Корабль Его Величества «Улисс»

Глава тринадцатая СУББОТА. ПОСЛЕ ПОЛУДНЯ

«Сиррус» находился еще примерно в десяти кабельтовых за кормой «Улисса», когда на его мостике начал мигать сигнальный фонарь. Бентли принял семафор и повернулся к Вэллери:

— Семафор с «Сирруса», сэр. «На борту около тридцати раненых. Три — очень тяжело, возможен смертельный исход. Срочно нужен доктор».

— Подтвердите получение семафора, Бентли, — отозвался Вэллери и задумался на несколько секунд. — Рассыльный! Попросите лейтенанта Николаса подняться на мостик, — продолжал он и, повернувшись к Тэрнеру, добавил, слабо улыбаясь: — Я как-то не представляю себе Брукса с его атлетической фигурой в спасательной люльке в такую погоду, как сегодня. Путешествие будет не из легких.

Тэрнер еще раз посмотрел на шедший за кормой «Сиррус». Размахи бортовой качки на нем достигали порой сорока градусов.

— Да, прогулка будет невеселой, — согласился он. — К тому же спасательные люльки не приспособлены к транспортировке таких почтенных персон, как наш старший доктор.

«Странно, — подумал Тэрнер, — насколько все очерствели и привыкли к гибели кораблей и людей: никто не обмолвился о «Вектре» с того момента, как она таранила лодку».

Скрипнула дверь: Вэллери медленно повернулся, ответил на неуверенное приветствие Николаса.

— «Сиррусу» срочно требуется врач, — сказал он без всякого вступления. — Как вам это нравится?

Николас занял более устойчивое положение на раскачивающейся палубе. «Уйти с «Улисса»…» — внезапно подумал он, и это обидело и даже разозлило его. И он сам удивился такой своей реакции на возможный свой уход с корабля. А ведь он, Джонни Николас, всегда испытывал откровенное чувство отвращения и нетерпимости ко всему, что связано с военным флотом. Почему же такая реакция? Неожиданно он вдруг понял, что все дело просто в его привязанности к этому кораблю. Странно, но это так. Вдруг он почувствовал, что на него устремлены взгляды окружающих. Николас смущенно посмотрел на море, на катящиеся друг за другом огромные волны.

— Ну и что же? — нетерпеливо спросил Вэллери.

— Мне это совсем не нравится, — откровенно выпалил Николас. — Но если надо, я, конечно, пойду. Когда? Сию минуту?

— Как только соберете все, что вам потребуется там.

— Это значит сейчас, сэр. Собирать мне ничего не надо. Сумка с инструментами и медикаментами у меня наготове. — Николас еще раз бросил презрительный взгляд на море. — А как я должен попасть туда, сэр, перепрыгнуть по воздуху?

— Это не ваша забота, дорогой, — весело ответил ему Тэрнер, дружески похлопав его по плечу. — Не беспокойтесь, все будет в порядке. Не успеете и глазом моргнуть, как все будет сделано. Помните, вы то же самое говорили, когда удаляли мне коренной зуб и успокаивали меня? — Тэрнер передернулся от неприятного воспоминания. — В спасательной люльке вас доставят туда, как на такси.

— В спасательной люльке! — возмутился Николас, взглянув на море. — А вы что, не видите, что творится на море? Меня будет бросать то вверх, то вниз, как пробку!

— Я же сказал, что мы доставим вас, как в такси, Джонни, — повторил Тэрнер с ноткой раздражения. — Мы развернемся для этого на ветер, и все будет в порядке. Сейчас организуем это дело. — Тэрнер подошел к борту и, перегнувшись через него, крикнул: — Крайслер, бегом к главному старшине Хартли! Попросите его на мостик!

Крайслер даже не шевельнулся, как будто ничего не слышал. Руками в рукавицах он держался за паровой трубопровод, верхняя часть его лица была погружена в резиновый наглазник окуляра мощного бинокля, смонтированного заодно с устройством для управления поисковым прожектором правого борта. Время от времени правая рука Крайслера поднималась на несколько секунд и чуть-чуть подворачивала кремальеру горизонтального наведения. Потом снова абсолютная неподвижность.

— Крайслер! — громко рявкнул Тэрнер. — Вы что, оглохли, что ли?

Прошло три, четыре, пять и еще несколько секунд полной тишины, прежде чем Крайслер шевельнулся. Все устремили свой взгляд на него, когда он резко оторвался от окуляра, посмотрел вниз на указатель направления и круто повернулся кругом. Он был явно возбужден.

— Справа на траверзе! — крикнул он громко. — На курсовом сто градусов правого борта самолеты! У самого горизонта! — Он быстро повернулся и снова прижал глаза к биноклю. — Четыре, семь, нет, нет, десять! Десять самолетов!

— Справа сто градусов? — Тэрнер поднял свой бинокль к глазам. — Ничего подобного не вижу. Вы уверены, Крайслер?

— Да, сэр, я все еще вижу их. — В голосе сигнальщика прозвучала твердая уверенность.

Тэрнер сорвался с мостика и подскочил к Крайслеру.

— Дайте-ка я сам посмотрю. — Он прильнул к окуляру бинокля. Внимательно осмотрев горизонт, Тэрнер отошел от бинокля назад и сердито нахмурил брови. — Абсолютно ничего не вижу. Может, у вас галлюцинации, Крайслер?

— Он прав, — прервал его Кэррингтон спокойно. — Я тоже вижу их.

— И я вижу! — воскликнул Бентли.

Тэрнер опять посмотрел в бинокль на горизонт и оцепенел. Затем виновато посмотрел на Крайслера и уже на ходу, возвращаясь на мостик, крикнул ему:

— Напомните мне потом извиниться перед вами, Крайслер.

— Поднять сигнал! — торопливо скомандовал Вэллери. — «Походный ордер «эйч»! Помощник, обе машины полный вперед! Боцман, объявите по трансляции: «Все орудия и автоматы к бою!» Старпом!

— Есть, сэр!

— Самостоятельный поиск и огонь для всех зенитных орудий? Согласны? Башни тоже?

— Трудно сказать, сэр… Крайслер! Разобрали, какие?..

— «Кондоры», сэр! — ответил Крайслер, угадав его вопрос.

— «Кондоры»! Двенадцать «кондоров»! Вы уверены, Крайслер?.. Впрочем, «кондоры» так «кондоры»! — Тэрнер энергично тряхнул головой и повернулся к Вэллери. — Куда девался мой проклятый шлем? Он говорит, «кондоры», сэр!

— Пусть будут «кондоры», — произнес Вэллери, и Тэрнер удивился его спокойствию. — Целеуказание с мостика, башни ведут огонь самостоятельно?

— Думаю, что так, сэр, — ответил Тэрнер, взглянув на двух матросов-телефонистов, занявших свои места в задней части мостика у телефонов для связи с носовыми и кормовыми башнями. — На телефонах, внимание! И не зевайте, когда услышите приказание! — Последние его слова относились к телефонистам.

Вэллери сделал знак рукой Николасу.

— Вам лучше вниз, доктор. Сожалею, но ваше путешествие придется пока отложить.

— А я нисколько не сожалею, — отрезал Николас.

— Нет? — улыбнулся Вэллери. — Что, испугались?

— Нет, сэр. Не испугался. И вы, я думаю, знаете, что я не испугался.

— Знаю, — заверил его Вэллери. — Знаю и благодарю вас.

Он проводил Николаса ласковым взглядом, затем, подозвав к себе рассыльного, повернулся к Карпентеру:

— Штурман, когда мы давали последнюю шифровку адмиралтейству? Посмотрите в вахтенном журнале.

— Вчера в полдень, сэр, — не задумываясь, ответил Карпентер.

— Прямо не знаю, что бы я делал без вас, — шутливо произнес Вэллери. — А где мы сейчас?

— Семьдесят два — двадцать северной и тринадцать сорок восточной!

— Спасибо, — поблагодарил его Вэллери и обратился к Тэрнеру: — Сохранять радиомолчание нет уже никакого смысла, старпом, не правда ли?

Тэрнер согласился кивком головы.

— Запишите шифровку, — приказал Вэллери рассыльному. — «Начальнику оперативного управления. Лондон…» Что делают самолеты, старпом? — обратился Вэллери к Тэрнеру.

— Заходят на корму, сэр. Полагаю, что, как всегда, будут пикировать с большой высоты, с кормовых курсовых углов, — сказал он мрачно. — Но облака над нами не выше тысячи футов, — добавил Тэрнер несколько более бодрым тоном.

Кивнув старпому, Вэллери продолжал диктовать:

— «…Эф-эр-семьдесят семь. Шестнадцать ноль-ноль. Семьдесят два — двадцать, тринадцать сорок. Курс девяносто. Ветер северный, пять баллов. Высокая волна. Положение критическое. Адмирал Тиндэл скончался сегодня в двенадцать ноль-ноль. Танкер «Витура» потопили сами ночью торпедами. «Вашингтон Стэйт» потоплен сегодня ноль-один сорок пять. «Вектра» затонула пятнадцать пятнадцать, столкновение с подводной лодкой противника. «Электра» потоплена пятнадцать тридцать. Меня атакуют двенадцать, минимум двенадцать «фокке-вульфов». Крайне необходимы поддержка, прикрытие с воздуха. Отвечайте немедленно». Быстро в радиорубку! — приказал он рассыльному сразу же, после того как закончил диктовать.

Дрожа от холода, Вэллери поднялся на ноги и осмотрел суда конвоя через бинокль. Корабли и суда перестраивались в походный ордер «Н». Они, как казалось, беспорядочно разбрелись в стороны, нарушив строй двух колонн, при котором самолетам значительно легче было прицеливаться на заходе с кормовых курсовых углов. Теперь самолетам придется нацеливаться на каждое судно отдельно. Суда рассредоточились, но остались на достаточно близком расстоянии друг от друга, чтобы встретить противника согласованным зенитным огнем. Удовлетворенный действиями судов, Вэллери повернулся к корме и направил бинокль на запад.

Крайслер не ошибся. Это были «кондоры». Огромные четырехмоторные бомбардировщики уже зашли на корму и продолжали набирать высоту.

Внезапно Вэллери понял, что противнику, несомненно, были известны два факта. Во-первых, немецкое командование располагало точными данными о месте нахождения конвоя «FR-77». В противном случае оно не направило бы в Арктику тяжелые бомбардировщики. Немцам не потребовалось даже высылать разведывательные самолеты. Можно было с уверенностью предположить, что какая-то подводная лодка давно уже засекла конвой и сообщила его координаты, курс и скорость. Во-вторых, противник наверняка знал, что радиолокационные станции «Улисса» выведены из строя. «Фокке-вульфы» набирали высоту, чтобы скрыться за низкой облачностью, а потом неожиданно вынырнуть из нее всего за несколько секунд перед тем, как сбросить бомбы. Зенитный огонь «Улисса», управляемый с помощью радиолокационной станции, на такой дистанции был бы для них гибельным. Но они знали, что такой маневр безопасен, и поэтому действовали уверенно.

Проследив, как за облаком скрылся последний самолет, и опустив бинокль, Вэллери громко окликнул главного старшину сигнальщиков:

— Бентли!

— Есть, сэр!

— Поднять сигнал: «Походный ордер «эр»! Быстро!

К ноку реи взвились трепыхающиеся на ветру сигнальные флаги.

Последовавшие пятнадцать — двадцать секунд ожидания показались Вэллери очень долгими. Он уже готов был разразиться ругательствами, но в этот момент все суда, как искусно управляемые марионетки, одновременно начали отворачивать в стороны: находившиеся с левого борта от «Улисса» — на север, а с правого борта — на юг. Когда минуты через две бомбардировщики пробьются сквозь облака, рассчитывал Вэллери, они не увидят суда там, где им хотелось бы их увидеть. На их пути останутся только «Улисс» и «Стирлинг», которые прекрасно вооружены. Кроме того, самолеты противника окажутся под интенсивным перекрестным зенитным огнем с судов и эсминцев. Изменить курс на такой небольшой высоте, чтобы пройти над судами с носа на корму, самолеты уже не успеют. Вэллери даже улыбнулся, представив себе разочарование немецких летчиков. Большего с точки зрения обороны нельзя было сделать в создавшихся условиях.

Прошло девяносто секунд, сто, прошли две минуты, а самолеты не появлялись. Сотни глаз тревожно всматривались в облако за кормой — никаких изменений. Прошло две с половиной минуты. По-прежнему ни малейших перемен.

— Кто-нибудь видит что-нибудь? — с беспокойством спросил Вэллери, не сводя глаз с облака за кормой. — Ничего? Совсем ничего?

Молчание. Напряженное, никем и ничем не нарушаемое молчание. Прошло три минуты. Три с половиной. Четыре. Чтобы дать отдых глазам, Вэллери посмотрел в сторону и встретился взглядом с Тэрнером. Молча, в один и тот же момент они повернулись кругом и устремили взгляд на небо впереди конвоя.

— Да, да, старпом. Вы, пожалуй, правы, — быстро сказал Вэллери. Все вокруг повернулись теперь в сторону носа и так же, как и он, внимательно всматривались в небо впереди. — Они, должно быть, пролетели над нами и хотят атаковать нас с носа. Предупредить артиллеристов!

— Смотрите в оба! — рявкнул в микрофон Тэрнер. Напряженное ожидание удара несколько ослабло. К Тэрнеру вернулась его обычная энергия и чувство юмора. — Это касается каждого! Все мы в одной лодке! Две недели отпуска тому, кто первый увидит самолет! Я не шучу.

— С какого числа отпуск? — сухо спросил Карпентер.

Тэрнер улыбнулся, но улыбка быстро исчезла с его лица, и он опять стал внимательно прислушиваться.

— Слышите? — спросил он почти шепотом, словно опасаясь, что противник услышит его. — Они здесь, наверху! Где-то здесь, над нами, но точно не определишь из-за этого проклятого ветра…

Суматоха и сухие хлопки выстрелов из «эрликона» на шлюпочной палубе заглушили последние слова Тэрнера. Он развернулся, как на пружинах, и бросился к микрофону радиотрансляционной сети. Но все равно было уже поздно. Первые три бомбардировщика уже прорвались через облако и стремительно приближались к «Улиссу» с кормы на высоте около пятисот футов. Скрывшись за облаками, самолеты противника, вероятно, описали полную циркуляцию и снова зашли на корму. Противник всех перехитрил…

Шесть секунд. Самолетам потребовалось всего шесть секунд, чтобы с воем пролететь менее полумили в глубоком пикировании на крейсер. Люди едва успели почувствовать досаду за свой просчет, как бомбардировщики уже оказались у них над головой.

К этому моменту почти сгустились сумерки — таинственные арктические сумерки, когда все вокруг погружено в какую-то прозрачную полутьму. На фоне темнеющего неба выделялись ярко светящиеся следы трассирующих снарядов, постепенно затухающие или резко обрывающиеся около самолетов. Однако орудия развернулись в сторону целей и вели по ним огонь всего какие-нибудь две секунды, а эти громадные «фокке-вульфы» были очень живучи. Ведущий самолет начал выходить из пике на высоте около трехсот футов. Его двухсотпятидесятикилограммовые бомбы сначала шли по горизонтали, параллельно полету, потом начали постепенно вычерчивать снижающуюся кривую по направлению к «Улиссу». Самолет же, задрав нос и оглушительно ревя своими четырьмя моторами, быстро набирал высоту, чтобы снова уйти за спасительное облако.

Бомбы в цель не попали. Они упали в воду и взорвались на расстоянии около тридцати футов от борта «Улисса», в районе носового мостика. Люди в центральном посту управления огнем, в машинных и котельных отделениях были совершенно ошеломлены последовавшими вслед за взрывом ударами по кораблю и его сотрясениями. С места взрывов наверх, намного выше куцых мачт, взлетели огромные, по двадцати футов в диаметре у основания, белые водяные столбы. На какой-то момент они остались в таком положении, но потом многочисленными каскадами обрушились на мостик, шлюпочную палубу и ют, окатывая с ног до головы всех людей на наружных боевых постах. Температура воздуха в это время была около минус тридцати градусов.

Однако хуже всего было то, что водяные завесы совершенно скрыли от зенитчиков следовавшие за первой воздушные цели. Второму самолету противодействие оказывал только один «эрликон», установленный на барбете под левым крылом мостика, поэтому он вышел на цель почти без помех. Самолет шел точно по диаметральной плоскости корабля, но бомбардир, видимо, сбросил бомбы с небольшим запозданием. На этот раз их было три штуки. В первый момент показалось, что все они упадут в воду, минуя корабль, впереди него, но первая из них все-таки зацепила полубак. Она ударила между волноотводом и шпилем и взорвалась в помещении под полубаком, превратив палубу в груду исковерканной, фантастически скрученной и переплетенной стали. Даже после того как раскат взрыва стих, на мостике еще слышалось зловещее лязганье и дребезжание стали и железа. Взрыв, по-видимому, разбил шпиль, сместил стопор Блейка и разъединил якорную цепь: правый якорь и часть цепи с грохотом вырвались из клюза и, плюхнувшись в воду, устремились в арктические глубины.

Две другие бомбы упали в воду рядом с форштевнем. С мостика «Стирлинга», шедшего впереди на расстоянии десяти кабельтовых, казалось, что «Улисс» исчез под гигантским столбом воды. Но вода осела, а «Улисс», как и прежде, двигался вперед. Высокие носовые обводы крейсера скрывали полученную им рану. На полубаке не было ни дыма, ни пламени: обрушившиеся на полубак каскады воды проникли через зияющую пробоину в палубе и моментально захлестнули все очаги пожара внутри. «Улиссу» все еще везло…

Печально, но самый жестокий удар «Улисс» получил в результате своих действий. Огонь по пикирующим самолетам открыли и кормовые башни главного калибра. Пятидюймовые орудия стреляли по существу прямой наводкой, настолько была мала дистанция до целей. Первый же снаряд из орудий третьей башни начисто оторвал правое крыло приближавшегося третьего бомбардировщика. Кружась, как осенний лист, крыло медленно падало в море. Какую-то долю секунды «фокке-вульф» удерживался на курсе, но потом внезапно нырнул и стал падать вниз почти по отвесной траектории. Он летел прямо на палубу «Улисса».

Ни уклониться, ни даже подумать о том, чтобы уклониться, времени не было. Часть сброшенных самолетом бомб упала в кипящую кильватерную струю за кормой «Улисса» — он шел в этот момент тридцатиузловой скоростью, — а две пробили палубу на юте и взорвались: одна — в кормовом матросском кубрике, другая — в кубрике морских пехотинцев. Секундой позднее в переднюю стенку четвертой башни с размаху врезался искалеченный «фокке-вульф»: раздался оглушительный взрыв, и вспыхнуло ослепительное пламя горящего бензина.

К счастью, это была последняя атака на «Улисс». К счастью, потому, что теперь крейсер был совершенно беззащитен против налета авиации с кормовых курсовых углов. Четвертая башня вышла из строя полностью. Третья башня, уцелевшая каким-то чудом, была наполовину завалена горящими обломками самолета, кругом нее бушевало пламя и клубился густой черный дым. «Эрликоны» на шлюпочной палубе смолкли. Зенитчики, чуть не захлебнувшиеся в каскадах воды минуту назад, пытались слезть со своих сидений. Это было делом нелегким, потому что мокрая одежда замерзла и затвердела; чтобы хоть немного шевельнуться, ее приходилось буквально разламывать. Всех их быстро отправили в нижние помещения, к камбузным плитам, оттаивать. Процедура мучительная, но останься они на своих ледяных постах на палубе, смерть была бы неминуема.

Остальные самолеты, медленно набирая высоту, почему-то начали отклоняться влево. И хотя со всех сторон рвались зенитные снаряды, самолеты прошли сквозь них неповрежденными. Вскоре они, взяв курс на зюйд-ост, скрылись в облаках.

«Странно, — рассеянно подумал Вэллери, — они упускают такую благоприятную возможность использовать до конца преимущества внезапного удара и добить поврежденный крейсер… В чем-нибудь другом, а в трусости упрекнуть немецких летчиков пока не было оснований…»

Однако анализировать действия противника было некогда: надо было правильно воспользоваться передышкой…

В кормовой части крейсера возник большой пожар. Огонь бушевал в кубриках и на верхней палубе. Пожар в кубриках представлял большую опасность для находившихся под ними снарядных погребов третьей и четвертой башен. На корму уже спешили десятки людей из аварийных партий. Спотыкаясь, скользя и падая на обледенелую палубу, они на ходу торопливо разворачивали непослушные, затвердевшие пожарные шланги. Другие, тоже падая и снова поднимаясь, с трудом тащили на плечах или в руках огромные пеногонные огнетушители. Матросу Ферри не повезло. Несмотря на строгий приказ, он только что выбежал из лазарета, где лежал с переломом руки, и присоединился к своим товарищам, пытаясь помочь им. Пробегая по палубе с левого борта мимо развороченной корабельной лавочки, он поскользнулся и упал около третьей башни. Бортовых лееров в этом месте не было: их срезало обломившимся и упавшим за борт крылом самолета. Ферри отчаянно пытался зацепиться здоровой рукой или ногами за что-нибудь на палубе, но безуспешно: он продолжал скользить по накренившейся палубе к борту. В последний момент Ферри ухватился было сломанной рукой за торчавший обломок леерной стойки, но удержаться не хватило сил — и он упал за борт. Послышался душераздирающий вопль, но почти в тот же момент матроса накрыла огромная волна. У борта, где он упал, с бешеной силой и скоростью вращался левый гребной винт.

Первыми борьбу с огнем начали люди, прибежавшие с пеногонными огнетушителями. Однако пользы от них было мало, потому что в некоторых баллонах не срабатывали пусковые устройства, а с теми, которые действовали, подойти близко к огню было невозможно из-за обжигающего жара.

Небольшие, тетрахлорметановые огнетушители, которыми пытались бороться с огнем в нижних помещениях, оказались совершенно непригодными. Раньше ими никогда не пользовались, а матросы давно уже знали, что жидкость, которой они заряжены, — прекрасный пятновыводитель. Рядовых матросов нетрудно убедить в смертельной опасности тока высокого напряжения, в риске, которому они подвергнутся, если зажгут спичку в снарядном погребе, но вы никогда не убедите их в том, что они совершают преступление, отливая из огнетушителя несколько капель тетрахлорметана… Несмотря на строгость периодических осмотров, большая часть огнетушителей оказалась или совершенно пустой, или заполненной лишь частично.

С пожарными шлангами дело обстояло не лучше. Два из них присоединили к магистрали правого борта и открыли клапаны… но вода не шла. Магистраль замерзла. Не удивительно для трубопроводов с пресной водой, но здесь же была забортная, соленая! Третий шланг подключили к магистрали левого борта, но здесь, несмотря на все усилия, не отворачивался вентиль. Пришлось применить молоток и ломик. Вентиль хрустнул и отскочил прочь: под влиянием низкой температуры в металле, видимо, произошли какие-то молекулярные изменения и прочность его понизилась. Хлынувшая под большим давлением забортная вода окатила всех с головы до ног. Спайсер, вестовой покойного адмирала, отбросил молоток и даже заплакал от обиды. Еще один клапан на магистрали левого борта открылся, но, казалось, прошла целая вечность, пока вода проложила себе путь через сплющенный замерзший шланг.

Постепенно огонь на палубе стих, но не в результате усилий людей, а просто потому, что самолет и бензин сгорели, и на палубе не осталось ничего, что могло бы гореть. Воду из шланга и пену из огнетушителей направили теперь в зияющие рваные пробоины на палубе, чтобы сбить пламя, бушевавшее в кубриках. Через накаленные докрасна, беспорядочно наваленные, еще дымящиеся обломки карабкались две фигуры в асбестовых, жаростойких костюмах. Это были Николас и старший радиотелеграфист Браун, специалист по аварийным и спасательным работам.

Браун прибыл сюда первым. Осторожно пробравшись по обломкам, он поднялся к входной двери в четвертую башню. Те, кто стояли на палубе, видели, как он остановился там, чтобы закрепить тяжелую броневую дверь, потому что она то распахивалась настежь, то с грохотом вновь захлопывалась, когда корабль накренялся то на один, то на другой борт. Потом он шагнул внутрь башни. Менее чем через десять секунд он снова появился у двери, но уже ползком, на коленях, отчаянно хватаясь руками за края, чтобы удержаться. Все его тело конвульсивно скрючилось, а кислородная маска наполнилась блевотиной.

Николас видел это, все понял и не стал терять времени ни на четвертую башню, ни на обуглившиеся скелеты, все еще торчавшие в испепеленном фюзеляже самолета. Он быстро поднялся по скоб-трапу на площадку третьей башни, обошел ее вокруг и попытался открыть броневую дверь. Зажимные рукоятки не поворачивались то ли из-за мороза, то ли из-за перекоса двери в результате взрыва. Николас осмотрелся вокруг в поисках какого-нибудь рычага и увидел приближающегося Дойла, в тлеющей куртке, с кувалдой в руках. Десяток сильных, хорошо направленных ударов — и дверь открылась. Дойл закрепил ее и шагнул в сторону, уступая дорогу Николасу.

Николас влез в башню. Напрасно они так торопились открыть дверь. В башне все были мертвы. Старшина Эванс сидел на своем месте прямо, суровый и настороженный, каким Николас привык его видеть и в жизни. Около него лежал Фостер, энергичный и вспыльчивый капитан морской пехоты. Все остальные сидели или лежали на своих боевых постах, без каких-либо видимых травм, за исключением едва заметных струек крови из ушей и рта, свернувшейся под влиянием низкой температуры. Благодаря высокой скорости хода «Улисса» пламя с третьей башни было сбито на корму сразу же после взрыва. Контузия, должно быть, была на редкость сильной: смерть наступила мгновенно. Тяжело вздохнув, Николас наклонился к мертвому телефонисту, осторожно снял с него головной телефон и вызвал мостик.

К телефону подошел Вэллери. Выслушав Николаса, он повернулся к Тэрнеру. Вид у него был очень болезненный, подавленный.

— Это докладывал Николас, — сообщил он. Лицо его выражало глубокую скорбь. — Четвертая башня выведена из строя, все люди погибли. Третья, кажется, цела, но люди в ней тоже мертвы. Говорит, сильнейшая контузия. Пожар в кормовых кубриках все еще не ликвидирован… В чем дело? — Этот вопрос он задал с недоумением оглядывавшемуся по сторонам телефонисту.

— Погреб четвертой башни, сэр, — неуверенно проговорил телефонист. — Из него хотят переговорить с главным артиллеристом.

— Скажите им, что его нет на мостике, — ответил Вэллери отрывисто. — У нас нет времени на… — Он остановился на полуслове и испытующе посмотрел на телефониста. — Четвертой башни, вы сказали? Ну-ка дайте мне трубку.

Вэллери взял трубку и, откинув назад капюшон, быстро заговорил:

— В погребе! Говорит командир. В чем дело?.. Что? Говорите громче, я не слышу вас… Фу ты черт! — Он резко повернулся к старшине связистов: — Можете вы переключить этот телефон на усилитель трансляционной сети? Я не могу разобрать ни… Ага! Вот теперь лучше.

Щелкнул динамик над штурманской рубкой. Из него послышался сухой, сиплый, охрипший голос. Разобрать что-нибудь было тем более трудно, что говорили с сильным глазговским акцентом.

— Слышите меня теперь? — раздалось из динамика.

— Да, я слышу вас, — ответил Вэллери. Его слова, как эхо, громко прозвучали в динамике. — Это Макуотер?

— Да, да, сэр, это я. А как вы узнали, сэр? — Чувствовалось, что Макуотер очень удивлен.

— Это неважно, Макуотер. Кто там сейчас старший у вас, Гарднер, да?

— Так точно, сэр, Гарднер.

— Позовите его к телефону.

Наступила пауза.

— Я не могу, сэр. Гарднер мертвый.

— Мертвый?! — с недоверием спросил Вэллери. — Вы сказали — мертвый?

— Да, сэр. И не только он. — Голос Макуотера звучал грубо, но Вэллери уловил в нем дрожащую нотку. — Меня тоже сбило с ног и здорово ударило, но ничего, сейчас я могу двигаться.

Вэллери выждал, пока Макуотер хрипло и надрывно откашливался, потом с тревогой спросил:

— А что случилось, Макуотер? Что у вас там произошло?

— Не знаю, сэр. Ума не приложу, что это такое… Был какой-то дьявольский удар, а потом… я не знаю, что произошло. У Гарднера изо рта идет кровь…

— А сколько… Сколько вас там осталось в живых?

— Только Баркер, Вильямсон и я… Больше никого. Нас только трое.

— А как они, Макуотер? Двигаются?

— О, они ничего, сэр. Но Баркер, кажется, умирает… Он говорит, что ему очень плохо… Он, наверное, того… свихнулся…

— Он что?..

— Сошел с ума, сэр, — объяснял Макуотер терпеливо. — Рехнулся. Несет какую-то чепуху о том, что пойдет на свидание с самим создателем, и всякую другую чертовщину… Рассказывает, как надувал нас и воровал деньги… (Вэллери вспомнил, что Баркер заведовал корабельной лавочкой.) Вильямсон укладывает пороховые заряды обратно на стеллажи. Тут у нас на палубе творится бог знает что…

— Макуотер! — в голосе Вэллери появились строгие нотки.

— Да, да. Извините, сэр. Я совсем забыл… Так что же нам делать?

— Где делать? — не понял Вэллери.

— Да, здесь, сэр, в погребе. Что наверху, пожар, что ли? У нас здесь почему-то жарко как в печке!

— Что? Что вы сказали, Макуотер? — прокричал Вэллери. — Говорите, там жарко? Как жарко? Очень? Да отвечайте же быстрее!

— До кормовой переборки нельзя дотронуться, — ответил Макуотер без всякого волнения. — Я уже обжег себе пальцы.

— А орошение? Почему вы не включите орошение? — прокричал Вэллери. — Разве система не работает? О боже! Макуотер, ведь погреб может в любую минуту взорваться!

— Да-а? — врастяжку пробормотал Макуотер. — А я и не подумал об этом. Но орошение все равно не работает… Я уже пробовал. Ничего не получается… А температура уже на двадцать градусов выше нормальной, сэр.

— Но надо что-то сделать, Макуотер! Не сидите там сложа руки! — в отчаянии прокричал Вэллери. — Откройте орошение вручную! Вода в системе не может замерзнуть, раз там жарко. Быстрее, Макуотер! Если взорвется погреб — «Улиссу» конец! Ради бога, торопитесь!

— Но я уже пробовал, сэр, — мягко ответил Макуотер. — Не открывается. Что-то заело…

— Ну тогда стукните чем-нибудь по крану! Там где-нибудь должен быть ломик. Ударьте им по вентилю и пустите воду! Быстрее!

— Это правильно, сэр. Но… но если я собью вентиль, как же потом закрыть его? — В голосе Макуотера появились нотки отчаяния.

— Да, тогда вы его не закроете… Это правильно… Но ничего, не думайте об этом, Макуотер, — возбужденно продолжал Вэллери. — Потом мы откачаем воду насосами… Действуйте быстрее, Макуотер!

Наступила короткая пауза, потом в динамике послышался заглушенный крик и падение тяжелого тела. Затем раздался лязгающий звук ряда быстрых ударов металлом по металлу. Макуотер, по-видимому, сбивал вентиль на магистрали орошения. Внезапно все звуки стихли.

Вэллери подождал, когда телефонную трубку снова взяли, и с беспокойством спросил:

— Ну как? Вода идет?

— Идет, как проливной дождь, сэр. — Голос Макуотера прозвучал гордо, с ноткой удовлетворения. — Я только что стукнул Баркера ломиком, сэр, — добавил он весело.

— Что, что? — изумился Вэллери.

— Трахнул Баркера по голове, — четко произнес Макуотер. — Этот сумасшедший хотел остановить меня… А спринклеры работают отлично, сэр! Я никогда не видел раньше, как они действуют… Вода уже по лодыжки! А от кормовой переборки валит пар!

— Ну этого достаточно, Макуотер, — тревожно прокричал Вэллери. — Теперь быстро выбирайтесь оттуда, да только не оставляйте там Баркера!

— Я видел один раз кино в Глазго, в «Пэрэмаунте», кажется. Там тоже было так… — Как ни в чем не бывало пустился в воспоминания Макуотер. Вэллери посмотрел на Тэрнера и убедился, что тот тоже не верит своим ушам. — Но там дождь был куда меньше! — продолжал Макуотер. — Да и пара столько не было!

— Макуотер! — нетерпеливо крикнул Вэллери. — Вы слышите меня? Я говорю: уходите оттуда немедленно! Бегом! Слышите?

— Уже по колени! — кричал Макуотер. — А пар такой, что ничего не видно!.. Вы что-нибудь говорите, сэр?

— Я говорю: уходите оттуда сейчас же! — проревел Вэллери. — Вон оттуда!

— A-а, теперь понимаю. Уходить? Вы сказали — уходить, сэр? Да, но это не так просто! Это невозможно… Люк перекошен, а крышку на нем заклинило так, что ее не стронуть с места, сэр.

Вэллери с отчаянием опустил телефонную трубку и обвел всех уставшим взглядом. Тэрнер, Кэррингтон, Карпентер, Бентли, Крайслер и другие напряженно и выжидающе смотрели на него. Вэллери плотно закрыл глаза, потом тряхнул головой и снова поднял трубку.

— Макуотер! Макуотер! Вы все еще там?

— Конечно здесь! — В голосе Макуотера слышалось раздражение. — Где же еще, черт…

— Вы уверены, что люк заклинило? — прервал его Вэллери с отчаянием. — А ломом вы не пробовали что-нибудь сделать?

— Тут не только ломом, а и динамитом ничего не сделаешь, — отвечал Макуотер. — Да и что толку, люк уже накалился докрасна. Как раз над ним, наверное, сильный пожар…

— Подождите у трубки! — крикнул Вэллери Макуотеру и повернулся к Тэрнеру. — Старпом, прикажите Додсону послать трюмного машиниста к главному клапану кормовой магистрали затопления погребов: пусть приготовится перекрыть магистраль!

Быстро подойдя к телефонисту, Вэллери спросил его:

— Вы разговариваете с ютом? Хорошо! Дайте мне трубку… Алло, говорит командир. Алло! Это вы, Хартли? Доложите мне, как дела в кормовых кубриках? Огонь все еще сильный? Это очень важно, Хартли: в снарядном погребе четвертой башни люди, включена система орошения, но крышку люка заклинило, и они не могут выйти… Да, да, я буду ждать.

Вэллери ждал ответа, нетерпеливо постукивая пальцами по верхней стороне телефонной коробки. Он смотрел за борт, на суда конвоя, постепенно занимавшие свои места в походном ордере. Неожиданно он снова выпрямился и неподвижно замер.

— Да, да, командир… Да… Да… Полчаса, а может быть, и целый час?.. О боже, неужели так долго?.. Вы уверены? Нет, нет, все.

Он положил трубку и медленно отошел в сторону.

— В матросском кубрике пожар в основном ликвидирован, — сказал он вяло. — В кубрике морской пехоты — чертово пекло… как раз над снарядным погребом четвертой башни. Хартли говорит, что для ликвидации огня потребуется еще не менее часа… Помощник, вам, пожалуй, лучше пойти туда.

Прошла целая минута тягостного молчания. Слышался только писк гидролокатора и монотонный, шуршащий шум рассекаемой форштевнем воды.

— Может быть, погреб уже достаточно охлажден и магистраль можно перекрыть? — как бы размышляя вслух, неуверенно предложил Карпентер.

— Охлажден? — повторил Тэрнер, шумно откашливаясь. — А как это узнать? Только Макуотер может сказать нам… — Он остановился на полуслове, так как понял вытекающие из этого последствия.

— Давайте спросим его, — сказал со вздохом Вэллери и снова взял телефон. — Макуотер?

— Алло!

— Может, нам перекрыть орошение отсюда, снаружи, если в погребе уже не опасно? Как вы думаете?..

Вэллери умолк, не окончив фразы. Наступила напряженная тишина. Он силился представить себе ход мыслей Макуотера, что и как бы он сделал, если бы был на его месте.

— Побудьте минутку у телефона, — раздалось из динамика, — я посмотрю, как наверху.

На мостике опять воцарилась неестественная тишина. Вэллери вздрогнул, когда в динамике снова раздался голос Макуотера.

— Я еле влез обратно по этому дьявольскому трапу, сэр… Я сейчас держусь на трапе, но долго мне здесь не простоять…

— Ничего, ничего… — Вэллери запнулся и с ужасом подумал о том, что он должен будет сказать сейчас Макуотеру. Если Макуотер упадет с трапа, то утонет в этом погребе, как крыса.

— О черт! Погреб… — В промежутках между сильными приступами кашля Макуотер говорил таким странным голосом, как будто чем-то захлебывался. — Снаряды в верхних стеллажах чуть ли не плавятся, сэр. Там сейчас хуже, чем было…

— Понимаю, Макуотер, понимаю, — тихо произнес Вэллери, не находя других слов. Глаза его закрылись, он еле стоял на ногах. Огромным усилием воли он заставил себя снова заговорить. — А как Вильямсон? — Это было все, что он мог добавить.

— Он почти покойник, сэр. Вода ему уже по шею… Держится за стеллаж. — В динамике снова послышался надрывный кашель. — Говорит, что хотел бы передать пару слов старпому и Карслейку.

— Что он хочет, Макуотер?

— Говорит, чтобы бородач выпил еще глоток, а остальное оставил бы для него, — сказал Макуотер не без удовольствия.

Послание Карслейку было нецензурным.

Вэллери нисколько не удивился и не был шокирован.

— А вы сами, Макуотер, — спросил он мягко, — не хотите сказать что-нибудь?.. — Вэллери внезапно остановился, осознав нелепость и никчемность своего вопроса.

— Я? Нет, я ничего не хочу… Впрочем, если можно, я хотел бы перейти на береговую службу в Глазго, но я думаю, мы поговорим об этом потом, сэр. Вильямсон! — внезапно закричал Макуотер не своим голосом. — Вильямсон! Держись, дурила, я плыву к тебе! — В динамике раздался звук стукнувшейся о металл телефонной трубки, а затем наступила мертвая тишина.

— Макуотер! — громко крикнул в телефон Вэллери. — Макуотер! Отвечайте, Макуотер! Вы слышите меня? — Но динамик зловеще молчал. Больше они не услышали ни единого звука.

Только теперь Вэллери почувствовал, что ему ужасно холодно. Все его тело дрожало и от ледяного ветра, и от нервного напряжения. Этот затопленный погреб… Менее двадцати четырех часов назад он был в нем. Он видел его сейчас так же ясно, как тогда, когда был там… Только теперь он представлялся ему темным, с едва заметными лампочками аварийного освещения, с бьющей ключом темной водой, постепенно заполняющей весь погреб. Он видел этого бледного юношу из Шотландии, узкоплечего, с болезненными глазами, отчаянно пытающегося удержать голову своего товарища над водой, но с каждой секундой теряющего последние силы. Он ясно представил себе, что они оба захлебнулись, когда у Макуотера не осталось больше сил. Макуотер ни за что не оставит тонущего товарища. И ему восемнадцать лет. Всего восемнадцать!

Вэллери повернулся, спотыкаясь проковылял к двери и вышел на компасную площадку. Опять пошел снег, и все вокруг снова погрузилось в темноту.