Клео. Как одна кошка спасла целую семью

34 Злой ветеринар, добрый ветеринар

К моменту, когда мы оказались дома, Клео уже оправилась и полностью пришла в себя.

— Так страшно было! — рассказывала Катарина, еще не оправившаяся от шока. — Она вдруг как-то завыла, зарычала, а потом упала и выгнулась вся. Все тело свело судорогой. Как же, наверное, было больно.

Слушая этот рассказ, Клео спокойно и невозмутимо вылизывала лапы. Не понимаю, из-за чего весь этот шум и тарарам, казалось, говорила она. Это было просто легкое недомогание.

На следующее утро после завтрака у нее приключился новый ужасный приступ. Я бросилась к телефону и набрала номер Доброго ветеринара. Его секретарша приторно-медовым голоском сообщила, что доктор будет только к вечеру.

— Но ее нужно срочно показать врачу! — возопила я.

— В таком случае обратитесь к другому ветеринару, — последовал резкий ответ.

Для Доброго ветеринара секретарша была, пожалуй, слишком уж жестокосердной. Единственный доктор, с которым мне довелось познакомиться, был кошмарный Злой ветеринар.

— Если вы завернете ее в одеяло и привезете, доктор осмотрит ее прямо сейчас, — ответила его ассистентка.

По дороге в ветеринарную клинику Клео ожила настолько, что с интересом рассматривала небо и машины на дороге. Я прижала ее к груди, и она в ответ тихонько замурлыкала. Может, обойдется? Дадут ей какую-нибудь пилюлю, глядишь, и выздоровеет. С другой стороны, я же не полная идиотка. Кошке двадцать три с половиной года.

В клинике Злого ветеринара нам все было не по душе. Нам не понравился запах анестезии в приемном покое и огромные пакеты с кошачьим и собачьим кормом, сложенные в углу, словно надгробия. Особенно Клео негодовала по поводу большого черного лабрадора, бесстыдно вывалившего изо рта ярко-розовый язык. Невозможно было не заметить нечто вроде пластикового ведра, надетое ему на шею. Я точно могла сказать, о чем сейчас думает Клео: «Как это типично для собаки, позволить нацепить себе на шею такую унизительную и совершенно не элегантную штуку».

В дверях операционной появился Злой ветеринар и пригласил нас войти. Клео с вызывающим видом стояла на столе из нержавейки, пока доктор осматривал и щупал те части, которые леди ни за что по доброй воле не показала бы незнакомцу. Почечная недостаточность и дисфункция щитовидной железы — таков был его диагноз.

— И долго вы хотите еще ее тянуть с таким букетом? — Его голос звучал сухо и невыразительно.

Я слышала его слова и понимала, что они означают, но никак не могла взять себя в руки, чтобы хоть что-нибудь ответить.

— Я мог бы усыпить ее прямо сейчас, если хотите.

Сейчас? Вот так сразу? Должно быть, он увидел на оем лице смятение.

— Знаете что, я подержу ее здесь несколько часов, понаблюдаю, а вы тем временем поговорите с семьей, обсудите все, — предложил он. — Позвоните мне в пять часов.

Я чуть было не сгребла Клео в охапку и не сбежала отсюда подальше. Но, представив, как буду в полном бессилии наблюдать за ее мучениями, поняла, что не смогу этого вынести. Направляясь к двери, я всеми фибрами души ненавидела Злого ветеринара — но тут он меня окликнул:

— Вы бы оставили здесь ее одеяло.

Он понимает, что старому больному животному будет легче успокоиться, если под боком у него будет частичка родного дома. Может, этот Злой ветеринар, в конце концов, не такой уж монстр.

Дома я начала стаскивать с кресел и диванов грязные покрывала и коврики, пытаясь убедить себя, насколько чище и красивее будет жизнь без дряхлой слюнявой кошки, повсюду теряющей шерсть. Увидев матрасик Клео в комнатке со стиральной машиной, я хотела было вынести провонявшую тряпку в мусорный контейнер — но просто не смогла этого сделать.

Невозможно, чтобы она вот просто так исчезла, ушла дымом в трубу в клинике Злого ветеринара. Если уж пришло время ей обрести могилу, пусть над ней стоит усыпанный дивными цветами куст волчника у наших ворот.

Филип приехал с работы пораньше, чтобы вместе со мной звонить врачу в пять часов. Злой ветеринар пригласил нас приехать к нему. Плохой знак. Катарина осталась дома и демонстративно уткнулась в телевизор, а мы поплелись выполнять тягостную миссию.

На сей раз Злой ветеринар был куда приветливее. Я решила, что это маска, которую он надевает, сообщая людям о необходимости умертвить их любимца.

— В течение дня приступы больше не повторялись, — сообщил он. — Она ничего не ела, но жизненные функции в норме, да и сердце у нее крепкое. Для своего возраста кошка находится в удивительно хорошей форме.

Огонек в его глазах все нам объяснил. Даже в плачевном своем состоянии Клео исхитрилась очаровать своего доктора так, что он и думать забыл обо всякой ерунде вроде таблицы средней продолжительности жизни кошачьих, висящей на стене его кабинета.

Завернув Клео в синее одеяльце, он вернул ее нам, дав еще и лекарство для стимуляции аппетита.

— Ну, а если вы хотите, чтобы она действительно поела с аппетитом, тут через дорогу превосходное кафе с курами-гриль, — добавил доктор. — Не знаю, что они там в них кладут, но все кошки с ума сходят от одного запаха.

Клео мурлыкала без остановки до самого дома.

Я снова закутала диваны и кресла старыми покрывалами и ковриками и как следует взбила вонючий матрасик. Мы сейчас жили в долг, но после смерти Сэма я поняла одну важную вещь: мы всегда живем в долг. В любой момент жизнь может необратимо измениться. Помня об этом, я теперь, собираясь выйти из дому, наводила порядок у себя на туалетном столике. Конечно, чистюлей я не была и никогда не гонялась за каждой пылинкой, но все-таки, случись что, войти в историю неряхой мне не хотелось.

Я позвонила Робу в Англию, чтобы сообщить последние новости о приключившейся с Клео беде.

— Я как раз тебе звонил, только линия была занята, — сообщил сын.

— Ну да, потому что я звонила тебе, — ответила я, изо всех сил оттягивая момент, когда придется заговорить о Клео. — А что ты хотел мне сообщить?

— Я понял, что не выдержу еще одной английской зимы. Люди здесь живут, как кроты, все время в темноте или под землей. Мне предложили инженерскую должность в Мельбурне. По-моему, место отличное, я рад ужасно. Так что к Рождеству ждите меня домой.

Вскоре после возвращения Роба у наших дверей появился совершенно неожиданный гость. Этот высокий темноволосый молодой человек, как мне показалось, позаимствовал все самые привлекательные черты у Брэда Питта и Джонни Деппа разом. Я внимательно присмотрелась к его волевому подбородку, красиво очерченным бровям. Но никак не могла узнать, пока не посмотрела ему прямо в глаза.

Маленький Джейсон, детский друг Роба с зигзага, превратился в великолепного мужчину. Визит сына Джинни был приятнейшим сюрпризом. Он расцеловал меня в обе щеки, окончательно меня ошеломив. Да, трудно было найти что-то общее между этим Джейсоном и тем рыжеватым мальчишкой с миндалевидными глазищами и лукавой улыбкой. В последний раз, когда я его видела, он был мне примерно по пояс. Меня растрогало то, что воспоминания о нас оказались достаточно сильными и теплыми, раз он столько лет спустя решил нанести этот визит.

— Только не говорите, что Клео до сих пор жива! — сказал он.

— Жива, но едва-едва, — уточнила я.

Я позвонила Робу и назначила ему встречу в кафе возле его работы, пообещав сюрприз. Робу и секунды не понадобилось, чтобы узнать старинного друга. Я была горда и счастлива, обедая в обществе двух молодых людей, которые выглядели как рок-звезды. Так вот каково это — иметь двух взрослых сыновей. Если бы Сэм остался в живых, спросила я себя, часто ли мы обедали бы вот так, вместе. Неизвестно еще, сохранилась ли бы между нами теплота, какая ощущалась между ребятами и мной сейчас. А вдруг все сложилось бы не лучшим образом и между нами ничего не было бы, кроме раздражения и претензий, как часто случается в семьях.

— Знаете, о чем я особенно часто вспоминаю? — спросил Джейсон, изучая карту вин.

— Как мы рыли яму. — Мальчики произнесли это хором.

Вид у меня, наверное, был глуповатый.

— Помните запущенный участок в саду перед вашей калиткой? Мы с Робом решили выкопать там яму. Мы рыли ее несколько лет, а она почему-то так и не становилась глубже.

Передо мной возникла отчетливая и яркая картинка: два мальчугана копошатся в глине в тени папоротникового дерева.

— Верно-верно, — сказала я. — У вас был лопаты и тяжеленная кирка. Сейчас за такое меня отдали бы под суд.

— Так в этом-то и было все дело, — подхватил Джейсон. — Мы себя чувствовали мужчинами, мы делали что-то опасное. Помните, однажды мы нашли старый проржавевший пружинный матрас? Мы положили его поверх ямы и некоторое время прыгали на нем, как на батуте. Потом нам это надоело. Мы его оттащили в сторонку и снова принялись копать.

Даже сейчас, сказал Роб, он время от времени задается вопросом, почему яма не становилась глубже. Если сейчас он, взрослый человек, смог бы туда вернуться, сделал бы эту работу за полдня.

— Может, вы с самого начала сделали ее слишком широкой? — предположила я. — Да и какой глубины вы, вообще-то, хотели достичь?

— Хотели солидную яму приличной глубины, — ответил Джейсон.

Я почувствовала смутную вину из-за того, что мальчики не могут вспомнить, как я учила их китайскому языку или, скажем, пению средневековых григорианских хоралов. Если Джейсон унаследовал хоть часть мозгов Джинни — которая, как он рассказал, заканчивала сейчас докторантуру по акушерству, — он должен быть чрезвычайно способным и восприимчивым к учению.

У меня по-прежнему в голове не укладывалось, что эти элегантные молодые люди с непринужденными манерами, достаточно взрослые, чтобы пить со мной красное вино, — это те же мальчишки, что жили когда-то на зигзаге. Я любовалась ими, а на ум невольно пришел австралийский буш и его чудесная способность восстанавливаться после пожара. На фоне почерневших силуэтов более высоких деревьев появляется свежий подрост: банксии и австралийские акации. Так и эти мальчики выросли, преобразились, стали сильными, красивыми юношами. Тогда, на зигзаге, в тяжелейшие дни своей жизни, я недооценивала великую силу природы, ее способность к обновлению.