Китайский массаж

Эпилог Банкет

На улице Цзянцзюнь Дадао, дом 109-4, располагался ресторан, хотя «ресторан» — это слишком официально, на самом деле придорожная забегаловка. Такие забегаловки никогда не отличались масштабами бизнеса, но у них есть свои отличительные черты, основная и самая привлекательная из которых для клиентов — грязь. На полу никаких ковров, никакой плитки — просто голый бетон. У бетона своя прелесть — гостям можно вести себя свободно и бросать куда ни попадя большие и мелкие рыбьи кости, окурки и пробки от винных бутылок. Хоть тут и грязно, но еда в таких забегаловках вкусная, основной секрет — ярко выраженный вкус с дымком. Это и есть так называемая «домашняя еда», самая настоящая. Сюда приходят в основном работяги и «синие воротнички». Им всё равно, что обстановка не слишком красивая, воздух не свежий, а на полу грязь. На это наплевать. Важно только, чтобы блюда были «привычными», порции приличными и цены сходными. Если хочешь, можно оголиться по пояс, закинуть одну ногу на колено другой, есть, пить и болтать. Здесь другие радости.

Забегаловка забегаловке рознь. Некоторые в основном работают днём, другие же, наоборот, больше ценят ночь и напоминают скорее старинные ночные рынки, торговля тут активизируется только за полночь. Основные посетители ночных забегаловок те, кому приходится «полуночничать»: таксисты, работники банных комплексов и караоке, запоздалые посетители баров и чайных, игроки в мацзян, наркоманы, всякие асоциальные бездельники, девушки по вызову и жиголо, или, как их называют на сленге, «курочки» и «селезни», ну и, разумеется, люди искусства. Людям искусства надоедает ходить в места классом повыше, им хочется новых эмоций, и они приходят сюда время от времени за новыми ощущениями.

Обыватели и не знают, какое оживление царит здесь глубокой ночью. Сотрудники муниципальных служб частенько по ночам отлынивают от работы, а полицейские, которым выпадают ночные дежурства, не хотят соваться в чужие дела, так что хозяева придорожных забегаловок совершенно распоясываются, занимая тротуар и разворачивая уличную торговлю. Закидывают на ветки платанов электрические провода, монтируют лампы, выставляют несколько лёгких столиков — вот и готово. Жаровня стоит тут же на улице, часто здесь же жарят, парят, варят, тушат. В итоге на улице гам, чад, смрад. Так пахнут все крупные города, так пахнет бедность и разруха, иными словами, те места, куда всем сердцем стремятся попасть горожане, не отличающиеся особой законопослушностью.

Ещё до полуночи в ресторан на улице Цзянцзюнь Дадао, дом 109-4, пришли Ша Фумин, Чжан Цзунци, доктор Ван, Сяо Кун, Цзинь Янь, Сюй Тайлай, Гао Вэй, Ду Ли, Сяо Тан и другие сотрудники салона, даже тётушка Цзинь специально подоспела. Глухой ночью, когда город опустел, они чёрной толпой сгрудились у входа в забегаловку. Хозяин забегаловки и официанты уже видели всех их, раньше они приходили сюда по двое-трое, так что почти все успели примелькаться, но в таком количестве пришли впервые. Хозяин забегаловки радушно подошёл и, обращаясь ко всей толпе, сказал:

— Все собрались? Что у вас за праздник?

Никто не ответил. Ша Фумин улыбнулся и сказал:

— Да никакого праздника, просто все хорошо потрудились, вот и решили собраться.

— Я сейчас вам всё организую.

Улыбка у Ша Фумина вышла вымученная, он устал до ужаса. В тот момент, когда Ша Фумин дочитал последнюю строку письма Ду Хун, силы оставили его. Внезапно мистическая сила вытянула из него все силы разом, а заодно и душу. Хорошо хоть боль в желудке на своём месте. Если бы не боль в желудке, Ша Фумин чувствовал бы себя пустым и с каждым шагом слышал бы, как в пустоте внутри тела раздаётся эхо.

Изначально Ша Фумин пригласил всех на ужин по случаю того, что Ду Хун выписалась из больницы. Через несколько часов ситуация изменилась кардинально. Жизнь действительно непредсказуема — в совершенно обычные дни внезапно, как по волшебству, происходят совершенно незаурядные события. А вообще, жизнь штука ломкая, фальшивая, легко поддающаяся чужому влиянию, как трава, которая стелется туда, куда дует ветер. Вот, говорят, у слепцов жизнь монотонная, а это ведь как посмотреть. Зависит от того, хотят ли слепцы обнажить свою душу. Нет — отлично, все дни будут ровными, как под копирку, одинаковой длины, одинаковой ширины, одинаковой высоты. Но стоит обнажить душу, как случается нечто страшное, и жизнь слепцов приобретает чрезвычайно редкую форму. Разумеется, доктор Ван понимал, в каком состоянии сейчас Ша Фумин: он предложил отменить ужин или перенести — всё равно.

— А с какой стати? — Ша Фумин не согласился, сказав: — Ду Хун выписалась из больницы, надо отметить.

Ну да, Ду Хун выписалась из больницы, надо отметить. Но какой привкус будет у этого праздника, один только Ша Фумин испробует. Доктор Ван предложил отменить банкет от чистого сердца, хотя и не без примеси эгоизма. Днём он сначала поссорился с Сяо Кун, потом — с Цзинь Янь, а потом ещё и с Сюй Тайлаем повздорил. В такой момент банкет не к месту. Остальным неловко было что-то сказать Ша Фумину, но все думали так же и надеялись втайне, что Ша Фумин всё-таки отменит мероприятие. А Ша Фумин взял да и не отменил, как назло, что ты будешь делать? Все жалели Ша Фумина. Упрямый ты осёл, ну почему же ты такой упрямый? По дороге никто не разговаривал и при этом никто не чувствовал, что за холодные ветра на душе у Ша Фумина, что за проливные дожди там идут. Он действительно страдал.

По сравнению с Ша Фумином, Чжан Цзунци испытывал более сложную гамму чувств. Ему было жалко и Ду Хун, и Ша Фумина, но, помимо сочувствия, душу наполняла странная радость. Радость беспричинная, безосновательная, импульсивная. Когда Чжан Цзунци дочитал письмо Ду Хун, сердце ёкнуло. Внимательно прислушавшись к себе, Чжан Цзунци с изумлением обнаружил, что ощущает в большей степени радость, чем сожаление. Открытие испугало Чжан Цзунци, он даже испытал к самому себе некоторое презрение. Как могло такое получиться? Но радость была неподдельной, она циркулировала по кровеносным сосудам Чжан Цзунци по кругу, не останавливаясь. Чжан Цзунци подумал-подумал и понял, что он вообще-то всегда надеялся на уход Ду Хун. Но, разумеется, он надеялся, что Ду Хун уйдёт тихо-мирно, но тихо-мирно не получилось, и в этом крылась причина сожаления.

Чжан Цзунци не хотел участвовать в банкете, но и не пойти не мог, потому последовал за большинством. Куда все — туда и он.

На крыльце дома 109-4 собралась огромная толпа, но всё равно люди стояли, разбившись на группы по двое-трое, и не разговаривали между собой. Атмосфера царила странная, в воздухе витали уныние и неприязнь.

В мгновение ока официанты подготовили столы и стулья. Всего получилось два стола. Хозяин забегаловки посчитал количество гостей и решил, что двух хватит. Хозяин подошёл к Ша Фумину и пригласил за стол. Ша Фумин замялся: с учётом сложившейся ситуации он должен был сесть за один стол, а Чжан Цзунци за другой. Он опёрся на спинку стула, уголки его губ внезапно поползли вверх, лицо приняло странное выражение. Это они с Чжан Цзунци докатились до такого, и нельзя сказать, что из-за Ду Хун. Ду Хун тут вовсе не при чём, однако если докопаться до сути, то Ду Хун всё-таки очень даже при чём. Но где теперь Ду Хун? Она растворилась без следа.

Ша Фумин собрался с духом и велел хозяину забегаловки:

— Будьте добры, сдвиньте столы, мы будем есть вместе.

Официанты снова расставили стулья и столы. Получился один длинный стол, составленный из трёх квадратных, в форме прямоугольника. На столе быстро разложили бокалы, тарелки, палочки для еды, расставили пиво и прохладительные напитки. Редкое зрелище для придорожной забегаловки. Над головой у собравшихся на банкет — небо, под ногами — асфальт, а слева широкая и пустынная улица под названием Цзянцзюнь Дадао, то есть шоссе Генералов. Разве похоже на скромный ужин слепых? Скорее уж на пышное торжество!

— Присаживайтесь, — сказал Ша Фумин.

Чжан Цзунци стоял неподалёку от Ша Фумина и не мог притвориться, что не слышал. Но Ша Фумин ни к кому конкретно и не обращался. Пришлось Чжан Цзунци подержать слово «присаживайтесь» во рту, и через некоторое время он повторил:

— Присаживайтесь.

Два раза повторённые слова не имели никакой логической связи, хотя определённо обладали своеобразным подтекстом. Ша Фумин и Чжан Цзунци уселись во главе стола и тут же пожалели, поскольку это было неестественно, и сиделось им теперь, как на иголках. Они не двигали руками, чтобы ненароком не задеть друг друга.

Остальные замешкались. Больше всех растерялся доктор Ван. Куда садиться? Доктор Ван мучительно размышлял. Сяо Кун на него сердится. Цзинь Янь на него сердится. Сюй Тайлай тоже злится. Где не сядешь, везде плохо. Ну, то, что Сяо Кун сердится, доктора Вана не особо волновало — всё-таки родные люди, легко исправить. А вот насчёт Цзинь Янь и Сюй Тайлая трудно сказать. Подумав немного, доктор Ван решил позвать Сяо Кун. Он несколько раз повёл кончиком носа и в итоге подошёл прямиком к Сяо Кун и схватил её за рукав. Сяо Кун не хотела с ним разговаривать и тут же вырвалась. Быстро. Жёстко. Она не хотела, чтобы доктор Ван прикасался к ней. Ты меня так опозорил — до конца жизни видеть тебя не желаю! Доктор Ван «посмотрел» ей прямо в глаза и в этот раз сам схватил Сяо Кун за запястье, крепко схватил, чтобы девушка не могла пошевелить рукой. Сяо Кун заупрямилась, начала вырываться, стало сразу понятно, что положение никак не исправить. Доктор Ван тихонько сказал ей на ухо:

— Сколько нас?

Вопрос был задан без повода и не привлёк внимания окружающих. Те, кто стоял рядом, ошибочно подумали, что доктор Ван пересчитывает собравшихся, но Сяо Кун всё поняла. Она помнила эту фразу. Она как-то раз задала такой же вопрос доктору Вану в постели, и тогда он ответил: «Мы — единое целое». После этого у доктора Вана наступил оргазм, а за его оргазмом последовал и оргазм Сяо Кун. Самое необычное их занятие любовью Сяо Кун никогда не забудет. Рука девушки внезапно обмякла, даже ноги немного обмякли. Любовь — странная штука. Похожа на рубильник. Дело одной секунды: секунду назад Сяо Кун злилась на доктора Вана так, что зубами скрежетала, а через секунду губы открылись сами, и зубы уже не сталкивались с силой. Вместо этого она крепко сжала руку доктора Вана и потихоньку впилась в его ладонь ногтями. У массажистов ногти короткие, да Сяо Кун и не прикладывала особых усилий, просто впилась ногтями между его пальцев. Доктор Ван, взяв Сяо Кун за руку, ещё раз осторожно огляделся, и в итоге они выбрали места чётко напротив Цзинь Янь и Сюй Тайлая. Подобное взаимоположение в пространстве обладало безграничным скрытым смыслом.

Все уселись, но никто не разговаривал. За столом повисло гробовое молчание. Чжан Игуан, сидевший с краю, уже поднял бокал и, словно сторонний наблюдатель, выпил в одиночку. Обычно он так себя не вёл — язык у него развязывался сразу, стоило только унюхать запах алкоголя. Все в массажном салоне знали, что Чжан Игуан сам как пиво: стоит открыть бутылку, и сразу пойдёт пена — вот Чжан Игуан и есть пивная пена.

Доктор Ван не переставал размышлять, в надежде найти какую-то тему для разговора с Цзинь Янь и Сюй Тайлаем. Но атмосфера за столом с самого начала царила странная, кроме сдержанного чавканья и звона посуды, никаких других звуков не было. Тут доктор Ван вспомнил о Чжан Игуане, понадеявшись, что Чжан Игуан побыстрее проявит активность и о чём-нибудь заговорит. Стоит ему открыть рот, как и все остальные подключатся. Как только завяжется беседа, то и у доктора Вана появится возможность что-нибудь сказать Цзинь Янь и Сюй Тайлаю. Разумеется, нужен нормальный повод, чтобы всё выглядело естественно, в противном случае отношения ухудшатся ещё больше.

Вот только Чжан Игуан помалкивал. Он был маргиналом и не мог привлечь к себе внимание коллег, так что помалкивал уже какое-то время, а в сердце носил огромную тайну — секрет Сяо Ма. Чжан Игуан ходил в «парикмахерскую», и теперь из всего массажного салона только он один знал о том, почему ушёл Сяо Ма и что с ним теперь. Душу наполнила невыразимая досада: если бы не он, то Сяо Ма ни в коем случае не уехал бы. Это он погубил бедного парня. Не надо было водить его в «парикмахерскую». Некоторым людям от природы нельзя ходить в такие места. Сяо Ма, старший брат сводил тебя к проститутке, во что ты там влюбился? Неужто ты сам себя не знаешь? Доля твоя такая. Влюбишься и всё — ты в беде.

На одном конце стола никто не проявлял активности, на другом — тоже. Ша Фумин и Чжан Цзунци вели себя необычайно спокойно. В этом спокойствии чувствовался привкус сдержанности, они явно лелеяли самые прекрасные желания, однако упорно сдерживали себя. В душе у обоих смешались самые разные чувства, души были бездонными, и в них накопилось сравнительно большое количество энергии. Эта энергия сразу не могла найти чёткого пути, и если бы ей проложили широкий тракт, то она сразу направилась бы к чему-то хорошему, но одно неверное слово, и есть возможность всё испортить. Оба проявляли чрезмерную осторожность, прилагая все усилия, чтобы уловить сигналы, которые посылает каждый из них, и при этом изо всех сил скрывали собственные намерения. Хорошо, что у обоих хватало терпения, к чему торопиться? Поживём — увидим. А пока оба будем строги и почтительны.

Ша Фумин поднял бокал с пивом и сделал маленький глоток. Чжан Цзунци тоже понял бокал и тоже сделал маленький глоток. Чжан Цзунци решил, что Ша Фумин что-нибудь скажет, но этого не произошло. Ша Фумин внезапно встал. Он встал быстро, решительно, извинился и куда-то ушёл. Чжан Цзунци не повернул головы, но его уши проследили направление звука шагов, похоже, Ша Фумин пошёл в туалет.

Ша Фумина тошнило. Рвотный позыв застиг его врасплох, он боялся, что не успеет добежать, но, к счастью, сдержался, с трудом ощупью нашёл туалет, тут же согнулся пополам, и его вывернуло наизнанку. Стало намного легче. Он широко открыл рот и сделал глубокий вдох. «Что это ещё такое? — подумал он про себя, — Я ведь ещё и не пил толком».

Ша Фумин и не предполагал, что это только начало. Не успел он вытереть навернувшиеся на глаза слёзы, как снова ощутил приступы тошноты, приступ за приступом. Ему пришлось согнуться, и началась безудержная рвота. Ша Фумин даже сам удивился. По дороге в больницу он съел два пирожка с мясом, а больше толком ничего и не ел, откуда же в нём столько? Его не просто тошнило, а действительно выворачивало.

В этот момент в туалет зашёл кто-то из посетителей забегаловки. В их компании держали пари, кто больше выпьет и дольше при этом продержится без туалета. Посетитель выиграл, и запас прочности его мочевого пузыря достиг своего предела. Подбежав к двери в туалет, он не успел расстегнуть штаны и вынуть своего «дружка», поскольку увиденное его ошеломило. В туалете кто-то уже был. Какой-то парень согнулся пополам, и его рвало. Весь пол был в крови. Огромная багряно-красная лужа. Даже на стене была кровь.

— Приятель, что с тобой?

Ша Фумин повернул голову, расплылся в улыбке и сказал:

— Со мной? Ничего.

Посетитель забегаловки тут же схватил Ша Фумина, повернулся и громко заорал в сторону зала:

— Эй, вашему тут плохо! Эй!

Ша Фумин недовольно сказал:

— Со мной всё в порядке!

— Эй, вашему тут плохо! Эй!

Первым ощупью до туалета добрался доктор Ван. Посетитель сунул ему руку Ша Фумина и тут же убежал — не мог уже терпеть, срочно надо было найти чистое место и отлить.

Ша Фумин сказал:

— Я не пьян, я вообще ещё не пил.

Доктор Ван не знал, что произошло в туалете, но, когда прикоснулся к руке и ладони Ша Фумина, появились очень нехорошие предчувствия. Рука и ладонь были холодны, словно лёд. Доктор Ван не успел ничего спросить, а тело Ша Фумина медленно начало оседать вниз.

— Фумин! Фумин! — позвал доктор Ван, но тот не ответил, он уже не слышал.

Банкет закончился, не успев толком начаться. Сотрудники массажного салона вместе собрались и ушли, они вызвали четыре такси, и машины на всех парах понеслись в сторону Первой народной больницы Цзянсу. Доктор Ван, Чжан Цзунци и Ша Фумин сели в первое такси, остальные распределились по трём машинам. Стояла глубокая ночь, дороги опустели, поэтому через десять минут доктор Ван, взвалив на спину Ша Фумина, вошёл в отделение скорой помощи. В этот момент Ша Фумин уже находился в состоянии глубокого обморока. Доктор Ван, запыхавшись, проговорил:

— Доктора! Быстрее! Быстрее!

Слепые сотрудники массажного салона непрерывной чередой подходили к больнице, тоже запыхавшись. Они столпились на входе в отделение скорой помощи в надежде, что врачи скорой что-то им сообщат. Медсестра просто вытерла уголки рта Ша Фумина, хотя вся его одежда была заляпана кровью. Какой-то врач подошёл к доктору Вану и спросил:

— Что спровоцировало? Были какие-то признаки?

Доктор Ван переспросил:

— Что спровоцировало что?

Врач понял, что собеседник не видит, и пояснил:

— У вашего друга обширное кровотечение, были ли какие-то признаки?

Доктор Ван ответил:

— Нет.

— А что у него в анамнезе, то бишь в истории болезни?

Что у него в анамнезе? Доктор Ван, стоя перед врачом, внезапно вспомнил, как полицейский увещевал его, дескать, вы обязаны рассказать мне всё, как было.

Доктор Ван был обязан. Он хотел бы рассказать врачу «скорой» всё, как есть. Но доктор Ван ничего не знал. Хоть Ша Фумин его однокурсник, старый друг и начальник, доктор Ван не знал. Что у Ша Фумина за «история болезни»? Доктору Вану оставалось только напряжённо «смотреть» на врача, смущённо с ними переглядываясь.

— Быстрее говорите, время не терпит, это очень важно!

Доктор Ван понимал, что это важно, он очень волновался, невольно крутил башкой. За дверью собрались коллеги, но никто не подал голос. Никто не знал. Внезапно доктор Ван ощутил холод в сердце, холод, похожий на колодезную воду. Он и Фумин, он и другие коллеги, другие коллеги и Фумин, каждый день вместе, но так далеки друг от друга. По сути никто никого не знает.

Им оставалось только обмениваться рассеянными взглядами, что они и делали. Правда, вместо глаз были уши, и они слышали тяжёлое дыхание друг друга.

В отделении скорой помощи началась суета, постоянно сновали туда-сюда медицинские работники. Доктор Ван вышел из кабинета, коллеги расступились перед ним: часть встала вдоль правой стены коридора, часть — вдоль левой. Повисло гробовое молчание, никто не осмеливался заговорить. Они стояли, не шевелясь, никто не издавал ни малейшего звука. Топот медиков становился более напряжённым, раз за разом. Они все входили в отделение скорой помощи через главный вход, входили и выходили, снова входили, снова выходили. Доктору Вану с коллегами оставалось лишь в панике сглатывать. Торопливый звук шагов наглядно свидетельствовал, насколько серьёзна проблема.

Из всего процесса доктор Ван уловил лишь одну фразу, сказанную врачом:

— Быстро перевозите в операционную. Лапаротомия.[59]

Двери в отделение скорой помощи открылись, и две медсестры выкатили каталку, на которой лежал Ша Фумин. Им нужно было перевезти Ша Фумина в операционную. Вереница слепых потянулась за каталкой вплоть до лифта. Ша Фумина загрузили в лифт, но больше медсёстры никому не позволили войти. Гао Вэй набросилась на кого-то из врачей и стала спрашивать местоположение операционной, держа за руку доктора Вана. Сам доктор Ван держал за руку Чжан Цзунци. Чжан Цзунци держал за руку Цзинь Янь. Цзинь Янь держала за руку Сяо Кун. Сяо Кун держала за руку Сюй Тайлая. Сюй Тайлай держал за руку Чжан Игуана. Чжан Игуан держал за руку Ду Ли. Ду Ли держала за руку Сяо Тан. Сяо Тан держала за руку тётушку Цзинь. Так, гуськом, они добрались до входа в операционную, остановились, расцепили руки и построились в две шеренги, оставив проход между ними.

Одна из сестёр вышла на середину между рядами и спросила:

— Кто главный? Нужна подпись.

Доктор Ван сделал шаг вперёд, но путь ему загородил Чжан Цзунци, и сестра сунула ему ручку. Чжан Цзунци взял ручку в рот, отгрыз колпачок, вынул стержень зубами, подул в него, и оттуда полились чернила. Чжан Цзунци обмакнул большой палец правой руки в чернила, потом вытянул его, потёр его об указательный, чтобы распределить краску, и сунул под нос медсестре, чтобы поставить отпечаток в качестве подписи.

В коридоре перед операционной стало по-настоящему тихо. Доктор Ван дожил до таких лет, но в жизни не слышал подобной тишины. Словно на них навалился тяжёлый вес и размазал в пустое место. Под этим гнётом доктор Ван, Чжан Цзунци и другие провели один час и пятьдесят три минуты, их глаза чуть не вылезли из орбит. Никто не пошёл задавать вопросы. Спрашивать самим плохо. Слепцы всегда твёрдо верили, что только другие могут принести добрые вести. Зачастую новости, озвученные другими людьми, становились приятным сюрпризом.

Через один час и пятьдесят три минуты из операционной вышел врач. Его тут же окружили сотрудники салона. Врач сказал:

— Операция прошла нормально.

А потом добавил:

— Мы сделали всё, что смогли.

А ещё он добавил:

— Но мы пока не знаем результат.

В конце врач сообщил:

— Надо ещё понаблюдать семьдесят два часа.

«Надо ещё понаблюдать семьдесят два часа». Не самая хорошая новость, но без сомнения неплохая, как минимум. Ша Фумин до сих пор всё ещё Ша Фумин. Но всё же доктор Ван засомневался. А кто всё-таки этот человек, лежащий в операционной, который каждый день жил с ними бок о бок? Вряд ли болезнь развилась за один день. Определённо, болел он давно. Но никто об этом и слыхом не слыхивал. Никто ничего не знал о Ша Фумине. Ша Фумин был ямой, которая существовала рядом с ними, говорящей, дышащей ямой, выкопавшей саму себя, ямой, в которой хватало места только ей самой. Возможно, каждый человек — такая яма. Все они с рёвом несутся в бездонную мрачную глубину, как сумасшедшие. При этой мысли доктору Вану показалось, что он проваливается куда-то, внезапно ему стало физически плохо, а ещё он испытал приступ смертельной тревоги. Он в испуге шарахнулся, и всё тело качнулось. Доктор Ван чуть не плакал. Он сказал себе: нельзя, нельзя позволить себе превратиться в яму. И тут он пяткой натолкнулся на Сяо Кун, стоявшую рядом. Он схватился за Сяо Кун, как за соломинку. В этот момент доктор Ван был очень слабым. Он снова и снова прижимал Сяо Кун к своей груди и, уткнувшись подбородком ей в плечо, рыдал, перепачкав её всю соплями. Доктор Ван сумбурно повторял:

— Выходи за меня! Выходи… Выходи… — А потом, всхлипывая, жалобно попросил: — Обязательно надо устроить свадьбу, всё как положено.

Но прижимал к груди доктор Ван вовсе не Сяо Кун, а Цзинь Янь. Цзинь Янь, разумеется, понимала, но не в силах была оторваться от груди доктора Вана, она тоже разрыдалась со словами:

— Тайлай, тебя все слышали, так что придётся держать слово.

Операционная сестра, вышедшая вслед за доктором, стала очевидцем этой трогательной сцены. Глядя на толпу слепых, операционная сестра расчувствовалась. Рядом с ней стояла Гао Вэй — их взгляды встретились. У Гао Вэй глаза были необычные, очень маленькие, непохожие на глаза слепцов. Сестра некоторое время смотрела в глаза Гао Вэй, а потом ей стало как-то не по себе. Она протянула руку и начала водить выпрямленным указательным пальцем перед глазами Гао Вэй влево и вправо. Гао Вэй пристально смотрела на медсестру, не понимая, что она делает, а потом наклонила голову, тоже вытянула руку, схватила медсестру за палец и отодвинула от своего лица, после подмигнула медсестре раз, а затем и второй.

Медсестра внезапно поняла — она кое-что увидела. Это был взгляд. Самый обычный, самый распространённый, самый банальный взгляд. Как только медсестра поняла, то тело её остолбенело, а душа испугалась — будто что-то увидело её насквозь — и чуть было не покинула тело.

Апрель 2007 — июнь 2008, Нанкин, Лунцзян

Би Фэйюй

Китайский массаж роман

Перевод с китайского Н. Н. Власовой

ГИПЕРИОН

Санкт-Петербург

2016

Данное издание осуществлено в рамках двусторонней ПРОГРАММЫ ПЕРЕВОДА И ИЗДАНИЯ ПРОИЗВЕДЕНИЙ РОССИЙСКОЙ И КИТАЙСКОЙ КЛАССИЧЕСКОЙ И СОВРЕМЕННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ, утверждённой Главным государственным управлением по делам прессы, издательств, радиовещания, кинематографии и телевидения КНР и Федеральным агентством по печати и массовым коммуникациям Российской Федерации.

Издание осуществлено при финансовой поддержке Федерального агентства по печати и массовым коммуникациям в рамках Федеральной целевой программы «Культура России (2012–2018 годы)».

Издательство выражает благодарность Китайскому обществу по коллективному управлению правами на литературные произведения и Институту перевода (Россия) за содействие в издании данной книги.

ББК 84(5 Кит)

ISBN 978-5-89332-266-8

Для читателей старше 16 лет.

© Би Фэйюй, 2011

© Н. Н. Власова, перевод, 2016

© Издательский Дом «Гиперион», 2016