Кентерберийские рассказы

Кентерберийские рассказы
ПЕРВЫЙ ФРАГМЕНТ

Здесь начинается книга Кентерберийских рассказов

Когда Апрель1 обильными дождями

Разрыхлил землю, взрытую ростками,

И, мартовскую жажду утоля,

От корня до зеленого стебля

5 Набухли жилки той весенней силой,

Что в каждой роще почки распустила,

А солнце юное в своем пути

Весь Овна знак успело обойти,2

И, ни на миг в ночи не засыпая,

10 Без умолку звенели птичьи стаи,

Так сердце им встревожил зов весны,

Тогда со всех концов родной страны

Паломников бессчетных вереницы

Мощам заморским снова поклониться

15 Стремились истово; но многих влек

Фома Бекет,3 святой, что им помог

В беде иль исцелил недуг старинный,4

Сам смерть прияв, как мученик безвинный.

Случилось мне в ту пору завернуть

20 В харчевню «Табард»,5 в Соуерке, свой путь

Свершая в Кентербери6 по обету;

Здесь ненароком повстречал я эту

Компанию. Их двадцать девять было.

Цель общая в пути соединила

25 Их дружбою; они — пример всем нам —

Шли поклониться праведным мощам.

Конюшен, комнат в «Табарде» немало,

И никогда в нем тесно не бывало.

Едва обильный ужин отошел,

30 Как я уже со многими нашел

Знакомых общих или подружился

И путь их разделить уговорился.

И вот, покуда скромный мой рассказ

Еще не утомил ушей и глаз,

35 Мне кажется, что было бы уместно

Вам рассказать все то, что мне известно

О спутниках моих: каков их вид,

И звание, и чем кто знаменит

Иль почему в забвенье пребывает;

40 Мой перечень пусть Рыцарь открывает.

Тот Рыцарь был достойный человек.7

С тех пор как в первый он ушел набег,

Не посрамил он рыцарского рода;

Любил он честь, учтивость и свободу;

45 Усердный был и ревностный вассал,

И редко кто в стольких краях бывал.

Крещеные и даже басурмане

Признали доблести его во брани.

Он с королем Александрию брал,8

50 На орденских пирах он восседал

Вверху стола, был гостем в замках прусских,

Ходил он на Литву, ходил на русских,9

А мало кто — тому свидетель Бог —

Из рыцарей тем похвалиться мог.

55 Им в Андалузии взят Алжезир10

И от неверных огражден Алжир.

Был под Лайасом он и Саталией

И помогал сражаться с Бельмарией.11

Не раз терпел невзгоды он и горе

60 При трудных высадках в Великом море.12

Он был в пятнадцати больших боях;

В сердца язычников вселяя страх,

Он в Тремиссене13 трижды выходил

С неверным биться, — трижды победил.

65 Он помогал сирийским христианам14

Давать отпор насильникам-османам,

И заслужил повсюду почесть он.

Хотя был знатен, все ж он был умен,

А в обхожденье мягок, как девица;

70 И во всю жизнь (тут есть чему дивиться)

Он бранью уст своих не осквернял —

Как истый рыцарь, скромность соблюдал.

А что сказать мне об его наряде?

Был конь хорош, но сам он не параден;

75 Потерт кольчугой был его камзол,

Пробит, залатан, в пятнах весь подол.

Он, возвратясь из дальнего похода,

Тотчас к мощам пошел со всем народом.

С собой повсюду сына брал отец.

80 Сквайр15 был веселый, влюбчивый юнец

Лет двадцати, кудрявый и румяный.

Хоть молод был, он видел смерть и раны:

Высок и строен, ловок, крепок, смел,

Он уж не раз ходил в чужой предел;

85 Во Фландрии, Артуа и Пикардии16

Он, несмотря на годы молодые,

Оруженосцем был и там сражался,

Чем милостей любимой добивался.17

Стараньями искусных дамских рук

90 Наряд его расшит был, словно луг,18

И весь искрился дивными цветами,

Эмблемами, заморскими зверями.

Весь день играл на флейте он и пел,

Изрядно песни складывать умел,

95 Умел читать он, рисовать, писать,

На копьях биться, ловко танцевать.

Он ярок, свеж был, как листок весенний.

Был в талию камзол, и по колени

Висели рукава. Скакал он смело

100 И гарцевал, красуясь, то и дело.

Всю ночь, томясь, он не смыкал очей

И меньше спал, чем в мае соловей.

Он был приятным, вежливым соседом:

Отцу жаркое резал за обедом.

105 Не взял с собою рыцарь лишних слуг,

Как и в походах, ехал он сам-друг.

С ним Йомен19 был, — в кафтане с капюшоном;

За кушаком, как и наряд, зеленым

Торчала связка длинных, острых стрел,

110 Чьи перья йомен сохранять умел, —

И слушалась стрела проворных рук.

С ним был его большой могучий лук,

Отполированный, как будто новый.

Был йомен кряжистый, бритоголовый,

115 Студеным ветром, солнцем опален,

Лесной охоты ведал он закон.20

Наручень пышный стягивал запястье,

А на дорогу из военной снасти

Был меч и щит и на боку кинжал;

120 На шее еле серебром мерцал,

Зеленой перевязью скрыт от взора,

Истертый лик святого Христофора.21

Висел на перевязи турий рог —

Был лесником, должно быть, тот стрелок.

Была меж ними также Аббатиса —

Страж знатных послушниц и директриса.

Смягчала хлад монашеского чина

Улыбкой робкою мать Эглантина.22

В ее устах страшнейшая хула

130 Звучала так: «Клянусь святым Элуа».23

И, вслушиваясь в разговор соседний,

Все напевала в нос она обедню;

И по-французски говорила плавно,

Как учат в Стратфорде,24 а не забавным

135 Парижским торопливым говорком.

Она держалась чинно за столом:

Не поперхнется крепкою наливкой,

Чуть окуная пальчики в подливку,25

Не оботрет их о рукав иль ворот.

140 Ни пятнышка вокруг ее прибора.

Она так часто обтирала губки,

Что жира не было следов на кубке.

С достоинством черед свой выжидала,

Без жадности кусочек выбирала.

145 Сидеть с ней рядом было всем приятно —

Так вежлива была и так опрятна.

Усвоив нрав придворных и манеры,

Она и в этом не теряла меры

И возбуждать стремилась уваженье,

150 Оказывая грешным снисхожденье.

Была так жалостлива, сердобольна,

Боялась даже мышке сделать больно

И за лесных зверей молила небо.

Кормила мясом, молоком и хлебом

155 Своих любимых маленьких собачек.26

И все нет-нет — игуменья заплачет:

Тот песик околел, того прибили —

Не все собак игуменьи любили.

Искусно сплоченное покрывало

160 Высокий, чистый лоб ей облегало.

Точеный нос, приветливые губки

И в рамке алой крохотные зубки,

Глаза прозрачны, серы, как стекло, —

Все взор в ней радовало и влекло.

165 Был ладно скроен плащ ее короткий,

А на руке коралловые четки27

Расцвечивал зеленый малахит.

На фермуаре28 золотой был щит

С короной над большою буквой «А»,

170 С девизом: «vincit omnia».29

Была черница30 с нею для услуги

И трое Капелланов; на досуге

Они вели с Монахом важным спор.

Монах был монастырский ревизор.31

175 Наездник страстный, он любил охоту

И богомолье — только не работу.

И хоть таких монахов и корят,

Но превосходный был бы он аббат:

Его конюшню вся округа знала,

180 Его уздечка пряжками бренчала,

Как колокольчики часовни той,

Доход с которой тратил он, как свой.

Он не дал бы и ломаной полушки

За жизнь без дам, без псарни, без пирушки.

185 Веселый нравом, он терпеть не мог

Монашеский томительный острог,

Устав Маврикия и Бенедикта32

И всякие прескрипты и эдикты.

А в самом деле, ведь монах-то прав,

190 И устарел суровый сей устав:

Охоту запрещает он к чему-то

И поучает нас не в меру круто:

Монах без кельи — рыба без воды.33

А я большой не вижу в том беды.

195 В конце концов монах — не рак-отшельник,

Что на спине несет свою молельню.

Он устрицы не даст за весь тот вздор,

Который проповедует приор.

Зачем корпеть средь книг иль в огороде,

200 Зачем тощать наперекор природе?

Труды, посты, лишения, молитвы —

На что они, коль есть любовь и битвы?

Пусть Августин печется о спасенье,34

А братии оставит прегрешенья.

250 Был наш монах лихой боец, охотник.

Держал борзых на псарне он две сотни:

Без травли псовой нету в жизни смысла.

Он лебедя любил с подливкой кислой.35

Был лучшей белкой плащ его подбит,

210 Богато вышит и отлично сшит.

Застежку он, как подобает франтам,

Украсил золотым «любовным бантом».

Зеркальным шаром лоснилась тонзура,36

Свисали щеки, и его фигура

215 Вся оплыла; проворные глаза

Запухли, и текла из них слеза.

Вокруг его раскормленного тела

Испарина, что облако, висела.

Ему завидовал и сам аббат —

220 Так представителен был наш прелат.

И сам лицом упитанный, румяный,

И сапожки из лучшего сафьяна,

И конь гнедой, артачливый на вид.

С ним рядом ехал прыткий Кармелит.37

225 Брат сборщик был он38 — важная особа.

Такою лестью вкрадчивою кто бы

Из братьи столько в кружку мог добыть?

Он многим девушкам успел пробить

В замужство путь, приданым одаря;39

230 Крепчайшим был столпом монастыря.

Дружил с франклинами40 он по округе,

Втирался то в нахлебники, то в други

Ко многим из градских почтенных жен;

Был правом отпущенья41 наделен

235 Не меньшим, говорил он, чем священник, —

Ведь папой скреплено то отпущенье.

С приятностью монах исповедал,

Охотно прегрешенья отпускал.

Епитимья42 его была легка,

240 Коль не скупилась грешника рука.

Ведь щедрые на церковь приношенья —

Знак, что замолены все прегрешенья,

И, покаянные дары прияв,

Поклялся б он, что грешник чист и прав.

245 «Иные, мол, не выдавят слезы

И не заставят каяться язык,

Хотя бы сердцем тайно изнывали

И прегрешений скверну сознавали.

Так, чтоб избегнуть плача и поста,

250 Давай щедрее — и душа чиста».

Он в капюшоне, для своих подружек,

Хранил булавок пачки, ниток, кружев.

Был влюбчив, говорлив и беззаботен.

Умел он петь и побренчать на роте.43

255 Никто не пел тех песен веселей.

Был телом пухл он, лилии белей.

А впрочем, был силач, драчун изрядный,

Любил пиров церемониал парадный.

Трактирщиков веселых и служанок

260 И разбитных, дебелых содержанок.

Возиться с разной вшивой беднотою?

Того они ни капельки не стоют:

Заботы много, а доходов мало,

И норову монаха не пристало

265 Водиться с нищими и бедняками,

А не с торговцами да с богачами.

Коль человек мог быть ему полезен,

Он был услужлив, ласков и любезен.

На откуп отпущения он брал,

270 К стадам своим других не подпускал.

Хоть за патент платил в казну немало,

Но сборами расходы покрывал он.

Так сладко пел он «In principio»44

Вдове разутой, что рука ее

275 Последнюю полушку отдавала,

Хотя б она с семьею голодала.

Он, как щенок, вокруг нее резвился:

Такой, да своего бы не добился!

В судах любви45 охотно он судил,

280 И приговоры брат сей выносил

Так, словно был он некий кардинал.

Он рясою своею щеголял —

Не вытертой монашеской ряднины,

А лучшего сукна, и пелерина

285 Вокруг тверда, как колокол, торчала.

Чуть шепелявил он, чтобы звучала

Речь английская слаще для ушей.

Он пел под арфу, словно соловей,

Прищурившись умильно, и лучи

290 Из глаз его искрились, что в ночи

Морозной звезды.@ Звался он Губертом.

Купец46 с ним ехал, подбоченясь фертом,

Напялив много пестрого добра.

Носил он шапку фландрского бобра47

295 И сапоги с наборным ремешком

Да бороду.48 Он толковал о том,

Как получать, как сберегать доходы.

Он требовал, чтоб охранялись воды49

В пути из Миддлбурга в Оруэлл.50

300 Он курс экю высчитывать умел

И знатно на размене наживался

И богател, а то и разорялся,

Но ото всех долги свои скрывал.

Охотно деньги в рост купец давал,51

305 Но так искусно вел свои расчеты,

Что пользовался ото всех почетом.

Не знаю, право, как его зовут.

Прервав над логикой усердный труд,52

Студент Оксфордский53 с нами рядом плелся.

310 Едва ль беднее нищий бы нашелся:

Не конь под ним, а щипаная галка,

И самого студента было жалко —

Такой он был обтрепанный, убогий,

Худой, измученный плохой дорогой.

315 Он ни прихода не сумел добыть,

Ни службы канцелярской.54 Выносить

Нужду и голод приучился стойко.

Полено клал он в изголовье койки.

Ему милее двадцать книг иметь,55

320 Чем платье дорогое, лютню, снедь.

Он негу презирал сокровищ тленных,

Но Аристотель56 — кладезь мыслей ценных

Не мог прибавить денег ни гроша,

И клерк их клянчил, грешная душа,57

325 У всех друзей и тратил на ученье

И ревностно молился о спасенье

Тех, щедрости которых был обязан.

К науке был он горячо привязан.

Но философия не помогала

330 И золота ни унца не давала.58

Он слова лишнего не говорил

И слог высокий мудрости любил —

Короткий, быстрый, искренний, правдивый;

Он сыт был жатвой с этой тучной нивы.

335 И, бедняком предпочитая жить,

Хотел учиться и других учить.59

Был с ними важный, чопорный Юрист.60

Он, как искусный, тонкий казуист,

На паперти61 был очень уважаем

340 И часто на объезды назначаем.62

Имел патент он на свои права.

И ширилась о нем в судах молва.

Наследство от казны он ограждал,

В руках семьи именье сохранял.

345 Клиенты с «мантией» к нему стекались;63

Его богатства быстро умножались.

Не видел свет стяжателя такого,

И все ж о нем не слышали дурного.

Ведь сколько б взяток ни дал виноватый —

350 Он оправдать умел любую плату.

Работник ревностный, пред светом целым —

Не столько был им, сколько слыть умел им.

Он знал законы со времен Вильяма64

И обходил — уловкой или прямо —

355 Любой из них, но были неоспорны

Его решенья. Он носил узорный

Камзол домашний с шитым пояском.

Пожалуй, хватит говорить о нем.

С ним разговаривал, шутя, Франклин.

360 Не знал он отроду, что значит сплин.

Не мог бы он на жизнь коситься хмуро —

Был в том достойным сыном Эпикура,65

Сказавшего, что счастлив только тот,

Кто, наслаждаясь, весело живет.

365 Белее маргаритки борода

Была холеная. И не вода —

Вино с утра седины обмывало,

Когда на завтрак в чашу хлеб макал он.

Франклин хозяином был хлебосольным,

370 Святым Юльяном66 слыл он сердобольным:

Всегда его столы для всех накрыты,

А повара и вина знамениты.

Жара ль стоит, иль намело сугробы —

Он стол держал для всех погод особый.

375 Был у него в пруду садок отличный

И много каплунов и кур на птичне.

И горе повару, коль соус пресен,

И мажордому, если стол чуть тесен.

На сессиях франклин держался лордом,67

380 В парламенте отстаивал он гордо

Свои права, обиды не спускал,

Не раз в палате графство представлял.68

Он выделялся дорогим нарядом:

На белом поясе висели рядом

385 Богатый нож и шитый кошелек,

А в нем заморский шелковый платок.

Он был шериф69 и пени собирал,70

Ну, словом, образцовый был вассал.

Красилыцик, плотник, шапочник и ткач,

390 Обойщик с ними71 — не пускались вскачь,

Но с важностью, с сознанием богатства,

В одежде пышной цехового братства

Могучего, молясь все время Богу,

Особняком держались всю дорогу.

395 Сукно добротное, ножи в оправе —

Не медной, а серебряной. Кто равен

Богатством, мудростью таким мужам

Совета и почтенным старшинам,

Привыкнувшим к труду, довольству, холе?

400 Они не тщетно заседать в Гилдхолле72

Надеялись — порукой был доход,

Заслуги, честность, возраст и почет.

И жены помогали в том мужьям,

Чтоб только величали их «мадам»,73

405 Давали б в церкви место повидней

И разрешали б шлейф носить длинней.

Они с собою Повара везли,74

Чтоб он цыплят варил им, беф-буйи,

И запекал им в соусе румяном

410 С корицей пудинги иль с майораном.

Умел варить, тушить он, жарить, печь;

Умел огонь как следует разжечь;

Похлебку он на славу заправлял;

Эль лондонский75 тотчас же узнавал.

415 Но в нем болезнь лихая угнездилась —

Большая язва на ноге гноилась.

Жаль, вкусные изготовлял он яства.

Был Шкипер там из западного графства.76

На кляче тощей, как умел, верхом

420 Он восседал; и до колен на нем

Висел, запачканный дорожной глиной,

Кафтан просторный грубой парусины;

Он на шнурке под мышкою кинжал

На всякий случай при себе держал.

425 Был он поистине прекрасный малый

И грузов ценных захватил немало.

Лишь попадись ему купец в пути,

Так из Бордо77 вина не довезти.

Он с совестью своею был сговорчив

430 И, праведника из себя не корча,

Всех пленников, едва кончался бой,

Вмиг по доске спроваживал домой.78

Уже весной он был покрыт загаром.

Он брался торговать любым товаром

435 И, в ремесле своем большой мастак,

Знал все течения, любой маяк

Мог различить, и отмель, и утес.

Еще ни разу с курса не отнес

Отлив его; он твердо в гавань правил

440 И лоцию79 сам для себя составил.

Корабль он вел без карт и без промера

От Готланда80 до мыса Финистера,81

Все камни знал Бретонских берегов,

Все входы бухт испанских и портов;

445 Немало бурь в пути его встречало

И выцветшую бороду трепало;

От Гулля82 и до самой Картахены83

Все знали капитана «Маделены».

Был с нами также Доктор медицины.84

450 С ним в ремесле врачебном ни единый

Врач лондонский соперничать не мог;

К тому ж он был искусный астролог;

Он, лишь когда звезда была в зените,

Лечил больного; и, связав все нити

455 Его судеб, что гороскоп дает,

Болезней он предсказывал исход, —

Выздоровления иль смерти сроки.

Прекрасно знал болезней он истоки:

Горяч иль холоден, мокр или сух

460 Больного нрав,85 а значит, и недуг.

Как только он болезнь определял,

Он тотчас же лекарство назначал,

А друг аптекарь эту рецептуру

Вмиг обращал в пилюли и микстуру.

465 Они давно тем делом занимались

И с помощью взаимной наживались.

Ученостью и знаньем был богат он.

Он Эскулапа86 знал и Гиппократа,87

Диоскорида,88 Цельса,89 Гильбертина,90

470 Знал Руфа,91 Аверройса,92 Константина,93

Дамаскина,94 Гали95 и Галиена,96

Знал Авиценну,97 также Гатисдена.98

Был осмотрителен, во всем умерен,

Раз навсегда своей диете верен:

475 Питательный, но легкий рацион.

В Писании не очень был силен.99

Носил малиновый и синий цвет,

И шелковый был плащ на нем надет.

А впрочем, тратился он неохотно,

480 Со дней чумы100 сберег мешочек плотный;

И золото — медикамент целебный101 —

Хранил, должно быть, как припас лечебный.

А с ним болтала Батская102 ткачиха,

На иноходце восседая лихо;

485 Но и развязностью не скрыть греха —

Она была порядочно глуха.

В тканье была большая мастерица —

Ткачихам гентским103 впору подивиться.104

Благотворить ей нравилось, но в храм

490 Пред ней протиснись кто-нибудь из дам,105

Вмиг забывала, в яростной гордыне,

О благодушии и благостыне.

Платков на голову могла навесить,

К обедне снаряжаясь, сразу десять,

495 И все из шелка иль из полотна;

Чулки носила красные она

И башмачки из мягкого сафьяна.

Лицом бойка, пригожа и румяна,

Жена завидная она была

500 И пятерых мужей пережила,106

Гурьбы дружков девичьих не считая

(Вокруг нее их увивалась стая).

В Булонь107 и в Бари,108 в Кельн,109 в Сантьяго,110 в Рим111

И трижды в град святой — Иерусалим112 —

505 Ходила на поклон святым мощам,

Чтобы утешиться от горя там.

Она носила чистую косынку;

Большая шляпа, формой что корзинка,

Была парадна, как и весь наряд.

510 Дорожный плащ обтягивал ей зад.

На башмачках она носила шпоры,

Любила шутки, смех и разговоры

И знала все приманки и коварства

И от любви надежные лекарства.

515 Священник ехал с нами приходской,113

Он добр был, беден, изнурен нуждой.

Его богатство — мысли и дела,

Направленные против лжи и зла.

Он человек был умный и ученый,

520 Борьбой житейской, знаньем закаленный.

Он прихожан Евангелью учил

И праведной, простою жизнью жил.

Был добродушен, кроток и прилежен

И чистою душою безмятежен.

525 Он нехотя проклятью предавал

Того, кто десятину забывал114

Внести на храм и на дела прихода.

Зато он сам из скудного дохода

Готов был неимущих наделять,

530 Хотя б пришлось при этом голодать.

Воздержан в пище был, неприхотлив,

В несчастье тверд и долготерпелив.

Пусть буря, град, любая непогода

Свирепствует, он в дальний край прихода

535 Пешком на ферму бедную идет,

Когда больной иль страждущий зовет.

Примером пастве жизнь его была:

В ней перед проповедью шли дела.

Ведь если золота коснулась ржа,

540 Как тут железо чистым удержать?

К чему вещать слова евангелиста,

Коль пастырь вшив, а овцы стада чисты?

Он не держал прихода на оброке,

Не мог овец, коснеющих в пороке,

545 Попу-стяжателю на откуп сдать,

А самому в храм лондонский сбежать:

Там панихиды петь, служить молебны,

Приход добыть себе гильдейский,115 хлебный.

Он оставался с паствою своей,

550 Чтоб не ворвался волк в овчарню к ней.

Был пастырь добрый, а не поп наемный;116

Благочестивый, ласковый и скромный,

Он грешных прихожан не презирал

И наставленье им преподавал

555 Не жесткое, надменное, пустое,

А кроткое, понятное, простое.

Благим примером направлял их в небо

И не давал им камня вместо хлеба.117

Но коль лукавил грешник закоснелый,

560 Он обличал его в глаза и смело

Епитимью на лордов налагал.

Я лучшего священника не знал.

Не ждал он почестей с наградой купно

И совестью не хвастал неподкупной;

565 Он слову Божью и святым делам

Учил, но прежде следовал им сам.118

С ним ехал Пахарь — был ему он брат.119

Терпеньем, трудолюбием богат,

За век свой вывез в поле он навоза

570 Телег немало; зноя иль мороза

Он не боялся, скромен был и тих

И заповедей слушался святых,

Будь от того хоть прибыль, хоть убыток,

Был рад соседа накормить досыта,

575 Вдовице брался землю запахать:

Он ближнему старался помогать.

И десятину нес трудом иль платой,

Хотя имел достаток небогатый.

Его штаны кругом в заплатах были.

580 На заморенной ехал он кобыле.120

И Мельник ехал с ними — ражий малый,

Костистый, узловатый и бывалый.

В кулачных схватках всех он побеждал

И приз всегда — барана — получал.121

585 Был крепок он и коренаст, плечом

Мог ставню высадить, вломиться в дом.

Лишь подзадорь — и, разъярясь, как зверь,

Сшибить он с петель мог любую дверь.

Лопатой борода его росла

590 И рыжая,122 что лисий мех, была.

А на носу, из самой середины,

На бородавке вырос пук щетины

Такого цвета, как в ушах свиньи;

Чернели ноздри, будто полыньи;

595 Дыханьем грудь натужно раздувалась,

И пасть, как устье печки, разевалась.

Он бабник, балагур был123 и вояка,

Кощун, охальник, яростный гуляка.

Он слыл отчаянным лгуном и вором:

600 В мешок муки умел подсыпать сора

И за помол тройную плату взять.

Но мельник честный — где его сыскать?124

Взял в путь он меч и щит для обороны;

В плаще был белом с синим капюшоном.

605 Он на волынке громко заиграл,125

Когда поутру город покидал.

Был рядом с ним, удачливый во всем,

Судейского подворья Эконом.126

На всех базарах был он знаменит:

610 Наличными берет он иль в кредит

Всегда так ловко бирки он сочтет,127

Что сливки снимет и свое возьмет.

Не знак ли это благости Господней,

Что сей невежда Богу был угодней

615 Ученых тех, которых опекал

И за чей счет карман свой набивал?

В его подворье тридцать клерков жили,128

И хоть меж них законоведы были,

И даже было среди них с десяток

620 Голов, достойных ограждать достаток

Знатнейшего во всей стране вельможи,

Который без долгов свой век бы прожил

Под их опекой вкрадчивой, бесшумной

(Будь только он не вовсе полоумный), —

625 Мог эконом любого околпачить,

Хоть научились люд они дурачить.

Тщедушный ехал рядом Мажордом.129

Он щеки брил, а волосы кругом

Лежали скобкою, был лоб подстрижен,

630 Как у священника, лишь чуть пониже.

Он желт и сух, и сморщен был, как мощи,130

А ноги длинные, что палки, тощи.

Так овцам счет умел вести он, акрам

И так подчистить свой амбар иль закром,

635 Что сборщики все оставались с носом.131

Он мог решать сложнейшие вопросы:

Какой погоды ждать? И в дождь иль в зной

С земли возможен урожай какой?

Хозяйский скот, коровни и овчарни,

640 Конюшни, птичник, огород, свинарни

У мажордома под началом были.

Вилланов132 сотни у него служили.

Он никогда не попадал впросак.

Пастух ли, староста, слуга ль, батрак —

645 Всех видел он насквозь, любые плутни

Мог разгадать, лентяи все и трутни

Его страшились пуще злой чумы:

За недоимки не избыть тюрьмы,

В уплату ж все имущество возьмет,

650 В своем отчете дыры тем заткнет.

Он сад развел и двор обнес свой тыном,

В усадьбе пышной жил он господином.

Милорда своего он был богаче.

Да и могло ли быть оно иначе?

655 Умел украсть, умел и поживиться,

К хозяину умильно подольститься,

И лорда деньги лорду он ссужал,

За что подарки тут же получал.133

А впрочем, ревностный он был работник

660 И в молодости преизрядный плотник.

Коня он взял за стать и резвый ход,

Конь серый в яблоках, а кличка: «Скотт».134

Жил в Норфолке почтенный мажордом,

Под Болдсуэллом,135 коль слышали о нем.

665 Хоть ржав был меч, но, как пристало тану,136

Его носил он; синюю сутану,137

Как рясу, подобрал, в седле согнулся

И до конца в хвосте у нас тянулся.

Церковного суда был Пристав c нами.138

670 Как старый Вакх, обилен телесами,

Он угреват был, глазки — словно щелки.

И валик жиру на багровой холке.

Распутен и драчлив, как воробей,139

Пугал он красной рожею детей.140

675 И весь в парше был,141 весь был шелудивый;

А с бороды его, с косматой гривы

Ни ртуть, ни щелок, ни бура, ни сера

Не выжгли бы налета грязи серой,

Не скрыли бы чесночную отрыжку

680 И не свели бы из-под носа шишку.

Чеснок и лук он заливал вином

И пьяным басом грохотал, как гром.

Напившись, он ревел в своей гордыне,

Что изъясняется-де по-латыни.

685 А фраз латинских разве три иль две

В его тупой застряли голове

Из формул тех, что много лет подряд

В суде при нем твердили и твердят

(Так имя Вальтер142 повторяет бойко

690 Хозяином обученная сойка).

А вот спроси его и, кроме дури,

Одно услышишь: «Questio quid juris?»143

Прожженный был игрок он и гуляка,

Лихой добытчик, дерзкий забияка.

695 За кварту эля он бы разрешил

Блудить пройдохе, хоть бы тот грешил

Напропалую, с простака ж он шкуру

Сдирал, чтоб рот не разевал тот сдуру.

Найдя себе приятеля по нраву,

700 Его учил церковному он праву:

Как отлучением пренебрегать,

Коль в кошельке не думаешь скрывать

Свои деньжонки. «Каждому понятно,

Что рай никто не обретет бесплатно.

705 И ты себя напрасно, друг, не мучь.

Скрыт от викариева144 рая ключ

В твоей мошне». Он в этом ошибался:

Насколько б человек ни заблуждался,

Но хоть кого на верный путь направит

Викарьев посох иль «Significavit».145

Знал молодежь во всем он диоцезе146

И грешникам бывал не раз полезен:

Им в затруднениях давал совет.

Был на челе его венок надет

715 Огромный, словно с вывески пивной.147

В руках не щит был — каравай ржаной.

С ним Продавец был индульгенций148 папских,

Он приставу давно был предан рабски.149

Чтобы его получше принимали,

720 Он взял патент от братства Ронсеваля.150

Теперь, с товаром воротясь из Рима,

Он, нежной страстью к приставу томимый.

Все распевал: «Как сладко нам вдвоем!» —

Своим козлиным, жидким тенорком,151

725 И друг его могучим вторил басом,

Мог голос зычный спорить с трубным гласом.

Льняных волос безжизненные пряди

Ложились плоско на плечи,152 а сзади

Косичками казались, капюшон

730 Из щегольства давно припрятал он

И ехал то совсем простоволосый,

То шапкой плешь прикрыв, развеяв косы

По новой моде — встречным напоказ.

В тулью был вшит Нерукотворный Спас.153

735 Он индульгенций короб, с пылу с жару,

Из Рима вез по шиллингу за пару.

Глаза его, как заячьи, блестели.

Растительности не было на теле,

А щеки гладкие желты, как мыло.

740 Казалось, мерин он или кобыла,154

И хоть как будто хвастать тут и нечем —

Об этом сам он блеял по-овечьи.

Но что касается святого дела —

Соперников не знал, скажу я смело.

745 Такой искусник был, такой был хват!

В своем мешке хранил чудесный плат

Пречистой Девы и клочок холстины

От савана преславныя кончины.

Еще был крест в цветных камнях-стекляшках,

750 Была в мешке и поросячья ляжка,155

С их помощью, обманщик и нахал,

В три дня он денег больше собирал,

Чем пастырь деревенский за полгода

Мог наскрести с голодного прихода;

755 И, если должное ему воздать, —

Умел с амвона156 петь он, поучать.

Умел и речь держать пред бедным людом,

Когда по церкви с кружкой шел иль с блюдом.

Он знал, что проповедью, поученьем

760 Народ склонить нетрудно к приношеньям.

И на амвоне, не жалея сил,

Он во всю мочь акафист голосил.

Теперь, когда я рассказал вам кратко,

Не соблюдая должного порядка,

765 Про их наряд, и званье, и причину

Того, что мы смешались не по чину,

Расположась просторно и привольно

В таверне, возле старой колокольни, —

Пора сказать, как время провели

770 Мы в этот вечер, как мы в путь пошли,

И чем досуг в дороге заполняли.

Чтоб в озорстве меня не упрекали,

Вас попрошу я не винить меня

За то, что в точности припомню я

775 Все речи вольные и прибаутки.

Я это делаю не ради шутки:

Ведь знаю я, что, взявшись рассказать

Чужой рассказ, не надо выпускать

Ни слова из того, что ты запомнил,

780 Будь те слова пространны иль нескромны, —

Иначе все неправдой извратишь,

Быль в небылицу тотчас обратишь,

И брату не давай при том пощады:

Рассказывай о всех поступках кряду.

785 Спаситель путь указывал нам верный:

Он прямо обличал,157 и нет в том скверны.

Кто сомневается, пускай прочтет,

Как говорил Платон на этот счет:

Велел он слову действиям быть братом.158

790 Коль не сумел в сем сборище богатом,

Где знать и чернь, и господа и слуги,

Всем должное воздать я по заслуге, —

Что ж, видно, было это не под силу,

Ума, уменья, значит, не хватило.

795 Трактирщик наш, приветливо их встретив,

За ужин усадил и, чтоб согреть их,

Сготовил снедь и доброе вино

На стол поставил, и текло оно

Весь вечер за веселым разговором,

800 Шутливой песней, дружелюбным спором.

Хозяин наш — осанкой молодецкой

С ним не сравнялся б виндзорский дворецкий159 —

Был статен, вежлив и во всяком деле

Сноровист, весел и речист. Блестели

805 Его глаза и речь была смела.

И только что мы все из-за стола

Успели встать и заплатить за ужин,

Как он сказал, смеясь, что хоть не нужен

Наш тост ответный, но он даст совет,

810 Который помогал от многих бед,

Первой всего от скуки: «Вас всегда,

Друзья почтенные и господа, —

Так молвил он, — я видеть рад сердечно:

Такой веселой и такой беспечной

815 Беседы я давно уж не слыхал,

И целый год мой дом не принимал

Таких веселых и простых гостей.

У радости я не хочу в хвосте

Плестись и ваши милости делить —

820 Я мысль одну хочу вам подарить.

Идете в Кентербери вы к мощам,

И благость Божия воздастся вам.

Но вижу, что — на отдыхе ль, в дороге ль —

Не будете вы чопорны и строги:

825 Свой дух рассказом будете бодрить,

Кому веселость может повредить?

Коль с рожей постной едет путник бедный,

Вот это плохо, это даже вредно.

Но вы, друзья, послушавши меня,

830 По вечерам, слезаючи с коня,

Свежи и веселы и не усталы

Пребудете, — тоски как не бывало.

Так соглашайтесь! Если ж не удастся

Мой замысел, пусть гром с небес раздастся

835 И прах отца из гроба пусть встает,

Меня ж земля пусть тотчас же пожрет».

Недолго мы и в этот раз чинились,

И выслушать его все согласились.

«Друзья, — сказал он, — мой совет примите,

840 Меня ж не очень рьяно вы хулите,

Хоть он, быть может, незамысловат,

Я думаю, что каждый был бы рад

В пути соседей сказкой позабавить,

Иль вспомнить быль, иль доблести прославить.

845 Пусть два рассказа каждый подберет,

А два других вдобавок припасет,

Чтоб рассказать их нам в пути обратном.

Кто лучше всех полезное с приятным

Соединит — того мы угостим,

850 Когда, воздав хвалу мощам святым,

Ко мне воротимся. На общий счет

Устроим пир мы. Я же в свой черед

Свою веселость с вашей разделить

Готов охотно, чтобы рассудить,

855 Кому из вас награда подобает.

Не надо платы мне. Кто ж не признает

Решенья моего, расходы тот

Поездки всей пусть на себя берет.160

Коль подчиниться моему приказу

860 Согласны вы, так говорите сразу,

И к утру я в дорогу соберусь».

Мы рады были всей затеи груз

Ему доверить, принесли присягу,

Что без него не сделаем ни шагу.

865 Его же обязали быть судьей

И предоставить дом просторный свой,

Чтоб победителя в нем угостить,

А плату самому определить.

Без возражений это порешив,

870 Опять мы выпили и, отложив

На утро сборы, улеглися спать.

А поутру, чуть стало рассветать,

Хозяин встал, и, поддавая пару,

Нас кукареканьем он сбил в отару.

875 Гурьбой, верхом, с волынкой вместо флага,

Мы поплелись чуть побыстрей, чем шагом.

Но вот хозяин придержал коня.

«Друзья, — вскричал, — послушайте меня:

Когда согласна утреня с вечерней,161

880 Тому из вас, кто слово держит верно,

Пора начать и нам служить примером,

А увильнет — тогда приму я меры.

И пусть не пить мне эля и вина,

Коль не заплатит он за все сполна!

885 Потянем жребий, на кого падет

Рассказывать, тот первый пусть начнет.

Почтенный рыцарь, тянете вы первый;

Мать аббатиса, бросьте четок перлы;

Вам, господин студент, пора забыть

890 Застенчивость и перестать зубрить.

Сюда, ко мне, пусть каждый тянет жребий».

И, видно, было суждено на небе

Иль тут судьею нашим решено,

Но только все мы дружно, заодно,

895 Судьбы разумной встретили решенье,

Чтоб рыцарь выдумку иль приключенье

По жребью первым тут же рассказал.

Когда тот жребий рыцарь увидал,

Решению судьбы он покорился

900 И рассказать нам повесть согласился:

«Коль рок велит мне, — он сказал, — начать,

То помоги мне, Пресвятая Мать.

Не будем прерывать, друзья, дорогу.

Держитесь ближе, я же понемногу

905 Рассказывать вам буду той порой».

Мы тронулись, и вот рассказ он свой

Неторопливо начал и смиренно,

С веселостью и важностью почтенной.

Здесь кончается пролог к этой книге и начинается первый рассказ, а именно рассказ Рыцаря

162

Предания давно минувших дней

Нам говорят, что некогда Тезей164

Афинами единовластно правил,

Что он себя победами прославил,

5 Которым равных не было дотоле,

И подчинил своей могучей воле

Немало крупных и богатых стран.

Он покорил и славный женский стан,

Что Скифией165 когда-то назывался,

10 С отважной королевой обвенчался,

Прекрасной Ипполитой,166 и с сестрой

Эмилией167 повез ее домой.

Под музыку и радостные клики

В Афины герцог двинулся великий;

15 Делило с ним победы торжество

Все воинство блестящее его.

Когда б я мог без счета тратить время,

Я б рассказал с подробностями всеми,

Как амазонок победил Тезей

20 Коварством и отвагою своей,

Как разыгралось главное сраженье,

Приведшее наездниц к пораженью,

Как осажден был Ипполитин град

Афинским храбрым воинством и взят,

25 Как свадьбу их отпраздновали в храме,

Украшенном огнями и цветами.

Но это все оставлю в стороне:

Идти за плугом долго нужно мне,

А он волами тощими влечется;

30 Вам рассказать мне много остается,

Я не хотел бы помешать другим

Успеть с рассказом выступить своим.

Посмотрим, ужин ждет кого из нас!

Итак, продолжу прерванный рассказ.

35 Когда мной упомянутый герой

Стоял почти под городской стеной

В слепящем блеске торжества и славы,

Он увидал, что перед ним заставой

Вдруг вырос ряд одетых в траур дам,

40 Склонивших головы к его стопам.

Все, на коленях стоя, к паре пара,

Рыдали так отчаянно и яро,

Что можно утверждать: никто на свете

Не слышал воплей горестней, чем эти.

45 Рыдая и судьбу свою кляня,

Они схватили под уздцы коня.

«Что означает в праздничный сей миг, —

Спросил Тезей, — ваш исступленный крик?

Ужель из зависти внести отраву

50 В мою победную хотите славу?

Иль кто-нибудь нанес обиду вам?

Скажите мне, и я ему воздам.

Зачем вы в платье черное одеты?»

Тут старшая в толпе несчастной этой,

55 Издав предсмертному подобный стон,

Которым каждый был бы поражен,

Сказала: «Господин, себе по праву

Победой ты стяжал и честь и славу,

И нам нельзя завидовать тебе;

60 Но нашей горестной внемли мольбе

И смилуйся над жалкой долей нашей,

Хоть капля сострадания из чаши

Твоих щедрот на нас пусть упадет,

Ведь каждая из нас ведет свой род

65 От княжеской иль королевской крови, —

Меж тем в пыли влачим мы век свой вдовий,

Коварный рок, увы, неумолим:

Всех давит злобным колесом своим.

О господин, мы ждем тебя с войсками

70 Уж целую неделю в этом храме

Богини милосердья. Помоги нам,

Яви себя всесильным властелином.

Я, что сдержать рыданий не умею,168

Была женой владыки Капанея,169

75 Который в Фивах170 пал в проклятый час.

Проклятие да ляжет и на нас,

Рыдающих теперь перед тобою.

Мужей лишились мы во время боя,

Когда был город Фивы осажден.

80 Теперь же — горе нам! — старик Креон,171

Что ныне царствует в пределах Фив,

Исполнен гнева и несправедлив,

Тиранства ради и из жажды зла,

Чтоб обесчестить мертвые тела

85 Фиванцев, павших в лютой битве той,

Велел сложить из трупов холм большой,

И ни за что не допускает он,

Чтобы сожжен был кто иль погребен:

Всех псам обрек он мерзостным приказом».

90 И с этими словами дамы разом

Все пали ниц, издав плачевный стон:

«О, пожалей нас, безутешных жен,

Чтоб горесть наша в грудь твою вошла».

Тут знатный герцог вмиг сошел с седла,

95 Скорбя об их несчастье и позоре.

Он думал, сердце надорвется с горя,

Узнав о том, что довелось снести

Недавно жившим в славе и в чести.

Фиванок он в объятья заключил,

100 Стал тихо утешать по мере сил

И в том им дал торжественное слово,

Что всей своею мощью так сурово

Мучителю Креону отомстит,

Что в Греции народ заговорит

105 О том, как поступил Тезей с Креоном,

Достойным казни по любым законам.

И в тот же час, не мешкая ничуть,

Он, распустив свой стяг, помчался в путь —

К твердыне Фивам во главе дружины.

110 Не въехал он и не вошел в Афины,

Не отдыхал и половины дня,

Всю ночь в походе не слезал с коня,

Царицу ж Ипполиту той порой

С красой Эмилией, ее сестрой,

115 Послал в Афины жить в чести и в холе,

А сам на бранное помчался поле.

С копьем и со щитом, багряно ал,

Бог Марс на белом знамени сиял,

По складкам стяга всюду блеск свой сея,

120 А рядом трепетал флажок Тезея,

Весь златом тканный: там набит, глядите,

Тот Минотавр, что им сражен на Крите.172

Так ехал герцог, славный сын побед,

А с ним и рыцарства блестящий цвет,

125 Пока у Фив не стал он на лугу,

Где дать решил сражение врагу.

Но сокращу я повести объем.

Креона он, что в Фивах был царем,

В бою открытом поразил геройски,

130 Посеял страх и бегство в фивском войске

И приступом их град завоевал,

Разбивши стены крепкие и вал.

Несчастным вдовам возвратил он прах

Супругов их, поверженных в боях,

135 Чтоб, по обряду древних, трупы сжечь.

Но чересчур бы затянулась речь

Про скорбный плач, про вопли без числа,

Про горе дам, покуда жгли тела,

Про почести, что в милости своей

140 Сей победитель доблестный, Тезей,

При расставанье оказал тем вдовам…

Прослыть я не желаю многословом.

Победоносный вождь Тезей, сразив

В бою Креона, стал владыкой Фив.

145 Проночевал он ночь в открытом поле,

И край перед его смирился волей.

Чтоб обобрать тела убитых всех,

Чтоб с них совлечь одежду и доспех,

Трудились тати рьяно и исправно

150 На утро той победы достославной

И вот нашли средь груды бездыханной

Покрытых не одной кровавой раной

Двух рыцарей младых, лежавших рядом,

В доспехах сходных, с дорогим окладом,

155 Из коих звали одного Арситой,

Другой же Паламон173 был знаменитый.

Смерть овладела ими не вполне,

И тотчас в них герольды174 по броне

Признали августейших двух господ,

160 Ведущих от владыки Фив свой род, —

Двух сыновей от царственных сестер.

К Тезею братьев отнесли в шатер,

Отрывши из-под кучи мертвых тел.

А он тотчас отправить их велел

165 В Афины век в неволе коротать

(За них он отказался выкуп взять).175

Великий вождь, отдав приказ такой,

Со всею ратью поспешил домой,

Чело победным лавром увенчав,

170 И там со славой и среди забав

До смерти жил. (Что говорить нам доле?)

Но в тесной башне в страхе и неволе

Томился Паламон с Арситой-братом…

Не откупить их ни сребром, ни златом…

175 Так день за днем идет и год за годом,

Когда однажды в мае пред восходом

Эмилия, чей образ был милее,

Чем на стебле зеленом цвет лилеи,

Свежей, чем мая ранние цветы

180 (Ланиты с розами сравнил бы ты:

Не знаю я, которые алей),

Покорствуя привычке юных дней,

Оделась, встав до света на востоке:

Не по душе ведь маю лежебоки.176

185 Все нежные сердца тревожит май,

От сна их будит и кричит: «Вставай

И верно мне служи, расставшись с ленью».

Эмилия, исполненная рвенья

Приветить май, на луч рассвета глядя,

190 Предстала свежей в утреннем наряде.

Златые кудри, в косу сплетены,

На добрый ярд свисали вдоль спины.

Она по саду, чуть взошло светило,

Меж распускавшихся дерев бродила.

195 Срывая цвет, то розовый, то белый,

Для головы венок плела умело

И пела, словно ангел неземной.

Большая башня с толстою стеной,177

Главнейшая темница в той твердыне

200 (Где рыцари в плену томились ныне,

О коих был и дале будет сказ),

Над садом этим высилась как раз,

Где весело Эмилия бродила.

Над морем воссияло дня светило,

205 И бедный узник Паламон тогда же,

Как ежедневно, с разрешенья стражи,

Шагал по верхней горнице темницы,

Преславный город видя сквозь бойницы

И садик, где под зеленью ветвей

210 Во всей красе и свежести своей

Эмилия гуляла по дорожкам.

Так грустный Паламон перед окошком

Своей тюрьмы шагает взад-вперед

И сам с собой печально речь ведет.

215 «Зачем рожден я?» — молвит в скорби жгучей.

И вышло так, — судьба ли то иль случай? —

Что сквозь литые прутья на окне,

Подобные бревну по толщине,

Он вдруг узрел Эмилию в саду.

220 «Ах!» — крикнул он, качнувшись на ходу,

Как бы стрелой жестокою пробитый.

Проснувшийся от возгласа Арсита

Спросил его: «Что у тебя болит?

Твой лик смертельной бледностью облит!

225 Как? Плачешь ты? Кто оскорбил тебя?

Сноси в смиренье, Господа любя,

Плененья гнет мучительный: ведь он

Самой Фортуной, видно, нам сужден;

Сатурна ли враждебным положеньем178

230 Иль прочих звезд злосчастнейшим стечением

Ниспослан он, — таков, как ни борись,

Был вид небес, когда мы родились.

Итак, терпи: вот краткий мой совет».

Тут Паламон промолвил так в ответ:

235 «Мой милый брат, оставь такое мненье,

Тебе его внушило заблужденье.

Нет, не тюрьма исторгла этот стон:

Я сквозь глаза был в сердце поражен

До глубины, и в этом — смерть моя.

240 Да, прелесть дамы, что, как вижу я,

По саду там гуляет взад-вперед,

Причина слез моих и всех невзгод.

Богиня ль то иль смертная жена?

Самой Венерой мнится мне она».

245 И, в увлечении не зная меры,

Он, ниц упав, воскликнул: «О Венера,

Коль ты явилась в вертограде том

Передо мной, презренным существом,

То помоги нам выйти из тюрьмы.

250 Но если повеленьем рока мы

До смерти здесь обречены невзгодам,

То смилуйся хотя б над нашим родом,

Низверженным по прихоти злодея».

Меж тем Арсита, обозрев аллеи,

255 Где дама та бродила взад-вперед,

Ее красою дивной в свой черед

Не менее был ранен и пленен,

А может быть, сильней, чем Паламон,

И, жалостно вздохнув, он говорит:

260 «Увы, я дивной прелестью убит

Красавицы, гуляющей по саду!

И если я не вымолю отраду

Лик созерцать ее хотя порою,

Ждет смерть меня — я от тебя не скрою».

255 Когда услышал эти речи брат,

Он молвил, злобный обративши взгляд:

«Ты говоришь, должно быть, для забавы?»

А тот в ответ: «Мне не до шуток, право:

Свидетель Бог, тебе я не солгал».

270 Тут Паламон, нахмурив бровь, сказал:

«Не много чести обретешь ты в том,

Что станешь предо мною подлецом.

Я брат тебе по крови и обету.179

Мы крепкой клятвой подтвердили это, —

275 Мы поклялись, что коль нас не замучат

И смерть сама навек нас не разлучит,

В делах любви не будешь мне врагом,

Мой милый брат, как и ни в чем другом,

Меня во всем поддержишь ты, любя,

280 Как и во всем я поддержу тебя.

Так ты клялся, и так клялся я тоже.

От клятвы отрекаться нам негоже.

Ты, спора нет, советник мой и друг,

Но, как изменник, возмечтал ты вдруг

285 О той, кому служу я, полюбив,

И буду так служить, покуда жив.

Нет, злой Арсита, не бывать тому!

Я первый полюбил и своему

Наперснику и брату по обету

290 От всей души доверил тайну эту.

И ты, что клятвой рыцарскою связан,

По мере сил мне помогать обязан.

Иль ты — изменник, в том сомненья нет».

На то Арсита гордый дал ответ:

295 «О нет, изменник здесь не я, а ты;

Ты изменил, скажу без клеветы.

К ней par amour180 я первый воспылал.

А ты где был? Ведь ты тогда не знал,

Назвать ее женой или богиней!

300 Ведь у тебя — почтенье пред святыней,

А здесь — любовь к живому существу.

И сей любви в свидетели зову

Я кровного и названого брата.

Пусть первый ты, — ужели это свято?

305 Ты знаешь, древний вопрошал мудрец:

«Кто даст закон для любящих сердец?»181

Любовь сама — закон;182 она сильней,

Клянусь, чем все права земных людей.

Любое право и любой указ

310 Перед любовью ведь ничто для нас.183

Помимо воли человек влюблен;

Под страхом смерти все же служит он

Вдове ль, девице ль, мужней ли жене…

Но нет надежды ни тебе, ни мне

315 При жизни милость дамы обрести.

Ты знаешь сам: сидим мы взаперти;

Обречены мы жить в темнице сей

Без выкупа до окончанья дней.

Так спорили два пса за кость большую,

320 Дрались весь день, а вышло все впустую:

Явился коршун вдруг, у драчунов

Под носом кость стащил и был таков.

В палатах царских правило такое:

Всяк за себя, других оставь в покое!

325 Люби, коль хочешь. Я люблю ее

И буду впредь ей верен. Вот и все,

Мы здесь в тюрьме должны страдать жестоко.

Так пусть же каждый ждет веленья рока!»

В сердцах и долго спорили друзья.

330 Но повесть мне затягивать нельзя.

Вернемся к сути. Приключилось раз

(Путем кратчайшим поведу рассказ),

Что знатный герцог, славный Перитой184

(Который был Тезею друг большой

335 С младенчества и в детские года)

В Афины прибыл, чтобы, как всегда,

С приятелем покоротать досуг, —

Милее всех ему был этот друг;

А тот его любил с таким же жаром,

340 И даже (если верить книгам старым),

Когда один изведал смертный хлад,

Другой его искать спустился в ад.

Рассказывать о том охоты нет.

Тот Перитой с Арситой много лет

345 Был связан в Фивах дружбою святой.

И, по мольбам и просьбам Перитоя,

Тезей Арсите разрешил свободно

Вон из тюрьмы уйти куда угодно,

Без выкупа, с условием одним,

350 Рассказ о коем следует за сим.

Тезей с Арситой ясно меж собой

Установили уговор такой,

Что если бы Арситу кто застиг

В Тезеевой земле хотя б на миг,

355 Иль днем, иль ночью, иль в любую пору,

То пойманный герой, по уговору,

Главы своей лишится под мечом,

И нет ему спасенья нипочем.

Вот он простился и спешит домой…

360 Эй, берегись, ответишь головой!

Какую же Арсита терпит муку!

Он в сердце чует хладной смерти руку.

Он плачет, стонет, жалостно рыдает,

С собой покончить втайне помышляет.

365 «Зачем, — он думает, — родился я?

Теперь еще тесней тюрьма моя.

Я из нее вовеки не уйду:

Я не в чистилище — уже в аду.

Узнал меня на горе Перитой:

370 Мне у Тезея в башне запертой

Остаться бы в оковах, на запоре!

Там в радости текла бы жизнь, не в горе.

Лишь видом той, которой я служу

(Хоть милости вовек не заслужу),

375 Уже вполне я был бы услажден».

«Мой милый брат, — он молвит, —

Паламон! Победа — ах! — осталась за тобой!

В тюрьме сидишь ты, взысканный судьбой…

В тюрьме? О нет! Верней сказать — в раю.

380 Судьба на счастье мечет зернь твою.

Ее ты видишь, я же так далек;

А раз ты с ней и так изменчив рок

(Ведь рыцарь ты, отважен и удал),

То, может быть, и то, чего ты ждал,

385 Тебе пошлет судьба когда-нибудь.

А я изгнанник, и к блаженству путь

Мне без надежд отрезан навсегда.

Земля, огонь, и воздух, и вода,

И существа, что сделаны из них,185

390 Не утолят ужасных мук моих.

Погибну я, истерзанный тоской.

Прощайте, жизнь, и радость, и покой!

Увы, напрасно от людей так много

Поклепов слышим на судьбу и Бога,

395 Что жалуют нас лучшими благами,

Чем можем мы порой придумать сами.

Иной богатство вымолит, — оно ж

Недуг накличет иль убийцы нож.

А тот покинул, помолясь, тюрьму,

400 Но челядью убит в своем дому.

Нас караулят беды что ни шаг.

Не знаем мы, каких мы просим благ.

Мы все — как тот, кто опьянен вином.

Пьянчуга знает — есть, мол, где-то дом,186

405 Не знает только, как пройти домой,

И склизок путь под пьяною ногой.

Вот так же мы блуждаем в сей юдоли:

Мы жадно ищем путь к счастливой доле,

Но без конца плутаем, как на грех,

410 Все таковы, и сам я хуже всех.

Не я ли мнил и тешился мечтой,

Что, чуть я выйду из темницы той,

И ждут меня веселье и услады.

А ныне лучшей я лишен отрады.

415 Эмилия! Нельзя мне видеть вас!

Спасенья нет, настал мой смертный час».

Тем временем несчастный Паламон,

Узнав, что он с Арситой разлучен,

Так возрыдал, что стены бастиона

420 Тряслись от причитания и стона

И кандалы, что на ногах он нес,

Намокли от соленых горьких слез.

Он восклицал: «Арсита, брат, о горе!

Ты плод сорвешь, Бог видит, в нашем споре!

425 Свободно ты по Фивам ходишь ныне

И мало тужишь о моей кручине.

С твоим умом и мужеством, я мню,

Собрать ты можешь войско и родню

И край весь этот разорить войной.

430 По договору ль, хитростью ль иной,

Ты женишься на той прекрасной даме,

По коей здесь я изойду слезами,

Ведь если все возможности учесть, —

С тех пор как ты свободу смог обресть,

435 Ты — государь, соперник слишком сильный,

А я погибну в клетке сей могильной,

Вопя и воя до скончанья дней

От всех тягот и мук тюрьмы моей.

К тому ж любви терзанье роковое

440 Скорбь и кручину умножает вдвое».

Тут дико ревность разгорелась в нем,

Проникла в сердце, грудь сожгла огнем.

И стал похож наш узник безотрадный

На букс187 засохший иль на пепел хладный.

445 Он говорил: «Богиня, злой кумир,188

Что вечным словом сковываешь мир

И на плите из твердого алмаза189

Навек законы пишешь и указы,

Мы все, твоей подвластные короне, —

450 Толпа овец, толкущихся в загоне.

Ведь человека бьют, как скот рогатый,

Сажают в тюрьмы, башни, казематы;

Он терпит боль, несчастье и тревогу,

И часто незаслуженно, ей-Богу.

455 Скажите, где же мудрость провиденья,

Когда невинность терпит зря мученья?

Ведь человек страдает тем сильней,

Что должен по религии своей

Во имя Бога страсти побороть,

460 А скот творит, чего желает плоть.

Подохнет скот — и нет ему забот,

А человека наказанье ждет,

Хоть он и в жизни зло и скорбь терпел.

Поистине, таков его удел.

465 Пусть богослов на это даст ответ,

Одно я знаю: полон муки свет.

Увы, я вижу, вор и подлый змей,

Изведший многих праведных людей,

Свободно ходит и живет прекрасно,

470 А я — в узилище томясь всечасно,

Гоним Юноной бешеной,190 ревнивой,

Почти что обескровившею Фивы

(Хоть крепки были стены и брустверы),

Терплю к тому еще и от Венеры,

475 Боясь Арситы и к нему ревнуя».

Но тут о Паламоне речь прерву я,

Его в тюрьме оставлю и в плену

И об Арсите вновь рассказ начну.

Проходит лето, удлинились ночи,

480 Страдают вдвое горше и жесточе

И узник и влюбленный, и, ей-ей,

Не знаю я, чей жребий тяжелей.

Сказать короче: бедный Паламон

Пожизненно в темницу заключен,

485 Чтоб в ней томиться до скончанья дней;

Арсита ж изгнан из державы сей,

И никогда под страхом смерти впредь

Возлюбленной ему не лицезреть.

Кому ж теперь — влюбленные, решите! —

490 Тяжеле? Паламону иль Арсите?191

Ведь этот даму видит день за днем,

Но сам он скрыт в узилище своем,

А тот повсюду ходит без труда,

Но дамы не увидит никогда.

495 Судите сами: вам оно видней,

Я ж возвращаюсь к повести своей.

Арсита в Фивах жил и сокрушался,

Твердил: «Увы!» — и часто чувств лишался:

Он с дамою своей навек в разлуке.

500 Я вкратце вам скажу об этой муке,

Что не был и не будет так убит

Тоской никто — с тех пор как свет стоит.

Еда, питье и сон на ум нейдут,

И стал он тощ и высох, словно прут.

505 Глаза ввалились, смотрит мертвецом,

Как хладный пепел, бледен, желт лицом.

Он, как отшельник, вечно одинок,

Всю ночь рыдает, сетуя на рок,

А чуть услышит песнь иль струнный звон,

510 Безудержно и долго плачет он.

Так пал в нем дух и вместе естество

Так изменилось, что узнать его

По голосу и речи невозможно,

А вид изобличает непреложно

515 Не тот недуг, что бог Эрот дарит,

А манию, которую родит

Сок черной желчи в чаше головной,192

Седалище фантазии шальной.

Ну, словом, повернулось все вверх дном

520 В Арсите, воздыхателе больном, —

Обличье, обхождение и стать…

Что мне о том весь день повествовать?

Претерпевал бедняжка год-другой

Всю эту муку, скорбь и непокой,

525 Как сказано, в стенах родимых Фив.

Вот раз лежал он, крепко опочив;

Меркурий, бог крылатый, над постелью

Явился вдруг, зовя его к веселью.

Волшебный жезл в руке его подъят,

530 А из-под шляпы волосы блестят.193

Так он одет (Арсита видит сон),

Как в час, когда был Аргус усыплен.194

И молвил бог: «Направь стопы в Афины:

Там ждет тебя конец твоей кручины».

535 При сих словах Арсита встал от сна.

«Поистине, сколь мука ни сильна, —

Он молвил, — я тотчас помчусь в Афины,

Меня не сдержит страх лихой кончины.

Увижу ту, кому, любя, служу,

540 И голову к ее ногам сложу».

Сказавши так, он в руки взял зерцало

И видит, что с лица вся краска спала,

Что стал его неузнаваем лик.

Тут помысел в уме его возник,

545 Что если так сменилось естество

От злой болезни, мучившей его,

То он, назвав себя простолюдином,

Ходить неузнан мог бы по Афинам

И дамой тешить день за днем свой взор.

550 Не медля, он переменил убор

И, нарядившись скромным бедняком,

С одним лишь сквайром,195 что уж был знаком

С его делами всеми без изъятья,

Одетым, как и он, в простое платье,

555 Вошел в Афины по прямой дороге

И, появившись в герцогском чертоге,

Там предложил услуги у ворот

По части всяческих ручных работ.

Чтоб повесть вам моя не докучала,

560 Скажу тотчас: попал он под начало

К дворецкому Эмилии самой.

Хитро пред тем узнал он стороной

О каждом, кто служил любимой даме,

К тому ж он был могуч и юн годами,

565 Был костью крепок, преисполнен сил.

Дрова рубил он, воду приносил,

Все делал, словом, что ни повелят.

Так прослужил он года два подряд

И вот пажом приставлен был к палатам

570 Эмилии, назвавшись Филостратом.

Никто из всех людей такого чина

Так не был чтим, и даже вполовину.

Так был учтив Арситы разговор,

Что весть о нем весь облетела двор:

575 Все говорили, что по благостыне

Тезей его повысить должен в чине

И на такой его поставить путь,

Где доблестями может он блеснуть.

Так слава Филострата процвела,196

580 Хваля и речь его, и все дела,

Что милостью его взыскал Тезей

И сделал сквайром в горнице своей,

Дав золота, чтоб жил он, процветая,

К тому ж вассалы из родного края

585 Из года в год несли ему добро.

Но тратил он так скромно и хитро,

Что не дивил людей его доход.

Так прожил он в Афинах третий год

Во дни войны, в годины мира тоже,

590 Тезею ж был он всех других дороже.

Его оставлю я в такой чести,

Чтоб речь о Паламоне повести.

В ужасной, мрачной башне заключен,

Семь долгих лет страдает Паламон,

595 Надежд лишенный, от любви больной.

Кто злой кручиной отягчен двойной?

То — Паламон: боль от любовных дум

Ему едва не помутила ум;

К тому ж он узник, под ярмом невзгод

600 Стенящий век, а не один лишь год.

О, кто бы спеть в стихах английских мог

Про муки те? Не я, свидетель Бог!

Итак, рассказ я быстро поведу…

Раз, в третье мая197 на седьмом году

605 (Как говорят нам книги старых дней,

Что этот сказ передают полней)

Так учинил благоприятный рок

(Что суждено, свершится в должный срок),

Что Паламон, среди полночной тьмы,

610 Друзьями вызволенный из тюрьмы,

Из города бежал что было сил;

Тюремщика же так он напоил,

В вино, помимо пряностей, вложив

Снотворных трав и опия из Фив,198

615 Что до утра, не чуя ничего,

Тот крепко спал, как ни трясли его.

Бежал он, под собой не слыша ног.

Ночь коротка, и день уж недалек,

И надобно прибежище найти.

620 Вот в рощицу, в сторонке от пути,

Вступает робким шагом Паламон.

Сказать вам вкратце, собирался он

Весь день скрываться в роще как-нибудь,

А ночью снова продолжать свой путь

625 До града Фив и там просить свой род

Против Тезея двинуться в поход.

Он был намерен честно пасть в бою

Иль в жены взять Эмилию свою.

Вот — мысль его, ее легко понять…

630 Но я к Арсите возвращусь опять…

Не знал Арсита, как близка забота,

Пока к Фортуне не попал в тенета.

Вот жаворонок, шустрый вестник дня,

Зарю встречает, трелями звеня.

635 И так прекрасно всходит бог на небо,

Что весь восток ликует, видя Феба.199

И сушит пламенем красы своей

Серебряные капли меж ветвей.

Как я сказал, тем временем Арсита,

640 Что первым сквайром был придворной свиты,

Проснулся; светлый день его влечет;

Он хочет маю оказать почет.

И, вспомнив о своей любимой даме,

На скакуна вскочил он, что, как пламя,

645 Был резв, и поскакал по мураве

Прочь от двора на милю или две.

К дубраве той, о коей шел рассказ,

Случайно он направился как раз,

Чтоб, если ива, жимолость там есть,200

650 Из них гирлянду в честь любимой сплесть.

Он встретил солнце песнею живой:

«О светлый Май с цветами и листвой!

Привет тебе, прекрасный, свежий Май!

Мне свежих листьев для гирлянды дай!»

655 С веселою душой с коня он слез

И быстрым шагом углубился в лес.

Бродя по чаще, он пришел на тропку,

Где бедный Паламон скрывался робко

От глаз людских, таясь в густых кустах:

660 Силен был в нем безвинной смерти страх.

Он про Арситу знать всего не мог,

А знал бы, не поверил — видит Бог.

Но поговорку старую послушай:

У поля есть глаза, у леса — уши.201

665 Порой себя полезно поберечь:

Немало может быть нежданных встреч.

Что друг его оттуда недалек

И слышит все, Арсите невдомек:

Тихонько тот сидит в кустах ракиты.

670 Когда довольно погулял Арсита

И спел рондель на превеселый лад,202

Он вдруг замолк, мечтаньями объят.

Чудно порой ведет себя любовник:

То на деревья лезет, то в терновник,

675 То вверх, то вниз, как на колодце ведра,

Как пятница — то сильный дождь, то вёдро

Поистине, изменчива без меры,

Сердца людей всегда мутит Венера:

Как пятница, любимый день ее,

680 Меняет вмиг обличив свое.

Да, у нее семь пятниц на неделе.

Едва Арситы песни отзвенели,

Он наземь сел, издав протяжный стон.

«Зачем, — сказал он, — я на свет рожден?

685 Доколь от всех жестокостей Юноны

У града Фив не будет обороны?

Увы! Уже повержен, посрамлен

Ваш царский род, о Кадм203 и Амфион!204

Да, Кадм! Увы, он первый строить стал

690 Фиванский град, воздвиг вкруг града вал

И первый принял царскую корону.

Я — внук его, наследник по закону.

Природный отпрыск племени царей, —

Кто я теперь? Невольник у дверей

695 Смертельного жестокого врага.

Как бедный сквайр, служу я, как слуга.

Мне горшее велит Юнона злая:

Свое прозванье всюду я скрываю.

Арситой был я в оны времена, —

700 Теперь я — Филострат: мне грош цена.

Увы, Юнона! Лютый Марс, увы!

Все наше семя истребили вы.

Остались я и Паламон-бедняжка.

Его Тезей в тюрьме терзает тяжко.

705 А чтоб меня кончине неминучей

Предать, любовь стрелой пронзила жгучей

Мне сердце. Ах, навылет ранен я.

Меня подстерегает смерть моя.

Увы, сражен я вашими глазами,

710 Эмилия! И смерть моя — вы сами.

Все, все, что прежде душу занимало,

Поистине, я не ценю нимало,

Лишь только б мог я быть угоден вам».

Без чувств упав, лежал он долго там.

715 Придя ж в себя, шагов услышал звук:

То Паламон, почувствовавший вдруг,

Как меч холодный в грудь его проник,

Дрожа от гнева, бросил свой тайник;

Едва он брата речь уразумел,

720 Как, обезумев, бледный словно мел,

Он поднялся из-за густых ветвей:

«Арсита подлый! Подлый лиходей!

Ты пойман. Даму любишь ты мою,

Из-за которой муку я терплю.

725 Ты кровь моя, ты названый мой брат, —

Уже корил тебя я в том стократ, —

Оплел ты ложью герцога Тезея,

Чужое имя принял, не краснея.

Иль сам умру я, иль тебя убью.

730 Тебе ль любить Эмилию мою?

Один люблю я, и никто другой.

Я — Паламон, смертельный ворог твой.

Хоть чудом я избавился от пут

И хоть со мною нет оружья тут,

735 Я не боюсь тебя! Погибнешь ты

Иль бросишь об Эмилии мечты.

Так выбирай. Ты не уйдешь, злодей».

Арсита в грозной ярости своей,

Его узнав и слыша эту речь,

740 Свиреп, как лев, из ножен вынул меч.

«Клянусь, — он молвил, — Господом всевластным!

Не будь ты одержим безумьем страстным

И будь ты тут с оружием своим,

Из рощи ты бы не ушел живым,

745 А здесь погиб бы от руки моей.

Я отрекаюсь ото всех цепей,

Которыми сковали наш союз.

О нет, глупец, любовь не знает уз!

Ее люблю тебе наперекор,

750 Но так как ты ведь рыцарь, а не вор

И даму порешил добыть в бою,

То завтра же — я слово в том даю —

Тайком от всех я буду в этом месте,

Как рыцарской моей пристойно чести.

755 И лучшую тебе доставлю сбрую,

А для себя похуже отберу я.

Тебе дам на ночь пищу и питье

И для ночлега принесу белье,

И если даму ты добудешь с бою

760 И буду я в лесу убит тобою,

Она — твоя, коль нет других препон».

«Согласен я», — ответил Паламон.

И разошлись, друг другу давши слово

Сойтись в дубраве той же завтра снова.

765 О Купидон, чьи беспощадны стрелы!

О царство, где не признают раздела!

Недаром говорят: в любви и власти

Никто охотно не уступит части,

Познал Арсита это с Паламоном.

770 Арсита мчится в город быстрым гоном.

А поутру, в передрассветный час,

Две ратных сбруи тайно он припас,

Достаточных, чтобы в честном бою

На поле распрю разрешить свою.

775 Он, на коне скача тайком от всех,

Перед собой везет двойной доспех,

И скоро он на месте сговоренном.

Сошлись в лесу Арсита с Паламоном.

Вся краска вмиг сошла у них с лица,

780 Как у того фракийского ловца,

Что у теснины сторожит с копьем

И встречи ждет с медведем или львом;

Он слышит, как сквозь чащу зверь спешит,

Ломает сучья и листву крушит,

785 И думает: «Вот страшный супостат,

Один из нас уж не уйдет назад:

В теснине здесь в него всажу я дрот,

А промахнусь, так он меня убьет».

Так оба побледнели от испуга,

790 Когда в лесу увидели друг друга.

Не молвя «добрый день» иль «будь здоров»,

Тотчас же безо всяких дальних слов

Один другого одевает в латы,

Услужливо, как бы родного брата.

795 Они друг друга копьями ретиво

Спешат разить, и длится бой на диво.

Сказал бы ты, что юный Паламон

В бою, как лев, свиреп и разъярен.

Арсита ж, словно тигр, жесток и лют;

800 Как кабаны, они друг друга бьют,

Покрывшись белой пеною от злобы.

Уже в крови по щиколотку оба.

Но я в бою оставлю их сейчас

И о Тезее поведу рассказ.

805 Судьбина — управитель неизменный,205

Что волю провиденья во вселенной

Творит, как нам заране Бог присудит,

И хоть весь свет клянись, что так не будет, —

Нет, нет и нет, — Судьбина так сильна,

810 Что в некий день нам вдруг пошлет она

То, что затем в сто лет не повторится.

По правде, всем, к чему наш дух стремится, —

К любви иль мести, к миру иль войне, —

Всем этим Око правит в вышине.206

815 Пример тому Тезей могучий даст нам:

К охоте он влеком желаньем страстным;

Так лаком в мае матерой олень,

Что вождь, с зарей вставая каждый день,

Уж вмиг одет и выехать готов

820 С ловцами, рогом и со сворой псов.

Так сладостен звериный лов ему;

Вся страсть и радость в том, чтоб самому

Оленя сбить ударом мощной длани;

Как к Марсу, он привержен и к Диане.207

825 Был ясный день, как я вам говорил,

И вот Тезей, веселый, полный сил,

С Эмилией, с прекрасной Ипполитой,

В зеленое одетой, и со свитой

На лов звериный выехал с утра.

830 Он к роще, недалекой от двора,

Где был олень, как молвили Тезею,

Дорогой ближней мчит со свитой всею

И на поляну едет напрямик,

Где тот олень искать приют привык;

835 Там — чрез ручей и дальше до леска…

Желает герцог поскакать слегка

Со сворою, что под его началом,

Но, поравнявшись с тем лесочком малым,

Взглянул он против солнышка — и вот

840 Арситу с Паламоном застает.

Как два быка, ярятся в рукопашной

Противники, мечи сверкают страшно.

И мнится: бой их так свиреп и яр,

Что свалит дуб слабейший их удар.

845 Но кто они — Тезею невдомек.

Коня пришпорив, он в один скачок

Пред разъяренною возник четой

И, вынув меч свой, грозно крикнул:

«Стой! Под страхом смерти прекратить сейчас!

850 Клянусь я Марсом: если кто из вас

Ударит вновь — лишится головы.

Теперь скажите, кто такие вы,

Что бьетесь здесь, по дерзости своей,

Без маршалов,208 герольдов и судей,

855 Как будто выйдя на турнир придворный?»

И Паламон ответствовал покорно:

«О государь, скажу без долгих слов:

Лишиться оба мы должны голов.

Мы здесь два пленника, два бедняка,

860 Которым жизнь несносна и тяжка.

Как от сеньора и судьи, не надо

Нам от тебя приюта и пощады:

Сперва меня из милости убей,

Но и его потом не пожалей.

865 Хоть от тебя его прозванье скрыто,

Но он — твой злейший ворог, он — Арсита,

Под страхом смерти изгнанный тобой.

Погибели он заслужил лихой.

Он к воротам твоим пришел когда-то

870 И ложно принял имя Филострата;

Немало лет обманывал он вас

И главным щитоносцем стал сейчас.

Знай, что в Эмилью тайно он влюблен.

Но так как близок мой предсмертный стон,

875 Тебе во всем покаюсь откровенно.

Я — Паламон, пожизненный твой пленный,

Расстался самовольно я с темницей.

Я — твой смертельный враг и к светлолицей

Эмилии давно питаю страсть.

880 У ног ее готов я мертвым пасть.

Суда и смерти жду я без боязни,

Но ты его подвергни той же казни:

Мы оба стоим смерти, спора нет».

Достойный герцог тотчас дал ответ,

885 Сказавши так: «Задача тут проста.

Признаньем вашим ваши же уста

Вас осудили. Это памятуя,

От строгой пытки вас освобожу я.209

Но Марсом вам клянусь, что ждет вас плаха».

890 От состраданья нежного и страха

Рыдает королева Ипполита,

И плачут с ней Эмилия и свита.

Казалось, им безмерно тяжело,

Что без вины постигло это зло

895 Двух юношей владетельного рода,

И лишь любовь — причина их невзгоды.

Заметив раны, что зияли дико,

Вскричали все от мала до велика:

«О, ради дам не будь неумолим», —

900 И на колени пали перед ним,

Готовые припасть к его стопам.

Но наконец Тезей смягчился сам

(В высоких душах жалость — частый гость),210

Хотя сперва в нем бушевала злость,

905 Но после обозрел он в миг единый

Проступки их, а также их причину,

Хоть гнев его обоих осудил,

Но разум вмиг обоих их простил.

Он знал, что всякий человек не прочь

910 По мере сил себе в любви помочь,

А также жаждет выйти из неволи.

К тому ж Тезей не мог смотреть без боли

На дам, рыдавших в горе безысходном.

Приняв решенье в сердце благородном,

915 Он так подумал: «Стыд тому владыке,

Что жалости не знает к горемыке

И одинаково, как грозный лев,

Рычит на тех, что плачут, оробев,

И на упорного душой злодея,

920 Который зло свершает, не краснея.

Да, неразумен всякий властелин,

Который мерит на один аршин

Гордыню и смирение людей».

Когда от гнева отошел Тезей,

925 Взглянул на все он светлым оком снова

И громко молвил всем такое слово:

«О бог любви! о benedicite!211

Какую власть несешь в деснице ты!

Препоны нет, чтоб ты сломать не мог,

930 Поистине ты — чудотворный бог!

Ведь можешь ты по прихоти своей

Как хочешь изменять сердца людей.

Вот Паламон с Арситой перед нами,

Что, распростясь с тюремными стенами,

935 Могли бы в Фивах жить средь всяких благ

И знали, что я им смертельный враг

И что убить их я имею власть,

И все же поневоле эта страсть

Сюда на смерть их привела обоих.

940 Не дивное ль безумье увлекло их,

Которым лишь влюбленный заражен?

Взгляните же на них со всех сторон:

Прелестный вид, не правда ль? Все — в крови!

Так им воздал сеньор их, бог любви.

945 Вот им достойная за службу плата,

А оба мнят, что разумом богаты,

Служа любви все жарче и бойчей.

Смешней всего, что та, для чьих очей

И начато все это шутовство,

950 Ничуть не благодарна за него

И ведает о распре их не боле,

Чем та кукушка или заяц в поле.212

Но в жизни все мы испытать хотим,

Не в юности, так в старости дурим.

955 Я признаюсь, что много лет назад

Служить любви и сам бывал я рад.

И знаю я, как зло любовь нас ранит

И как жестоко род людской тиранит.

И, бывши сам не раз в тенетах тех,

960 Я вам обоим отпускаю грех

Из-за горячих слез как королевы,

Так и Эмилии, прекрасной девы.

А вы теперь же поклянитесь мне

Впредь не чинить вреда моей стране,

965 Не нападать ни ночью и ни днем,

Но быть друзьями мне всегда во всем,

Я ж вам прощаю все бесповоротно».

Тут братья поклялись ему охотно,

Прося прощенья и вассальных прав.

970 И молвил он, прощенье даровав:

«Ваш род высок и велика казна,

Вам полюбись царица иль княжна,

Достойны оба вы такого брака,

Когда настанет время. И, однако

975 (Я говорю вам о своей сестре,

Подавшей повод к ревности и пре),

Вы знаете, что, спорьте хоть до гроба,

Венчаться с ней не могут сразу оба,

А лишь один, и, прав он иль не прав,

980 Другой уйдет, не солоно хлебав.

Двоих мужей возьмет она едва ли,

Как вы б ни злились и ни ревновали.

И вот я вам даю такой урок,

Чтоб всяк из вас узнал в кратчайший срок,

985 Что рок судил. Услышьте ж уговор,

Которым я хочу решить ваш спор.

Конечную вам объявляю волю,

Чтоб возражений мне не слышать боле

(Угодно ль это вам иль неугодно).

990 Отсель пойдете оба вы свободно,

Без утесненья, выкупа иль дани.

А через год (не позже и не ране)

Возьмите по сто рыцарей оружных

Во всех доспехах, для турнира нужных.

995 Чтоб этот спор навек покончить боем.

А я ручаюсь честью вам обоим

И в том даю вам рыцарское слово,

Что, коль осилит здесь один другого, —

Сказать иначе, если ты иль он

1000 С дружиною возьмет врага в полон,

Убьет его иль сгонит за межу,213 —

Эмилией его я награжу,

Раз он так щедро одарен судьбою.

Ристалище же здесь я вам устрою.

1005 Как верно то, что Бог мне судия,

Так вам судьей бесстрастным буду я.

И спор тогда лишь будет завершен,

Коль кто падет иль будет взят в полон.

Скажите «да», коль этот мой приказ

1010 Вам по сердцу. Теперь довольно с вас:

На том конец, и ваш вопрос решен».

Кто просветлел тут ликом? Паламон.

А кто от счастья подскочил? Арсита.

Все лица были радостью залиты

1015 За двух соперников, когда Тезей

Их осчастливил милостью своей.

Все, без различья звания и пола,

В признательности сердца пали долу,

Фиванцы ж много раз и особливо.

1020 И вот с надеждою в душе счастливой

Они, простясь, отправились назад

В свой крепкостенный и старинный град.

Меня, пожалуй, люди упрекнут,

Коль щедрости Тезеевой я тут

1025 Не помяну. Он тщился всей душой

По-царски пышным сделать этот бой,

И не было подобного турнира,

Могу сказать, от сотворенья мира.

Округой в милю там была стена —

1030 Из камня вся и рвом обнесена.

Амфитеатр из многих ступеней

Был вышиною в шестьдесят пядей.214

Кто на одной ступени восседал,

Уже другому видеть не мешал.

1035 Врата из мрамора вели к востоку,

Такие ж — к западу, с другого боку.

И не найти нигде, скажу по чести,

Сокровищ столько на столь малом месте.

Обрыскан был весь край и вдоль и вширь;

1040 Кто реометром был, кто знал цифирь,

Кто был создателем картин иль статуй —

Им всем Тезей давал и стол и плату,

Стремясь арену выстроить, как надо.

Чтоб совершались жертвы и обряды,

1045 Велел он на вратах восточных в честь

Венеры,215 божества любви, возвесть

Молельню и алтарь,216 а богу битвы217

На западе для жертв и для молитвы

Другой алтарь украсил он богато,

1050 Потребовавший целой груды злата;

А с севера на башенке настенной

Из глыбы алебастра белопенной

С пурпуровым кораллом пополам

Диане чистой драгоценный храм

1055 Возвел Тезей, как лишь царю под стать.

Но я забыл еще вам описать

Красу резьбы, и фресок, и скульптур,

Обличье и значенье тех фигур,

Что дивно украшали каждый храм.

1060 В Венериной божнице по стенам

Ты увидал бы жалостные лики:

Разбитый Сон, и хладный Вздох, и Крики,218

Святые слезы, скорбный вопль Тоски

И огненных Желаний языки,

1065 Что слуг любви до смерти опаляют,

И Клятвы те, что их союз скрепляют.

Тут Мощь и Прелесть, Лесть и Хвастовство,219

И Хлопотливость тут и Мотовство,

Безудержная Роскошь и Богатство,

1070 Надежда, Страсть, Предерзость и Приятство,

И Ревность в гелиантовом венке,

С кукушкою, сидящей на руке,220

Пиры и Песни, Пляски и Наряды,

Улыбки, Похоть — словом, все услады

1075 Любви, которых не исчислить мне,

Написаны все кряду на стене;

Их больше, чем сумею передать я:

Весь Киферон,221 пожалуй, без изъятья

(Где водружен Венерин главный трон)

1080 В картинах на стене изображен

И сад ее во всем своем веселье.

Не позабыты тут: вратарь-Безделье,222

Нарцисс,223 красавец тех былых времен,

Безумствующий в страсти Соломон,224

1085 Все подвиги Геракла225 самого,

Медеи226 и Цирцеи227 волшебство,

Свирепый Турн,228 столь храбрый в ратном поле,

Богатый Крез,229 томящийся в неволе, —

Все учит нас, что ум и горы блага,

1090 Краса и хитрость, сила и отвага

Не могут разделить с Венерой трон.

Венера правит миром без препон.

Весь этот люд в ее сетях увяз.

«Увы, увы!» — твердят они не раз.

1095 Два-три примера вдосталь говорят,

Но я б набрал и тысячу подряд.

Там статуя Венеры, вся сверкая,

В обширном море плавала нагая;

Ее до чресел море облегло

1100 Волной зеленой, ясной, как стекло.

В ее деснице — лютня золотая,230

Над головой голубок реет стая,

А на кудрях, являя вид приятный,

Лежит из роз веночек ароматный.

1105 Пред ней стоит малютка Купидон,

Два крылышка на спинке носит он,

К тому ж он слеп (как всякий часто зрел),

В руке же лук для светлых острых стрел.

А почему мне не поведать вам

1110 О живописи, украшавшей храм,

Что герцог Марсу ярому обрек?

Расписан был он вдоль и поперек,

Подобно недрам страшного чертога,

Большой божницы яростного бога

1115 В краю фракийском, хладном, ледяном,

Где, как известно, Марсов главный дом.231

Там на одной стене была дубрава,

Где все деревья стары и корявы,

Где остры пни, ужасные на вид,

1120 Откуда зверь и человек бежит.

Шел по лесу немолчный гул и стук,

Как будто буря ломит каждый сук.

А под холмом, прижат к стене откосной,

Был храм, где чтился Марс Оруженосный,

1125 Из вороненой стали весь отлит;

А длинный вход являл ужасный вид.

Там слышен был столь дикий вой и рев,

Что ворота дрожали до основ.

Лишь с севера сквозь дверь струился свет:

1130 Отсутствовал окошка всякий след,

Откуда б свет мог доходить до глаза,

А дверь была из вечного алмаза,

Обита крепко вдоль, и вширь, и вкось

Железом; и чтоб зданье не тряслось,

1135 Столп каждый изумительных палат,

Сверкавший сталью, с бочку был в обхват.

Там мне предстал Измены лик ужасный,

Все Происки и Гнев багряно-красный,

Как угли раскаленные в кострах,

1140 Карманная Татьба и бледный Страх,

С ножом под епанчою Льстец проворный,

И хлев горящий, весь от дыма черный,

И подлое убийство на постели,

Открытый бой, раненья, кровь на теле,

1145 Раздор с угрозой и с кровавой сталью…

Весь храм был полон воплем и печалью.

Самоубийцу я увидел там:

Живая кровь течет по волосам

И гвоздь высоко меж волос торчит;

1150 Там настежь хладной Смерти зев раскрыт;

Средь храма там стоит Недоли трон,

Чей лик унылой скорбью омрачен;

Там слышал я Безумья хохот дикий,

Лихую Ругань, Жалобы и Крики;

1155 Там искаженный труп лежит в кустах;

Там тьма поверженных кинжалом в прах;

Добычу там тиран подъял на щит;

Там град, который до основы срыт;

Там флот сожженный пляшет средь зыбей;

1160 Хрипит охотник в лапах медведей;

Младенца в зыбке пожирает хряк;

Ошпарен повар, в чьих руках черпак.

Марс не забыл во злобе ни о ком:

Раздавлен возчик собственным возком,

1165 Под колесом лежит он на земле.

Клевреты Марса там — в большом числе:

Там оружейник, лучник и коваль,232

Что в кузне для мечей готовит сталь.

А выше всех — Победа в бастионе

1170 Сидит с великой почестью на троне;

Преострый меч у ней над головой

Висит на тонкой ниточке одной.233

Как пал Антоний,234 как Нерон235 великий,

Как Юлий236 пал, изображали лики.

1175 Их не было еще в те времена,

Но их судьба там наперед видна,

Как Марсова угроза. Те фигуры

Все отражали точно, как с натуры.

Ведь в вышних сферах Судьбы начертали,

1180 Кто от любви умрет, а кто от стали.

Довольно сих примеров. Много есть

Их в старых книгах, всех не перечесть.

На колеснице — Марсов грозный лик;

Он весь в оружье, взор безумен, дик.

1185 И две звезды над ним горят, сверкая,

Одна — Пуэлла, Рубеус — другая:237

Им в книгах эти имена даны.

Так был написан грозный бог войны:

Кровавоглазый волк у ног лежал

1190 И человечье мясо пожирал.

Все тонкой кистью выведено строго

С почтеньем к славе ратоборца-бога.

Теперь Дианы-девственницы храм

Как можно кратче опишу я вам.

1195 Как по стенам от пола до вершины

Написаны различные картины

Лесной охоты девственницы чистой.

Я видел там, как бедная Каллисто238

Под тяжестью Дианиного гнева

1200 Медведицею сделалась из девы,

А вслед за тем — Полярною звездой

(Так понято все это было мной),

А сын ее был превращен в светило.

Там Дафну239 страсть во древо обратила

1205 (Здесь мыслится не божество Диана,

А дочь Пенея, по прозванью Дана).

Вот Актеон,240 в оленя превращенный

За то, что зрел Диану обнаженной.

Там псы его (так видел я воочью),

1210 Не опознавши, растерзали в клочья.

А поодаль картина там видна,

Где Аталанта241 гонит кабана,

И Мелеагр,242 и множество других,

За что Диана поразила их.

1215 И не одно еще я видел чудо,

О коем вам рассказывать не буду.

Богиня, на олене восседая,

У ног своих щенят держала стаю,

А под ногами — полная луна

1220 Взошла и скоро побледнеть должна.

Хоть весел плащ зеленый на Диане,

И лук в руке, и туча стрел в колчане,

Но взор богини долу обращен,

Где в мрачном царстве властвует Плутон,

1225 Пред ней лежала женщина, стеная:

Ее терзала схватка родовая,

И так взывала бедная к Люцине:243

«О, помоги! Ты всех сильней, богиня!»

Был мастером создатель сих картин,

1230 Извел на краски не один флорин.

Построили арену, и Тезей,

С большим расходом для казны своей

Воздвигший и ристалище и храм,

Доволен делом был по всем статьям.

1235 Но про Тезея слушать подождите:

Вернусь я к Паламону и Арсите.

Уже подходит близко день возврата,

Чтоб, с сотнями явившись, оба брата,

Как я сказал, свой разрешили спор.

1240 И вот к Афинам, помня уговор,

Противники ведут по сто бойцов:

В оружье — все, и каждый в бой готов.

Поклясться мог бы всякий человек,

Что с той поры, как создан мир, вовек

1245 (Поскольку дело доблести касалось)

На море иль на суше не сбиралось

Героев столько на столь малом месте:

Всяк, кто привержен был к военной чести

И кто себя хотел прославить в мире,

1250 Просился быть участником в турнире.

И рад был тот, кто избран был в тот час:

Случись хоть завтра это все у нас,

То ль в Англии, то ли в стране иной, —

Как вам известно, паладин любой,

1255 Что любит par amour и полон сил,

С охотою бы в этот бой вступил.

За даму биться каждый рыцарь рад:

Такой турнир — отрада из отрад.

Не менее удачлив Паламон:

1260 Бойцы к нему идут со всех сторон.

Один приехал на лихом коне,

В кафтане боевом или в броне;

Другой в двойной кирасе в бой спешит,244

Держа иль круглый, или прусский щит;245

1265 Гордится третий поножей красою;

Секирою иль палицей стальною:

Все то, что ново, старина знавала.

Так всякий был, как я сказал сначала,

По вкусу своему вооружен.

1270 Смотрите: вот с Ликургом246 Паламон.

Ликург, кого фракийский чтит народ, —

Воинственен лицом, чернобород,

Горят во лбу очей его орбиты,

Багряно-желтым пламенем залиты.

1275 Глядит он, грифа грозного страшней,247

Из-под густых расчесанных бровей.

Он крупен телом, крепок и высок,

Отменно длиннорук, в плечах широк.

Он, по обычаю своей земли,

1280 Стоял на колеснице, что везли

Волы четверкой, все белее мела.

Взамен камзола сверх брони висела

Медвежья шкура, угольев черней,

Горя, как златом, желтизной когтей.

1285 Его власы спадают вдоль спины;

Как ворона крыло, они черны.

Венец тяжелый, в руку толщиной,

На волосах горит, весь золотой,

Алмазами, рубинами блистая.

1290 Вкруг колесницы — белых гончих стая,

Бычков по росту, двадцать штук — не мене,

Чтоб натравить на льва их иль оленя.

На псах, что все в наморднике тугом,

Златой ошейник с кольцами кругом.

1295 Вассалов сотню царь ведет с собой

Свирепых, ярых, снаряженных в бой.

С Арситой ехал (книги говорят)

Индийский царь Эметрий248 в стольный град.

Гнедой скакун, весь в стали вороненой,

1300 Покрыт расшитой золотом попоной.

Сам царь подобен богу воинств Марсу.

Камзол с гербом — чистейший шелк из Тарса,249

На нем же — жемчуг белый, крупный, скатный.

Седло обито золотом презнатно.

1305 А с плеч его свисает епанча,

Горя в рубинах, алых, как свеча,

И волосы, все в кольца завитые,

Блестят на солнце, словно золотые;

Глаза — лимонно-желты, нос — высок,

1310 Округлы губы, свеж румянец щек.

Слегка веснушки лик его пестрят,

Как исчерна-шафранных пятен ряд.

Взор, как у льва свирепого, горит;

Лет двадцать пять царю ты дашь на вид.

1315 Уж в бороде его густеет волос,

Как трубный грохот, громыхает голос,

Венок лавровый вкруг его главы

Пленяет свежей зеленью листвы.

А на деснице держит он для лова

1320 Орла лилейно-белого ручного.250

Сто рыцарей владыке служат свитой;

Все — в латах, но с главою непокрытой.

Все пышностью похвастаться могли:

Ведь графы, герцоги и короли

1325 Сошлись, чтоб защищать любовь и честь

И рыцарство на высоту вознесть.

Ручные львы и барсы там и тут

Во множестве вслед за царем бегут.

Так весь синклит владетельных господ

1330 В воскресный день сошелся у ворот

И на заре вступает в город сей.

Достойный герцог и герой Тезей,

Введя их всех в свой стольный град Афины

И посадивши каждого по чину,

1335 Всех угощал и не жалел хлопот,

Чтоб всем достойный оказать почет.

И было мненье общее гостей,

Что мир не знал хозяина щедрей.

О музыке, об услуженье в залах,

1340 О всех подарках для больших и малых,

О пышности Тезеевых хором,

О том, как разместились за столом,

Какая дама всех красой затмила

Иль пеньем, пляской, или говорила

1345 Про жар любви чувствительнее всех,

И сколько было соколиных вех,

И сколько псов лежало под столом, —

Ни слова вам я не скажу о том.

Я к самой сути перейти спешу

1350 И вашего внимания прошу.

Под воскресенье ночью Паламон

Услышал ранний жаворонка звон;

Хоть до зари еще был час-другой,

Но жаворонок пел, и наш герой

1355 С благоговеньем в сердце, духом бодр,

Для богомолий покинув одр,

Пошел к богине, что царит в Кифере,

Сказать иначе, к благостной Венере.

В час, посвященный ей,251 герой пошел

1360 К арене, где стоял ее престол,

И, в скорби сердца ставши на колени,

Излил поток смиреннейших молений:

«Краса красот, владычица всех стран,

Юпитерова дщерь, чей муж — Вулкан!

1365 Ты радуешь вершины Киферона!

О, ради давней нежности к Адону,252

На горький плач мой с жалостью взгляни,

К смиренной просьбе слух свой преклони.

Увы! я слов достойных не найду,

1370 Чтоб описать тебе свою беду.

Ах, сердце мук моих не выдает,

Я так смятен, что слов недостает.

Пресветлая, меня ты пожалей!

Ты знаешь злую скорбь души моей.

1375 Все мудро взвесь и помоги, богиня!

Тебе клянусь, что я готов отныне

Всей силою служить одной тебе

И с девственностью в вечной жить борьбе,

Я в том клянусь, но помоги сперва.

1380 Я взял оружье не для хвастовства

И не прошу на завтра ни победы,

Ни почестей, ни славы-непоседы,

Что вверх и вниз колеблется волной, —

Владеть хочу Эмилией одной,

1385 До самой смерти только ей служа.

К ней путь мне укажи, о госпожа!

Мне все равно, как мы закончим прю:

Они меня иль я их поборю,

1390 Лишь деву мне бы сжать в тисках объятий!

Ведь сколь ни властен Марс, водитель ратей,

Но в небе ты владеешь большей силой:

Коль ты захочешь — завладею милой,

Век буду чтить я храм твой за победу;

Куда я ни пойду и ни поеду,

1395 Тебя не поминать я не смогу.

Но если ты благоволишь к врагу,

Молю, чтоб завтра погрузил копье

Арсита в сердце бедное мое.

Мне все равно, пусть я паду убитый,

1400 Раз под венец она пойдет с Арситой.

Не отвергай моленья моего,

Дай мне Эмилию, о божество!»

Свою молитву кончил Паламон,

И вслед за тем богине жертву он

1405 Принес, прежалостно верша обряды,

О коих мне повествовать не надо.

И вдруг… качнулась статуя богини

И знак дала, что в силу благостыни

Услышан голос был его в сей раз.

1410 Хоть знак отсрочивал блаженства час,

Но знал он: вняло божество мольбе,

И радостный вернулся он к себе.

Неравных три часа минуло там

С тех пор, как он пошел в Венерин храм.

1415 Тут встало солнце, и Эмилья встала

И дев своих с собою в путь собрала.

Во храм Дианы шествуют девицы,

Неся огонь зажженный для божницы

И разные куренья и покров

1420 Для принесенья жертвенных даров,

И мед в рогах — и все, что только надо

По правилам старинного обряда.

Дымится убранный роскошно храм…

Благочестивая Эмилья там

1425 В воде проточной тело искупала…

Не смея выдать тайну ритуала,

О нем лишь краткий сделаю отчет,

Хотя подробностей тут каждый ждет;

В них нет для благомыслящих вреда,

1430 Но сдержанным быть лучше иногда.

Волос блестящих расчесав поток,

Дубовый зеленеющий венок253

На них она надела, а потом

Два пламени зажгла над алтарем

1435 И все обряды в том свершила виде,

Как описал их Стаций254 в «Фиваиде».

Смиренья бесконечного полна,

Диане так промолвила она:

«О ты, богиня зелени лесной,

1440 Ты видишь море, твердь и круг земной,

С Плутоном правишь в мрачной глубине,

Все мысли, все желания во мне

Ты знаешь уж давно, богиня дев!

Не дай познать мне месть твою и гнев,

1445 Которыми, богиня, Актеона

Ты покарала зло во время оно.

Хочу я девой круг свершить земной,

Не быть ничьей любезной иль женой:

В твоей я свите (знаешь хорошо ты)

1450 Люблю свершать веселую охоту;

Меня влечет бродить в лесной чащобе,

А не детей вынашивать в утробе,

И не ищу я близости к мужчине.

Ведь ты сильна, так помоги ж мне ныне

1455 Во имя сущности твоей трехликой!

Вот Паламон, что полн любви великой,

И вот Арсита, что зачах, любя.

По милости им дай, молю тебя,

Покой и дружбу снова обрести,

1460 Сердца их от меня ты отврати.

Неугомонность мук и пыл страстей,

Желанье их и жар, как дым, рассей

Иль обрати их на другой предмет.

Но коль в тебе благоволенья нет

1465 И неугодный рок меня принудит

Взять одного из них, пусть это будет

Тот, кто меня желает горячей.

Взгляни, богиня чистоты: ручей

Горючих слез бежит с моих ланит!

1470 Ты — чистая, ты — страж, что нас хранит!

Ты честь мою спаси и сохрани!

Служа тебе, да кончу девой дни».

Сияли два огня на алтаре.

Пока молилась дева на заре.

1475 И вдруг узрел ее смущенный глаз

Чудесный знак: один огонь погас

И ожил вновь; затем другой из двух

Затрепетал и вдруг совсем потух,

Но, угасая, прошипел сперва.

1480 Как в очаге намокшие дрова,

А из концов поленьев вновь и вновь,

За каплей капля, засочилась кровь.

Эмилию объял столь грозный страх,

Что, чуть не помешавшись, вся в слезах

1485 Она глядела на чудесный знак

И от испуга растерялась так,

Что страшным воплем огласила храм.

И вдруг Диана появилась там:

Охотницей она предстала с луком

1490 И молвила: «Не предавайся мукам!

Среди богов небесных решено,

Записано и клятвой скреплено:

Ты одному из тех дана в удел,

Кто зло и муку за тебя терпел.

1495 Которому из двух, я не скажу.

Теперь прощай. Отселе ухожу.

Огни, что мне ты засветила в храме,

Перед твоим уходом скажут сами,

Что уготовлено тебе отныне».

1500 При сих словах в колчане у богини

Издали стрелы громкий звон и стук…

И вот она из глаз исчезла вдруг.

Эмилия, в смятении лихом,

Воскликнула: «Увы, что пользы в том?

1505 Вверяю я себя твоей охране;

Во всем теперь подвластна я Диане».

Затем она пошла к себе домой,

А я рассказ сейчас продолжу мой.

В ближайший час, что Марсу посвящен,

1510 Пришел Арсита к богу на поклон,

К свирепому, чтоб принести, как надо,

Ему дары по отчему обряду,

И с тяжким сердцем к Марсу, богу битвы,

Благочестивые восслал молитвы:

1515 «О мощный бог, что средь студеных стран

Фракийских и возвышен и венчан,

В любом краю, в любой земной державе

Ты ведаешь войной, ведущей к славе,

По прихоти даря успех в бою!

1520 Прими ты жертву скромную мою.

И если я, хотя и юный воин,

Величью твоему служить достоин

И числиться подвижником твоим,

Не будь к моей тоске неумолим.

1525 О, вспомни муки, вспомни те огни,

Что жгли тебя желаньем в оны дни,

Когда Венерой услаждался ты,

Во цвете свежей, светлой красоты

Твоим объятьям отданной в неволю.

1530 Ведь сам тогда познал ты злую долю,

Когда, застав с женой своей, Вулкан

Тебя поймал в тенета, как в капкан.255

Во имя этих мук души твоей

Меня в страданьях тяжких пожалей.

1535 Ты ведаешь: я юн и несмышлен

И, мню, сильней любовью уязвлен,

Чем все живые существа на свете.

Той, для кого терплю я муки эти,

И горя нет, тону я иль плыву.

1540 Я знаю: тщетно к ней я воззову,

Покуда силой не добуду в поле.

Я знаю: от твоей зависит воли,

Добуду ль я любимую мою.

Так помоги же завтра мне в бою,

1545 Огонь, тебя сжигавший, памятуя

И тот огонь, в котором здесь горю я.

О, дай мне завтра над врагом управу.

Мой будет труд, твоя да будет слава.

Твой главный храм сильнее чтить я буду,

1550 Чем храмы все; тебе в угоду всюду,

Всегда блистая в мастерстве твоем, —

Повешу у тебя пред алтарем

Свой стяг и все оружие дружины,

И никогда до дня моей кончины

1555 Перед тобою не угаснет свет.

А на себя я наложу обет:

И бороду и кудри, что доселе

Еще вовек обиды не терпели

От бритв и ножниц, я тебе отдам,256

1560 Твоим слугой до гроба буду сам.

Услышь молитву твоего раба,

В твоих руках теперь моя судьба».

Умолкла речь могучего Арситы.

Тут кольца те, что в двери были вбиты,

1565 И сами двери загремели вдруг.

На миг Арситу обуял испуг.

Огни, что он на алтаре возжег,

Сияньем озаряли весь чертог,

И сладкий аромат струился там.

1570 Арсита поднял длань и, фимиам

В огонь подбросив, всех обрядов круг

До самого конца свершил. И вдруг

Кольчугой идол загремел, и глухо

Сквозь гул, как шепот, донеслось до слуха:

1575 «Победа», — и Арсита воздал честь

Владыке сеч за радостную весть.

Надежды полон, с радостной душой

Арсита полетел на свой постой,

Как птах, что свету солнечному рад.

1580 Но в небесах пошел такой разлад,

Так за своих боролись подопечных

Венера, божество страстей сердечных,

И грозный Марс, оруженосный бог,

Что сам Юпитер их унять не мог.

1585 Но вот Сатурн, холодный, бледный царь,257

Что много знал случившегося встарь,

Сноровкою и опытом силен,

Нашел исход для спорящих сторон.

Недаром старость, говорят, сильней,

1590 Чем юность, зрелой мудростью своей:

Юнца всегда перемудрит старик.

Сатурн, чтобы утишить шум и крик

(Хоть мир противен был его натуре),

Нашел благое средство против бури.

1595 «О дочь моя, — промолвил он Венере, —

Мой бег, вращаясь по обширной сфере,258

Мощней, чем мыслит слабый ум людской:

Я корабли топлю в волне морской,

Я в темной келье узника сушу,

1600 Я вешаю за шею и душу.

Мне служат распря, грубая расправа,

Крамола, ропот, тайная отрава;

Я мщу, казню, нещадно кровь лия,

Когда в созвездье Льва вступаю я.259

1605 Я — разрушитель царственных палат;

Мигну, и трупы плотников лежат

Под башней иль стеною сокрушенной.

Я схоронил Самсона260 под колонной.

Я — повелитель недугов холодных,

1610 Предательств темных, козней подколодных,

Я насылаю взором злым чуму.261

Итак, не плачь! Все меры я приму,

И будет твой ревнитель Паламон,

Как ты сказала, девой награжден.

1615 Хоть Марсом защищен второй боец,

Но все же мир наступит наконец,

Хоть столь у вас двоих различен норов,

Что не проходит дня без свар и споров,

Но я, твой дед, готов тебе помочь,

1620 Твое желанье я исполню, дочь».

Теперь оставлю я богов верховных,

И Марса, и богиню мук любовных,

И изложу — сколь можно, без прикрас —

Конец того, о чем я начал сказ.

1625 Великий праздник зашумел по граду,

К тому же месяц май дарил отраду

Сердцам людей, и вот за часом час

Шли в понедельник игрища и пляс,

И там Венере все служили рьяно.

1630 Но так как все же надлежало рано

Заутра встать, чтоб видеть грозный бой,

Все к ночи удалились на покой.

А поутру, едва лишь день блеснул,

От скакунов и сбруи громкий гул

1635 Загромыхал по всем дворам подряд,

К дворцу помчалось много кавалькад

Из знатных лиц на скакунах проворных.

Там много сбруй сверкало — светлых, черных,

Сработанных роскошно и богато,

1640 Стальных, расшитых, кованных из злата.

Сверкают щит, кольчуга, пышный стяг,

С златой насечкой шлем, камзол, чепрак.

На скакунах — нарядные вельможи.

Здесь ратный муж (с ним щитоносец тоже)

1645 Вбивает гвоздь в копье иль чистит щит,

Подвязывает шлем, копье крепит,

У всех работа, все про лень забыли:

Грызет узду златую конь, весь в мыле;

Проворный мастер оружейных дел

1650 С напилком, с молотком везде поспел;

Все граждане и йомены пешком

Валят толпой, и каждый с посошком.

Гудки, литавры, трубы и рожки,

Чей клич кровавый так бодрит полки.

1655 Дворец набит народом до отказа;

Здесь трое, десять там, гадают сразу,

Кто выйдет победителем из боя.

Одни твердит одно, другой — другое.

Одним чернобородый витязь мил,

1660 Других кудрявый юноша пленил:

Он, молвят, лют и сильный даст отпор:

Ведь в двадцать фунтов у него топор.

Толпа шумела громко и гадала,

А между тем давно уж солнце встало,

1665 И пробудился сам Тезей великий

Под этот говор, музыку и клики.

Но не расстался он с дворцом богатым,

Пока соперников к его палатам

Не проводили с почестью большой.

1670 Вот у окна сидит Тезей-герой,

Как бог на троне, пышно разодет;

Внизу ж — народ, собравшийся чуть свет

Владыке своему воздать почет

И выслушать, что им он изречет.

1675 Герольд с помоста возгласил:

«Молчанье! И все утихли сразу в ожиданье.

Когда в толпе угомонились крики,

Он огласил желание владыки:

«Наш государь по мудрости державной

1680 Решил, что было б тратой крови славной

Рубиться тут с повадкою такой,

С какой бойцы вступают в смертный бой.

И вот, чтоб им не дать погибнуть в поле,

Он прежнюю свою меняет волю.

1685 Под страхом смертной казни на турнир

Да не возьмет никто пращей, секир,

Ни самострела, лука иль ножа;

Пусть колющего малого меча

Никто из них не носит на боку;

1690 Противникам лишь раз на всем скаку

С копьем наточенным сойтись обоим

И, защищаясь, биться пешим боем.

Пусть побежденный будет взят в полон,

Но не убит, а к вехам отведен

1695 И по взаимному пусть уговору

Он там стоит до окончанья спора.

Но если вождь ваш (этот или тот)

Сам будет взят иль ворога сшибет,

Немедленно закрыто будет поле.

1700 Бог в помощь вам! Вперед! Сражайтесь вволю.

Оружье — длинный меч и с ним дубина.

Начните ж бой по воле властелина».

Тут глас народа до небес достиг,

Все радостно вскричали в тот же миг:

1705 «Благословен наш добрый воевода:

Он не желает истребленья рода».

Всем возвещает струн и труб игра,

Что поспешить к ристалищу пора.

Широких улиц проезжают ряд;

1710 Роскошною парчой увешан град.

Величественно едет герцог сам,

А два фиванца рядом по бокам;

Вослед за ним с сестрою Ипполита,

А позади — вся остальная свита:

1715 Все по двое по должности и чину.

И так они спешат через Афины

И на арену прибывают к сроку:

Светило не ушло еще с востока.

Высоко, пышно восседал Тезей,

1720 Супруга же его с сестрой своей

И с дамами уселись все по сходам.

А скамьи все кишмя кишат народом.

С закатных врат под Марсовой защитой

Въезжает сотня, что пришла с Арситой.

1725 Под алым стягом выступает он.

И в тот же миг с востока Паламон

Вступает в круг с лицом и видом смелым —

Венерин паладин под стягом белым.

Хоть обыщи весь мир и вдоль и вкось,

1730 Тебе бы отыскать не удалось

Других дружин, столь сходных меж собой;

Признал бы, думаю, знаток любой,

Что были в них все качества равны:

И доблести, и возраст, и чины —

1735 Подобраны все были так, как надо.

Их всех построили тотчас в два ряда

И имена прочли, чтоб знать по чести

И без обмана, что их ровно двести.

Закрыли круг, и клич пошел вдоль строя:

1740 «Свой долг свершите, юные герои!»

Герольды уж не ездят взад-вперед,

Гремит труба, и в бой рожок зовет.

Вот в западной дружине и в восточной

Втыкаются древки в упоры прочно,

1745 Вонзился шип преострый в конский бок,

Тут видно, кто боец и кто ездок.

О толстый щит ломается копье.

Боец под грудью чует острие.

На двадцать футов бьют обломки ввысь…

1750 Вот, серебра светлей, мечи взвились,

Шишак в куски раздроблен и расшит,

Потоком красным грозно кровь бежит.

Здесь кость разбита тяжкой булавою,

А там ворвался витязь в гущу боя.

1755 Споткнулся дюжий конь, что несся вскачь.

Тот под ноги другим летит, как мяч,

А этот на врага идет с древком.

Вот рухнул конь на землю с седоком.

Один пронзен насквозь и взят в полон

1760 И, горемыка, к вехам отведен,

Чтоб ждать конца, как правила гласят;

Другой противной стороною взят.

Бой прерывал владыка не однажды

Для отдыха и утоленья жажды.

1765 Фиванцы оба в этот день нередко

Встречались там, разя друг друга метко;

С коней друг друга сбросили на поле.

Такой тигрицы нет в Галадском доле262

(Хоть у нее тигренка отнимите),

1770 Что лютостью равнялась бы Арсите,

Чье сердце распалил ревнивый гнев.

Найдется вряд ли в Бельмарии лев,

Что, голодом иль псами разъярен,

Так крови жаждал бы, как Паламон

1775 Убить врага Арситу жаждал яро.

На шлемы злые рушились удары,

Струею алой кровь текла с бойцов.

Но есть всему предел в конце концов.

Еще не село солнце на покой,

1780 Как царь Эметрий налетел стрелой

На Паламона, что с Арситой бился, —

И в тело глубоко клинок вонзился.

Вмиг двадцатью был схвачен Паламон

И силою за вехи отведен.

1785 На выручку ему Ликург спешит,

Могучий царь, но тут же наземь сбит.

Эметрий сам, хоть слыл за силача,

С коня слетает на длину меча:

То сшиб его до плена Паламон.

1790 Но все напрасно: взят герой в полон.

Ему отвага тут не пособила;

Он должен плен снести: ведь держит сила,

А также уговор первоначальный…

Страдает тяжко Паламон печальный!

1795 Уже не в силах он продолжить спор…

Едва Тезей на поле бросил взор,

Дружинам, что сражались меж собой,

Он крикнул: «Эй! Довольно! Кончен бой!

Я — беспристрастен, суд мой — справедлив.

1800 Эмилию Арсита, князь из Фив,

Получит; честно выиграл он бой».

Тут поднялся в толпе восторг такой,

Так загудел широкий круг арены,

Что вот, казалось, сокрушатся стены.

1805 А что владычица любви Венера

На это скажет? В горести без меры,

Она теперь рыдает так со зла,

Что даже цирк слезами залила.

«Посрамлена я, в том сомненья нет!»

1810 «Дочь, успокойся, — ей Сатурн в ответ. —

Марс победил, и рад его боец,

Но ты, клянусь, осилишь под конец».

Тут подняли герольды кверху трубы

И музыкой, торжественной сугубо,

1815 Хвалу воздали славному Арсите…

Но будьте-ка потише и внемлите:

Вот что внезапно там стряслось затем.

Арсита лютый отвязал свой шлем

И на коне, чтоб всем явить свой лик,

1820 Чрез всю арену скачет напрямик,

Подняв глаза к Эмилииной ложе.

Та нежным взором отвечает тоже

(Ведь вообще благоволенье дам

Всегда идет за счастьем по пятам),

1825 Уж льнет она к нему душой и взглядом…

Вдруг фурия, извергнутая адом,263

Из-под земли явилась от Плутона

По проискам Сатурна. Конь с разгона

Шарахнулся и рухнул на песок.

1830 Арсита и одуматься не мог,

Как вдруг был оземь сброшен головой,

Вот на песке лежит он чуть живой:

Лукой седельной грудь его разбита.

Кровь бросилась в лицо, и стал Арсита

1835 Вороньих перьев, угольев черней.

С арены с плачем горестным скорей

Несут его в Тезеевы палаты.

Чтоб с тела снять, пришлось разрезать латы;

Уложен он на мягкую постель —

1840 Он жив еще и в памяти досель.

Свою Эмилию зовет все время.

Тезей со свитой и гостями всеми

Немедленно отправился назад

С великой пышностью в свой стольный град.

1845 Хотя беда случилась, как на грех,

Но не желал он опечалить всех;

К тому ж все полагали, что жених

Излечится от страшных ран своих.

Еще и то им сердце веселит,

1850 Что не был там никто из них убит.

Все ранены; один лишь тяжело,

Сквозь кость грудную острие прошло.

От прочих ран, поломов рук и ног

Кому бальзам, кому колдун помог.

1855 Пьют зелия, настойки и шалфей.

Ведь жизнью кто не дорожит своей,

А знатный герцог всем им воздает

По мере сил и помощь и почет.

Всю эту ночь пропировал Тезей

1860 В кругу приехавших к нему князей,

И, кроме игр военных и турнира,

Меж них ничто не нарушало мира,

Ничто обиды не рождало жгучей:

Упасть с коня — ведь это только случай,

1865 И случай — к вехам удалиться с поля,

Когда хватают двадцать или боле

Вас одного, и нет у вас подмоги,

И держат вас за руки и за ноги,

И палкой лупят вашего коня,

1870 С арены прочь его в обоз гоня;

Для рыцаря нет посрамленья в том;

Никто его не назовет трусом.

Итак, Тезей велел кричать по граду,

Чтоб все забыли зависть и досаду,

1875 Что отличились обе стороны

И, словно сестры, в доблести равны.

Когда он роздал по чинам дары,

Три полных дня шли игры и пиры.

Царей сопроводил он за ворота

1880 На день пути для вящего почета.

И все вернулись по прямым дорогам,

Звучало только: «Добрый путь» и «С богом».

Теперь от боя мне вы разрешите

Вернуться к Паламону и Арсите.

1885 Все больше пухнет у Арситы грудь,

И язва к сердцу пролагает путь,

Свернулась кровь, всем лекарям назло,

И отравленье в глубину пошло.

Не помогают банки и ланцет,264

1890 И от целебных зелий пользы нет.

Животной силы, названной природной265

За свойство вытеснять весь груз негодный,

Не стало в нем, чтоб вон извергнуть гной.

Раздулись бронхи, на груди больной

1895 Уже не может мышечная сеть

Гниения и яда одолеть.

Слабительных и рвотных средств уж нет,

Чтоб уничтожить гноя страшный вред;

Раздроблены все раненые части.

1900 Природа тут своей лишилась власти.

А раз природа потеряла силу —

Прощай, наука! Надо рыть могилу.

Итак, Арсита должен ждать конца.

И шлет он за Эмилией гонца,

1905 А также и за братом дорогим.

Послушайте, что он промолвил им:

«Не в силах жалкий дух в груди моей

Пересказать и доли всех скорбей

Вам, госпоже над всеми дорогой;

1910 Но дух свой завещаю вам одной,

Из всех людей владейте им одна,

Раз жизнь моя закончиться должна.

Увы, о скорбь! Увы, о мука злая!

Я из-за вас давно терплю, страдая.

1915 Увы, о смерть! Эмилия, увы!

Со мной навеки расстаетесь вы!

Рок не судил нам общего удела,

Царица сердца и убийца тела!

Что жизнь? И почему к ней люди жадны?

1920 Сегодня с милой, завтра в бездне хладной!

Один как перст схожу в могилу я,

Прощай, прощай, Эмилия моя!

Сожми меня в объятьях горячо

И выслушай, что я скажу еще.

1925 Мы с Паламоном-братом с давних пор

Вели борьбу великую и спор

Из-за любви и ревности своей.

Юпитер пусть научит, как верней

Мне все поведать о служенье даме

1930 Со всеми надлежащими чертами,

А это — верность, честь и знатность рода,

Смиренье, ум и доблесть и свобода,

И сан, и все, что нужно в ратном поле.

Пускай Юпитер не получит доли

1935 В душе моей, коль есть на свете воин,

Что так, как Паламон, любви достоин.

Тебе служить он мнит венцом всех благ,

И если ты вступить захочешь в брак,

О Паламоне вспомни, честном муже…»

1940 Тут речь Арситы стала течь все хуже.

Смертельный холод поднялся от ног

К его груди, и бедный изнемог.

В его руках ослабла вслед за тем

Живая мощь и скрылась вдруг совсем.

1945 Сознание, что направляло тело

Из горестного сердца, онемело,

Когда для сердца пробил смертный час.

Потом дыханье сперлось, взор угас.

От дамы глаз не мог он отвести.

1950 Последний вздох: «Эмилия, прости!» —

И дух, сменив свой дом, помчался к краю,

Где не был я; где этот край — не знаю.

Итак, молчу; ведь я не иерей,

Которому уделы душ ясней.

1955 И не хочу я излагать все мненья

Писавших про загробные селенья.

Арситы нет. Марс, душу упокой!

К Эмилии рассказ вернется мой.

Эмилия вскричала, скорбный глас

1960 Возвысил Паламон. Тезей тотчас

Сестру без чувств унес от тела прочь.

Описывать ли мне, как день и ночь

Она скорбит, встречая плачем зори?

Ведь все супруги предаются горю,

1965 Когда мужья от них уходят вдаль:

Их всех томит великая печаль,

А многие, не выдержавши мук,

Венчают смертью тяжкий свой недуг.

Безмерна скорбь, и слез поток безбрежен

1970 У тех, кто стар, и тех, чей возраст нежен,

В Афинах всюду; все — и стар и млад —

О павшем юном рыцаре скорбят.

Ручаюсь вам, не так был страшен стон,

Когда убитый Гектор266 был внесен

1975 В троянский267 град. В Афинах скорбь царит.

Терзанье кос, царапанье ланит.

«Зачем ты умер, — жены голосят, —

Эмилией любим, казной богат!»

Никто не мог унять тоску Тезея,

1980 Опричь отца, маститого Эгея.268

Он знал всех дел земных круговорот

И видел их падение и взлет —

Грусть после смеха, после горя смех.

И притчи знал для обстоятельств всех.

1985 Он молвил так: «Из жителей могил

Любой на свете хоть немного жил,

И так же всякий, кто на свет рожден,

В свой срок покинуть мир сей принужден.

Что этот мир, как не долина тьмы,

1990 Где, словно странники, блуждаем мы?

Для отдыха нам смерть дана от Бога».

Об этом говорил еще он много, —

Все для того, чтоб вразумить людей,

Заставить их утешиться скорей.

1995 Тезея между тем томит забота,

Где сделать, для воздания почета,

Последнее Арсите торжество,

Согласное со званием его.

И наконец решенье принял он,

2000 Что в месте, где с Арситой Паламон

Из-за любви затеял бой нещадный,

В той рощице, зеленой и отрадной,

Где юноша мечты свои укрыл,

Где сетовал и охлаждал свой пыл,

2005 Свершиться должен горестный обряд:

Пусть там останки на костре сгорят.

Повелевает герцог бить-рубить

Столетние дубы и в ряд сложить

Шпалерами, чтоб их огонь зажег.

2010 Клевреты скачут иль не слыша ног

Бегут, куда послал их господин.

А он велел доставить паланкин

И весь устлать парчою золотой,

Ценнейшею из тех, что в кладовой.

2015 Арситу обрядили в те же ткани,

Надев перчатки белые на длани,

Зеленым лавром увенчав чело.

В деснице острый меч горит светло,

А лик открыт под сенью катафалка.

2020 Тезей рыдает так, что слушать жалко.

Чтоб весь народ Арситу видеть мог,

При свете дня его внесли в чертог,

Где слышен неумолчный крик и стон.

И вот фиванец скорбный Паламон,

2025 С брадой косматой, с пеплом в волосах,269

Вошел туда весь в черном и в слезах.

Коль не считать Эмилии печальной,

Он всех несчастней в свите погребальной.

Чтоб был обряд богаче и пышней,

2030 Как для вельможи высших степеней,

Тезей велел трех скакунов богатых

Вести вослед в стальных блестящих латах.

Украшенных Арситиным гербом.

На белых крупных скакунах верхом —

2035 Три всадника. Один копье держал,

Другой Арситин щит в десницу взял,

А третий вез турецкий лук270 героя

(Колчан при луке — золото литое).

Послушайте, как все происходило.

2040 Все едут к роще тихо и уныло.

Знатнейшие всей греческой земли

Носилки с телом на плечах несли.

Нетверд их шаг, суров и влажен взгляд.

Идут по главной улице чрез град,

2045 Что в черном весь до самых крыш домов,

И улицу такой же скрыл покров.

У тела справа шел старик Эгей,

А по другую руку — вождь Тезей,

Неся златые чаши пред народом

2050 С вином и кровью, молоком и медом.

Шел Паламон среди большой дружины,

За ним Эмилия, полна кручины,

Несла огонь: обычаем тех дней

Обряд сожженья был поручен ей.

2055 С большим трудом, при пышном ритуале

Священный одр Арсите воздвигали.

Главой зеленой в твердь ушел костер,

На двадцать сажен руки он простер —

Столь, значит, были ветки широки.

2060 Соломы клали целые вьюки.

Ни как костер уложен был сполна;

Ни как деревьям были имена

(Дуб, ель, береза, тополь, терн, платан,

Лавенда, ива, явор, букс, каштан,

2065 Вяз, бук, орех, тис, ясень, липа, клен);

Ни как рубили их для похорон;

Ни как засуетились божества,

Когда пришлось покинуть дерева,

Где жизнь текла их, полная отрады, —

2070 Все нимфы,271 фавны272 и гамадриады;

Ни как бежали в страхе зверь и птица,

Когда деревья начали валиться;

Ни как объял испуг чащобу эту,

Что не привыкла к солнечному свету;

2075 Ни как солому клали, слой на слой;

Ни как раскалывали лес сухой,

Затем бросали пряности и хвою

И самоцветы с тканью парчевою;

Ни как повис венков душистых ряд;

2080 Ни как струился мирры аромат;273

Ни как среди костра лежал Арсита,

Блестящим светом роскоши залитый;

Ни как, по чину древних похорон,

Рукой Эмильи был костер зажжен;

2085 Ни как она, поднесши трут, сомлела

И что-то молвила, взглянув на тело;

Ни как бросали в пламя вещи в дар,

Когда огня распламенился жар;

Ни как одни кидали щит, копье,

2090 Другие — одеяние свое,

Мед, молоко или вино из чаши

В костер, что полыхал все выше, краше;

Ни как большой толпой во весь опор

Три раза слева обскакав костер,

2095 Три раза греки вскрикнули в печали,

Три раза копья с грохотом подъяли

И трижды жены подымали вой;

Ни как везли Эмилию домой,

И хладным пеплом стал Арситы прах,

2100 Ни как всю ночь стояли на часах,

А после к играм обратились снова, —

Об этом всем я не скажу ни слова,

Как и о том, кто там, борясь нагим

2105 И намащенным, был непобедим,

И как затем, окончивши игру,

Вернулись все в Афины поутру…

Я к самой сути возвращусь сейчас,

Чтобы закончить длинный свой рассказ.

Когда прошло довольно много лет,

2110 Стал грекам вновь желанен солнца свет.

По общему меж ними уговору,

В Афинах, мнится, был совет в ту пору,

Что обсуждал различные дела,

И, между прочим, речь о том зашла,

2115 Чтоб, разные союзы заключив,

Добиться полной верности от Фив.

И вот великий властелин Тезей

За славным Паламоном шлет людей,

И тот, не зная цели и причины,

2120 Весь в черном платье, полон злой кручины,

На зов вождя великого спешит,

А тот призвать Эмилию велит.

Уселись все, и стих гудевший зал;

Тезей сперва немного переждал,

2125 Не в силах слово из груди извлечь,

Потом повел к собранью тихо речь.

Вздохнув слегка, со взором, полным боли,

Он августейшую поведал волю:

«Великий Перводвигатель274 небесный,

2130 Создав впервые цепь любви прелестной

С высокой целью, с действием благим,

Причину знал и смысл делам своим:

Любви прелестной цепью Он сковал

Персть, воздух и огонь и моря вал,

2135 Чтобы вовек не разошлись они.

И тот же Двигатель в седые дни

Установил своей святою волей

Известный срок — вот столько и не боле, —

Для всякого, кто женщиной рожден,

2140 И этот срок не может быть прейден;

Порою может он лишь сокращаться.

Ни на кого не буду я ссылаться:

То опытом доказано давно.

Мной будет только следствие дано.

2145 Поняв порядок сей, мы заключим,

Что Двигатель вовек несокрушим.

Часть целым обусловлена: кому

Неведомо об этом, враг уму.

Вселенная, быв хаосом сперва,

2150 Не из обломков вышла вещества,

А из основы вечной, совершенной

И, только вниз спустившись, стала бренной.

А провиденье в мудрости благой

Столь благолепный учредило строй,

2155 Что виды и движенья всех вещей

Должны всегда сменяться в жизни сей;

Они не вечны — это непреложно.

Увидеть это даже глазом можно.

Дуб, например: растет он долгий срок,

2160 С тех пор как из земли пустил росток;

Вы видите, как долго он живет;

Но все же ствол в конце концов сгниет.

Взгляните вы на камень при дороге,

Который трут и топчут наши ноги:

2165 И он когда-нибудь свой кончит век.

Как часто сохнут русла мощных рек!

Как пышные мертвеют города!

Всему предел имеется всегда.

Мы то же зрим у женщин и мужчин:

2170 Из двух житейских возрастов в один

(Иль в старости, иль в цвете юных лет)

Король и паж — все покидают свет.

Кто на кровати, кто на дне морском,

Кто в поле (сами знаете о том).

2175 Спасенья нет: всех ждет последний путь,

Всяк должен умереть когда-нибудь.

Кто всем вершит? Юпитер-властелин;

Он царь всего, причина всех причин.

Юпитеровой воле все подвластно,

2180 Что из него рождается всечасно,

И ни одно живое существо

В борьбе не может одолеть его.

Не в том ли вся премудрость, Бог свидетель,

Чтоб из нужды нам сделать добродетель,

2185 Приемля неизбежную беду,

Как рок, что всем написан на роду?

А тот, кто ропщет, — разуменьем слаб

И супротив Творца мятежный раб.

Поистине, прекрасней чести нет,

2190 Чем доблестно скончаться в цвете лет.

Уверенным, что оказал услугу

Ты славою своей себе и другу.

Приятней вдвое для твоих друзей,

Коль испустил ты дух во славе всей,

2195 Чем если ты поблек от дряхлых лет

И, всеми позабыт, покинул свет.

Всего почетней пред молвой людской

В расцвете славы обрести покой.

Упрямец только будет спорить с этим.

2200 Чего ж мы ропщем? С гордостью отметим,

Что наш Арсита, ратоборцев цвет,

Исполнив долг, покинул с честью свет

И этой жизни грязный каземат.

Зачем, любя его, жена и брат

2205 Его счастливую судьбу хулят?

Он благодарен им? О нет, навряд.

И душу друга и себя позоря,

Они досель унять не могут горя.

Из длинной речи что же извлеку?

2210 Одно: пусть радость сменит им тоску.

За милость мы Юпитера восславим

И, прежде чем сии места оставим,

Мгновенно сделаем из двух скорбей

Одно блаженство до скончанья дней.

2215 Смотрите ж: где всего сильней страданье,

Оттуда и начну я врачеванье.

Сестра, мое решенье таково:

С согласия совета моего,

Пусть Паламон, ваш рыцарь, что примерно

2220 Вам сердцем всем и силой служит верно

И так служил с тех пор, как знает вас,

Любовью вашей взыщется в сей час.

Отныне муж вам юноша прекрасный.

Мне дайте руку в том, что вы согласны.

2225 По-женски будьте кротки, а не строги:

Ведь он — племянник царский, видят боги

Но если бы простой вассал он был,

Ведь то, что столько лет он вам служил

И столько ради вас терпел тягот,

2230 Вы, верьте мне, должны принять в расчет.

Не знает милость никаких препон».

А рыцарю он молвил: «Паламон,

Вам увещанья надобны едва ли,

Чтобы на это вы согласье дали.

2235 Приблизьтесь и подайте руку даме.

Согласие моих баронов с вами».

Тут узами, которым имя брак,

Связали их; для жизни, полной благ,

С веселием под нежных лютней звон

2240 С Эмильей повенчался Паламон.

О, если б Бог-Зиждитель так дарил

Любовь всем тем, кто так ее купил!

Наш Паламон, блажен своей любовью,

Живет в богатстве, радости, здоровье.

2245 Эмилией любим он столь же нежно

И служит ей по-рыцарски прилежно,

И нет меж ними ни худого слова,

Ни ревности, ни спора никакого.

О Паламоне кончен мой рассказ,

2250 И да хранит Господь Всевышний нас!

Здесь кончается рассказ Рыцаря

Следуют слова, коими обменялись Трактирщик и Мельник

Когда закончил рыцарь свой рассказ,

И юные и старые средь нас

Одобрили все выдумку его

За благородство и за мастерство.

5 Рассказ его, мол, каждому занятен,

А особливо тем из нас, кто знатен.

Но тут трактирщик всех прервал божбой:

«Ах, черт! А ведь пошло! Очаг я свой

Разжег на славу. Вертел знай крути!

10 Теперь историей нас угости

Ты, сэр монах. Начни и тут же, разом,

Его ты переплюнь своим рассказом».

Но мельник яростно разбушевался,

Он пьян был вдрызг; как он в седле держался,

15 В толк не возьму. Да и вообще нахал

Он был, буян и шапки не ломал

Ни перед кем, а тут как разорался —

Без удержу клялся он и ругался.

«Мне слово дай, и слов я наскребу

20 И рыцарев рассказ перешибу.

Ты не гляди, что я мужлан негодный, —

Я вам припас рассказец благородный».

Трактирщик молвил, видя, что он пьян:

Послушай, Робин, ты хоть и буян,

25 А все держись-ка, знаешь, поскромнее,

Не то получишь тумака по шее».

«А! В крест и в душу! — мельник завопил. —

Ты хочешь, чтоб тебя я проучил?»

«Идет, рассказывай, будь ты неладен.

30 Ты думаешь, что мы с тобой не сладим?»

«Так слушайте же, — мельник заорал, —

Готов брехать, лишь бы монах не врал.

Не дуйтесь так. Хоть я, конечно, пьян,

Но пьяница все лучше, чем болван.

35 Коль ляпну что, — виной тому не хмель,

А твой, хозяин, препаршивый эль,

И если слов я всех не позабуду,

Про плотника и про жену здесь буду

Рассказывать и как ее студент

40 Увел и обольстил в один момент».

«Ну, ну, не очень-то ты чертыхайся

И сквернословием не увлекайся, —

Его одернул желчный мажордом. —

Ведь этот пьяница, когда захочет,

45 Он каждого ругнет иль опорочит.

Ну, что тебе марать всех женщин честь?

Ведь, право ж, и другие темы есть».

На это мельник возопил в ответ:

«Дражайший брат мой Освальд, нет и нет.

50 Ты прав лишь в том, что тот, кто не женат,

Тот, следственно, не может быть рогат.

Но ведь женат ты, — значит, кто же прав?

А я уж знаю женский слабый нрав.

Из жен верна на тысячу одна.

55 Но на кой бес такая мне жена?

Ты знаешь сам, на что уж ты святоша,

Как тяжела такого брака ноша.

Чего ты взъелся так на мой рассказ?

Я сам женат и был женат не раз.

60 Да ведь как будто бы и ты женат?

Так вот. Быть может, трижды я рогат

И ты рогат не раз. Беда какая!

В таких делах — покуда мы не знаем

Всего наверно — нечего спешить:

65 Рога всегда успеешь нацепить.

Попы твердят, что велика, мол, тайна, —

Так без нужды не испытуй без крайней

Господню тайну и тайник жены,

Беды в том нет, что утечет избыток

70 Воды из пруда, — это не корыто,

И он опять с краями натечет.

А как? Уж это как Господь пошлет».

И тут плотину мельника размыло,

И нас потоком буйным захватило,

75 И удержать его никто не мог.

Едва ли мне удастся сей поток

В русло ввести пристойными словами, —

Я в том винюсь смиренно перед вами.

Но что мне делать: правду передать

80 Иль все с начала лживо сочинять?

Поэтому кого из вас коробит

Скоромное, пусть важной той особе

Не кажется, что озорству я рад.

Переверни страницу, — дивный сад

85 Откроется, и в нем, как будто в вазах,

Старинных былей, благородных сказок,

Святых преданий драгоценный клад.

Сам выбирай, а я не виноват,

Что мельник мелет вздор, что мажордом,

90 Ему назло, не уступает в том.

Не ступит шагу без божбы и брани.

Я вас хочу предупредить заране:

Добра скоромного здесь целый воз;

Но шуток тех — не принимай всерьез.

Здесь кончается пролог Мельника

Здесь начинает Мельник свой рассказ

95 Однажды жил в Оксфорде некий плотник

По дереву он знатный был работник.

Но, хоть достаток был его не мал,

Он в дом к себе нахлебников пускал.

Жил у него один школяр смышленый,

100 Ученьем неустанным изможденный.

Бывало, сутки он не пьет, не ест,

До дыр читает ветхий Альмагест.275

Он всем семи искусствам обучился276

И в астрономию весь погрузился.

105 Посредством уравнений, теорем

Он уйму всяких разрешал проблем:

И засуху предсказывал, и ливни.

Поистине, его познанья дивны

Казалися в ту пору для всех нас.

110 А звали клерка — Душка Николас.

Он знал ловушки всякие, секреты

Любви сокрытой, знал ее приметы,

Но, все ее уловки изучив,

Как девушка, был скромен и стыдлив.

115 Он поселился в горнице особой.

Следил прилежно за своей особой.

Душился крепко и благоухал.

Как с корнем валерьяновым фиал.

И горница, сияя чистотою,

120 Пропахла вся душистою травою.

Он полки примостил у изголовья,

И там, расставленные им с любовью,

В ряду с деяньями святых отцов

Стояли книги древних мудрецов.

125 Необходимы для его работы,

Там были астролябия277 и счеты.

Комод был красным полотном покрыт,

И лютня — друг, что сердце веселит, —

Над ним в чехле на гвоздике висела.

130 И «Angelus ad virginem»278 с ней пел он,

И песни светские. Так проводил

Школяр тот время и беспечно жил.

Когда же денег из дому не слали,

Провизией друзья его снабжали.

135 А вдовый плотник сызнова женился.

Как никогда в жену свою влюбился.

Когда ей восемнадцать лет минуло.

При сватовстве он щедр был на посулы,

Теперь ее он страстно ревновал

140 И в комнатах безвыходно держал.

Она была юна и своенравна,

А он старик, и этот брак неравный

Ему сулил, он знал и сам, рога.

Не допустить старался он врага

145 К жене своей. Простак не знал Катона,279

Который написал во время оно:

«Жениться следует ровне с ровней,

И однолеткам в паре быть одной».

Попав, однако, в старую ловушку,

150 Он не пролить старался счастья кружку.

Она была стройна, гибка, красива,

Бойка, что белка, и, что вьюн, игрива.

На ней был пояс, вышитый шелками,

И фартук стан ей облегал волнами

155 Как кипень белыми. А безрукавка

В узорах пестрых. На сорочке вставки

Нарядные и спереди и сзади.

Коса черна, что ворон на ограде.

Завязки чепчика того же цвета;

160 И лента шелковая, в нем продета,

На лбу придерживала волоса;

Волной кудрявою вилась коса.

Глаза ее живым огнем сияли;

Чтоб брови глаз дугою огибали,

165 Она выщипывала волоски,

И вот, как ниточки, они узки

И круты стали. Так была нарядна,

Что было на нее смотреть отрадно.

Нежна, что пух, прозрачна на свету,

170 Что яблоня весенняя в цвету.

У пояса, украшена кругом

Шелками и точеным янтарем,

Висела сумка. Не было другой

Во всем Оксфорде девушки такой.

175 Монетой новой чистого металла

Она, смеясь, искрилась и блистала.

Был голосок ее так свеж и звонок,

Что ей из клетки отвечал щегленок.

Дыханье сладко было, словно мед

180 Иль запах яблок редкостных пород.

Как необъезженная кобылица,

Шалить она любила и резвиться.

Пряма, что мачта, и гибка, что трость,

Была она. Не щит — резная кость

185 Огромной брошки ей была защита.

Была высоко, туго перевита

Завязками нарядных башмачков

Лодыжка тонкая. Для знатоков

Она прелакомый была кусочек,

190 Могла б затмить легко баронских дочек,

Позора ложе с лордом разделить,

Могла б она женой примерной быть

Какого-нибудь йомена, который

По возрасту пришелся бы ей впору.

195 И вот, друзья, случилось как-то раз,

Завел возню с ней Душка Николас

(Весь день тот был супруг ее в отлучке).

Сначала приложился Душка к ручке,

Но дальше — больше, волю дал рукам

200 (Умел он ублажать девиц и дам):

«О, утоли любви моей томленье,

Непереносны от тебя мученья!»

Вздохнул и обнял клерк ее за талью;

«О милая, я изойду печалью!»

205 Но, как кобыла, что, ярмо почуя,

Брыкнет, взовьется разом, негодуя,

И, отбежав, оцепенеет вдруг,

Она рванулась у него из рук.

«Нет, нет, тебе не дам я поцелуя.

210 Пусти меня сейчас же! Закричу я!

Прочь руки, говорю тебе, и встань!»

Тут Николас свою отдернул длань,

Но так умильно начал он ласкаться

И убеждать, просить и извиняться,

215 Что под конец, склонясь к его мольбам,

Стенаниям, и смеху, и слезам,

Она любую милость обещала,

Но не сейчас. «Супруг мой, — объясняла

Она при этом, — бешено ревнив.

220 И надо, нетерпенье победив,

Ждать случая, не то меня убьет,

Коль ненароком вместе нас найдет!»

А он в ответ: «На что школяр годится,

Коль плотника надуть не изловчится?»

225 Но все-таки на том и порешили,

Что надо ждать, немного поостыли,

И на прощанье снова Николас,

Обняв ее за талью, много раз

В уста поцеловал, потом, взяв лютню,

230 Стал воспевать вино, любовь и плутни.

Вот снова наступило воскресенье,

И, получив от мужа позволенье,

Пошла она, нарядна и чиста,

К обедне — славить Господа Христа,

235 Ведь каждый раз, как хлопоты кончала,

Она до блеска шею оттирала

И в церковь шла, сияя, словно день,

Стряхнув забот и огорчений тень.

А там с амвона возглашал псалом

240 Причетник молодой, Авессалом280

Кудрей льняных сияющая грива

Ему ложилась на плечи красиво,

И чист был ровный и прямой пробор,

А серых глаз неотразим был взор,

245 И рядом с ними меркли свечи, тухли.

Носил всегда он вырезные туфли.

Что так нарядны были и мягки;

Предпочитал он красные чулки.

Любил наряд изысканный и чистый:

250 Подрясник синевато-серебристый

И густо изукрашенный шнуром,

Стихарь с нашитым на него крестом.

Весь белоснежный, как бутон на ветке.

Он весельчак был и красавец редкий,

255 Умел он кровь пустить, постричь, побрить,

Составить просьбу, опись учинить,

Знал он всех танцев сложные фигуры,

Поклоны, выверты и позитуры.

Как их в Оксфорде принято плясать;

260 На скрипке мог он песенку сыграть,

Пел дискантом, пуская громко трели,

И посещал таверны и бордели.

Он, не смутясь, входил в веселый дом,

Но был конфузлив кое в чем ином:

265 Не выпускал он ветра на простор,

Не ввязывался в вольный разговор.

С кадилом шел он в церкви по рядам,

Испепеляя взором многих дам,

Но видел он лишь плотника жену,

270 Любил ее, хотел ее одну.

Глядеть, и то какая сердцу радость,

Побыть же с ней — немыслимая сладость!

Ему она казалася Венерой;

Будь он котом, она же мышью серой, —

275 Расправился бы с нею он тотчас,

Но превосходство укрощает нас.

Носил он в сердце к ней любовь такую,

Что и взглянуть не мог бы на другую:

Хотя б сама ему навстречу шла,

280 Она б одно презренье в нем нашла.

Лишь поднялась на небосвод луна, —

Не находя ни отдыха, ни сна,

С гитарой вышел он,281 в надежде смутной

Расшевелить в красавице минутный

285 Порыв сочувствия, коль не любви;

И, подавляя полымя в крови,

Приблизился он к Плотникову дому,

Он всю любовь и всю свою истому,

Все обожание и тягу к ней

290 Вложил в куплеты песенки своей.

Лишь только замолчали петухи,

Как голосом, от робости глухим,

Запел он первые свои куплеты.

Подобные слагали все поэты:

295 «К моей любви, миледи, снизойдите

И жалостью своею подарите».

И струны он слегка перебирал,

Проснулся плотник, песню услыхал

И прошептал жене: «Эй, Алисон!

300 Ты слышишь, как мяучит Абсолон,

И, кажется, у нашего забора?»

«Ну, этакого не страшусь я вора», —

Так, не смущаясь, не боясь нимало,

Ему жена сердито отвечала.

305 И вот пошло день ото дня все хуже,

Авессалом увяз, как боров в луже.

Так рьяно он любимой домогался,

Что все забыл, бедняк, всего чуждался.

Не спал ни часа он ни днем, ни ночью,

310 Волос вычесывал гребенкой клочья,

А все чесал их, все-то наряжался,

Он через своден к милой обращался.

Он трели выводил, как соловей;

Быть скромным пажем обещался ей;

315 Он посылал ей пряное вино,

Чтоб кровь ей будоражило оно.

И пряники, и вафли, и конфеты,

И золотые звонкие монеты —

Приманку для ее ушей и ока.

320 Он знал: чтобы увлечь на путь порока,

Пригодны разнородные пути:

Любого можно лестью обойти,

Смирить ударами, склонить смиреньем.

И он старался с неослабным рвеньем

325 Всем угождать красавице своей.

Роль Ирода не раз он перед ней

Играл в мираклях,282 — все не помогало

И отклика у милой не встречало:

Так нравился ей Душка Николас.

330 Авессалом остался в этот раз

С предлинным носом. Так ему и надо.

На все старания — в ответ досада;

Все рвение — одна забава ей.

Его игрушкою считать своей

335 Она привыкла. Говорит присловье:

«Далекому не одолеть в любови,

Когда сосед-искусник завелся».

И как псаломщик к милой ни рвался,

А Николас был ей стократ милее.

340 Что ж, Николас, гляди же веселее!

И вот однажды, в самую субботу,

Когда супруг отправился работать,

Договорилась милая с дружком,

И порешили, наконец, на том,

345 Что Николас супруга одурачит

И что тогда же, в случае удачи,

Они в постели вечер проведут.

И стал готовиться к проделке плут:

Отнес тайком к себе наверх в светлицу

350 Запас еды, которым прокормиться

Дня два он мог, и Алисон сказал,

Чтобы никто решительно не знал

Об этом в доме, что недуг, мол, гложет

Его жестокий, что никто не может

355 Докликаться его, все нет ответа,

И что становится ей странно это;

Весь день в субботу он не выходил

И в воскресенье дверь не отворил,

Лежал в своей постели, пил и ел

360 И про себя тихонько песни пел.

И растревожился миляга плотник:

«Как, он не выходил весь день субботний?

Наверняка, клянусь святым Томасом,

Недоброе случилось с Николасом!

365 А вдруг пожрал его огонь геенны?

Во всем, глядишь, такие перемены.

Гроб отнесли сегодня на погост.

А мы с покойником рубили мост

Еще в четверг. — И приказал мальчишке: —

370 Иди, пострел, к светлице, там, на вышке,

Кричи, стучи, хоть камнем, хоть ногою,

Тогда жилец, наверное, откроет,

Коль жив еще, ну, а коль умер он…»

И тут такой раздался стук и звон,

375 Что и в гробу проснулся бы покойный.

А в горнице все тихо и спокойно,

И все сильней дубасил озорник:

«Да напились вы, что ли, мистер Ник?

Ну можно ль спать без перерыва сутки?

380 Хозяин сердится на эти шутки».

Опять молчание, ну как в гробу.

Он приналег, тряхнул рукой скобу, —

Не поддается. Тут нашел лазейку

Кошачью он. Но поглядеть посмей-ка!

385 Все ж, наконец, мальчишка осмелел.

Прилег на брюхо, в дырку поглядел

И видит: Николас сидит в кровати,

Он в колпаке и в вышитом халате,

И вверх глазеет он, разиня рот.

390 На гребень крыши, где мяучит кот

И месяц новый рогом зацепился

За край трубы и набок покосился.

Все рассказать сбежал мальчишка вниз,

И плотник с горя тут совсем раскис

395 И принялся и ахать, и дивиться,

И уверять: он знал, что так случится.

«Спаси его, святая Фридесвида!283

Такой был скромный и пригожий с вида,

Вот астрономия к чему приводит:

400 Всегда с ума она безумцев сводит.

Нет доступа нам к Божиим секретам.

Благословен, кто не мечтал об этом,

Кто входит с верою в Господень дом.

Вот и другой когда-то астроном

405 Ходил вот этак ночью, в небо пялясь,284

И хвастал, что, мол, тайны раскрывались

Ему небесные. Ходил, ходил,

Да в темноте в овраг и угодил.

Туда же, тайны раскрывать хотел он,

410 А ямы-то как раз недоглядел он!

Но видит Бог и пресвятой Томас,

Меня печалит бедный Николас.

Пойду скажу, что это лжеученье

Его лишит надежды на спасенье.

415 Скорее, Робин, и тащи-ка шест,

Ведь он, бедняга, там не пьет, не ест».

И Николас им снова не ответил;

Шестом подперли дверь они, и с петель

Дверь сорвалась и рухнула в покой.

420 А Николас в кровати, как немой,

Сидел недвижно и глядел на небо.

Его напрасно пичкал мясом, хлебом

Добряга плотник: нем и недвижим

Студент сидел, как статуя, пред ним.

425 И за плечи старик его схватил,

Затряс его и в ухо завопил:

«Очнись! Меня послушай, Николас!

Не пяль ты в небо неразумных глаз,

И что это тебе, бедняк, заметило?@

430 Чур, чур тебя, и сгинь, лихая сила!»

Он все углы подряд перекрестил,

Три раза плюнул и окно открыл

И произнес вечернее заклятье,285

Которое всегда читают братья:

435 «О Христос Пречистый! Бенедикт-угодник!286

Дом наш сохраните ото зла сегодня!

Отче наш, спаси нас нынче до утра,

Утром осени нас, преславная сестра».287

И Николас сказал тогда со страхом:

440 «Ужель весь мир пойдет так скоро прахом?»

Тут вздрогнул он и глухо застонал,

И плотник с ужасом ему внимал.

«Брось ты дурить! Побойся, милый, Бога!» —

Сказал ему старик довольно строго.

445 «Дай мне воды! — несчастный попросил. —

Мне надо подкрепиться, нету сил

Тебе поведать, другу дорогому,

Чего я не поведал бы другому».

Спустился плотник и, принесши пива,

450 Стал тормошить юнца нетерпеливо.

Вот Николас полкварты враз отмерил,

Пришел в себя, приладил снова двери

И старику стал на ухо шептать:

«Тебе лишь, Джон, хочу я рассказать,

455 Но поклянись, что не нарушишь тайны,

Которая открылась мне случайно.

Страшнее этой тайны в свете нет!

Коль разболтаешь важный сей секрет,

Ты в наказание ума лишишься.

Клянись сейчас же, если не страшишься».

460 «Клянусь Христовой кровию! — простак

Ему ответил. — Но к чему ты так?

К чему все эти клятвы и условья?

Когда ты слышал, чтоб я празднословил?

465 Свидетель мне Христос, Кем попран ад!»

«Ты знаешь, Джон, я сам теперь не рад.

Я ход ночного проследил светила,

И астрология беду открыла.

Ты думаешь, чудак я и бездельник,

470 Мне ж звезды говорят, что в понедельник,

В тот час, когда потухнет месяц хилый,

Такой свирепой и безумной силы

Польется ливень, что поглотит нас.

Для всех людей придет последний час,

475 Никто не сможет даже помолиться.

Все это в одночасье совершится».

Взмолился плотник: «Как? Ну, а жена?

Ужель погибнуть Алисон должна?

Ужели нет спасенья никакого?»

480 «Внемли велениям Господня слова, —

Ответил Николас, — и будешь цел,

Как некогда в ковчеге уцелел

Отец наш Ной. Но не надейся, друже,

Спастись от бед и дом спасти к тому же.

485 Что говорил об этом Соломон?

Какой наказ всем нам оставил он?

«Внемли советам — и не пожалеешь».

Прочти сам в Притчах,288 коль читать умеешь.

Но если ты послушаешь меня,

490 То, жизнь свою от ливня сохраня,

С женою вместе будешь мной спасен

И выше всех людей превознесен,

Как новый Ной, которого Всевышний

Сберег от кары, для него излишней».

495 «Что ж делать надо?» — плотник возопил.

«А ты не слышал, — Николас спросил, —

Что весь ковчег пойти бы мог ко дну,

Так трудно было Ноеву жену

В него втащить?289 И Ной, наш праотец,

500 Последних отдал бы своих овец,

Чтоб для нее иметь ковчег особый,

Тогда б без драки уцелели оба.

Поэтому теперь же должен ты,

Без промедления, без суеты

505 (В серьезном деле вредно это крайне),

Пророчество храня в глубокой тайне,

И в однодневный срок, никак не дольше,

Достать в пекарне три квашни побольше

Иль три бродильных чана поновей,

510 Чтоб в них могли мы, как в ладье своей,

Лишь сутки над волнами продержаться:

Потоп не может дольше продолжаться.

И запаси в квашнях ты провиант,

Я ж захвачу с собой в ладью секстант.290

515 Но никому, прошу тебя, ни слова!

Спасти нельзя мне никого другого,

Ни Робина, как ни люблю его,

Ни Джиль, служанку. Спросишь — отчего?

Ответить не могу. Запрет Господень.

520 Воздай хвалу, что Богу ты угоден.

Запретной только не нарушь черты,

Иль обезумеешь сейчас же ты.

Теперь иди и заготовь бадьи те,

И вместе с Алисон их укрепите

525 На чердаке, но так, чтобы про то

Не догадался из друзей никто.

И про еду запомни уговор.

И каждому ты заготовь топор,

Чтобы веревку нам перерубить

530 И беспрепятственно на волю всплыть

Через отверстия, что надо в крыше

Заранее устроить, да повыше.

И лучше прорубить их над амбаром,

Чтоб новой крыши нам не портить даром.

535 Тогда всплывем мы без помехи в сад.

И вот, когда все люди завопят

От смертной муки, в лодочке своей

Ты поплывешь и не утонешь в ней.

За селезнями утицей пригожей

540 Всплывет и Алисон в бадейке тоже.

И крикну я: «Эй, Алисон! Эй, Джон!

Потоп прошел, нас не поглотит он».

И ты ответишь: «Отче Николае,

Ты прав, я вижу, что вода сбывает».

545 И будем мы владыками земли,

Какими не были и короли.

И будем править миром мы с тобою,

Как правил миром старый Ной с женою.

Еще хочу тебя предупредить:

550 В тот вечер постарайся не забыть,

Что лишь войдем в ладьи — конец, ни слова,

Ни шепота, ни знака никакого.

Молитвою займи греховный разум,

Так Божьим мне поведено наказом.

555 Бадью свою подальше от жены

Повесишь ты, чтоб козни сатаны

Вас не склонили мыслью или делом

К греху, что порожден несытым телом.

Жене ни взгляда, так гласит наказ.

560 Ну, кажется, и все на этот раз.

Беги! Спеши! И завтра поздно ночью

Увидишь, друг мой, чудеса воочью.

Как все уснут, усядемся в бадьи

565 И будем ждать. И грозный бич Судьи

Не тронет нас, и вознесем хвалу мы,

Что не причислены Судьей ко злу мы.

Но ни к чему тебе и назиданье:

«Послу разумному наказ — молчанье», —

Сказал пророк. Тебя ли мне учить?

570 Но поспеши, иль нам в живых не быть».

Едва держась на гнущихся ногах

И под нос бормоча «увы» и «ах»,

Спустился плотник и тотчас жене

Все рассказал, лишь умолчав о дне.

575 Она же, зная, что все это значит,

Как закричит притворно, как заплачет!

Мол, до смерти ее он напугал.

«Беги скорей, ведь раз он обещал,

Спасемся мы. И ты спасешь нас, милый,

580 От ранней, незаслуженной могилы.

Иди, иди и делай, что велел он».

И за бадьями тут же полетел он.

Подумать только, что воображенье

Такое может вызвать потрясенье.

585 От выдумки ведь можно умереть,

И плотника нам надо пожалеть.

Он представлял себе Господень суд,

Как Алисон, голубку, унесут

Потопа волны. Плакал он, дрожал

590 И горестные вопли испускал.

Кой-как купил он чан, квашню, бадью

И в мастерскую приволок свою.

Когда же ночь соседей усыпила,

Бадьи подвесил рядом на стропила

595 На чердаке и укрепил стремянки

Подъемные; водой наполнил банки

И кувшины, разлил в бутылки эль,

Нарезал хлеб и сыр, принес постель,

Чтоб не было жене в бадейке жестко.

600 Он в Лондон отослал слугу-подростка,

И женину спровадил он служанку,

Все это сделал плотник спозаранку,

Чтобы соседи им не помешали

И как-нибудь про ливень не узнали.

605 А в понедельник, еле солнце село,

Тотчас же принялись они за дело:

Закрыли окна, крепко заперлись

И на чердак все трое поднялись,

А там в бадьях, как куры на насесте,

610 В молчании потопа ждали вместе.

Молчали долго, и шепнул студент:

«Теперь решительный настал момент,

Молчите! Тс! И про себя прочтите

Вы «Отче наш» и трижды повторите».

615 «Тс!» — Джон сказал. «Тс!» — Алисон сказала,

И плотника волненье обуяло.

Сидел он тихо, «Отче наш» читал

И наступления потопа ждал.

И скоро сон сковал его глубокий.

620 Он позабыл запреты все и сроки

И стал браниться, плакать и вздыхать

И, вздрагивая, чан свой колыхать.

Тогда тихонько шалуны спустились

И до утра в кровати веселились,

625 В той самой, где трудился ночью плотник,

Хоть нерадивый часто был работник.

И к утрене давно уж зазвонили,

Псалмы монахи в церкви забубнили.

И замерцали свечи алтаря,

630 И на небе забрезжила заря.

Но не смолкали в спальне поцелуи,

И время провели они ликуя.

А между тем бедняк Авессалом,

Измученный томленьем, не трудом,

635 В харчевне Оссенейской освежался,291

Где по секрету он осведомлялся,

Когда подрядом занят плотник Джон.

И от монаха вдруг услышал он,

Что не был Джон ни нынче, ни в субботу.

640 «Наверное, он взял еще работу,

За дранью посылал его аббат,

А с нею он воротится назад

Дня через два иль три, никак не раньше.

Иль, может быть, сидит он дома. Дрань же

645 Готовит Робин. А наверняка

Сказать вам не могу про старика».

Авессалом обрадовался очень,

И счастье попытать решил он ночью.

«С утра, — сказал он, — в доме никого.

650 Должно быть, Робин попросил его

На месте показать, как дрань готовят,

И, значит, муженек меня не словит.

Я ночью постучусь в окно их спальной,

И повесть о моей любви печальной

655 Я милой расскажу. Меня, как знать,

Умилостивится поцеловать.

Хоть это получу я в утешенье.

Недаром у меня в губах свербенье, —

Ведь это поцелуя верный знак.

660 Потом под утро, то есть натощак,

Меня во сне обедом угощали.

Пойду усну, пока не помешали.

Раз я собрался бодрствовать всю ночь».

Когда петух, стремясь заре помочь,

665 Лишь первый раз под утро кукарекнул

И рог луны еще на небе меркнул,

Авессалом проснулся, приоделся

И в зеркальце еще раз погляделся.

Он волосы прилежно расчесал,

670 Корицы, кардамона пожевал,

«Листок любовный»292 сунул под язык

(Он верить в снадобье сие привык)

И, добредя до Плотникова дома,

Прильнул к ее окошечку резному

675 Так, что ему косяк вдавился в грудь,

Откашлялся, чтобы передохнуть,

И начал так: «Сладчайшая богиня,

К моей мольбе склонися ты хоть ныне,

Дыханье уст твоих мне что корица.

680 Души моей пресветлая денница,

Скажи хоть слово другу своему,

И мысленно тебя я обойму.

Жестокая! Ведь нет тебе заботы,

Что я ослаб не от ночной работы,

685 Что от тоски меня бросает в пот,

Что стражду я уж скоро целый год.

Я — что теля, от вымени отъято,

Что голубок, любовию объятый.

Мне внутренность сжигает огневица,

690 И ем я мало, словно я девица».

«Пойди ты прочь, напыщенный осел! —

Она ответила. — Зачем сюда пришел?

Выклянчивать улыбки, поцелуя,

Ты знаешь сам, что не тебя люблю я.

695 Ступай же прочь и не мешай мне спать,

Не то тебя сумею наказать».

«Увы! О, горе мне! — заохал он. —

Бывал ли так поклонник награжден?

Ну поцелуй меня хоть раз, голубка,

700 Узнать хочу, твои сколь сладки губки».

«Тогда уйдешь?» — спросила тут она.

«Фиал печали изопью до дна,

Но все ж послушаюсь». — «Так обожди же,

Ну, подойди к окошку, и поближе».

705 Авессалом к стеклу совсем приникнул,

И Николас с досады чуть не крикнул.

Но Алисон его слегка толкнула

И тихо на ухо ему шепнула:

«Тс! Тише! Будешь ты, мой друг, доволен,

710 И посмеемся мы с тобою вволю».

А у окна Авессалом стонал,

Но в глубине души он ликовал:

«Вот наконец предел моих желаний.

Сей поцелуй — залог ночных лобзаний.

715 Приди, любовь моя! Мой добрый гений!»

И встал перед окном он на колени.

«Скорей! — она ему. — Ко мне нагнись,

Пока соседи все не поднялись».

Запекшиеся облизнул он губы,

720 От нетерпенья застучали зубы

И забурчало громко в животе;

Руками он зашарил в темноте.

Тут Алисон окно как распахнет

И высунулась задом наперед.

725 И ничего простак не разбирая,

Припал к ней страстно, задницу лобзая.

Но тотчас же отпрянул он назад,

Почувствовав, что рот сей волосат.

Невзвидел света от такой беды:

730 У женщины ведь нету бороды.

«Фу! Что за черт! Ошибся я немножко».

«Ошибся? Да!» — и хлоп его окошком.

И повалился на землю простак.

«Ох, не могу. Ошибся он! Дурак! —

735 Покатывался Николас в светлице. —

Да от такого впору удавиться».

И это слышал все Авессалом

И понял, что забрался кто-то в дом.

«Ну ладно, смейтесь», — он ворчал сквозь зубы.

740 Кто трет, кто оттирает рот и губы

Песком, листвой, соломой, тряпкой, пальцем?

Авессалом. Не будем над страдальцем

Смеяться мы и жалобам мешать:

«Я душу сатане готов продать,

745 Чтоб он помог мне с ними расквитаться.

Глупец! Глупец! Не мог я догадаться

И пакостное место оплевать!»

Тут начала любовь его сбывать

И ненавистью вскоре обратилась,

750 Когда представил он, что с ним случилось.

Вмиг исцелясь от своего недуга,

Неверную он клял, и клял он друга.

Как выдранный мальчишка, плакал он

При мысли, сколь позорно посрамлен.

755 И тошно стало тут ему до рези,

И вспомнил он о кузнеце Жервезе.

Кузнец в ту пору сошники293 ковал,

А ученик горнило раздувал.

Авессалом позвал его: «Жервез!»

760 А тот в ответ: «Кто это там прилез?»

«Да это я». — «Кто я?» — «Авессалом».

«Чего ж ты ломишься в семейный дом

В такую пору? Прямо от красотки?

Иль обалдел ты от любви и водки?

765 И, что за спех? Иль ты не можешь лечь

И надо что-нибудь тебе прижечь?»

Авессалому было не до шуток,

Он весь дрожал, растрепан был и жуток.

«Друг дорогой, — сказал он тут Жервезу,

770 Сошник горячий нужен до зарезу

Тебе его сейчас же возвращу,

А днем в харчевне пивом угощу».

Жервез в ответ: «Хотя бы расплавлял

Я золото, а не простой металл,

775 И то бы другу не было отказу.

Опять затеял ты, малец, проказу.

Какую же? А ну-ка расскажи».

«Потом, мой друг. Сошник ты одолжи

Мне раскаленный». Натянув перчатку,

780 Он ухватил сошник за рукоятку

И поскорее побежал к окну.

А шалунов клонило уж ко сну,

Когда в стекло опять он постучал

И, горло прочищая, заперхал.

785 «Кто там стучит? Чей слышу разговор?

Смотри, поплатишься ты, мерзкий вор».

«Да это я, мой свет, — ответил он, —

К тебе пришел опять твой Абсолон.

Тебе принес в стихах я письмецо,

790 В нем золотое матери кольцо,

Прощального я жажду поцелуя.

Еще один! Кольцо тебе вручу я».

Приспичило Никласу помочиться

И вздумалось в черед свой порезвиться.

795 Он поднял руку и, потехе рад,

Наружу выставил свой голый зад.

Авессалом проворковал ехидно:

«Где ты, мой свет? Мне ничего не видно».

И, увлеченный на стезю проказ,

800 Тут разошелся Душка Николас

И выдохнул из заднего прохода

Руладу исключительного рода,

Столь громкую, что, услыхав сей гром,

Чуть устоял пред ним Авессалом.

805 Но, мстить стремясь за смерть своей любови,

Сошник держа все время наготове,

Не отступил ни шага он назад

И припечатал Николасов зад.

И кожа слезла, зашипело мясо,

810 И ужас обессилил Николаса.

Боль нестерпимая пронзила тело,

И голосом истошным заревел он:

«Воды! Воды! На помощь мне! Воды!»

Но не избыть водой такой беды.

815 От вопля страшного проснулся Джон.

Он разобрал: «Вода!» — и, потрясен,

«Пришел потоп», — подумал он в испуге,

Схватил топор и, крякнув от натуги,

Перерубил канат и рухнул вниз,

820 Вспугнув всех кур, и петухов и крыс.

И, докатившись вплоть до самой двери,

Там в обморок упал. Он был уверен,

Что ум его объяла смерти тьма,

Что в наказанье он сошел с ума.

825 Тут Алисон и бедный Николас,

Любовный пыл которого погас,

На улицу метнулись, где соседи,

Торговцы, няньки, слуги, лорды, леди,

Чей странный вид еще скрывала ночь,

830 Сбежалися, чтоб старику помочь.

А он лежал весь бледный, без сознанья,

Со сломанной рукою, и стенанья

Его ужасны были… До сих пор

Переживает он былой позор.

835 Ведь только что он выговорил слово,

Как Алисон и Николас сурово

Его одернули, сказав, что он

Болтает вздор, что он ума лишен,

Что он, страшась какого-то потопа,

840 Все блоки мастерил и ладил стропы,

Купил квашню, бадью, бродильный чан,

И, умоисступленьем обуян,

Подвесил их под самые стропила;

Вчера же со слезами умолил он

845 Жену и друга, чтоб всю ночь они

В бадьях сидели с ним «pour compagnie».294

Все хохотали, полуправду слыша,

Глазели на бадьи, на блок, на крышу,

Пробитую им ровно в трех местах.

И все его несчастия и страх —

850 Все обратилось в шутовство и шутку;

Что б ни сказал — в ответ лишь прибаутку

Всегда он слышал. Старым дураком

Его считали в городе потом.

855 Школяр не выдаст друга, без сомненья:

«Сошел с ума старик наш, к сожаленью».

Один шепнет, другой еще добавит, —

Кого угодно школяры ославят.

Так плотника красивая жена

860 Была студентом сим соблазнена;

Так был красавчик юный Абсолон

В своей назойливости посрамлен:

Во тьме облобызал ее «глазок»,

А Николасу задницу прижег.

865 Вам избежать такой судьбы желаю

И с Божьей помощью рассказ кончаю.

Тут кончает Мельник свой рассказ

Здесь начинается пролог к рассказу Мажордома

Мы все над тем шутили и смеялись,

Как Абсолон и Николас сквитались.

Свое сужденье каждый произнес,

Но, в общем, хохотали все до слез.

5 Один лишь Освальд, желчный мажордом,

Все недовольнее смотрел кругом.

Он сам, как помните, был раньше плотник

И плотников хулить был не охотник.

«Что ж, я б тебе мог тем же отплатить,

10 Когда б хотел похабником прослыть.

Но я уж стар и не хожу в ночное.

Я сеном сыт, мечтаю о покое.

Уже не веселит стакан вина,

Когда проглянет плешь иль седина.

15 Вы знаете, должно быть, мушмулу:

Чуть перезрела — лишь на корм ослу

Да на подстилку только и годится.

Чего нам возрастом своим кичиться?

Чуть перезрел — ложись, приятель, в гроб,

20 Чуть позабылся — смерть тотчас же хлоп!

А как не заплясать тут по старинке,

Когда заплачут, запоют волынки?

Ведь вот порей — старик упорный, ловкий:

Все зелен стебель при седой головке.

25 Хотя бывалой силы не вернуть,

А хочется той силой прихвастнуть.

В костре потухшем, средь золы, все тлеют

Четыре угля; жгут они все злее:

Ложь, хвастовство, придирчивость и скупость —

30 Вот угли те, их раздувает глупость.

Хоть тело наше немощей полно,

А похоть старая твердит одно.

И я, на что уж стал я слаб и скуп,

И то сберег свой жеребячий зуб.

35 Хотя с рожденья живоносный кран

Природой мне в употребленье дан,

Давно уж смерть его нашла, открыла,

И хоть в бочонке жизни много было,

Осталось мало. Высох ли? Ослаб ли

40 Тот кран? Но из него не выжмешь капли.

Осталось хвастовство, пустые бредни,

Как старых скучных дней удел последний».

Трактирщик, выслушав сию слезницу,

Не стал корить его, не стал браниться.

45 Высокомерно он ему сказал:

«Кто сей премудрости из нас не знал?

Нам эта песенка самим знакома.

Лишь сатана скроить из мажордома

Мог бы рассказчика и ездока,

50 А из сапожника хоть моряка.

Кто не читал из нас Екклезиаста?

Наплакался теперь ты вволю? Баста!

Смотри, уж Детфорд близко — полпути

До Гринвича осталось нам пройти.

55 Не мешкай, Освальд, если свой рассказ

Поведать нам ты хочешь в этот раз.

«Так вот, друзья, меня вы не корите,

Коль мельника в рассказе том узрите

В обличии не слишком-то честном.

60 С огнем бороться буду я огнем.

Сей пьяный враль здесь плотников порочил

И плел про то, как плотника морочил

Студент, — не потому ль, что плотник я?

Вы больше не услышите нытья.

65 В моем глазу соринку он заметил,

Его ж бревно у всех нас на примете.

С мольбой к Создателю я обращаюсь:

Пусть сдохнет враг, — я плюну, не раскаюсь».

Здесь начинается рассказ Мажордома295

Под Кембриджем, в селенье Трэмпингтон,296

70 Стояла мельница, со всех сторон

Ветлой, кустарником от глаз укрыта.

Была она ничем не знаменита.

И жил в ней мельник, как павлин, чванлив,

Со всеми груб, надменен и сварлив.

75 Он похвалялся, что в ничьей услуге,

Мол, не нуждается, умел на круге

Гончарном чашку иль горшок слепить,

Умел рыбачить, неводы чинить,

Боролся ловко и стрелял из лука,

80 Играл на дудке, коль томила скука,

И мог любого спорщика допечь.

Носил он на боку широкий меч;

На поясе ж нарядный был кинжал,

И кортик из-за пазухи торчал.

85 И ни один драчун иль плут прожженный

Не смел задеть его. Клинок каленый

Держал он для удобства за чулком,

Чем хвастался, когда был под хмельком.

Был он курносый, круглый и румяный,

90 Залысиной похож на обезьяну.

На рынках он ворюгою прослыл,

В мешках муки немало сору сбыл.

Но, вор искусный, избегал поимки.

Его прозвали все — Задира Симкин.297

95 Он дочь священника в супруги взял.

Отец посуды медной много дал

В приданое: хотел, чтоб породнился

С ним мельник и на дочери женился.

Отец растил в монастыре девицу,

100 И Симкину такую голубицу

Хотелось в жены, чтоб она блюла

Цвет целомудрия и не лгала.

В науке монастырской мало прока:

Жена была болтлива, как сорока.

105 Их надо было видеть в воскресенье, —

На них глазело с завистью селенье:

Нарядный Симкин важно выступал,

Колпак свой длинный он чалмой свивал;

За ним жена в пурпуровой накидке.

110 И если кто-нибудь, не в меру прыткий,

Ее улыбкой, взглядом задевал,

Проститься с жизнью мог такой нахал:

Ее тотчас готовился пресечь

Кинжал иль кортик, ножик или меч.

115 Ревнивый муж, ведь он подобен зверю,

Иль слыть он хочет им, по крайней мере,

Хотя бы только для своей жены.

Так вот, по наущенью сатаны

Ей не давал покою брак неравный,

120 И все заносчивей и своенравней,

Все неприглядней становилась — хуже,

Чем застоялая вода из лужи.

Из страха звали все ее «мадам»,

Но чудилась всегда ее ушам

125 Насмешка в этом: ей, мол, подобало

Почтение, она ведь много знала

И, вышколенная в монастыре,

Блеснуть могла бы даже при дворе.

Давно уже постель они делили

130 И двух детей за те года прижили.

Дочь старшая была лет двадцати,

А сын-наследник — месяцев шести.

Мальчишка был горласт, румян, смешлив

И в колыбели буен и брыклив.

135 Дочь не болела отроду ни разу;

Кругла была, курноса, светлоглаза,

Широкобедра и высокогруда.

Давно уж ей жилось в девицах худо.

Прельстить могла в ней разве что коса,

140 Но не смущала никого краса

Ее девичья: мельника боялись,

А матери надменной все чурались.

Священник-дед любимицу свою

Хотел бы выдать в знатную семью,

145 Из старого дворянства, не иначе.

Тогда б в приданое он ей назначил

Все, что принес ему его приход.

Священник думал, что духовный род

Родниться должен с древними родами,

150 А не с безродными, пусть богачами.

Он кровь духовную хотел прославить,

Хотя б пришлось при этом поубавить

Сокровища, что церковь накопила:

Ведь в ризнице немало денег было.

155 Зерном с помола много наживал

Задира Симкин и подряды брал

Молоть зерно со всей своей округи.

«Повадки знаем этого ворюги,

Но где ж молоть? Честней его ведь нет же»,

160 Так рассудили в Кембриджском колледже298 —

И Симкину достался их подряд,

И он молол им много лет подряд.

Случилось раз, лихой весенней стужей,

Их эконом смертельно занедужил,

165 А мельник, случаю такому рад,

Стал воровать наглее во сто крат.

Бывало, он отсыплет втихомолку,

Теперь же в тайне он не видел толку.

И сколько бы декан ни возмущался,299

170 Наш мельник пренахально отпирался,

И, хвастая, как ловко их провел,

Он, не смущаясь, знай себе молол.

Училось в Кембридже студентов двое;

Не оставляли никого в покое

175 Буяны шалые, но много раз

Прощали им неслыханных проказ

Лихое озорство за незлобивость,

И нрав открытый, и за их ретивость.

И вот они декана попросили,

180 Чтоб их с зерном на мельницу пустили;

Побиться, мол, готовы об заклад,

Что полной мерой привезут назад

Муку с помола; мельник не посмеет

Ее коснуться, хоть он и умеет

185 Уловками иль силой оттягать

Себе сверх следуемого раз в пять.

Декан прочел тут кстати поученье,

Но, поразмыслив, дал им разрешенье, —

И школяры в дорогу собрались.

190 Их звали Джон и Алан, родились

На севере,300 но места их рожденья

Я в точности не знаю, к сожаленью.

Джон в кладовой мешок зерна добыл,

На мерина его кой-как взвалил,

195 И Алан, прихвативши меч и щит,

За ним бегом на мельницу спешит.

У насыпа они зерно сгрузили.

«Здорово, Симон. Нас тут попросили, —

Так начал Алан, — этот вот мешок

200 К тебе свезти. Ну, как живешь, дружок?»

«А, здравствуй, Алан! — мельник закричал. —

И Джон с тобой? Давненько не видал

Я вас, друзья. Как будто бы с весны?

Что, разве слуги тоже все больны?»

205 «Да, знаешь, Симон, голод ведь не тетка,

А у птенцов прожорливая глотка.

И учат нас, что, если нет слуги,

Ты сам себе посильно помоги.

Наш эконом уже в преддверье ада,

210 Чему мы все в колледже очень рады.

Но нам-то надо что-нибудь жевать.

Ну, и взялись мы с Аланом слетать

К тебе на мельницу с мешком вот этим.

Мели скорей, чтоб засветло согреть им

215 Пустые животы наш пекарь смог».

«Ах, бедные, чтоб я да не помог?

Ссыпай зерно. Я жернов загружу».

«Давай-ка, Симон, я здесь погляжу,

Как насып наполняешь ты зерном.

220 Ведь, говорят, он ходит ходуном.

Мне это трудно даже и представить».

Второй сказал: «Ты будешь при поставе?

Тогда внизу я постою пока

И погляжу, как сыплется мука.

225 Когда еще на мельнице случится

Нам мельничному делу подучиться?

В нем нет у нас покуда что сноровки».

Но мельник мигом понял их уловки.

«Вам хочется, птенцы, меня словить, —

230 Подумал он, — так нет, тому не быть.

Напрасно лезете, глупцы, из кожи,

Премудрость ваша делу не поможет:

Пущу в глаза со всех поставов пыль,

В мешки подсыплю вам труху и гниль —

235 И угостит вас эконом ваш новый

Крупитчатою булкой из половы.

На опыте поймете, наконец,

Что «грамотей не то же, что мудрец».

Ведь с волка спеси половину сбыло,

240 Когда его лягнула в лоб кобыла»@кав.301

Удобную минуту улучив,

Когда от пыли Джона пронял чих,

Он выскользнул украдкою из двери,

Пошел туда, где ждал студентов мерин,

245 Уздечку потихоньку отвязал,

И конь на луг тотчас же поскакал

С внезапно вспыхнувшим, но тщетным пылом

Сквозь заросли, к резвившимся кобылам.

А мельник воротился к жерновам,

250 Откуда он покрикивал друзьям.

И не стихал его скрипучий голос,

Пока зерно на славу не смололось.

Когда мешок увязан крепко был,

Джон вышел в дверь и вдруг заголосил:

255 «На помощь! Чертова скотина! Эй!

Скорее, друг! Беги сюда скорей!

Ах, черт! ушел-таки треклятый мерин.

Что делать нам, коль будет он потерян?»

И Алан, позабыв про все на свете,

260 Мешок оставил в Мельниковой клети.

Спешит, крича: «Держи его, держи!

И к изгороди крепче привяжи».

Он с мельничихой в воротах столкнулся.

Она ему: «Ваш конь в табун метнулся.

265 Теперь его и в сутки не разыщешь,

Пока болот и рощ всех не обрыщешь.

Должно быть, укусил лошадку овод.

Вязать покрепче надо было повод».

А Джон кричит: «Брось там и щит и меч,

270 Ему дорогу надо пересечь,

Пока еще он не ушел за речку.

Ты что ж, дурак, не закрепил уздечку?

В конюшню надо бы замкнуть одра:

Там простоял бы он хоть до утра».

275 И вот они спешат, не чуя ног,

К мосту на перекрестке трех дорог.

Лишь только скрыл студентов сумрак серый,

Отсыпал мельник из мешка полмеры,

Взамен муки прибавил отрубей

280 И хлеб жене велел испечь скорей

Из краденой муки в укромном месте.

«Молокосос! Меня хотел провесть он.

Да я сто раз такому ротозею

И волосы и бороду обрею,

285 Пока меня хоть раз обманет он.

Задаст теперь учитель им трезвон!

Со мной тягаться захотел, дурак.

Пускай теперь поскачет до утра».

А бедные студенты по болоту

290 Набегалися до седьмого поту.

«Лови!» — «Постой!» — «Да слушай, Бога ради!

Его пугну, а ты останься сзади».

Стемнело, а потом спустилась ночь,

Они ж беде все не могли помочь:

295 От них коварный мерин уходил,

Пока в потемках в ров не угодил.

Студенты, словно под дождем коровы,

Запарились. А меринок соловый

Послушно плелся, и заохал Джон:

300 «Так никогда я не был посрамлен.

Все потому, что поступили наспех.

Мешок хоть брось. Ведь нас подымут на смех

Декан и клерки все. Вот чертов мельник!

Поддел он нас и осрамил, бездельник».

305 Он всю дорогу шел и причитал,

А взнузданный Баярд за ним шагал.

У очага сидел, их поджидая,

Ворюга Симкин, радость не скрывая.

Уж поздно было в Кембридж ворочаться:

310 На мельнице пришлося им остаться

И со слезами Симкина просить

Хоть где-нибудь их на ночь приютить

И просушить намокнувшее платье, —

За угощенье, мол, сполна заплатят.

315 «Да было б чем, а угощать я рад,

Особенно коль гость мой тороват.

Мой скуден стол, и дом мой очень тесен,

Но разум ваш на выдумки чудесен.

Пустите в ход ученые приемы302

320 И обратите клеть мою в хоромы.

Так как же мы — в клетушке потеснимся

Иль к вашим заклинаньям обратимся?»

«Шутник ты, Симон!303 Будет с нас и чарки,

А голод, что искуснее кухарки,

325 Нам сдобрит снедь. Ведь надо, по присловью,

Чтоб всяк вкушал на доброе здоровье

Одно из двух: что на столе нашел

Иль то, с чем в дом к хозяину пришел.

Так вот, прошу, добудь еды, питья нам

330 И позабавь. Хоть ты слывешь смутьяном,

Но шутника такого не сыскать.

За все наличными с нас можешь брать,

И серебра кошель с тобой размелем».

Тут мельник дочь послал за хлебом, элем,

335 Зажарил гуся, лошадь напоил

И до утра в конюшне затворил.

В своей каморке постелил постели,

Где дочь спала и где у колыбели

Он сам с женой в одной кровати спал.

340 И вправду дом его был очень мал,

Чуланами наполовину занят,

И всякому теперь понятно станет,

Что иначе не мог двоих гостей

Он уложить на мельнице своей.

345 Поужинали плотно, пошутили,

Бочонок элю впятером распили,

И в полночь завалились на покой

Юнцы и мельник с дочкой и с женой.

А мельник здорово в тот раз упился

350 И на кровать свою, как сноп, свалился.

Он бледен был, ворочался, икал

И вслух свои проделки вспоминал.

С ним улеглася вскоре и жена.

Хлебнула элю также и она

355 И, весела, болтлива, словно сойка,

С гостями перешучивалась бойко,

А колыбель поставила в ногах,

Чтоб ей дитя не уронить впотьмах,

Коль ночью грудь ему придется дать

360 Или спросонья зыбку покачать.

Когда на дне не видно стало элю,

Тогда лишь улеглись в свои постели

Дочь мельника и Алан с Джоном тож.

Студентам слушать стало невтерпеж,

365 Как спящий мельник храпом оглашал

Всю комнату и ветры испускал.

Жена ему подсвистывала тонко,

На четверть мили слышен храп был звонкий,

И дочь храпела с ней «pour compagnie».

370 Студентов сон нарушили они,

И Алан, в бок толкнув свирепо Джона,

Сказал ему: «Не слышишь ты трезвона?

Давно звонят они втроем к вечерне.

Чтоб им погрязнуть всем в греховной скверне!

375 Геенны пламя пусть их всех пожрет!

Не спать теперь всю ночь мне напролет.

Переварить не может он добычи.

Клянусь, он горе на себя накличет.

Разодолжу я Симкина-милягу

380 И к дочери его сейчас прилягу.

И почему бы нет? Ведь есть закон,

Что если кто обидой ущемлен,

Искать обиде может возмещенья.

Украл муку, в том нет для нас сомненья,

385 И целый день украл, старик отвратный,

Зерно и время сгибли безвозвратно.

Теперь он ночью не дает нам спать, —

Ну можно ли его не наказать?

Он сам учил, как олухов дурачить.

390 Так я и сделаю, а не иначе».

А Джон ему: «Смотри, будь осторожней

И не сложи башки пустопорожней.

Ведь если только мельника разбудишь,

Злодеем Симкиным зарезан будешь».

395 Присвистнул Алан: слышал, мол, и знаю.

И откатился к дальнему он краю,

Где на спине дочь мельника спала,

И овладел ей так, что не смогла

Она ни вскрикнуть, ни позвать подмогу.

400 Так Алан Джону указал дорогу.

А тот с минуту пролежал спокойно,

К возне прислушиваясь непристойной.

Но вот лежать ему не стало сил

И про себя он горько возопил:

405 «Опередил меня, наглец негодный.

За огорчения и за невзгоды

Получит он с полтины четвертак,

Мне ж ничего. Лежи тут как дурак!

Он утешает Мельникову дочку,

410 Уже он снял, должно быть, и сорочку,

А я один здесь, словно куль мякины,

И некому утешить дурачину.

Да то ли будет! Завтра изведут

Товарищи, разиней назовут;

415 И Алан первый станет издеваться:

Нет счастья трусу. Надо отыграться».

И, ухватясь за ножку колыбели,

Он потянул дитя к своей постели.

От рези мельничиха пробудилась,

420 Прошла во двор и вскоре воротилась.

Постельки сына не найдя на месте,

Зашарила во тьме, куда же лезть ей.

«Уж не студента ль здесь стоит кровать?

Да сохранит меня Святая Мать.

425 Вот было б скверно! — шепчет, ковыляя.

— Да где ж он? Фу-ты, темнота какая».

Вот колыбель она с трудом нашла,

Дитя укутала, в постель легла

И только что заснуть уже хотела —

430 Был Джон на ней и принялся за дело.

Давно уж мельник так не ублажал

Свою жену, как ловкий сей нахал.

И так резвилися без лишних слов

Студенты вплоть до третьих петухов.

435 Ослаб наш Алан только на рассвете,

Когда восток уж становился светел.

«Прощай, мой друг, — девице он сказал,

Тебя бы я без счету целовал,

Но скоро день, нам надобно расстаться,

440 Позволь твоим любимым называться».

«Прощай, мой милый. Приходи опять.

Найдешь у двери то, что своровать

Велел отец мне: хлеба каравай, —

Его спекли вчера мы, так и знай,

445 Из той муки, что утром вы мололи.

Иди, любимый. Будь Господня воля».

И, чувствуя, что ей сдавило грудь,

Шмыгнула носом, чтобы не всплакнуть.

Поднялся Алан и пошел искать

450 Впотьмах покинутую им кровать.

На колыбель он по пути наткнулся

И про себя в досаде чертыхнулся.

«Ну, счастливо отделался испугом.

А голова пошла, как видно, кругом.

455 Должно быть, ночью я переборщил.

Я к мельнику чуть-чуть не угодил».

Пошел он дальше; бес его попутал,

И мельника он с Джоном перепутал.

Он, наклонясь, тряхнул его легонько

460 И на ухо шепнул ему тихонько:

«Проснись! Вставай, дубина! Поросенок!

Да не визжи, не хрюкай ты спросонок.

Пока ты тут храпел, болван, и дрых,

Я поработал знатно за двоих,

465 И мельника проклятого ославил,

А дочку дурня трижды позабавил».

Проснулся мельник, и как услыхал он,

Что говорит и хвастает чем Алан,

Он разъярился, как стоялый бык,

470 И поднял вой отчаянный и крик:

«А, чтоб тебе ни выдоха, ни вдоха.

Ах, чертов сын, развратник и пройдоха.

И что за наглость этакая в хаме!

Заплатишь ты своими потрохами.

475 Да знаешь ли, чернильная ты муть,

На чью ты кровь решился посягнуть?»

И, чтобы отомстить скорей злодею,

Он Алану вцепился прямо в шею

И кулаком ему расквасил нос,

480 А тот ему в ответ скулу разнес,

И сок кровавый из него закапал.

И покатилися с кровати на пол,

Барахтаясь, как две свиньи в мешке,

Дубася и в живот и по башке.

485 Поднялся мельник, Алан снова ухнул,

И на жену с размаха мельник рухнул.

А та, усталая, чуть задремала

В объятьях Джона и не понимала,

Под тяжестью двойной погребена,

490 Что с ней случилось. Взвизгнула она:

«Ой, шишка у меня на лбу раздулась,

Спаси меня Христос.304 In manus tuas.305

Проснись же, Симон. Навалился враг!

Один на голове, другой в ногах.

495 Скорее, Симкин, прогони же беса.

А, вот ты кто, негодный? Ах, повеса!»

Тут Джон вскочил и шарить стал дубину,

Она за ним, поняв наполовину,

Где враг, где друг: рванула впопыхах

500 И оказалась с палкою в руках.

Луна едва в окошечко светила,

И белое пятно ей видно было.

И вверх и вниз то прыгало пятно.

У ней в глазах маячило оно.

505 Его приняв за Аланов колпак,

Она ударила наотмашь. «Крак!» —

По комнате раздалось. Мельник сел

И от удара вовсе осовел.

Пришлась ему по лысине дубина.

510 И в обморок упала половина

Его дражайшая, поняв свой грех.

Студентов разобрал тут дикий смех.

В постель они обоих уложили,

Мешок с мукой и хлеб свой прихватили

515 И тотчас же отправилися в путь,

Чтоб поскорей удачей прихвастнуть.

Так гордый мельник натерпелся зол:

Не получил он платы за помол,

А заплатил за эль, и хлеб, и гуся

520 И, в глубине души пред всеми труся,

Не стал вести он счета тумакам,

Не стал и взыскивать за горший срам:

Позор жены и дочери бесчестье

Он утаил, не думая о мести.

525 И с этих пор он тих и смирен был.

Не жди добра, кто злое сотворил.

Обманщик будет в свой черед обманут,

И все над ним еще смеяться станут,

Не взыщет Бог с тех, кто над ним смеялся.

530 Ну вот я с мельником и расквитался.

Здесь кончается рассказ Мажордома

Пролог к рассказу повара

А повар, слушая рассказ, кивал

И мажордома по спине трепал,

«Хо-хо, вот это славная потеха,

А мельнику, должно быть, не до смеха!

5 Таких ночлежников к себе пустить, —

Да это надо полоумным быть.

Сам Соломон в своих сказал нам притчах:

«Не каждого в свой дом пускай».306 А прытче

Студентов никого в таких делах

10 На свете нет. Остался в дураках

Заносчивый наглец, пройдоха мельник.

Пускай его почешется, бездельник.

Но нам на этом застревать негоже,

И я хочу, господь мне да поможет,

15 Вам рассказать один забавный случай

И закрутить ту басенку покруче».

«Что ж, Роджер, хоть незнатного ты чина,

Рассказывай, пожалуй, старичина.

Но моего послушайся совета:

20 Остывших дважды, дважды подогретых

Немало подавал ты пирогов.307

Смотри, чтоб не был твой рассказ таков,

Тобой накормленные на пирушке

Гусиным салом, луком и петрушкой,

25 Рыгали долго, боже их прости,

Не раз паломники и по пути

Бранились, что, мол, ты их оскоромил,

Что в тесто, кроме патоки и кроме

Корицы, мух порядочно запек

30 И что мясным ты сделал свой пирог.

Не говори, что я зажарил утку,

Иной раз правду скажешь даже в шутку».

«Хоть это, правда, и не раз бывало,

Но чтоб шутить, одной лишь правды мало:

35 «Правдива шутка, значит, не смешна»,

Как говорят фламандцы,308 и верна

Та мысль их. Значит, так-то, Гарри Бэйли!

Мою стряпню ты слушай, ешь ли, пей ли,

А только на меня ты не ворчи.

40 Про поваров же лучше помолчи,

Не то трактирщиков я осмею.

Но не сейчас побасенку свою

Поведаю. Придет пора расстаться,

Тогда с тобой попробую сквитаться».

45 И он со смехом начал свой рассказ,

Не про трактирщика на этот раз.

Так кончается пролог к рассказу Повара

Здесь начинается рассказ Повара

Жил подмастерье в городе удалый,

Задира, озорник и затевало.

Певун и щеголь, что в лесу щегол.

50 Помадил он упрямый свой хохол,

И в локоны завить его хотел он:

Не у прилавка стоя, загорел он,

А на гулянках; знатный был танцор

Гуляка Перкин, даже до сих пор

55 Ту кличку помнят вдовы и девицы;

И медом сладким лести поживиться

Охотниц глупых вдоволь находилось,

И много женщин в Перкина влюбилось.

Где свадьба, там он пел и танцевал.

60 Таверну лавке он предпочитал.

Устроит Чипсайд309 празднество, и он

Наверное туда уж приглашен;

И до тех пор как праздновать не кончат,

Всех веселей он пляшет и всех звонче

65 Поет, и не заманишь за прилавок

Его во мрак подвалов, складов, лавок.

Себе компанию он подобрал

И в карты резался и пировал,

Ходил к подружкам ежедневно в гости,

70 Чтоб петь и пьянствовать, играть там в кости,

А в кости обыграть или в очко

Хмельного шулеру совсем легко.

Так, в целом городе его никто бы

Не разыскал в тех щелях и трущобах,

75 Куда лишь Перкин находил пути,

Чтоб денежки скорей порастрясти

Хозяйские. Подозревал не раз

Его хозяин: то исчез запас

Товара ценного и гол пустой

80 Прилавок, то во всех делах застой.

Но Перкин-плут увертывался ловко,

И с помощью какой-нибудь плутовки

Всегда деньжонок в долг он добывал

И временно растрату покрывал.

85 Коль завелся такой приказчик в лавке,

Хозяину не то что на булавки

Своей любезной, и на хлеб не хватит —

Он за приказчичьи проказы платит.

Кутеж и кража — дети той же плутни,

90 Хотя б грабитель и играл на лютне.

С хозяином веселый подмастерье

Так горевал о порче, иль потере,

Или просчете, что законный срок

Он ученичества пройти бы мог,310

95 Хотя не раз в Ньюгетскую тюрьму311

С компанией бродяг пришлось ему

Наведаться и до тех пор там быть,

Пока друзья прощение купить

Не успевали взяткой иль подарком.

100 Когда же, наконец, он в споре жарком

Хозяина стал горько упрекать,

Что тот свидетельства312 не хочет дать,

Хозяин вспомнил старое присловье:

«Гнилую грушу срежь, чтобы с любовью

105 Свой сад от гнили лучше уберечь».

Был дан расчет, обуза пала с плеч.

«Иди не подобру, не поздорову

И к моему не приближайся крову,

Не то спущу я на тебя собак,

110 Другой слуга впредь не посмеет так

Меня обманывать и так морочить».

И вот наш подмастерье дни и ночи

Мог пьянствовать, кутить и бушевать

И жизнь свою в беспутстве прожигать.

115 А раз всегда друзей найдется шайка,

Чтоб вора приютить и попрошайку,

И вместе с ним кутить и пировать,

И наворованное им сбывать, —

То Перкин-плут, на все худое прыткий,

120 Связал тотчас же в узел все пожитки

И свез к приятелю. Его жена,

Хотя была торговкою она,

Но в городе о ней ходили слухи

Как о доносчице и потаскухе…

125 ………….

………………….

Здесь обрывается не законченный Чосером рассказ Повара