жаждущий разделаться с братом. Но чаще всего женщина стремится избавиться от соперницы. Однако на сей раз мне бы хотелось, чтобы мой шедевр разорил весь муравейник, оглушил всех насекомых… Тогда я мог бы сказать себе: «Эта катастрофа вызвана мною!» Разжечь гражданскую войну в таком королевстве, как Франция! Пробудить честолюбие в душах дюжины претендентов на трон! Наблюдать за их схватками и отчаянной борьбой! Вот моя мечта! И тогда я говорил бы, сидя в своей дыре: «Это я разворошил муравейник! И для этого понадобилось налить всего лишь несколько капель моего изумительного состава в холодный бульон, который каждый вечер подают королю Франции!»

Леонора, испустив вопль, с ужасом уставилась на Лоренцо.

— Демон! — прохрипела она. — Ты прочел мои мысли!

Лоренцо лишь улыбнулся… Опустив голову, он на несколько минут глубоко задумался. А когда заговорил, то по-прежнему глядел в пол:

— Я изобрел смертельный яд, но разделил его на две безвредные части… вот и весь мой секрет. Каждое из этих снадобий по отдельности не представляет для человека никакой опасности. Только при соединении возникает их страшная разрушительная сила. Я назвал одну половину — позитивным, а другую — негативным ядом. Негативный яд сам по себе не убивает. Позитивный яд сам по себе тоже безвреден. Вот вам флакон: в нем содержится мой негативный яд. Тот, кто получит сегодня вечером эту дозу, будет нести в себе отраву — но при этом жить, не испытывая ни какого недомогания. Теперь представим, что через десять дней или через десять лет вы обрызгаете прелестную розу моим позитивным ядом. Ароматом этого цветка без всякой опаски смогут наслаждаться все — вы, ваш супруг, я, множество других людей. Он безвреден для любого человека, не отравленного негативным ядом. Но если эту розу понюхает тот, кто прежде проглотил содержимое флакона… Тогда оба яда — негативный и позитивный — войдут в соприкосновение друг с другом. И смертоносная сила из начального яда проявится во всей своей полноте. В нужное вам мгновение обреченный рухнет замертво, но никому не придет в голову заподозрить розу, которую нюхали все!

Лоренцо улыбнулся, а Леонора Галигаи, с жадностью схватив крошечный флакон, спрятала его на своей груди.

— Когда же, — проговорила она, задыхаясь, — когда вы дадите мне другой яд… Тот, что, соединяясь с первым… поражает насмерть?

— Иными словами, позитивный, мадам? — спокойно уточнил карлик. — Ту самую розу? Когда вы захотите! Я пришлю вам целый букет.

Леонора направилась к выходу, но на пороге обернулась и глухо произнесла:

— Никому ни слова! Вознаграждение будет сказочным… как я тебе и обещала! Но никому ни слова!

Лоренцо только пожал плечами, а его гостья мгновенно исчезла во мраке ночи. Карлик тщательно запер дверь на все засовы, и лишь тогда его уродливое тельце затряслось в приступе беззвучного смеха.

— Никому ни слова? — прошептал Лоренцо. — А как же зрелище, которым я хочу насладиться? О нет! Пусть они убивают друг друга на моих глазах. Я жажду отомстить всему человечеству за свое несчастье!

Сев за стол, торговец травами быстро написал следующее послание:

Затем карлик постучал палкой в потолок. На верхней ступеньке деревянной лестницы появился человек гигантского роста.

Лоренцо сделал великану знак, и, когда тот спустился, передал этому человеку запечатанное письмо со словами:

— Вручишь герцогу Ангулемскому. Если он спросит, кто тебя прислал, объяснишь, что это весточка от карлика, предсказавшего ему в Медоне королевский трон.

После встречи с юным монархом, Кончини, Ришелье, герцогом Ангулемским и маркизом Сен-Маром Капестан вернулся в гостиницу «Генрих Великий», где Коголен сразу же доложил своему господину, что молодой маркиз поскакал за шевалье, горя желанием отправить его на тот свет.

— Я знаю, — отмахнулся Капестан, — он сумел меня разыскать.

— Значит, он вас не убил, сударь? — просиял Коголен. — Тогда, значит, господина маркиза больше нет в живых…

— Ошибаешься, он цел и невредим, — ответил шевалье. — Но разъярился пуще прежнего. Однако не пора ли обедать? — поинтересовался молодой человек.

— Конечно, сударь, — воскликнул Коголен, указывая на уже накрытый стол.

Когда шевалье насытился, верный оруженосец убрал грязные тарелки и отправился к хозяину постоялого двора.

— Мэтр Люро, — промолвил он, — мой господин прощает вас за то, что вы разгласили, какую честь он вам оказал, поселившись здесь.

— Ах, дражайший Коголен, — воскликнул Люро, — вы принесли мне счастливую весть, и если стакан доброго испанского вина может…

— Вижу, у вас доброе сердце, — вздохнул слуга Капестана. — Это крайне огорчительно для моего хозяина, ибо он намеревается вырвать вам язык…

— Вырвать мне язык? — заверещал трактирщик. — Да ваш хозяин рехнулся!

— Вовсе нет, — покачал головой Коголен. — Просто король поручил ему одно секретное дело… но все может провалиться, если враги Его Величества узнают, что господин шевалье живет в вашей гостинице.

Мэтр Люро хлопнул себя по лбу.

— Теперь я все понял! — вскричал он с таинственным видом. — Вот отчего приходил сюда епископ Люсонский…

— Ах, епископ Люсонский? Собственной персоной? — поднял бровь Коголен. — Поручение Его Величества и в самом деле таково, что прелаты могут взбелениться… затронуты их интересы!

— О! Меня уже ничто не удивляет! — воскликнул мэтр Люро. — Каждому известно, каким влиянием обладает господин де Ришелье.

— Очень хорошо! — кивнул оруженосец. — Вы должны отваживать любых епископов, каноников, кюре и кардиналов, если те начнут здесь шляться… Они шпионят за моим хозяином. И смотрите… ежели что…

Мэтр Люро торжественно поклялся никому не говорить, что шевалье де Капестан по-прежнему пребывает в его достопочтенном заведении. И в результате в последующие дни Капестана, не подозревавшего ни о чем, берегли как зеницу ока: Сен-Мар, наведавшись в гостиницу «Генрих Великий», удалился в убеждении, что соперник сумел от него ускользнуть; Лаффема, заглянув распить бутылочку с мэтром Люро, даром потратил время и деньги, поскольку шпиону пришлось смириться с тем, что шевалье сменил место жительства.

Этими двумя вылазками дело и ограничилось. Никто не потревожил Капестана вплоть до двадцать второго августа — дня, которого молодой человек ждал с лихорадочным нетерпением, ибо в душе шевалье еще сохранялась слабая надежда отыскать след герцога Ангулемского, а, значит, и увидеться с Жизелью…

Двадцать второго августа Капестан выехал из «Генриха Великого» в сопровождении Коголена с таким расчетом, чтобы оказаться у таинственного дома точно на закате солнца. Очутившись в Медоне, шевалье с бьющимся сердцем направился к заветному крыльцу… И внезапно вздрогнул. Виолетта, верная своему слову, появилась на пороге особняка.

Спешившись, Капестан почтительно поклонился безумной женщине, но та, казалось, не видела его. Устремив взор к горизонту, она шептала что-то невнятное. Вдруг взгляд ее упал на шевалье, и она улыбнулась.

— Мадам, — произнес Капестан, — когда я имел честь разговаривать с вами на этом самом месте, вы соблаговолили назначить мне свидание. Вы произнесли: «Двадцать второго августа, когда солнце сядет за лесом».

— Двадцать второго августа! — повторила помешанная. — Где же я слышала эти слова? О мой Карл, ведь это ты стоял тогда за дверью?

Капестан затаил дыхание. Но Виолетта умолкла. Было очевидно, что она мучительно пытается пробудить почти угасшую память.

— Что же еще я услышала? — вновь заговорила безумная. — Да, эти слова промолвил Карл… А потом раздался другой голос: «Герцог Ангулемский, настало время действовать!»

— Герцог Ангулемский! — глухо отозвался шевалье.

— Карл отвечает! Он говорит им… Двадцать второго августа… да, именно это число! Дом на берегу реки… мой дворец… Что же еще? Что? О! Слова на бронзовой табличке! К ним нужно притронуться пальцами… О! Я помню… помню… чарую… чарую…

— «Чарую все»! Девиз Мари Туше, выгравированный в бронзе при входе во дворец герцога Ангулемского! — вскричал шевалье. — Теперь я знаю тайну этой двери! Теперь я спасу отца, как спас дочь!

Помешанная, подойдя к шевалье, взяла его за руку.

— Вы мне нравитесь, — сказала она с улыбкой. — Хотите, погадаю вам по ладони? Что я вижу? Опасности… кровь… много крови… и кругом враги! Бегите, мальчик мой, бегите! Остерегайтесь всего! Берегитесь воздуха, которым дышите, девушки, что вам улыбается, раскрытых объятий и жарких поцелуев… бегите, спасайтесь, прячьтесь…

Женщина внезапно разразилась смехом, и, выпустив руку Капестана, медленно поднялась по ступеням крыльца. Через минуту ее уже не было.

Капестан, вскочив на Фан-Лэра, галопом помчался в Париж. До «Генриха Великого» юноша добрался, когда уже совсем стемнело. Лошадей отвели на конюшню, а затем наш искатель приключений поспешно вышел из дома. Коголен следовал за своим господином, вооруженный двумя кинжалами и пистолетом.

Подойдя к дворцу герцога Ангулемского, Капестан услышал, как на колокольне храма Сен-Жермен-л'Озеруа бьет одиннадцать часов. Коголен остался сторожить на углу, а Капестан, приблизившись к дверям безмолвного дворца, стал нажимать одну за другой буквы, которые складывались в слова «Чарую все».

Дверь не шелохнулась! Шевалье пробормотал:

— Я сам лишился разума, поверив речам несчастной помешанной! О! — добавил юноша, вздрогнув. — Она не говорила, что надо дотрагиваться до букв… она сказала, что следует коснуться слов. Ну, попытаемся! Безумие или мудрость!

Он сильно надавил большим пальцем на дощечку со словом «Чарую». Дверь не тронулась с места. Настала очередь слова «все». Едва Капестан коснулся его, как почувствовал, что бронзовая табличка поддалась. И дверь отворилась!

Шевалье шагнул на порог. Внезапно юношу охватило какое-то дурное предчувствие, и он невольно положил руку на эфес шпаги. Капестану показалось, что перед ним раскрылся могильный склеп. Дверь бесшумно захлопнулась за его спиной… Зловещее молчание царило в ледяной атмосфере дворца.

Мало-помалу глаза Капестана привыкли к темноте, и он различил где-то вдали слабый мерцающий свет. Двинувшись на этот огонек, шевалье вскоре понял, что идет по длинному узкому коридору с голыми стенами к небольшой ротонде. «Путеводная звезда» оказалась лампой, стоявшей на стуле и освещавшей верхние ступени лестницы, которая вела из ротонды куда-то вниз. Шевалье бестрепетно начал спускаться.

«Мне предстоит, — подумал он, — увидеть повторение сцены, происходившей в «Сороке-воровке». Здесь гнездо заговорщиков. Герцог Ангулемский хочет стать королем. Герцог де Гиз хочет стать королем. Принц Конде хочет стать королем. Сколько королей на одно королевство! А как же быть с Его Величеством Людовиком XIII? Его низложат? Бедный малыш! Мне он нравится куда больше, чем все эти господа, вместе взятые!»

Внезапно шевалье обнаружил, что находится в довольно просторном подземелье четырехугольной формы. Откуда-то доносился смутный гул голосов. Прямо напротив того места, где стоял Капестан, начиналась вторая лестница, ведущая куда-то еще ниже. С правой стороны виднелась распахнутая дверь; с левой их было целых три, причем лишь средняя — закрыта.

Именно за ней и слышался шум. Капестан направился к этой двери, намереваясь толкнуть ее, но тут чей-то голос громко произнес:

— Никто не знает, как проникнуть во дворец, мы можем говорить здесь без опаски. Но раз принц выразил такое желание, выйдите на всякий случай, Сен-Мар, и побудьте у лестницы.

— Слушаюсь, монсеньор, — ответил хорошо знакомый Капестану баритон маркиза.

Однако и первый голос показался шевалье знакомым! Повинуясь инстинкту, юноша юркнул за одну из раскрытых дверей — и сделал это как раз вовремя: в четырехугольном подвале появился Сен-Мар и поднялся на свой пост по той лестнице, по которой только что спустился Капестан.

«Мужчина, отдающий распоряжения, — подумал шевалье, — должно быть, сам герцог Ангулемский! Но ведь это именно тот дворянин, который хотел меня убить в Медонском лесу! Отец девушки, которую я люблю больше жизни! Человек, которого я пришел спасти! О! Мне необходимо во всем разобраться — пусть даже я поплачусь за это головой!»

Шевалье выскользнул из своего укрытия и вдруг застыл, как вкопанный. Сен-Мар, выходя, оставил приоткрытой дверь таинственной комнаты, где собрались заговорщики. И Капестан по костюму признал человека в маске, нанесшего ему оскорбление на медонской дороге! Значит, это и в самом деле был Карл Ангулемский!

А герцог между тем заговорил вновь:

— Господа, мы возглавляем мощное движение… и уже завтра утром нам следует быть готовыми к реши тельным действиям! Ибо сегодня ночью король Франции будет отравлен!

Последние слова громом прогремели в ушах у Капестана, и из груди шевалье невольно вырвался ужасный крик. В комнате, где находился герцог Ангулемский, на мгновение воцарилась тишина, а затем восемь человек с воплями бросились к двери.

— Капестан! — взревел герцог Ангулемский, узнав шевалье. — Негодяй! Сейчас ты умрешь!

— Смерть ему! — раздался сзади голос Сен-Мара.

В любой другой ситуации все эти дворяне, принадлежавшие к знатнейшим родам Франции, сочли бы за бесчестье напасть ввосьмером на одного-единственного противника. Но этот человек раскрыл их тайну. На карту была поставлена жизнь, и все понятия о рыцарстве перестали для них существовать.

А в мозгу герцога Ангулемского молнией сверкнула мысль, что Леонора Галигаи заманила его в ловушку! Ловушкой были ее клятвы и обещания поддержать заговорщиков! Ловушкой было и письмо Лоренцо, доставленное два часа назад!

— Это шпион Кончини! — воскликнул претендент на трон.

Капестан же, едва увидев, как распахнулась настежь дверь и как сверкнули шпаги дворян, ринувшихся на него, словно полчище демонов, мгновенно обрел все свое хладнокровие. Отпрыгнув в сторону, шевалье выхватил шпагу, и его великолепное мулине заставило атакующих отпрянуть назад. Но внезапно послышался громкий треск, и шевалье обнаружил, что держит в руке обломок шпаги. Клинок не выдержал стремительных движений юноши и разлетелся на куски!

Под сводами подземелья прокатился клик радости и злобного торжества… Восемь шпаг нацелилось в сердце Капестана. Расхохотавшись, молодой человек скрестил руки на груди, чтобы принять смерть с отвагой Капитана из комедии, и мысленно произнес:

«А ведь я приехал в Париж искать удачу!»

Пока карета катила к Лувру, Кончини ни на секунду не выпускал из рук драгоценный флакон, который принес ему Ринальдо.

В сопровождении своих дворян Кончини поднялся по лестнице, ведущей в покои королевы-матери. Внезапно маршал нахмурился. Гвардейцы не отсалютовали ему, а капитан Витри не соизволил даже оглянуться при его появлении.

Кончини, приблизившись к капитану, бесцеремонно хлопнул его по плечу.

— Ну, мой славный Витри, — проговорил маршал, — как прикажете это понимать?

— Я всего лишь исполняю приказ, монсеньор, — ответил офицер. — Мне были отданы соответствующие распоряжения.

Фаворит попятился, охваченный страшным предчувствием. Неужели он слишком поздно приступил к осуществлению плана, который должен был привести его, Кончини, на трон? Неужели Людовик XIII заподозрил маршала д'Анкра в измене?

Бледный от ярости, фаворит прошествовал из галереи в маленькую пустую комнату. Кончини ждал… Портьера на стене слегка заколебалась, но маршал, занятый своими мыслями, не обратил на это внимания. Так прошло несколько минут. Затем Кончини тихонько постучал в дверь, которая находилась в стене, противоположной той, что была задрапирована портьерой. Дверь открылась, и на пороге появилась молоденькая горничная.

Кончини вытащил из кармана набитый золотом кошель. Служанка алчно схватила тяжелый мешочек.

— Ты мне по-прежнему верна? — прошептал фаворит.

— Конечно, монсеньор, раз вы мне платите, — ответила девушка.

Кончини тут же достал крохотный флакончик, полученный от Ринальдо, и протянул служанке.

— Слушай, — проговорил он глухо, — ты должна давать ей по три капли каждый вечер в течение недели.

— Яд? — воскликнула горничная, невольно повысив голос.

— Молчи, несчастная! — прошипел маршал. — Это вовсе не яд. Поняла? Когда она выпьет флакон до дна, полюбит меня!

— Эликсир любви… — сообразила горничная.

— Да! — мрачно кивнул Кончини. Портьера снова шевельнулась.

— Что ж, если речь идет о нежных чувствах, вы можете на меня рассчитывать, монсеньор, — улыбнулась служанка.

Едва Кончини покинул комнату, как портьера поднялась, и появилась Мария Медичи.

— Мадам, — прошептала горничная, — он хочет, чтобы…

— Я слышала, — оборвала ее королева.

Схватив флакон, она швырнула его на пол и раздавила каблуком. Этот жест был не поступком королевы, а выходкой сорокалетней женщины, готовой на все, чтобы защитить свою любовь в схватке с юной соперницей.

— Джузеппа? — задыхаясь, повернулась к служанке Мария Медичи.

— Да, Ваше Величество? — поспешно откликнулась горничная.

— Этой девушке не пристало больше оставаться в Лувре, — заявила королева. — Мой дворец — не тюрьма. С наступлением темноты выведешь ее отсюда.

— Слушаюсь, мадам, — присела в реверансе Джузеппа. — А потом?..

— Пусть идет куда хочет! — мрачно проговорила Мария Медичи. — По крайней мере, я от нее избавлюсь.

И королева устремила на служанку ужасный взор.

— Не может быть, — прошипела Мария, — чтобы с девушкой, в полном одиночестве разгуливающей по улицам в одиннадцать часов вечера, не случилось никакой беды… По правде говоря, в такое и поверить невозможно!

…В половине одиннадцатого король удалился к себе. Придворные разошлись. Кончини подсчитывал свой карточный выигрыш, когда к нему вошла супруга.

— Кончино, — тихо произнесла Леонора Галигаи, — тебя требует королева.

Помолчав, она заговорила:

— Кончино, я ненавижу эту женщину. Пора кончать. Я больше не выдержу… Пока же ступай к ней, потому что мы должны повиноваться. Но сегодня ночью, когда ты будешь в ее комнате, я затаюсь у изголовья Людовика XIII. Через два дня, Кончино, ну, самое большее через четыре, короля Франции не станет… Трон освободится. И займешь его ты — благодаря мне!

Кончини прекрасно понимал, насколько нужна ему Мария Медичи. Она могла возвести его на престол — или спасти ему жизнь, если события начнут развиваться не так, как предполагала Леонора. Поэтому маршал был этой ночью особенно нежен и обольстителен с королевой, но перед глазами у него стоял образ Жизели.

Мария Медичи смотрела на своего возлюбленного со странной улыбкой.

— Кончино, вы хотели проникнуть в гнездо заговорщиков с помощью Жизели, — проговорила она. — План этот превосходен, но, к несчастью, осуществить его невозможно, ибо герцог Ангулемский стал слишком опасен.

— Нет, Ваше Величество, — попытался разубедить королеву фаворит. — Герцог не представляет никакой угрозы, пока его дочь наша пленница.

— Она уже не пленница, Кончино, — вздохнула Мария Медичи. — Жизели удалось бежать.

— Надо схватить ее! Немедленно! — вскричал маршал.

— Увы! Нам следует смириться с тем, что мы не властны изменить, — опустила глаза королева. — Жизели удалось бежать, но ее уже нет в живых… Джузеппа!

Тут же в комнате появилась служанка.

— Расскажи господину маршалу о том, что произошло сегодня вечером, — распорядилась Мария Медичи.

— Как вы и велели, Ваше Величество, — заговорила Джузеппа, — я вывела мадемуазель д'Ангулем из Лувра и проводила ее до моста Менял, где мы расстались. Мне казалось, что она счастлива обрести свободу, однако, едва я отошла от нее, как услышала душераздирающий стон. Обернувшись, я увидела, что девушка устремилась к Сене и с криком отчаяния бросилась в реку. Течение увлекло несчастную под опоры моста. Какое-то время она еще барахталась, а затем скрылась под водой…

— Хорошо, — промолвила королева. — Можешь идти.

Кончини сначала онемел от ужаса, а через минуту уже захлебывался в рыданиях, совершенно забыв о королеве. Горе оказалось сильнее стремления к власти. Но все превозмогла любовь Марии Медичи, чья ревность теперь угасла. Обняв Кончини, королева прижала его голову к своей груди, помогая плачущему мужчине справиться с болью утраты.

Итак, Жизель была мертва. Джузеппа ни в чем не солгала, но, по приказу королевы, умолчала об одном обстоятельстве.

Служанка действительно рассталась на мосту Менял с девушкой, так и не переставшей быть пленницей. Мадемуазель д'Ангулем устремилась в темноту, но тут дорогу ей преградили четыре тени. Беглянка испустила отчаянный вопль, а затем раздался громкий всплеск: Жизель бросили в воду.

Когда все было кончено, четверо преступников догнали Джузеппу, и один из них прошептал:

— Готово!