Клео. Как одна кошка спасла целую семью

22 Уязвимость

— Он заставил тебя переодеться? — Николь попыталась смеяться потише, чтобы разговор услышала не вся редакция, а только половина.

— Он не заставлял, — хихикая, поправила я, хотя сама уже пожалела, что начала этот разговор. Да уж, мы, женщины, — немилосердные болтушки, готовые приоткрыть завесу над подробностями своих отношений с кем-то. Особенно если этот кто-то подставился и выставил себя в дурацком свете. Правда, на сей раз в дураках оказалась я сама.

Почему, ну почему было не ответить просто «хорошо», когда спросили, как прошло свидание. На том все бы и кончилось. Но тогда Николь могла бы подумать, что у нас завертелись какие-то серьезные отношения, а это было слишком далеко от правды.

— Просто у него был такой вид, будто случилось что-то ужасное, вот я и сказала… что могу переодеться.

— Серьезно? Я бы наплевала и внимания не обратила.

Самое обидное, что Николь никогда не приходилось плевать на чье-то неодобрение. Она могла пройтись по улице в пижаме своей бабушки и папильотках на голове. Все равно все мужчины на квадратную милю в окружности смотрели ей вслед, расплываясь в глупых улыбках.

— А спектакль был просто чудовищный! Играли бездарно и так переигрывали, что даже смешно. Нет, правда, он ничего не понимает…

— Может, хотел произвести на тебя впечатление. Ну а… а вы… дальше-то попробовали продвинуться?

— Конечно нет! — возмутилась я, чувствуя, что лицо горит, как в сауне. Тот поцелуй не в счет. Случайность, о которой надо поскорее забыть и не проболтаться. — Я думаю, ему просто было одиноко. В любом случае, больше я не собираюсь с ним видеться. Слишком молод и скучный какой-то.

— Я тебе сразу сказала, — кивнула Николь, а ее пальцы запорхали по клавиатуре. — Кошмар, материал нужно сдать к одиннадцати, а у меня еще ни слова не написано.

— Вообще, что может быть общего у такого мужчины с немолодой разведенной матерью двоих детей? — бормотала я себе под нос, пытаясь расшифровать свои каракули в блокноте. А ведь на той неделе, когда я записывала беседу с автором международных бестселлеров, все было кристально ясно. Сейчас заметки смахивали на древние арабские письмена.

— Видно, у него не все дома…

— У кого? — переспросила Николь, не прекращая поисков домашнего телефона неуловимого телережиссера, у которого ей предстояло брать интервью.

— У мальчика.

— А… Игрушечный мальчик… Забудь его.

Да. Вот это верно. Игрушечный мальчик — превосходное, незатасканное выражение, с запечатанной пробкой, как полоскание для рта. С таким ярлыком его можно упаковать в целлофан, уложить в коробку и запереть в дальний ящик как один из самых неудачных и плачевных жизненных экспериментов.

Тина положила мне на стол список предлагаемых тем для статей. Внизу списка она приписала от руки: «Статья о Хеллоуине. Постарайся придумать что-нибудь интересное. О тыквах уже писали в прошлом году. Ужас!»

Работа. Что бы я без нее делала? Лучшей анестезии и придумать нельзя.

— Хелен! Тебя к телефону, — гаркнул через всю комнату Майк, один из наших шумных политических обозревателей. — Какой-то надутый типчик. Не знаю, почему звонок попал на мою линию. Сейчас переведу на тебя.

Для женщины-журналиста отвечать на телефонные звонки — особое искусство. Голос должен звучать бодро и приветливо: а вдруг звонящий предложит сюжетец, достойный обложки «Ньюсуик»? Правда, это примерно так же вероятно, как то, что динозавры вдруг оживут, начнут выбираться из-под земли и через предместья потопают к городу. Одновременно с этим в голосе должен звучать ледяной холод, на случай, если звонит псих или маньяк.

— Благодарю тебя за вчерашний вечер. — Голос был уравновешенным и любезным.

— О! — только и смогла сказать я от неожиданности.

Прервав полет над клавишами, пальцы Николь замерли в воздухе. Склонив голову набок, она прошептала: «Кто это?» Нюх на сюжеты у нее был, как у ищейки.

Придерживая трубку подбородком, я пальцами изобразила «одну П».

— Мне он очень понравился, — продолжал он.

О боже. Ну и враль. Да он, пожалуй, больше развлекался, проливая кровь.

— Да, мне тоже.

Николь округлила глаза и, глядя на меня, медленно покачала головой.

— Извини, что постановка оказалась неудачной, — сказал он.

— Да что ты, нормальный спектакль, правда-правда…

Схватив со стола шариковую ручку, Николь чиркнула ей, как скальпелем, себе по шее.

— Я хочу спросить, мы не могли бы вместе поужинать в следующие выходные? — спросил он.

Потрясение волной пошло по телу и осело в ногах, как пара свинцовых башмаков.

— В следующие выходные дети будут со мной, — ответила я, само благоразумие.

Николь одобрительно кивнула и вернулась к клавиатуре. Вот и все. Конец. Ничего у нас не выйдет, игрушечный мальчик.

— Ну тогда через неделю? — спросил он.

— О!.. — Мои свинцовые башмачки начали плавиться. — Знаешь, нет. Я кажется, ничем не занята.

Николь снова воззрилась на меня, я практически видела, как из ноздрей у нее, клубясь, вылетает пар.

— Хорошо. Как насчет субботы, в семь тридцать?

— Мне подходит.

— Тогда до встречи.

— Черт! — пробормотала я, бросая трубку на рычаг.

— Что ж ты не отказалась? — спросила Николь, недовольный мной учитель жизни.

— Не знаю. Не смогла придумать предлог.

— Ты что, не знаешь разве, что «нет» — это лучше, чем «да»? Если ты скажешь «нет» чему-то, чего сейчас не хочешь, это предохранит тебя от всевозможных разочарований и неприятностей в будущем. Ты серьезно хочешь пойти на свидание с человеком, который заставил тебя переодеться?

— Что же делать?

— Позвони ему за день-два до свидания и объясни, что у тебя умерла тетушка и нужно ехать домой на похороны.

— Неплохая идея. Я так и сделаю.

Но я не сделала этого. По многим причинам. Во-первых, обманывать вообще нехорошо; к тому же не хотелось врать про смерть тетушки — как бы не накликать беду на тетю Лилу; да и Клео он понравился… четвертой причины, строго говоря, не было, если не считать воспоминаний о том поцелуе.

Учитывая, как нелепо и ужасно все сложилось на том, первом свидании, он, похоже, полный идиот, раз решился на еще одну попытку. Видимо, с головой у него не все в порядке. А может, он просто необыкновенный? Ну или все же ненормальный, только на свой манер… или еще на какой-нибудь.

Я часто говорила детям: затевать что-то стоит лишь в случае, когда шансов на успех у вас побольше, чем на выигрыш в лотерее. А вероятность того, что под глянцевой ухоженной наружностью Игрушечного мальчика скрывается хоть что-то стоящее, равнялась нулю. С другой стороны, может я его недооцениваю: пару раз он уже выводил меня на чистую воду, не поверив моему блефу.

Хотя Николь продолжала уверять, что у нашего знакомства нет будущего, ужин стал первым из многих. Теперь я стояла перед дилеммой. Общество разностороннего Филипа начинало мне нравиться. Если нашим отношениям суждено продолжаться, они переставали подпадать под категорию «свидания на одну ночь» даже в самом расширительном значении. В конце концов, весь смысл упомянутого свидания в его безличности, неопределенности — провели вместе ночь и разбежались навеки. А если все получилось не очень удачно, так это даже хорошо: не захочется повторения. Улечься с ним в кровать теперь было прямым нарушением инструкций психотерапевта.

Помимо этого, приходилось брать в расчет и другие, даже более неудобные обстоятельства. Женщине, которая три раза рожала, ужасно неловко демонстрировать свое тело. Это просто безумие, особенно если учесть, что женщина эта сторонилась тренажерных залов и бассейнов. У названия диет «похудей на размер за неделю» имелось неизбежное завершение: «а еще через неделю поправишься на два». После рождения ребенка организм женщины начинает возводить курганы и насыпи, он окружает себя складками и рытвинами, которые из жалости можно назвать привлекательными — но разве что для некоторых живописцев, вроде Рубенса и Ренуара. После рождения трех детей тело отдаленно напоминает скульптуру Генри Мура, вырезанную из губчатой резины. У молодого мужчины, самым большим физическим несовершенством которого был слегка искривленный нос (травма во время игры в регби), имелись все основания насторожиться при мысли об опасном путешествии по обширным территориям дрябловатой женской плоти. А он, как ни странно, не хотел сдаваться — ну прямо Ливингстон, исследующий истоки Нила.

Постепенно я начала догадываться, для чего изобретены двуспальные простыни. Они служат западным женщинам эквивалентом мусульманской чадры. Если как следует подготовиться и все тщательно рассчитать, такая простыня способна прикрыть все тело с головой, так чтобы только глаза сверкали в щелке. «Ну что ты будешь делать, — говорит такая женщина, пытаясь придать голосу непринужденность, а сама разглядывает в щелку потрясающий загар на мужском торсе, — эти простыни, похоже, живут собственной жизнью». Еще одним милосердным изобретением оказался выключатель лампы. Свет непременно нужно выключить, поскольку женщина с детства страдает странной хворью, называемой «повышенная чувствительность глаз к искусственному освещению». Мое тело более не было святилищем. Оно превратилось в сад для слепца.

Во время одного из таких свиданий вслепую Филип пригласил меня провести уик-энд в загородном коттедже его семьи, на берегу озера Таупо. Это прозвучало пугающе: поездка грозила усложнением отношений, их переходом из категории «свидания на несколько ночей» в какую-то новую.

— Но у меня же…

— А ты выбери уик-энд, когда дети будут у отца.

Он смирился наконец с тем, что дети — заповедная территория, часть моей отдельной жизни, к которой он не был допущен.

— Но… за кошкой некому присмотреть.

— Клео может поехать с нами, если ее не укачивает в машине.

Я призналась, что Клео обожает кататься на машине. И вот, через пару недель, в пятницу вечером после работы, она с радостью впрыгнула на сиденье старенькой «ауди». Устроившись у меня на коленях, она наблюдала, как катится назад сельский пейзаж. Пока мы добирались до озера, горы вокруг нас стали золотыми, потом алыми, прежде чем насквозь пропитаться фиолетовой чернотой.

До коттеджа мы добрались уже затемно. Ночь окутала нас черным бархатом, ослепив, но обострив при этом все остальные чувства. Воздух был тяжелым от смолистых ароматов. Ветерок нес с гор холод далеких снегов. Слышно было даже, как с тихим плеском волны лижут берег. Силуэт деревянного дома был простым и скромным. Хоть я и не могла разглядеть его как следует, однако безошибочно почувствовала: у этого места есть душа. Словно дитя из сказки, полной тайн и приключений, я пошла на свет фонарика, который зажег Филип, и оказалась у двери, затянутой противомоскитной сеткой.

— Сейчас, минутку, — сказал он. — Тут где-то есть тайник для ключа.

Он исчез за углом дома и почти сразу вынырнул с ключом.

— Ну вот, — бормотал Филип, вставляя ключ в замок. — Черт!

— Что случилось?

— Все нормально, — сказал он. — Я просто сломал ключ.

— Ой! И это нормально?

— Он застрял в замке.

— Может, разбить окно?

— Сначала надо отключить сигнализацию.

— Так сделай это.

— Я забыл код.

Мы стояли рядом в темноте, мне показалось, что прошла вечность. Клео свернулась у меня на руках. Наше романтическое путешествие — если это было оно — начиналось с осложнений.

— Придется переночевать в мотеле, — вздохнул Филипп. — А утром я вызову слесаря.

Табличка у входа в мотель гласила: «Вход с домашними животными запрещен». Клео проделала путь до комнаты в моей сумочке, не издав ни единого мява. Наутро мы встретили у коттеджа хитро улыбающегося слесаря.

Старый домик у озера принадлежал семье Филипа на протяжении трех поколений. Застекленная дверь выходила на травку, дорожка вела к белоснежному пляжу. Выглядело все это невероятно живописно, прошлой ночью я даже отдаленно не могла представить себе эту красоту. Поблескивало озеро, синее, как шриланкийский сапфир. Вдали, будто запоздалая мысль, всплывал серовато-зеленый островок.

Клео блаженно растянулась перед костром, который Филип развел из плавника, а мы тем временем решили прогуляться вдоль речушки. Ближе к вечеру мы на лодке ловили рыбу на фоне конфетно-розовых гор, окрашенных закатом. Упитанная радужная форель стала достойным ужином для всей нашей троицы. Мы пили красное вино и веселились. На первый взгляд у нас не было ничего общего, а на самом деле нас объединяло нечто, что Филип смог различить с первой же встречи. Мы оба обладали слишком выраженными индивидуальностями и потому не хотели или просто не могли вписаться в тусовку, в узкий круг «своих». А мне было неуютно и в широком круге, и даже в толпе.

Только сейчас все это было неважно. Я поняла, что пора уже себе признаться: я влюбилась всерьез.