Корабль Его Величества «Улисс»

Глава первая ВСТУПЛЕНИЕ. ВОСКРЕСЕНЬЕ. ПОСЛЕ ПОЛУДНЯ

Не спеша, словно обдумывая каждое движение, Старр раздавил в пепельнице остаток сигареты. Как показалось капитану 1 ранга Вэллери, это должно было означать, что разговор окончен. Вэллери знал, что за этим последует, и в какой-то момент резкая горечь поражения заставила его забыть о ноющей головной боли, которая не давала ему покоя все эти дни. Но чувство досады жило в нем только мгновение — он действительно переутомился, причем настолько, что все было безразлично ему.

— Очень сожалею, господа, искренне сожалею, — произнес Старр, слегка улыбаясь. — Поверьте, речь идет не о приказе. Решение адмиралтейства — единственно правильное решение при нынешних обстоятельствах. Ваша неспособность понять нашу точку зрения достойна сожаления.

Старр, помедлив, протянул платиновый портсигар своим четверым собеседникам, сидевшим вместе с ним за круглым столом в адмиральском салоне. Все четверо отрицательно покачали головой, и улыбка снова появилась на лице Старра. Он взял сигарету и положил портсигар в нагрудный карман двубортного серого костюма. Откинулся в кресле, и улыбка исчезла с его лица. Теперь на рукаве его костюма нетрудно было представить обычные широкие золотые нашивки вице-адмирала Винсента Старра — заместителя начальника оперативного управления.

— Когда сегодня утром я летел на самолете из Лондона, — начал Старр, — я был зол. У меня немало дел. И мне показалось, что первый лорд адмиралтейства попусту тратит время. И мое, и свое. По возвращении придется извиниться перед ним. Сэр Хемфри, как и всегда, оказался прав.

Голос Старра вдруг утратил силу, и только щелканье зажигалки нарушило воцарившееся напряженное молчание. Старр облокотился на стол и тихо продолжал:

— Будем откровенны, господа. Я думал, и у меня были на то основания, встретить с вашей стороны поддержку и содействие в скорейшем решении этого неприятного дела. Неприятное дело? — Старр усмехнулся. — Нет, нужно называть вещи своими именами. Бунт, господа, — вот правильное название происшедшему. Это тягчайшее преступление. И что же я здесь увидел? — Старр обвел присутствующих взглядом. — Офицеры королевского флота, в том числе и адмирал, одобряют бунт матросов и даже готовы простить им этот проступок.

«Перегибает палку, — подумал Вэллери. — Провоцирует нас. В его словах, в том, как они сказаны, звучит вопрос, на который он требует ответа».

Но ответа не последовало. Все четверо, казалось, были безучастны к словам Старра. Разные по характеру, они в этот момент вели себя одинаково. Сонливые лица, усталые глаза.

— Я вас не убедил, господа? — тихо спросил Старр. — Вы считаете, что я чересчур резок в выражениях? — Он снова откинулся в кресле. — Гм… бунт, — медленно, наслаждаясь каждым словом, произнес Старр. — Да, это слово звучит не совсем приятно, не так ли, господа? Может быть, вы знаете другое слово? — Старр покачал головой, нагнулся вперед, и в руках у него зашуршала шифровка.

— «Возвратился в базу после рейда на Лафотенские острова, — прочитал вслух Старр. — Пятнадцать сорок пять — прошел боновое заграждение; шестнадцать десять — застопорены машины; шестнадцать тридцать — к борту подошли лихтеры с продовольствием и запасами; на разгрузку бочек со смазочным маслом назначена смешанная команда из строевых и кочегаров; шестнадцать пятьдесят — доложено командиру, что кочегары отказались выполнять приказания главного старшины Хартли, затем старшины котельных машинистов Хендри, инженер-лейтенанта Гриерсона и инженер-капитана третьего ранга Додсона; зачинщики, по-видимому, кочегары Райли и Петерсен; семнадцать ноль пять — неповиновение командиру корабля; семнадцать пятнадцать — на старшину и главного старшину военной полиции совершено нападение при исполнении ими служебных обязанностей». — Старр перевел взгляд на присутствующих и продолжал: — Каких обязанностей? При попытке арестовать зачинщиков?

Вэллери в знак согласия кивнул.

— «Семнадцать пятнадцать, — продолжал Старр, — матросы прекратили работу, очевидно, в знак солидарности с кочегарами. Никаких насильственных мер не принималось; семнадцать двадцать пять — командир обратился к экипажу по радио, предупреждая о последствиях; приказал возобновить работу; приказ не выполнен; семнадцать тридцать — доложено командующему на борту «Дьюк ов Кумберленд», запрошена помощь».

Старр снова поднял голову и через стол холодно посмотрел на Вэллери.

— Между прочим, почему вы обратились к командующему? Ведь ваши морские пехотинцы…

— Это мой приказ, — резко оборвал Старра Тиндэл. — Разве можно было использовать против матросов морских пехотинцев, которые проплавали вместе с ними два с половиной года? Нет, этого делать было нельзя. На «Улиссе» никогда не было вражды между матросами и пехотинцами, адмирал Старр. Они всегда были дружны… Так или иначе, — сухо добавил Тиндэл, — вполне вероятно, что морские пехотинцы отказались бы выступить против матросов. И не забывайте, если бы мы использовали свою морскую пехоту для подавления этого… бунта, с «Улиссом», как с военным кораблем, было бы покончено.

Старр угрюмо посмотрел на Тиндэла и снова обратился к шифровке:

— «Восемнадцать тридцать — прибыл отряд морской пехоты с «Кумберленда», высадке отряда на корабль не препятствовали; предпринята попытка арестовать шесть — восемь зачинщиков; кочегары и матросы оказали энергичное сопротивление; кровопролитная схватка на юте и в кубриках для кочегаров и машинистов продолжалась до девятнадцати ноль-ноль; огнестрельное оружие не применялось, но два человека убито, шесть тяжело ранено, тридцать пять — сорок легко ранено».

Старр кончил читать и, сложив шифровку вчетверо, резко сказал;

— Что же, господа, возможно, вы и правы. — В голосе Старра прозвучала ирония. — «Бунт» — это не то слово. Пятьдесят раненых и убитых. «Резня» — вот как надо называть происшедшее.

Но ни сами слова, ни тон, которым они произносились, не вызвали никакой реакции. Все четверо по-прежнему сидели с каменными лицами.

Лицо адмирала помрачнело еще больше.

— Мне кажется, господа, что вы неправильно понимаете происшедшее. Вы слишком долго находились в отдалении от мира сего, и вам все представляется в искаженном виде. Нужно ли мне напоминать старшим офицерам, что в военное время личное должно отходить на второй план. Флот, родина — это все, и первое и последнее.

Старр постучал пальцами по столу, как бы подчеркивая важность того, что он изрекал.

— Боже праведный, — произнес он, — на чаше весов судьба всего мира, а вы погрязли в мелочах и самым бессовестным образом подвергаете мир опасности.

Старший помощник командира капитан 3 ранга Тэрнер сардонически улыбнулся.

«Да, красиво говоришь, дорогой Винсент, — подумал он, — красиво. Все это тем не менее очень напоминает сценку из драмы викторианских времен. Самый напряженный эпизод определенно слишком эмоционален. Жаль, что Винсент не член парламента, он был бы находкой для правящей партии в правительстве. Возможно, старик слишком честен для такой роли».

— Зачинщики будут найдены и наказаны. Строго наказаны. — Голос Старра звучал резко. — А пока четырнадцатая группа конвойных авианосцев, как и планировалось, выйдет на рандеву в Датском проливе, но не во вторник, а в среду, в десять тридцать. Мы уже послали радиограмму в Галифакс и задержали выход кораблей в море. Вы выйдете в шесть ноль-ноль завтра. — Старр посмотрел на Тиндэла. — Прошу вас, адмирал, немедленно сообщить об этом на все ваши корабли.

Тиндэл ничего не ответил. Его розовощекое, морщинистое, обычно жизнерадостное лицо на этот раз было печальным. Он смотрел на Вэллери, думая о том, какие, должно быть, муки испытывал этот добрый и чувствительный человек. Но выражение лица Вэллери ни о чем, кроме усталости, не говорило. Тиндэл сочно выругался про себя.

— Мне представляется, господа, что говорить нам больше не о чем, — спокойно сказал Старр. — Было бы глупо убеждать вас в том, что вам предстоит увеселительная прогулка. Вы знаете, что произошло с тремя последними конвоями пэ-кью-семнадцать, эф-эр-семьдесят один и эф-эр-семьдесят четыре. Боюсь, что у нас нет пока средств борьбы с акустическими торпедами и планирующими бомбами. Более того, по данным нашей разведки в Бремене и Киле (это подтверждается и недавними событиями в Атлантике), подводным лодкам противника при действиях против конвоев поставлена задача прежде всего наносить удар по кораблям охранения… Может быть, спасением для вас будет погода.

«Старый мстительный дьявол, — подумал Тиндэл, — давай, давай наслаждайся».

— Рискуя быть обвиненными в мелодраматизме… — Старр вынужден был остановиться и ждать, пока Тэрнер подавит внезапный приступ кашля, — мы можем сказать, что «Улиссу» представляется, так сказать, шанс реабилитировать себя. — Старр отодвинулся от стола. — Потом, господа, можно будет вести речь о переводе на Средиземное море, а пока — проводка конвоя эф-эр-семьдесят семь в Мурманск любой ценой. — Старр снова умолк. В последних его словах явно прозвучала злоба. — Экипаж «Улисса» должен понять, что на флоте никогда не допустят неповиновения приказам, невыполнения служебного долга, бунта и призывов к мятежу.

— Чепуха!

От удивления Старр заерзал в кресле. Пальцы его рук, сжимавшие концы подлокотников, побелели от напряжения. Оглядев присутствующих, он остановил свой взгляд на корабельном враче майоре медицинской службы Бруксе, необычно голубые глаза которого под густыми серыми бровями были полны гнева.

Гнев, охвативший Брукса, заметил и Тиндэл. Увидев покрасневшее лицо доктора, Тиндэл глубоко вздохнул и хотел было вмешаться, но предостерегающий жест Старра заставил его отказаться от своего намерения.

— Что вы сказали, майор? — голос Старра был спокойным.

— Чепуха! — четко повторил Брукс. — Чепуха — вот что я сказал. Вы сказали «Будем откровенны», вот, сэр, я и хочу быть откровенным. «Невыполнение служебного долга, бунт и призывы к мятежу». Чего вы только не наговорили! Мне кажется, вам нужно было подыскать другие слова. Одному богу известно, какие странные аналогии и умозаключения позволяют вам приравнивать то, что произошло вчера на «Улиссе», к единственному хорошо известному вам своду правил поведения. — Брукс на какое-то мгновение умолк, и в наступившей тишине все услышали звучную трель боцманского свистка, — видимо, с проходящего мимо корабля. — Скажите, адмирал Старр, — продолжал Брукс, — как, по-вашему, нужно лечить сошедших с ума? Прибегать к порке, как в средневековье? Или, может быть, лучше топить их? Не думаете ли вы, что один-два месяца содержания больного… туберкулезом в карцере — лучший способ излечить его от этой тяжелой болезни?

— О чем, черт возьми, вы говорите, Брукс? — зло спросил Старр. — Причем тут туберкулез? Что вы хотите этим сказать? Объясните. — Старр нетерпеливо постучал пальцами по столу. Дуги его бровей сошлись. — Надеюсь, Брукс, вы дадите объяснение своему грубому выпаду.

— Я уверен, что Брукс не хотел никого оскорбить, — вмешался Вэллери. — Он только выражает…

— Прошу вас, капитан первого ранга, — прервал его Старр. — Я думаю, что как-нибудь сам сумею оценить слова Брукса. — Старр деланно улыбнулся. — Итак, продолжайте, доктор.

Брукс спокойно посмотрел на Старра, как бы раздумывая, стоит ли продолжать разговор.

— Объяснить свой грубый выпад мне вряд ли удастся, — сказал Брукс, сухо улыбаясь. Его насмешливый тон, скрытый намек не ускользнули от Старра, и тот слегка покраснел. — Но я попытаюсь объяснить свою мысль, — продолжал Брукс. — Возможно, мне удастся сделать доброе дело.

Несколько секунд Брукс сидел молча, облокотившись на стол и приглаживая рукой густые серебристые волосы. Потом резко поднял голову.

— Когда в последний раз вы выходили в море, адмирал Старр? — спросил он.

— В последний раз? — проворчал Старр. — Почему вас это интересует, Брукс, и какое это имеет отношение к нашему разговору?

— Самое прямое. Прошу вас ответить на мой вопрос.

— Мне кажется, вам хорошо известно, Брукс, что с начала войны я нахожусь в оперативном управлении штаба военно-морских сил в Лондоне. На что вы намекаете, сэр?

— Никаких намеков. Ваша честность и мужество вне подозрений. Я пытался только установить факт. — Брукс пододвинулся к столу. — Я работаю врачом, адмирал Старр, уже больше тридцати лет. Может быть, я не такой уж хороший врач, не знаком с последними достижениями медицины, но не могу отказать себе в знаний людей — скромность сейчас неуместна, — в знании их психологии. «Вы слишком долго находились в отдалении от мира сего, и вам все представляется в искаженном виде» — вот ваши слова, адмирал Старр. Отдаление — значит изоляция, и намек ваш отчасти верен. Но дело в том, сэр, что мир не один. Таких миров несколько. Северное море, Арктика, маршруты в Россию, куда корабли идут затемненными, — все это миры, не похожие на ваш мир. Об этих мирах у вас нет никакого представления. Вы отдалены от нашего мира.

То ли от злости, то ли от изумления Старр крякнул и хотел было что-то сказать, но Брукс снова быстро заговорил:

— Условия там, в нашем мире, ни с чем не сравнимы в истории войн. Конвои в Россию, сэр, — дело совершенно новое. Такого человек еще никогда не испытывал…

Брукс закончил и бросил взгляд через толстое стекло иллюминатора на серые воды и прибрежные холмы бухты Скапа-Флоу. Никто не проронил ни слова.

— Люди, конечно, могут приспосабливаться и приспосабливаются к новым условиям. — Брукс говорил почти шепотом. — Но для этого требуется время, господа, много времени. Человек не может выдержать резких перемен в обстановке. Ни духовно, ни физически. Попытаться, конечно, можно, но очень скоро наступит предел. Заставьте человека перейти этот предел — и может случиться непредвиденное. Я умышленно говорю «непредвиденное», так как не знаю, какую форму примет надлом, а он будет обязательно. Это может быть физический, умственный и моральный надлом. Но одно я знаю наверняка: экипаж «Улисса» заставили дойти до предела и перешагнуть его.

— Это интересно, — скептически заметил Старр. — В самом деле очень интересно и даже поучительно. К сожалению, ваша теория, а это не больше чем теория, не обоснована.

Брукс сурово посмотрел на Старра:

— Нет, сэр, это не теория, и я ничего не придумывал.

— Ерунда, чистейшая ерунда, — зло проворчал Старр. — Все совершенно ясно. Ваши аргументы неправильны. — Старр наклонился вперед и поднял указательный палец. — Больших различий между проводкой конвоев в Россию и обычными действиями на море, вопреки вашему мнению, просто не существует. Можете ли вы назвать хотя бы одну особенность, отличающую действия в северных водах от действий в других районах мира?

— Нет, сэр, — невозмутимо ответил Брукс. — Но я хотел бы отметить один факт, о котором часто забывают. Страх — естественное чувство. Но страх может подавить человека. По-моему, нигде это чувство не проявляется с такой силой, как при проводке конвоев в Арктике. Напряжение физических и духовных сил может сломить любого человека. Если люди находятся в напряжении подолгу, иногда по семнадцать дней кряду, если каждый день напоминает им о грозящей опасности, если каждый день тонут корабли и гибнут люди… надо в конце концов понять, что это люди, а не машины. Такое без последствий не проходит. Разве адмиралу неизвестно, что после двух последних походов девятнадцать офицеров и матросов отправлены в больницу, в психиатрическую больницу?

Брукс поднялся на ноги, оперся ладонями на полированный стол. Его гневный взгляд сверлил Старра.

— Голод истощает силы человека, замедляет его реакцию, подавляет волю к борьбе и даже стремление к самосохранению. Вы удивлены, адмирал Старр? Голод. Вы, наверное, думаете, что на хорошо снаряженных и обеспеченных современных кораблях это невозможно? Это не так, адмирал Старр. Вы отправляете конвои, когда сезон плавания в русских водах уже закончился, когда ночи длиннее дня. Людям приходится оставаться на боевых постах по двадцать часов в сутки. И вы думаете, что в таких условиях можно обеспечить людям нормальное питание? Ведь весь персонал камбуза вынужден нести вахту в погребах, у орудий или участвовать в ликвидации повреждений на корабле. И так по нескольку недель подряд. На одной сухомятке. — Брукс чуть было не плюнул с досады.

«Говорит, как Сократ, — с радостью отметил про себя Тэрнер. — Задай-ка ему перцу».

Тиндэл одобрительно кивал головой. Только Вэллери чувствовал себя неловко. И не из-за того, о чем говорил Брукс, а из-за того, что это говорил Брукс. Он, Вэллери, был командиром корабля, и ему, а не Бруксу следовало бы говорить об этом.

— Страх, крайнее напряжение сил, голод. — Голос Брукса упал до шепота. — Все это надламывает человека, убивает его.

Знаете ли вы, адмирал Старр, каково приходится людям там, между островом Майен и островом Медвежьим в февральскую ночь? Наверняка не знаете. Знаете ли вы, что такое тридцать градусов мороза в Арктике, когда море еще не сковано льдами? Знаете ли вы, как чувствует себя человек, когда при тридцати градусах ниже нуля с Северного полюса или с Гренландии начинает дуть ветер, пронизывающий до костей, когда палуба корабля покрывается слоем льда весом несколько сот тонн, когда люди постоянно подвергаются опасности обморожения, когда корабль разбивает огромные волны, а брызги обрушиваются на палубу в виде ледяного града, когда даже батарейки карманных фонарей не работают из-за низкой температуры воздуха? Знакомо ли вам это, адмирал Старр? — Брукс метал слова, как стрелы. Он бил имя Старра, как молотом. — А знаете ли вы, что значит по нескольку дней подряд не спать? Это тяжелая, мучительная борьба… Каждая ваша мозговая клетка напряжена до предела… Вы находитесь как бы на грани сумасшествия. Знакомы ли вам эти ощущения, адмирал Старр? Это страшнейшая пытка, и человек готов отдать все, лишь бы только иметь возможность забыться и уснуть.

Кроме того, адмирал Старр, усталость. Постоянная нехватка сил. Эти чувства не покидают вас ни на минуту. Отчасти это результат низких температур, отчасти следствие ненормальных условий работы. Вы знаете, как изматывает силы человека пребывание на раскачивающейся палубе в течение нескольких часов, а нашим ребятам приходится быть в таких условиях месяцами. Сильные ветры — постоянный спутник арктических маршрутов. Я могу показать вам десяток молодых людей, превратившихся в стариков.

Брукс резко встал и нервно заходил по салону. Тиндэл и Тэрнер поглядели друг на друга, потом на Вэллери, который разглядывал свои сжатые в кулаки руки. Казалось, что Старр на какой-то момент исчез из салона.

— Это убийственный заколдованный круг, — продолжал Брукс. — Чем короче ваш сон, тем сильнее усталость. А чем сильнее усталость, тем острее вы ощущаете голод. Все это подавляет людей и физически, и морально. Открывает дорогу болезням.

Еще несколько месяцев назад я предчувствовал, что терпение людей вот-вот лопнет. Не раз я докладывал об этом начальнику медицинской службы флота, дважды обращался в адмиралтейство, но действенных мер никто не принял. В ответ мы слышали лишь слова сочувствия: нехватка кораблей, нехватка людей…

Последние сто дней завершили дело. Это были дни кромешного ада. Ни дня отпуска на берег. В порту мы были только два раза — для пополнения боеприпасов. Топливо и продукты принимали в море, с авианосцев. А все остальные дни — холод, скудная пища, опасности и страдания. Бог видит, сэр, — выкрикнул Брукс, — мы же не машины!

Брукс подошел к Старру:

— Мне неприятно говорить об этом в присутствии командира корабля, но ведь каждый офицер, кроме капитана первого ранга Вэллери, знал, что бунт, как вы называете происшедшее, назревал и произошел бы давно, если бы не Вэллери. Такого глубокого уважения экипажа к командиру корабля, такой преданности я не видел, адмирал Старр.

Тиндэл и Тэрнер что-то пробормотали в знак согласия, а Вэллери по-прежнему безмолвствовал.

— Но даже эти чувства не смогли в конце концов удержать людей. Иначе и быть не могло. И теперь вы говорите о наказании, об аресте этих людей. Боже милостивый. С таким же успехом можно повесить человека только за то, что он болен проказой, или сослать его на каторгу за то, что у него язвенная болезнь. Матросы нашего корабля виновны в такой же мере. У них просто не было другого выхода. Неужели, адмирал Старр, вы не в состоянии этого понять?

С полминуты в адмиральском салоне стояла мертвая тишина. Потом Старр поднялся и взял со стола перчатки. Вэллери в первый раз взглянул на адмирала и понял: Брукс ничего не добился.

— Прошу вас, капитан первого ранга Вэллери, распорядиться принять к борту баржу, и побыстрее. Возьмите полный запас топлива, продовольствия и боеприпасов. Адмирал Тиндэл, желаю вам и вашей эскадре счастливого плавания. Что же касается вас, майор Брукс, то мне понятны ваши доводы, по крайней мере в отношении вас лично. Вы очень устали. Вам нужен отдых. Замена прибудет на корабль сегодня вечером. Прошу вас, капитан первого ранга Вэллери, пройти со мной.

Старр направился к двери, но голос Вэллери заставил его остановиться.

— Одну минуту, сэр, прошу вас.

Старр повернулся к Вэллери. Тот по-прежнему неподвижно сидел за столом. На лице его была едва заметная улыбка. Саркастическая, злая улыбка. И Старр почувствовал себя очень неловко.

— Врач Брукс, — отчеканил Вэллери, — отличный офицер. Он незаменим на «Улиссе». Без него нашему кораблю не обойтись. Я бы хотел просить вас оставить Брукса на корабле.

— Я уже принял решение, — резко ответил Старр. — Полагаю, вам известны те полномочия, которые предоставлены мне адмиралтейством в этом расследовании.

— Так точно, сэр, — ответил Вэллери. — Но, повторяю, без такого офицера, как Брукс, нам не обойтись.

Вэллери сказал это подчеркнуто вежливым тоном, но в словах его сквозила непреклонная решимость. Брукс шагнул вперед и хотел что-то сказать, но Тэрнер опередил его.

— Думаю, меня пригласили на это совещание не в качестве наблюдателя. — Он откинулся в кресле. Взгляд его был устремлен в сторону. — Пришло время и мне сказать пару слов. Я полностью согласен со стариной Бруксом. Каждое его слово — правда.

Старр побелел от злости. Посмотрел на Тиндэла.

— А вы, адмирал?

Тиндэл пристально посмотрел на Старра. Выражение тревоги и беспокойства исчезло с его лица. Еще мгновение назад он думал о том, что его карьере грозит опасность, а теперь вдруг карьера потеряла для него всякое значение.

— Для меня, как командующего эскадрой, важно обеспечить максимальную боеспособность каждого корабля. Некоторые люди действительно незаменимы. Капитан первого ранга Вэллери считает таким человеком Брукса. Я согласен с ним.

— Понятно, понятно, господа. — Лицо Старра покрылось красными пятнами. — Из Галифакса вышел конвой, и мне сейчас не до этого. Но вы допускаете большую ошибку, угрожая адмиралтейству. В Уайтхолле ничего не забывают. Поговорим обо всем после вашего возвращения. До свидания, господа.

Дрожа от холода, Брукс с трудом спустился по трапу на верхнюю палубу. Пройдя мимо камбуза, пошел к лазарету. Из стационара выглянул старший санитар лазарета Джонсон.

— Как наши больные, Джонсон, — поинтересовался Брукс. — Держатся?

Джонсон бросил гневный взгляд на восемь коек и лежащих на них больных.

— Половина их здоровее меня. Посмотрите на кочегара Райли. Сломанным пальцем он листает один за другим журналы «Ридерс Дайджест». Просматривает все статьи по медицинским вопросам и все время требует сульфидин, пенициллин и все новейшие антибиотики. Большинство названий даже произнести правильно не может. Думает, что умирает.

— Тяжелая утрата, — пробормотал Брукс и покачал головой. — А ведь капитан третьего ранга Додсон ценит этого человека… А какие новости из госпиталя?

Выражение гнева на лице Джонсона сразу исчезло.

— Только что получено сообщение, — заявил он, — буквально пять минут назад. Матрос Ралстон умер в три часа.

Брукс сокрушенно покачал головой. Этого искалеченного юношу отправили в госпиталь только для того, чтобы соблюсти формальность. На какой-то момент Брукс почувствовал смертельную усталость. На корабле его прозвали «старым Сократом». Что ж, они, пожалуй, правы: в эти дни он больше, чем когда-либо раньше, почувствовал, что стареет. Может быть, хорошенько выспаться — и тогда все пройдет? Нет, вряд ли. Он тяжело вздохнул.

— Ну, каково ваше мнение обо всем этом, Джонсон?

— Восемнадцать человек пострадало, сэр, — с горечью в голосе ответил Джонсон. — Я только что разговаривал с Бургессом. Он вон на той койке. Говорит, что в тот момент, когда Ралстон только что вышел из душевой с полотенцем на плече, мимо него пробежала толпа матросов. Вдруг этот обезьяноподобный морской пехотинец набросился на него и ударил прикладом винтовки. Ралстон так и не узнал, за что его ударили.

Брукс вяло улыбнулся.

— Это… гм… как они называют… бунтарский разговор, Джонсон, — мягко сказал он.

— Простите, сэр. Мне не следовало бы… Я думал…

— Ничего, ничего, Джонсон. Я сам вызвал вас на этот разговор. Нельзя запретить человеку думать. Только не делайте этого вслух. Дисциплина есть дисциплина… Вас, кажется, зовет Райли.

Брукс повернулся, раздвинул занавески и вошел в хирургический отсек. За спинкой зубоврачебного кресла в его сторону повернулась темноволосая голова. Увидев Брукса, исполняющий обязанности заместителя корабельного врача лейтенант медицинской службы Джонни Николас вскочил с кресла. В его левой руке была стопка медицинских карточек.

— Здравия желаю, сэр. Садитесь, пожалуйста.

Лицо Брукса расплылось в улыбке.

— Прекрасно, лейтенант Николас. Очень приятно в наши дни встретить младшего морского офицера по-настоящему галантного. Спасибо, спасибо.

Брукс взобрался на кресло и со вздохом откинулся на спинку.

— Я очень устал, Джонни Видимо, дают себя знать годы.

— Пустяки, сэр, — подбодрил его Николас. — Это простое недомогание. Разрешите дать вам тонизирующего.

Николас направился к шкафчику, достал из него два стаканчика для полоскания зубов и темно-зеленую бутыль с надписью: «Яд». Наполнив оба стакана, протянул один из них Бруксу.

— Советую принять. Ваше здоровье, сэр!

Брукс посмотрел на янтарную жидкость в стакане, потом перевел взгляд на Николаса.

— Что это, Джонни?

— Первоклассное тонизирующее средство, сэр. — Николас улыбнулся. — Производство некоей «фирмы» на острове Колл.

— Гм… я не знал, что у них там есть дистилляторы…

— А их там и нет, сэр. Я ведь только сказал, что это произведено на острове Колл… А какие новости там, наверху, — поинтересовался Николас, кивнув головой вверх, где находился адмиральский салон.

— Ужасные. Его милость грозит всех нас повесить на реях. Особенно не понравился ему я. Он заявил, что меня нужно немедленно списать с корабля. И он не шутил.

— Вас? — сонные глаза Николаса вдруг расширились. — Вы, конечно, шутите, сэр?

— Нет. Но все обошлось, и я остаюсь. Старина Тиндэл, командир и Тэрнер, эти сумасшедшие, дали понять Старру, что, если меня спишут, придется искать замену и им. Конечно, этого не следовало делать, но Старр жутко разозлился. Уходя, он бормотал угрозы в чей-то адрес. Впрочем, если поразмыслить, можно догадаться, в чей адрес они были сказаны.

— Старый дурак, — с чувством произнес Николас.

— Вы не правы, Джонни. Он отличный адмирал. Ведь ни за что не становятся заместителем начальника оперативного управления штаба флота. Старр, как говорит наш адмирал, превосходный стратег и тактик, и он не такой уж плохой, как о нем принято думать. Старра нельзя винить в том, что он снова посылает нас в море. Перед ним — неразрешимая проблема. Ресурсы ограничены. Корабли нужны и на других театрах. Он не в силах сделать и половины того, что от него требуют. И все же он бесчеловечен, груб.

— И что же мы имеем в итоге?

— Снова Мурманск. Выходим завтра в шесть ноль-ноль.

— Что? Ходячие тени снова выйдут в море? — спросил Николас, не скрывая своего удивления. — Но они… просто не смогут… они не вынесут этого, сэр.

— И тем не менее это так, мой мальчик. «Улисс» должен… реабилитировать себя. — Глаза Брукса странно расширились.

— Почему всегда мы, сэр? Почему? Хотя бы раз послали в море вон ту никому не нужную плавучую казарму, — сказал Николас, кивнув в сторону стоящего на рейде линейного корабля. — Он ведь из месяца в месяц болтается на якоре.

— Очень верно сказано, — прервал его Брукс. — Но как говорит Карпентер, огромный вес порожних банок из-под сгущенного молока и сельди в томатном соусе, брошенных на дно океана за последний год, не оставляет никаких шансов поднять якорь.

Николас, казалось, не слышал его.

— Они сменяют авианосцы, дают отдохнуть эсминцам и другим кораблям охранения, но «Улиссу» никогда. Никакой передышки. А «Дьюк ов Кумберленд» — он в любой момент готов выслать к нам на корабль наряд этих дикарей, морских пехотинцев, чтобы устроить здесь побоище, убивать больных людей, людей, которые за неделю делают больше, чем…

— Легче, легче, мой мальчик, — попытался успокоить его Брукс. — Трое убитых и несколько раненых героев — это не побоище. Морские пехотинцы только выполняли свой служебный долг. Что же касается «Кумберленда», то нужно смотреть правде в глаза. «Улисс» — единственный корабль в составе флота метрополии, оснащенный приборами управления истребительной авиации.

— Иногда, сэр, немцы мне просто нравятся.

— Вы мыслите точно так же, как Джонсон. Адмирал Старр с удовольствием приказал бы заковать вас обоих в кандалы за распространение паники… Что это? — Брукс выпрямился и наклонился вперед. — Посмотрите на «Дьюка», Джонни! На флагманском мостике суматоха. По всем палубам бегут матросы. Странно. Что все это может означать?

— Наверное, узнали, что разрешено увольнение на берег, — пробормотал Николас. — Иначе этих лентяев не заставишь пошевелиться. А почему мы должны за них отдуваться, да еще после такого долгого и напряженного плавания в северных морях?..

Звуки горна заглушили последние слова Николаса. Инстинктивно и Брукс, и Николас повернули голову к возвещавшему боевую тревогу динамику, потом вопросительно посмотрели друг на друга. В следующий момент Брукс и Николас вскочили и застыли в напряженном ожидании:

— Нет, нет, — простонал Брукс. — Боже мой, неужели и здесь? Нет, только не в Скапа-Флоу!

Эти слова в тот зимний вечер в Скапа-Флоу были на устах и в сердце каждого из семисот двадцати семи усталых и озлобленных людей. Об этом они думали, когда звуки горна прервали все работы на палубе, в машинных и котельных отделениях, на лихтерах, на камбузе и в каютах.

Наступил решающий момент. Сейчас «Улисс» мог навсегда перестать быть военным кораблем. Пока он находился в хорошо защищенной бухте на якоре, озлобленные, измученные люди могли набраться решимости выступить против властей, против безжалостного принуждения, которое грозило им гибелью. Момент для этого сейчас был самый подходящий.

Но ничего не случилось. Только в сердцах людей, спешивших по сигналу тревоги занять свои боевые посты, осталась горечь. Причина, на первый взгляд, крылась в чувстве самосохранения. Но это не так. Люди на «Улиссе» давно уже перестали думать о таких вещах. Просто они были дисциплинированными и преданными своему командиру моряками. Возможно, была и какая-то другая причина.

Так или иначе, но через две минуты все люки на корабле были задраены. На палубе осталась только якорная партия на левом борту. Люди сомневались, что это могло случиться в Скапа-Флоу, но все же занимали каждый свое место на боевых постах. Одни молча, другие с разговорами — каждый соответственно своему характеру. Делалось это нехотя, с явным отчаянием, но все же делалось.

Контр-адмирал Тиндэл тоже занял свой пост. Но он был не из тех, кто сделал это молча. Он быстро поднялся на мостик, прошел через дверцу левого борта под козырек ходового мостика и взобрался на высокий адмиральский табурет, стоявший в левом углу, впереди компасной площадки. Тиндэл посмотрел на стоявшего около него Вэллери.

— Черт побери, что случилось, командир? — резко спросил он. — Кажется, вокруг все спокойно.

— Я еще не знаю, сэр, — ответил Вэллери, с волнением осматривая якорную стоянку. — Боевая тревога объявлена командующим. Приказано немедленно сниматься с якоря.

— Сниматься с якоря?! Но зачем? Кому это понадобилось?

В ответ Вэллери лишь молча пожал плечами.

Тяжело вздохнув, Тиндэл Проворчал:

— Вся эта секретность имеет своей целью лишать таких старых людей, как я, послеобеденного сна.

— Скорее всего это выдумка Старра. Он просто хочет встряхнуть нас, — заметил Тэрнер.

— Нет, — решительно заявил Тиндэл. — Он этого не сделал бы, не осмелился бы. Кроме того, он не похож на мстительного человека.

Наступила тишина, которую нарушал только стук тяжелых дождевых капель, свист ветра да писк гидролокатора. Вдруг Вэллери поднял бинокль.

— Боже мой! Посмотрите туда, сэр. «Дьюк» поднял якорь.

Сомнений не оставалось: выбрав якорную цепь, корабль медленно разворачивался.

— Что за черт? — выругался Тиндэл, осматривая воздушное пространство над бухтой. — Ни самолетов, ни парашютного десанта, никаких радиолокационных или гидроакустических контактов, ни одного немецкого корабля, прорвавшегося через боновое заграждение… В чем же дело, черт бы их побрал?

— Семафор с «Дьюка», — доложил главный старшина-сигнальщик Бентли. — «Немедленно подойти ко мне. Держитесь к северному бую», — прочитал он.

— Попросите их подтвердить приказание, — распорядился Вэллери, выхватывая из рук матроса трубку телефона, связывающего мостик с полубаком.

— Говорит командир. Как якорь, помощник? Панер? Хорошо. — Вэллери повернулся к вахтенному офицеру. — Обе малый вперед! Руль право десять градусов! — Он вопросительно посмотрел на сидящего в углу Тиндэла.

— Ничего не понимаю, — проговорил Тиндэл. — Возможно, это новая салонная шутка… Впрочем, посмотрите-ка: все пятидюймовые орудия «Кумберленда» на максимальном углу снижения.

Вэллери встретился взглядом с Тиндэлом.

— Нет, этого не может быть. Вы полагаете?..

Гул в динамике гидроакустической рубки, расположенной за мостиком, явился ответом на этот вопрос. Голос старшего гидроакустика Крайслера звучал четко: «На мостике! Докладывает гидролокационный пост: подводная цель курсовой тридцать левого борта! Сигнал усиливается, цель приближается».

Все сомнения Вэллери исчезли в ту же секунду.

— Привести в боевую готовность центральный пост управления огнем. Курсовой тридцать левого борта. Все зенитные орудия — на максимальный угол снижения. Подводная цель. Лейтенант Маршалл, — обратился Вэллери к офицеру минно-торпедной части, — приготовить к сбрасыванию глубинные бомбы.

Вэллери повернулся к Тиндэлу.

— Этого не может быть, сэр. Не может быть. Немецкая подводная лодка в Скапа-Флоу! Невозможно.

— Прайен был иного мнения, — проворчал Тиндэл.

— Прайен?

— Капитан-лейтенант Прайен. Тот самый, кто потопил «Ройял Оук».

— Такое повториться не может. Новые боновые заграждения…

— Не позволяют обычным подводным лодкам прорваться в гавань, — закончил за него Тиндэл. — Вспомните, что нам говорили месяц назад о наших лодках-малютках «чэрриот» с экипажем два человека, тех самых, которые предполагалось перебросить в Норвегию на норвежских рыболовных судах, базирующихся на Шетландские острова. Разве не могла аналогичная идея прийти в голову немцам?

— Возможно, — согласился с ним Вэллери. — Посмотрите, «Кумберленд» идет прямо к боновому заграждению. — Он замолчал, над чем-то раздумывая, а потом снова посмотрел на Тиндэла. — Как вам это нравится, сэр?

— Что?

— Этот ход конем, — проговорил Вэллери, хитро улыбаясь. — Не хотят потерять корабль, стоящий несколько миллионов фунтов стерлингов, и старый «Дьюк» спешит в открытое море, в безопасное место, а мы должны встать на якорь у его бочки. Немецкая военно-морская разведка наверняка с точностью до дюйма знает, где находится эта стоянка. На немецких «малютках» имеются прилипающие магнитные мины, и если немцы захотят ими воспользоваться, то именно мы станем их жертвой.

Тиндэл посмотрел на Вэллери. Его лицо было совершенно спокойно. Сигналы гидролокатора не умолкали, они становились все отчетливее и показывали, что цель приближается слева.

— Да, конечно, — пробормотал адмирал. — Нас хотят сделать козлом отпущения. Мне это не очень нравится, — заметил он, криво улыбаясь. — Да что я? Это последняя капля в чашу терпения команды. Наш ужасный последний поход, бунт на корабле, отряд морской пехоты с «Кумберленда», боевая тревога в порту и теперь вот это! Так рисковать нашей жизнью во имя… — Комок, подкативший к горлу, заставил Тиндэла сочно выругаться, но он тут же взял себя в руки и уже спокойно сказал: — Что вы собираетесь сказать об этом людям, командир? Это просто невероятно. Я сам готов взбунтоваться… — Тиндэл неожиданно умолк, вглядываясь куда-то через плечо Вэллери.

Вэллери повернулся.

— Да, Маршалл, в чем дело?

— Простите, сэр. Этот импульс, — он показал большим пальцем назад, в сторону гидроакустической рубки. — Подлодка, сэр. Возможно, очень маленькая.

— Вполне вероятно, Маршалл! Почему вы пришли к такому выводу?

— Так показалось мне и Ралстону, — ответил Маршалл, улыбаясь. — Мы хотели бы кое-что предложить.

Вэллери внимательно осмотрел поверхность моря перед кораблем, дал команду в машинное отделение и рулевому и снова повернулся к Маршаллу. Сильно кашляя, показал на лежавшую под стеклом карту гавани.

— Уж не думаете ли вы сбросить глубинные бомбы на этом мелководье? Мы подорвем сами себя.

— Нет, сэр. Для глубинных бомб здесь слишком мелко. Мое предложение, точнее предложение Ралстона, состоит в том, чтобы спустить на воду катер, взять несколько двадцатипятифунтовых подрывных зарядов, взрыватели с восемнадцатисекундным замедлением и химические воспламенители. Я знаю, что взрыв будет не ахти какой силы, но у «малютки», вероятно, не очень крепкий корпус. И если подводники к тому же находятся в верхней части лодки, то им крышка.

Вэллери улыбнулся.

— Неплохо придумано, Маршалл. Полагаю, что вы правы. Что скажете вы, сэр?

— Нужно попробовать, — согласился Тиндэл. — Это лучше, чем ждать, как сидячая утка.

— Тогда действуйте, Маршалл, — сказал Вэллери, вопросительно глядя на минера. — Кто у вас специалист по подрывному делу?

— Я хотел бы взять с собой Ралстона.

— Я так и думал. Но вас-то я не пущу, — заявил Вэллери. — Я не могу рисковать своим минером.

Маршалл побледнел и в отчаянии пожал плечами:

— Старшина-минер и старший торпедный электрик Ралстон хорошие специалисты.

— Правильно. Бентли, выделите кого-нибудь из сигнальщиков, пусть пойдет с подрывниками. Мы будем сообщать им пеленг на лодку. Пусть захватит сигнальный фонарь. Маршалл! — снова обратился он к минеру.

— Есть, сэр.

— Младший брат Ралстона сегодня после полудня умер в госпитале. — Вэллери посмотрел на стоявшего неподалеку высокого блондина в полинялом синем комбинезоне и канадке. — Он знает об этом?

Маршалл взглянул на Вэллери, потом на Ралстона и крепко выругался.

— Маршалл! — крикнул Вэллери, но тот, казалось, ничего не слышал, оставаясь равнодушным и к повелительному тону командира корабля и к хлеставшему по лицу дождю.

— Нет, сэр, — наконец ответил Маршалл. — Он ничего не знает. Но сегодня утром он узнал о другом. На прошлой неделе Кройдон сильно бомбили. Там живут, то есть жили, мать и три сестры Ралстона. После взрыва бомбы никто не уцелел. — Маршалл резко повернулся и ушел с мостика.

Через пятнадцать минут все было готово. С правого борта на воду спустили вельбот, с левого — моторный катер. «Улисс» тем временем продолжал двигаться к швартовой бочке.

Вельбот направился к бочке, а катер отошел от борта под углом.

В четырехстах метрах от корабля Ралстон, действуя по сигналам, подаваемым с мостика, достал из кармана плоскогубцы и обжал ими химический взрыватель. Старшина-минер пустил секундомер, и при счете «двенадцать» заряд бросили за борт.

Потом, пока катер описывал небольшую циркуляцию, в воду полетели еще три заряда, поставленные на взрыв на различных глубинах. Первые три взрыва подбросили корму, и весь катер угрожающе задрожал. Но все обошлось благополучно. После четвертого взрыва на поверхность воды вырвался огромный воздушный пузырь, а когда брызги рассеялись, стало видно, что на площади в несколько сот квадратных метров расплылось масляное пятно…

Люди, находившиеся на верхних боевых постах «Улисса», безмолвно наблюдали за катером, который быстро возвратился к кораблю, и его уже поднимали на борт, и вовремя: руль катера был сильно погнут, и через кормовой подзор вода быстро поступала в катер.

Далеко впереди виднелся легкий дымок из труб «Дьюк ов Кумберленда».

Не выпуская из рук фуражки, Ралстон сел напротив командира. Вэллери долго молча смотрел на него, раздумывая, как лучше сказать Ралстону о случившемся. Дело было не из приятных. Но Ралстон помог ему, так как заговорил первым.

— Ничего, сэр, — сказал он спокойно. — Я уже знаю. Лейтенант Маршалл мне все рассказал.

Вэллери кашлянул.

— Все ваши родные погибли. Я сочувствую вам. — Вэллери пристально посмотрел на Ралстона. — Или, может быть, вы думаете, что это только слова, пустая формальность?

Ралстон как-то странно улыбнулся и проговорил:

— Нет, сэр. Я так не думаю. Знаете, мой отец тоже капитан. Он много рассказывал мне о своих переживаниях.

Вэллери с удивлением посмотрел на Ралстона.

— Ваш отец, Ралстон? Вы сказали, что…

— Да, сэр. Он служит в торговом флоте. Капитан танкера водоизмещением шестнадцать тысяч тонн. Что же касается Билли, моего брата, сэр, так это случай. Тут никто кроме меня не виноват. Я сам просил, чтобы ему разрешили быть рядом со мной на корабле. Вот и выходит, что в ответе только я сам.

Тонкие загорелые руки Ралстона крепко сжимали фуражку.

— Знаете, Ралстон, я думаю, вам нужно отдохнуть несколько дней, все обдумать. Вам уже оформляют отпускные документы. С сегодняшнего дня на четырнадцать суток вы в отпуске.

— Куда будут оформлены проездные документы, сэр? — спросил Ралстон, по-прежнему крепко сжимая в руках фуражку. — В Кройдон?

— Конечно. Куда же еще? — спросил Вэллери и вдруг замолк. Только сейчас он понял свою ошибку. — Простите меня. Это очень глупо с моей стороны.

— Не отправляйте меня в отпуск, сэр, — попросил Ралстон. — Откровенно говоря, ехать мне некуда. Мой дом здесь, на «Улиссе». Здесь у меня есть дело, и я буду занят. — Ралстон с трудом держал себя в руках. — Здесь у меня есть возможность отомстить за родных. Как, например, сегодня с этой лодкой… Я очень горжусь тем, что вы поручили это дело мне. Оно дало мне больше, чем… чем… Я не нахожу слов, сэр.

Вэллери понимал Ралстона. И что мог он предложить этому парню, охваченному чувством ненависти к врагу. Ничего такого, чего бы Ралстон не отверг с презрением. Вэллери тяжело вздохнул:

— Конечно, Ралстон, вы останетесь на корабле. Скажите писарю, чтобы он порвал ваши отпускные документы. Если когда-нибудь вам потребуется моя помощь…

— Я понимаю, сэр. Большое спасибо. Спокойной ночи, сэр.

— Спокойной ночи.