Китайский массаж

Глава шестнадцатая Доктор Ван

Стоило взять трубку, как доктор Ван сразу понял — дело плохо. В трубке раздался приятный голос. Приятный голос «попросил» его вернуться, «попросил» вернуться домой. Приятный голос на самом деле звучал очень приятно, словно бы это звал к себе кто-то из родных. Но доктор Ван в душе понимал, что зовут его к себе отнюдь не родные.

Прошло полмесяца, а двадцать пят тысяч так и висели тяжким грузом, не переставая давить на сердце доктора Вана. Доктор Ван уговаривал себя не думать о деньгах, мол, будет день — будет пища, когда придёт время расплачиваться, тогда, возможно, найдётся какое-то решение. Решение действительно нашлось. Доктор Ван взял у Ша Фумина авансом десять тысяч в счёт будущей зарплаты. Если к этим десяти тысячам добавить наличные, которые уже имелись у доктора Вана, то ему удалось собрать двадцать пять тысяч. Доктор Ван не стал ничего объяснять, а Ша Фумин, к счастью, ничего не спросил.

Проблема теперь заключалась в том, что доктор Ван взял двадцать пять тысяч в руки и легонько погладил их. Гладил их, гладил, не в силах расстаться. Доктор Ван вспомнил слова одной старшей коллеги, слепой массажистки, которая сказала, что деньги — это дети: пока не твои, не стоит о них особо беспокоиться, но только попали в руки, надо сразу же прижимать их к груди. Доктор Ван души не чаял в этих деньгах, прямо-таки сердце кровью обливалось. Он почувствовал где-то под ложечкой запах крови. Обидно. Если бы брат хотел купить квартиру, жениться, если бы нужно было спасать его жизнь, то доктор Ван отдал бы деньги по первому требованию. А тут деньги непонятно на что. Не на покупку квартиры, не на женитьбу, и уж тем более не на спасение жизни. Проигрыш в азартные игры. Такой долг — бездонная дыра. Сейчас заткнёшь её, но где гарантия, что брат ещё раз не проиграется? А если он снова задолжает двадцать пять штук? Старший брат потянет?

Доктор Ван впервые возненавидел себя. Ну почему ему выпала роль старшего брата? Почему он всегда такой простофиля? Как выберется из сложившейся ситуации? Всё бесполезно. Без него земной шар будет всё так же вращаться. Этот недостаток нужно исправить. В следующий раз. В этот раз не получится. Он пообещал. Вот этим вот языком пообещал. Как бы то ни было, но болтать зря языком нельзя, в противном случае этот мир тоже зря.

Долги надо возвращать. Это закон бытия. Так было всегда.

После окончания разговора доктор Ван закрыл телефон и погладил себя по животу. Он пока что носил двадцать пять тысяч с собой, спрятанными с изнанки пояса брюк. Здесь нет места халатности. Доктор Ван вынул тёмные очки и надел их, а потом вышел один на улицу. Он стоял на обочине, улица была погружена во мрак, в ушах стоял гул машин. Назвать это гулом не совсем точно, поскольку колёса машин словно бы «рассекали» асфальт, и каждая машина, проезжая мимо, будто снимала слой асфальта.

Это в последний раз, абсолютно точно в последний раз! Доктор Ван без конца твердил себе. Отныне и навсегда, неважно, что там произойдёт у младшего брата, он даже не поинтересуется. В этот миг сердце доктора Вана стало таким же твёрдым, как камень, и таким же холодным. Это точно в самый последний раз. Двадцать пять тысяч — это не деньги, а индульгенция доктора Вана. Как только он отдаст эти двадцать пять тысяч, он этому миру ничего не должен. Никому не должен. Ничего не должен. Разумеется, есть и неприятный момент: двадцать пять тысяч пойдут не на благое дело — их придётся отдать шайке недоносков. Ну и забирайте, чтоб вам пусто было!

Внезапно доктор Ван поднял руку с важным видом. Надо поймать такси. Мать твою, он собирается потратить двадцать пять тысяч! Зачем жалеть ещё пару десяток? Трать! Вволю! Самому сегодня тоже надо получить удовольствие. Я же никогда в жизни не ездил на такси.

Такси плавно подъехало к доктору Вану, и тот услышал, что машина притормозила прямо рядом с ним. Но доктор Ван не протянул руку, поскольку не знал, как открываются двери такси. Водитель попался нетерпеливый:

— Садиться будем или как? Что замешкался?

Доктор Ван вдруг внезапно напрягся. Он поступил опрометчиво. Как вообще ему такое в голову взбрело? Ему ни в коем случае нельзя ехать на такси. Он на минуту смутился, но тут же взял себя в руки. Настроение у него было плохое. Очень плохое. Просто ужасное. Доктор Ван рявкнул:

— Что орёшь? Вылезай. Открой мне дверь!

Водитель повернул голову и через стекло смерил доктора Вана взглядом. Доктор Ван носил чёрные очки, а выражение лица было очень суровым. Как и у всех слепцов, у доктора Вана очки отличались огромным размером и очень тёмным цветом стёкол, они практически полностью скрывали глаза. Водитель понял, что перед ним слепец, но уж больно нетипичный. Чем дальше он смотрел, тем меньше пассажир напоминал слепца. Водитель не знал, что за божество встретил сегодня. Он всё-таки вышел и, не переставая коситься на доктора Вана, открыл дверь такси, так и не сумев различить, что же за глаза скрываются за тёмными стёклами очков.

А доктор Ван всецело сосредоточился, внезапно напустил на себя важный вид и не хотел осрамиться в такой момент. Доктор Ван не хотел, чтобы шофёр понял, что он слепец. Стоило двери открыться, доктор Ван тут же отреагировал и, держась за дверной проём автомобиля, медленно забрался внутрь.

Водитель вернулся на своё место и вежливо, даже как-то подобострастно спросил:

— Куда ехать, почтеннейший?

Уголки губ доктора Вана опустились: когда это он успел стать «почтеннейшим»? Но он тут же понял, что сегодня реально забыл о вежливости. В обычное время он никогда себе такого не позволял. Однако награда за грубость оказалась очень богатой — водитель, напротив, стал вежливым. Что это ещё за вздор? По возвращению домой надо будет хорошенько обдумать.

— Овощной рынок на улице Гунъюань.

Доктор Ван доехал до дома. Когда поднялся наверх, сердце глухо заколотилось. В нём смешались нерешительность и трусость, хотя больше было, пожалуй, трусости. Слепцы всегда испытывают страх, общаясь со зрячими, причина проста: слепцы на виду, а зрячие остаются в тени. Это основная причина, по которой слепцы обычно не общаются со зрячими. В сознании слепцов зрячие — это другой подвид животного, высшего животного, животного с глазами, всезнающего животного, с налётом божественности. Они относятся к зрячим так же, как зрячие относятся к божествам: уважай, но не приближайся.

Ему предстояло общаться с «порядочными людьми», то есть приблизиться к божествам.

Стоило доктору Вану войти в двери, как его ждал сюрприз. Брат оказался дома. Этому негодяю ещё совести хватает сидеть дома, словно в гостях, и спокойнёхонько ждать, когда притащится простофиля — старший брат. У доктора Вана тут же вскипела кровь. На диване сидели несколько человек, очевидно, ждали его. Гости вели себя непринуждённо и смотрели телевизор. Телевизор шумел, там что-то грохотало и звенело, словно кто-то дрался какими-то металлическими предметами, точнее сказать, пытался убить соперника. В комнате эхом раздавался лязг ножей, пик, мечей и трезубцев, жестокий и пронзительный, но при этом даже слегка музыкальный и мелодичный. Определённо гости смотрели фильм либо про боевые искусства, либо про гангстеров. Фильмы про кун-фу доктор Ван знал, они несли в себе самую простую идею: кулаком или пулей в итоге можно защитить правду. Внезапно доктор Ван вспомнил, что произошло в такси: он был груб, но ему ответили вежливостью. Он даже стал «почтеннейшим». Доктор Ван подошёл прямиком к дивану. Звук телевизора стал тише. Внезапно на плечо доктора Вана легла чья-то рука, он понял, что это брат. Кровь доктора Вана тут же забурлила ещё сильнее. Появились признаки кипения, с которыми трудно бороться. Доктор Ван увидел собственное тело, оно обрело светочувствительность, стало прозрачным и испускало сияние, которое то усиливалось, то затухало. Доктор Ван рассмеялся и вытянул вперёд правую руку, словно бы собираясь поздороваться с братом. Но стоило правой ладони сжать руку брата, как пришла в движение левая и, промчавшись как ветер, нанесла точный безошибочный удар по лицу брата.

— А ну-ка катись отсюда! — взревел доктор Ван. — Пошёл вон! Ты не достоин здесь находиться!

— Он не может уйти, — возразил приятный голос.

— А я не хочу его видеть, — отрезал доктор Ван. — Я же говорил — это наши с ним дела. — Доктор Ван рассмеялся. — Я не сбегу. Да я и не хочу сбегать!

— Принёс?

— Принёс.

— Отдавай деньги, и мы уйдём.

— Нет. Пусть сначала он уйдёт.

— Он не может уйти, — повторил приятный голос.

— Он уходит — я отдаю деньги. Не уходит — не отдаю. Решайте.

Доктор Ван бросил эту фразу уже на ходу, в одиночку отправившись на кухню.

Войдя на кухню, доктор Ван первым делом открыл холодильник. Он вывернул пояс брюк, вытащил деньги и закинул в холодильник. Заодно он нащупал два кубика льда и сунул в рот. Услышав, как брат вышел из квартиры, доктор Ван начал разгрызать кубики льда, которые громко захрустели на зубах. Доктору Вану показалось, что он уже не совсем человек. Он сбросил пальто, схватил кухонный нож и вернулся в гостиную.

В гостиной стояла необычная тишина. Благодаря тишине доктор Ван почувствовал стены, диван, стаканы на журнальном столике. И, разумеется, кухонный нож. От его лезвия исходило белоснежное эхо.

Приятный голос предупредил:

— Ты хорошо подумал? Ты первый решил помахать ножичком. Мы не собирались, хоть и умеем. Просто мы — порядочные люди.

Доктор Ван перебил:

— А я вам не позволял махать ножичками!

Он поднял нож и направил себе в грудь, а потом резко чиркнул. Кровь словно бы немного смутилась, переждала несколько секунд и только потом показалась. Но стоило крови показаться, как она перестала смущаться, а большими шагами устремилась по груди к животу доктора Вана и целенаправленно потекла в брюки. Кровь была очень горячей. Как ласка возлюбленной.

Доктор Ван сказал:

— Вы знаете, что мы, слепые, любим больше всего?

Доктор Ван сказал:

— Деньги.

Доктор Ван сказал:

— Наши деньги отличаются от ваших.

— Вы называете деньги деньгами, а мы называем их жизнью.

— Не будет денег — и нам крышка. Никто и не узнает, где мы сдохнем.

— Вы видели на улицах слепых, которые просят подаяние? Видели.

— Я тоже умею попрошайничать. Верите или нет?

— Но не могу.

— У меня есть папа с мамой. Я не могу.

— Мы должны сохранить лицо, нашу репутацию.

— Нам нужно наше доброе имя.

— Мы любим наше доброе имя.

— А иначе как жить?

— Надо остаться человеком в своих собственных глазах.

— В собственных глазах, понимаете?

— Не понимаете.

— Я не могу отдать вам двадцать пять тысяч.

— Если я отдам вам двадцать пять тысяч, то придётся идти просить милостыню.

— Откуда берутся мои деньги?

— Я разминаю вам ноги.

— Чтоб заработать двадцать пять тысяч, сколько ног надо размять?

— Пара ног — пятнадцать юаней. Одна нога — семь с половиной.

— Чтобы заработать двадцать пять тысяч, мне надо размять три тысячи триста тридцать три ноги.

— Денег я вам не дам.

— Но от долга я не могу отказываться.

— Я отдам вам кровь.

Теперь кровь текла уже по ступням доктора Вана. Доктору Вану казалось, что кровь недостаточно дерзкая, он-то хотел услышать её рык. Он снова чиркнул по груди — стало лучше. Кровь хлюпала. Какой красивый звук! На вид тоже наверняка красиво.

— Вот моя заначка.

— Отдаю вам.

— А вы не стесняйтесь — забирайте.

— Сколько унесёте, столько и берите.

Доктор Ван приставил нож к шее и спросил:

— Достаточно или нет?

Он повторил:

— Отвечайте. Достаточно или нет?

Кровь в гостиной несколько напугала гостей. Приятный голос лишился способности издавать приятные звуки. У доктора Вана в руках нож, а ножевые раны таращились круглыми глазами. Приятный голос протянул руку и перехватил запястье доктора Вана, но тот рявкнул:

— А ну не трогай меня! Хватит или нет?

Приятный голос ответил:

— Хватит…

— Точно хватит? — спросил доктор Ван.

— То есть теперь всё? — спросил доктор Ван.

— То есть мы в расчёте? — спросил доктор Ван.

— А теперь уходите.

— Пожалуйста.

Доктор Ван опустил нож, но всё ещё держал его в руках. Он сунул нож приятному голосу со словами:

— Если эта скотина ещё раз пойдёт играть, то этим же ножом его и покромсайте. На сколько захотите кусков, на столько и покромсайте.

В комнате на какое-то мгновение стало тихо, приятный голос не ответил доктору Вану, он ушёл. Они ушли все вместе, трое, в общей сложности шесть ног. Звук шести ног не то чтоб сложный, но, судя по всему, несколько сбивчивый. Доктор Ван услышал, как шесть ног в спешке явно покинули пределы квартиры, опустил нож и повернул голову.

Теперь в комнате действительно повисла тишина, тишина и запах крови. Доктор Ван внезапно вспомнил, что родители дома. В этот момент отец с матерью наверняка смотрели на него. Доктор Ван «посмотрел» на отца, потом «посмотрел» на мать. Эти взгляды длились десять с лишним секунд, доктор Ван ощутил жар в глазах, они наполнились. Слезами. Родители видели всё случившееся, они определённо всё видели.

Как могло такое получиться. Ну как?! Доктор Ван изначально собирался выплатить долг брата. Но произошла роковая ошибка, и он не сделал задуманного. Что он устроил? Неужели этот абсурдный поступок совершил он, доктор Ван? Как он мог такое натворить? Чем его сегодняшнее поведение отличается от поведения какой-нибудь шпаны? Ничем. Стыдно. Сегодня он вёл себя как стопроцентный хулиган, как законченный отброс общества. Какая гадость! Он, доктор Ван, перестал быть «приличным» человеком. А с его языка наконец-то неслась чушь.

На самом деле доктор Ван не такой. Не такой. Он с детства был хорошим мальчиком, хорошим учеником. Учителя всегда так говорили. Доктор Ван вовсе не был близок с родными родителями. На пути взросления доктора Вана функция родителей сводилась к минимуму, а по-настоящему важную роль всегда играли учителя из интерната для слепых и слабовидящих. На самом деле говорить так в корне неверно. Только сам доктор Ван знал, кто же сыграл решающую роль, учителя или родители. Причём под «родителями» подразумевались не отец с матерью, а некие абстрактные родители, перед которыми доктор Ван постоянно был виноват. Стоило доктору Вану сделать хоть что-то ненадлежащим образом, допустить малюсенькую ошибку, чуть-чуть оступиться, как учителя в один голос вопрошали:

— Как ты можешь так опозорить своих родителей? Так нельзя!

«Родители» всегда находились рядом с доктором Ваном, нависали над его макушкой.

Но и это ещё не всё. Повзрослев, доктор Ван упорствовал в вопросах «приличий», почти до фанатизма. В глубине души доктор Ван постоянно требовал от себя оставаться «приличным» человеком. Только такой доктор Ван мог отблагодарить «родителей» за то, что они его вырастили. Ему нужно было «не опозорить» «родителей».

А сегодня что он сделал? Из-за денег он повёл себя непристойно. В присутствии «родителей» нёс чушь. Лишился всех своих «приличий». Потерял всё своё достоинство. Прямо перед родителями.

— Пап, мам, — доктор Ван повесил голову и с неизмеримой тоской произнёс: — Сын подвёл вас.

Родители доктора Вана ещё не оправились от испуга. Но радовались. Мать доктора Вана так разволновалась, что глаза наполнились слезами. Она схватила доктора Вана за руку и сказала:

— Если бы младший был вполовину такой, как ты…

— Мам, я подвёл вас…

Мать доктора Вана не понимала, почему сын так говорит. Отец доктора Вана подхватил его реплику:

— Сынок, это я тебя подвёл. Не нужно было просить мать рожать эту скотину.

Доктор Ван внезапно втянул живот при вдохе, а из-за этого расширилась грудная клетка. Кровь снова полилась, не переставая пузыриться. Доктор Ван сказал:

— Пап, твой сын не такой… Ты сходи, спроси — твой сын никогда так не вёл себя.

Родители обменялись взглядами, они не понимали, о чём сейчас говорит сын. Единственное объяснение — сыну слишком больно, так больно, что он помешался.

— Я вас подвёл, — стоял на своём доктор Ван.

— Это папа тебя подвёл…

Рука доктора Вана что-то пыталась нащупать. Отец не знал, что ищет сын, и протянул свою руку. Доктор Ван схватил руку отца и сжал мёртвой хваткой. Ощущение было необычным, настолько странным, что стало боязно. В этот миг доктор Ван даже не мог привыкнуть к новому чувству. Двадцать девять лет прошло. Впервые за двадцать девять лет доктор Ван соприкоснулся кожей с кожей отца. В его воспоминаниях на месте ощущения кожи отца стоял прочерк. Доктор Ван держал отцовскую ладонь, дотрагивался до пальцев, кожи, и внезапно вдруг из глаз хлынули слёзы, фонтаном, как кровь. Доктор Ван дрожал и не мог унять дрожь. Лицо было залито слезами. Он тихонько попросил:

— Пап, дай мне пощёчину! Пап! — внезапно заорал доктор Ван во всё горло, судорожно всхлипывая. — Дай мне пощёчину!

Отец доктора Вана и так ещё не оправился от страха, а тут растерялся ещё сильнее, прямо-таки был в недоумении. Что тут скажешь? Что, в конце концов, с их старшим сыном? Отец доктора Вана тоже рыдал и сквозь слёзы посматривал на супругу, которая стояла с открытым ртом. Отец, не обращая внимания на кровь, прижал к себе доктора Вана:

— Потом вернёмся и поговорим. Потом поговорим. Пойдём в больницу. Сынок, давай в больницу!

Врач в общей сложности наложил доктору Вану сто шестнадцать стежков. Раны оказались неглубокие, но длинные. Кожа на груди доктора Вана напоминала кучу тряпья. Полукруглая игла ныряла в неё с одной стороны и выходила с другой. Ему сделали укол анестетика, но доктор Ван всё равно ощущал боль. Левой рукой он сжимал руку отца, а правой — руку матери. Душа болела. Душа болела за родителей, которые, считай, зря родили двух сыновей. Старший сын — отброс общества, а младший — маленький отброс. Что у них осталось в жизни? Ничего. Вся их жизнь прошла вслепую, впустую.

После наложения ста шестнадцати стежков доктора Вана в кабинете скорой помощи задержал полицейский. Полицейского вызвал врач. У пациента рана явно очень аккуратная, типичное ножевое ранение. Если бы на месте доктора Вана был обычный человек, то врач, возможно, наплевал бы, но пациент — инвалид, врач не мог не вмешаться, раз речь шла о преступлении против инвалида.

— Кто вас так? — спросил полицейский.

— Я сам, — ответил доктор Ван.

— Вам нужно сказать правду.

— А я и говорю правду.

— Вы обязаны описать нам подлинную картину случившегося.

— А это и есть подлинная картина случившегося.

— Повторяю ещё раз, хоть вы и инвалид, но вы обязаны рассказать всё, как было.

Доктор Ван поджал губы и опустил кончики бровей, а потом сказал:

— Хоть вы и не инвалид, но вы обязаны поверить инвалиду.

Полицейский спросил:

— Тогда скажите, что послужило поводом?

— Моей крови захотелось поплакать.

Полицейский прикусил язык, не зная, как поступить с этим инвалидом-скандалистом, а потом сказал:

— В последний раз спрашиваю вас, какова подлинная картина случившегося? Если вы знаете, то расскажите, ради вашего же блага!

— Я сама это сделал, — ответил доктор Ван. — Я вам клянусь страшной клятвой! Если я лгу, то пусть моиглаза снова начнут видеть, как только я окажусь на улице.

Доктор Ван не пошёл в массажный салон, вернувшись сначала домой. В холодильнике лежали его двадцать пять тысяч. Кроме того, надо было переодеться во всё чистое. Когда он вошёл, оказалось, брат дома. Вопреки его ожиданиям явился-таки. Он лежал на диване и грыз яблоко. Яблоко было хорошее, крепкое и сочное, судя по звуку. Доктор Ван внезапно испытал приступ паники. Не открывал ли брат холодильник? Доктор Ван двинулся прямиком на кухню и осторожно потянул дверцу. К счастью, деньги были на месте. Доктор Ван засунул двадцать пять тысяч за ремень брюк и подпоясался. Деньги прижались вплотную к низу живота. Холод пробирал до самого нутра, покалывая кожу. Да, деньги действительно остужают.

Доктор Ван ничего не сказал и молча пошёл вниз. Боль нарастала, кроме того, при нём были деньги, так что шёл доктор Ван очень медленно. В квартире внезапно поднялся шум. Доктор Ван не смог разобрать, что говорили родители, но слова младшего брата услышал. Голос у брата был громкий, так что даже через два пролёта он услышал, как брат жалуется на несправедливую судьбу:

— Почему вы не родили меня слепым, а? Если бы я был слепым, то я жил бы своим трудом!