Клео. Как одна кошка спасла целую семью

21 Поцелуй

Кошки умеют целоваться. Клео делала это постоянно. Начиналось все с того, что она нежно бодала вас головой, затем поднимала подбородочек, прищуривала глаза, а за этим следовало неуловимое прикосновение губ. Вероятно, сопровождаемое обменом гормонов. Она ничего не требовала взамен, кроме, разве что, поглаживания по спине. Поцелуй кошки — нечто завершенное и вполне самодостаточное.

Филип с одним «п» опаздывал. Настолько, что это было просто неприлично. Скорее всего, он просто забыл, что пригласил меня на какой-то дурацкий спектакль, даже не подумав, что мне пришлось из кожи вылезти, чтобы отправить детей к Стиву на эти выходные. Меня вот настолько легко забыть. Эмоции бушевали, по спине под шелковым жакетом вверх-вниз бегали злобные колючие мурашки. Ткань совсем не пропускала воздуха, она прилипла к коже, доказывая, что и рядом не лежала с натуральным шелковым волокном. Обида переросла в гнев. На что он мне нужен, я вообще не желаю его видеть. Господи, да о чем мне с ним разговаривать? Подумать только, а я еще потратилась, новый наряд прикупила зачем-то.

Если у этого Филипа с одним «п» хватит наглости объявиться, я ему покажу, что имя Хелен может писаться с двумя «ЛЛ». Николь и Мэри найдут слова, чтобы утешить меня в понедельник на работе. Плюнь, он того не стоит. Ты слишком хороша для него. Ну и сволочь же он!

Я села на кровать, стряхнула с ноги элегантную босоножку — они прекрасно шли к китайскому костюму. В голову лезли мрачные мысли. Может, он сумеет внятно объяснить, почему не явился: например, засмотрелся на собственное отражение в витрине и врезался в фонарный столб.

По сути, он мне уже ни капельки не нравится, мне вообще до него дела нет. Я совершенно счастлива — у меня есть дети, работа. То и другое составляет центр моей вселенной, вокруг них я с радостью вращаюсь изо дня в день. Если удается прожить неделю без красного горла и соплей, без школьных кризисов и ругательного письма косым паучьим почерком от возмущенного читателя, это чудо. Да, мой мирок — то, что от него осталось, — на девяносто процентов состоит из черных дыр, но что с того! Мозгоправша просто рехнулась, предлагая мне весь этот бред со свиданием на одну ночь. Господи, да у нее, видно, у самой проблемы. Это мне нужно было ее полечить, а не наоборот.

Клео вспрыгнула на кровать и, издав один из своих скрипучих звучков, свернулась у меня на коленях. «Я здесь, я здесь», — замурлыкала она. Покой разлился по всему телу, омыл меня, как детский шампунь. Боль и обида съеживались, пока не стали размером с два мыльных пузырька на дне ванны. Стряхивая с ноги вторую босоножку, я улыбнулась (и от облегчения тоже — успела стереть пятки до волдырей). Больше ничего не пострадало, кроме моего самолюбия. Проведу-ка вечер дома, посидим вдвоем с Клео у камина — а что, неплохая идея, чем не отдых после длинной рабочей недели! Нет, правда, это просто отлично.

С Клео на руках я направилась в холл. Она в предвкушении наблюдала, как я, скорчившись, вожусь с камином и неумело пытаюсь разжечь огонь. Неожиданный стук дверного молотка заставил нас обеих подскочить.

— Я колесил тут бог знает сколько времени, объездил весь район, — произнес Филип, как только я открыла дверь. — С трудом нашел дом тридцать три по Олбани-стрит: улица, которая идет параллельно этой. Открыла женщина, долго не могла понять, чего я от нее хочу. А я и сам ничего не понимал. Пришлось помучиться, пока наконец не отыскал твою Одмор-стрит…

Ну вот. Мало того что он молод и консервативен — стать победителем викторины «Самый быстрый и находчивый» ему тоже не грозит. Во мне начинало подниматься раздражение, но тут я увидела его лицо. Филип уставился на мой костюм из китайского шелка с таким видом, как будто рассматривал последствия массового теракта.

— Тебе не нравится? — вдруг спросила я. — Если хочешь, я могу переодеться во что-нибудь… более общепринятое.

Филип не возразил. Я была оскорблена, глубоко и невыразимо. Кинув Клео ему на руки, я бросилась в спальню. С другой стороны, думала я, переодеваясь в коричневую юбку с кремовой блузкой, может, это и хорошо, что он человек искренний и не стал скрывать, что проще ему снова поучаствовать в войне во Вьетнаме, чем показаться на публике со мной в этой… азиатской рапсодии.

— Хорошая у тебя кошка, — заметил Филип, когда мы направились к дверям.

На спектакль мы опоздали. Сидя в уголке и наблюдая за чудовищной, на уровне любительского театра, постановкой «Кошки на раскаленной крыше», я составляла в уме список причин, по которым мой спутник не годился даже для свидания на одну ночь: образованием он явно не блещет, в профессиональной сфере более чудовищного выбора нарочно не придумать (мало армии, так еще и банковский бизнес!), ничего не понимает в театре, раз потащил меня сюда, неспособен даже ценить мой вкус и манеру одеваться.

Меня, если разобраться, его одежда тоже не потрясла. Правда, туфли начищены так, что впору глядеться в них вместо зеркала, когда выщипываешь брови. Полосатая сорочка, вельветовые брюки, тщательно подобранный кожаный ремень. Все такое правильное, такое классическое, как в старом журнале мод.

Но — против правды не попрешь — выглядел он в этом наряде очень недурно. И пахло от него свежестью альпийского луга. Никакого сравнения с большинством моих коллег мужского пола, от которых неизменно несло спиртным, сигаретами и какими-то веществами, о природе которых я предпочитала знать как можно меньше. Его глаза сияли, как голубые огоньки газовой горелки, когда он смеялся моим остротам (может, слишком громко). Одна из моих шуток касалась ненормальных снобов, которые ездят на европейских автомобилях. Пока мы неслись в театр, я была слишком обижена и замучена, чтобы обратить внимание, какая машина у Филипа. После представления, когда, распахивая передо мной дверцу «ауди», он весело подмигнул, это показалось мне просто очаровательным.

Филип определенно был очень мил, и мне показалось, что ему сейчас требовалась не очередная партнерша по сексу, а просто внимательная и сочувствующая собеседница. В такой ситуации ничего не было страшного в том, чтобы предложить ему дружбу. Я пригласила его в дом на чашку кофе.

— Я бы с удовольствием, — сказал он, — но обычно не пью ничего, содержащего кофеин, так поздно. А какой-нибудь травяной чай у тебя найдется?

Нет, у меня, конечно, были знакомые на работе, которые увлекались травяным чаем, но я не была уверена, что он говорит именно о таком чае.

— Ой, как жалко, у меня только обычный чай в пакетиках.

Дом в отсутствие детей становился непривычно тихим. Даже когда они спали, я постоянно прислушивалась к их сонным вздохам, поправляла сползающие одеяла. Я расшвыряла туфли в разные стороны и начала шарить по кухонным шкафам в поисках пары одинаковых чашек.

— Интересная кошка, — донеслось из комнаты. — Она прямо почти как человек.

Подхватив поднос с двумя пакетиками чая, предусмотрительно упрятанными в заварочный чайник, и с двумя чашками (треснутая — с моей стороны), я вошла в комнату. Увиденное меня удивило. Клео, не переставая мурлыкать, сидела на коленях Филипа. Передними лапами она упиралась в его рубашку и, вытянувшись, лизала его подбородок. Никогда прежде Клео не выражала так явно своей симпатии незнакомому человеку.

— Прости, сейчас я ее прогоню, — сказала я.

— Не надо, у нас с ней все в порядке. — И он провел рукой по ее хребту. — Ты хорошая кошка, правда? Ну а теперь расскажи мне о своих детях.

Я похолодела. Он грубо и без предупреждения вторгся на Запретную Территорию. Конечно, я не делала секрета из факта наличия у меня детей. Они были неотъемлемой частью меня самой, как ноги и руки. И даже захоти я очень сильно, не смогла бы скрыть того, что они у меня есть. В этом доме все так и кричало: «Дети!» Гостиная по щиколотку завалена конструктором «Лего». На кухонных шкафах приклеены скотчем рисунки Лидии в духе фовистского[12] примитивизма. Школьный ранец Роба валялся, как пьяный, на полу у дверей его комнаты.

Дети — основа, стержень моей жизни, они драгоценны настолько, что ради них я готова была вырвать сердце из груди. Он не имеет права о них расспрашивать. Они не имеют никакого отношения к этой мимолетной связи, к человеку, с которым я решилась переспать один раз, причем шансы на то, что у нас это получится, стремительно падали.

— Лучше ты расскажи о себе, — ответила я. — Ты был женат?

Он поскучнел, будто я спросила, приходилось ли ему облачаться в сетчатые чулки и выходить на сцену в образе Джуди Гарланд.

— Нет.

— А дети есть?

Он смущенно заулыбался и помотал головой.

— Так ты, наверное, поссорился с невестой?

Клео, покончив с подбородком, начала вылизывать ему ухо.

— Да нет, честно говоря, у меня и не было невесты. Как насчет музыки?

Музыки? Он что, хочет поговорить о музыке? Не дожидаясь ответа, Филип обратился к моей коллекции записей и, порывшись, вытащил одно из последних приобретений, моих любимцев Эллу Фитцджеральд и Луи Армстронга. «Мы ведь можем дружить?»

У Филипа явно есть какая-то проблема, а иначе почему он здесь? Я уже собралась, включив все свои навыки интервьюера, выяснить, что с ним неладно. Поскорее бы он уже выговорился, а потом пусть собирает манатки и едет домой. Хочется наконец нормально выспаться.

— Хочешь потанцевать? — спросил он.

— Что?! Здесь?

— А почему нет?

Глупость какая-то. Все же надо согласиться: если я с ним потанцую, он, возможно, удовольствуется этим и отправится домой. Подойдя, я вложила влажную, дрожащую руку в его прохладную сухую ладонь и чуть не взвыла от боли, наступив на кубик «Лего». Если бы я могла предвидеть, что гостиная превратится в танцевальный зал, убрала бы детские игрушки и не стала бы разуваться.

Тягучий голос Эллы окутал комнату чувственной дымкой, а я отметила потрясающее чувство ритма у моего партнера (должно быть, выработал его, годами маршируя на парадах). Его тело, когда он невзначай прикасался ко мне, казалось облаченным в стальные доспехи. Но я понимала: все его изгибы слишком правильной формы, чтобы быть стальными. Доспехи были выполнены из материала, мне совершенно незнакомого: из мускулов.

— Сколько лет твоих детишкам? — спросил он.

О, нет. Какое отношение к нему имеют мои дети?

— Младшей почти три, старшему двенадцать.

Медленно, мучительно он вытянул из меня их имена, вызнал, чем они любят заниматься в выходные и как относятся к разводу родителей. Наконец мне удалось сменить тему, а потом мы немного потанцевали молча. У Филипа и впрямь была фантастическая фигура — при этом он то ли нечаянно, то ли нарочно придвигался все ближе. Помня о словах психотерапевта, я не отпрянула, когда он нагнул свою богоподобную голову и прижался губами к моим губам.

Комната завертелась в калейдоскопе игрушек, чашек и блюдец на фоне стен абрикосового цвета. Клео с одобрением наблюдала, как я отвечаю на волшебный поцелуй. Нежный, влажный, благоухающий. Он был совершенством, более чем совершенством! Слишком совершенным!

Я перестала раскачиваться в такт музыке и выпрямила спину. Ну нет, черт побери! Так дела не должны делаться. Задумка насчет ночи была моей, значит, это я должна вести партию. Этот мужчина-мальчик не имел никакого права судачить тут с Клео, а потом приглашать меня на танец. Да еще и про детей выспрашивает…

Он тоже замер. Что ж, по крайней мере, хватило чуткости заметить, что у меня изменилось настроение.

— Может, пойдем в спальню? — тихо спросил он.

Некоторое время — месяцев шесть, а может, тысячу двести лет — я пыталась собраться и что-то ответить. Мадам Невозмутимость была… потрясена — другие слова здесь просто не годятся.

— Дело не в том, что ты мне не нравишься... — промямлила я, пятясь назад.

Он напрягся и стал похож на вырезанный из картона манекен.

— Дело в том, что… На самом деле, если бы ты мне не нравился, я бы, наверное, переспала с тобой. По крайней мере, психотерапевт говорила, что именно так и надо сделать…

На лице у него был почти такой же ужас, как при виде моего черного китайского костюма.

— А ты мне слишком сильно нравишься, чтобы я смогла с тобой переспать…

Он был ошеломлен, как если бы, попав в свой лагерь, вдруг нарвался на огонь противника. Только тут до меня стало доходить, что он, наверное, никогда не встречал отказа, потому что во всей бескрайней вселенной не найдется такой женщины, которая не ухватилась бы за возможность быть рядом с таким загорелым Адонисом.

— Становится невозможно… поздно… и… не знаю, как ты, а я к концу недели совершенно вымотана.

— Можно, я как-нибудь тебе позвоню? — спросил он ледяным тоном, надевая пиджак, когда я под бдительным оком Клео вышла проводить его в прихожую.

— Нет, то есть, я хочу сказать, да. Звони. Конечно. Гхм… Спокойной ночи.

Медленно, но твердо я заперла дверь. Клео дернула хвостом и, отвернувшись, величаво прошествовала в холл.