Корабль Его Величества «Улисс»

Глава седьмая СРЕДА. ВЕЧЕР

Конвой медленно приближался с запада. Суда раскачивались на волнах разбушевавшегося моря. Транспорты с богатым грузом явились бы отличной добычей для немецкой «волчьей стаи». Восемнадцать судов конвоя, из которых пятнадцать представляли собой большие современные транспорты, а три — танкеры грузоподъемностью шестнадцать тысяч тонн каждый, доставляли в трюмах груз, исключительный по своей ценности и значимости. Танки, самолеты, бензин. Стоимость груза составляла десять — двадцать миллионов фунтов стерлингов, а может быть, и больше. Во всяком случае, подлинную стоимость конвоя нельзя было измерить никакими деньгами.

Когда «Улисс» проходил между двумя кильватерными колоннами конвоя, матросы высыпали на палубы судов и с любопытством разглядывали крейсер, благодаря бога за то, что им не пришлось испытать тот шторм, через который прошел «Улисс». Корабль действительно представлял собой странное зрелище: мачта сломана, спасательные шлюпки и плотики сорваны. В свете утреннего солнца «Улисс» блестел, как кристалл: ветер смел с него весь снег, очистил и до блеска отшлифовал толстый слой льда, покрывавший палубу корабля. На обоих бортах в носовой части и перед мостиком виднелись огромные темно-бурые пятна — следы шторма, который в ту длинную ночь точно струей песка стер маскировочную и основную окраску, обнажив красную суриковую грунтовку.

Охранение конвоя, состоящее из американских кораблей, было небольшим: тяжелый крейсер с разведывательным гидросамолетом на борту, два эсминца и два вспомогательных фрегата береговой охраны. Это небольшое охранение было вполне достаточным — необходимость в эскортных авианосцах (хотя эти корабли часто сопровождали конвои в Атлантике) отсутствовала, ибо немецкая авиация не могла действовать так далеко на западе, а немецкие подводные лодки в последние месяцы перешли в районы севернее и восточнее Исландии, где они находились ближе к своим базам и могли легко перехватывать конвои, идущие в Мурманск.

Транспорты, американские корабли охранения и «Улисс» шли вместе курсом ост-норд-ост до вечера, когда на горизонте показался коробчатообразный силуэт конвойного авианосца. Полчаса спустя, в шестнадцать ноль-ноль, американские корабли сбавили ход, пропустили конвой и «Улисс» вперед, развернулись и легли на обратный курс, просигналив пожелания счастливого плавания. На «Улиссе» люди восприняли уход американских кораблей с двойственным чувством. Они знали, что корабли эти должны вернуться, что следующий конвой уже формируется в заливе Св. Лаврентия. Моряки на «Улиссе» не испытывали ни чувства зависти, ни раздражения, чего можно было ожидать от изнуренных тяготами войны моряков, еще несколько недель назад так злобно реагировавших на все превратности судьбы. Вместо этого наблюдалась бездумная готовность воспринимать происходящее как оно есть, отчаянная бравада и безликая гордость, скрываемая красноречивыми жестами недовольства и необузданной бранью.

Четырнадцатая эскортная группа конвойных авианосцев — или, вернее, то, что от нее осталось — находилась теперь на расстоянии двух миль от конвоя. Тиндэл, выйдя на мостик, крепко выругался, когда заметил, что среди кораблей недостает авианосца и тральщика. На «Стирлинг» передали гневный запрос, почему командир корабля не выполнил приказа и где находятся отсутствующие корабли.

Замигал ответный семафор. Тиндэл угрюмо выслушал Бентли, зачитавшего текст ответа. На авианосце «Рестлер» прошлой ночью вышел из строя руль. Даже за мысом Ланганес шторм около полуночи усилился, подул сильный северный ветер. Несмотря на наличие двух винтов, «Рестлер» почти полностью потерял управление и, пытаясь в условиях нулевой видимости удерживаться на месте, продвинулся вперед слишком много и сел на мель у банки Вейль во время наивысшей точки прилива. Корабль все еще сидел на мели, а тральщик «Игер» дежурил около него, когда остальные корабли вскоре после рассвета ушли на соединение с «Улиссом».

В течение нескольких минут Тиндэл сидел молча, потом продиктовал текст радиограммы на «Рестлер», но, поразмыслив, стоит ли нарушать радиомолчание, отказался от своего первоначального намерения и решил, что нужно самому все посмотреть. Ведь до «Рестлера» было всего три часа ходу. Тиндэл распорядился передать на «Стирлинг» капитану 1 ранга Джефферису: «Примите командование эскортной группой. Вернусь утром». Затем адмирал приказал Вэллери идти обратно к мысу Ланганес.

Вэллери кивнул и отдал необходимые распоряжения. Он был очень расстроен и озабочен, но всеми силами старался скрыть свои чувства. Меньше всего он волновался за себя, хотя хорошо знал, что тяжело болен, но никому не признавался в этом. В душе он был тронут той готовностью, с которой подчиненные ему офицеры старались облегчить ему работу.

Вэллери беспокоило состояние людей на корабле. Ведь они были явно не способны выполнять какую-либо работу, вынести этот страшный холод и тем более вести корабль в столь трудных условиях в Россию. Вэллери подавляли и неудачи, преследовавшие корабли с момента их выхода из Скапа-Флоу. Все это ничего хорошего не предвещало, и Вэллери не строил никаких иллюзий относительно того, что ждало их впереди. И пожалуй, больше всего Вэллери беспокоил Ралстон — высокий, белокурый скандинав с голубыми глазами. Никто на корабле не дружил с ним. Никто не понимал его, и он держался особняком. Если не считать воспоминаний, то у Ралстона, собственно, не оставалось ничего, за что он должен был бы идти в бой. Но он был одним из самых надежных матросов «Улисса». Решительный, знающий и способный найти выход из любого трудного положения. И вот этот человек снова под арестом, причем ни один здравомыслящий и честный человек не мог бы сказать, что Ралстон этого заслужил.

Именно содержание Ралстона под арестом и волновало Вэллери. Вчера вечером Вэллери воспользовался штормовой погодой и приказал освободить Ралстона. Но главный старшина корабельной полиции Хастингс, превысив свои полномочия, во время утренней вахты снова посадил Ралстона в карцер. Младший командный состав корабельной полиции никогда не отличался гуманностью, терпимостью и добротой в отношении к людям вообще и к рядовым матросам в особенности. Такова уж служба этих людей. Но даже среди них Хастингс выделялся в худшую сторону. Это был не человек, а машина; человек, лишенный человеческих чувств. Если бы Хастингс не был осторожным, его могла бы постичь такая же участь, как и главного старшину корабельной полиции с «Блю Рейнджера», которого все так не любили на корабле. Тот, ничего не подозревая, вышел как-то поздно вечером прогуляться по палубе и…

Вэллери тяжело вздохнул. Как он уже объяснил Фостеру, он был связан ранее принятым решением. Командир отряда морской пехоты капитан Фостер и его сержант Эванс жаловались, что морских пехотинцев занимают несением караульной службы, в то время как они остро нуждаются в отдыхе. Лично Вэллери сочувствовал Фостеру, но не мог отменить своего приказа по крайней мере до того момента, пока старпом и помощник не разберутся во всем и не переведут Ралстона под домашний арест…

Вэллери послал за Тэрнером и приказал ему приготовить на юте буксирный трос. Вэллери полагал, что буксирный трос пригодится, и, как потом выяснилось, он был прав.

Ночь опустилась над морем, когда «Улисс» подошел к банке Вейль, но найти «Рестлера» оказалось нетрудным делом.

С «Улисса» замигал сигнальный фонарь: «Поздравляем. Как крепко сидите на мели?» С «Рестлера» немедленно ответили: «Сто футов носа на грунте».

— Замечательно! — зло прогремел Тиндэл. — Просто замечательно! Спросите, как руль?

Ответили без задержки: «Спущен водолаз. Поперечный излом рудерпоста. Необходим доковый ремонт».

— О боже! — проворчал Тиндэл. — Доковый ремонт. Вот так штука! Спросите, какие приняты меры.

«Весь запас топлива и воды перекачали на корму. Завели стоп-анкер. «Игер» буксирует в течение получаса».

Тиндэл знал, что в это время была самая высокая приливная вода.

— Очень остроумно, — заметил Тиндэл. — Только ты, дурень, не передавай им этого. Пусть приготовятся к приему буксирного троса и перенесут буксирную цепь на корму.

— «Вас понял», — прочитал Бэнтли ответ с «Рестлера».

— Спроси, сколько у них на борту не своего топлива, — приказал Тиндэл.

«Восемьсот тонн».

— Прикажи: «Все за борт!»

— Просят подтвердить приказ, — сказал Бэнтли.

— Передай ему: выбросить все дерьмо за борт, — прогремел Тиндэл.

Сигнальный фонарь на «Рестлере» мигнул ответное «Ясно вижу».

В полночь «Игер» медленно прошел мимо «Улисса» и подобрал спущенный с крейсера буксирный трос. Две минуты спустя на «Улиссе» заработали все четыре машины — и винты вспенили воду и морской ил на мелководье. Цепь, спущенная с юта «Рестлера», имела около пятнадцати морских саженей в длину и провисала под углом тридцать градусов, вследствие чего корма авианосца чуть-чуть опускалась, но и это было важно, ибо хоть и немного, но все же приподнималась сидевшая на грунте носовая часть корабля. Кроме того, винты «Улисса», тральщика и авианосца прокладывали своеобразный канал в песке и иле и гнали воду под киль «Рестлера».

За двадцать минут до полной воды «Рестлер» медленно сполз с мели. Буксирный трос, соединявший «Улисс» с «Игером», отдали, «Рестлер» застопорил машины, и «Улисс» потянул его по полукругу на восток.

К часу ночи «Рестлер» отделился и в сопровождении «Игера» повернул на юг. Стоя на мостике «Улисса», Тиндэл с грустью смотрел на удаляющийся авианосец.

— Думаю, что командир сумеет изобрести способ управления кораблем и доберется до Скапа-Флоу, — проворчал адмирал.

Ему вдруг стало холодно, и он почувствовал себя очень усталым. Иначе и не мог чувствовать себя командующий соединением, потерявший две трети авианосцев. Тиндэл воздохнул и повернулся к Вэллери.

— Когда, по-вашему, мы догоним конвой? — спросил он.

Вэллери медлил с ответом, но его выручил Карпентер.

— В восемь ноль-ноль, — уверенно и четко доложил штурман, — если пойдем двадцатисемиузловым ходом.

— О боже! Опять этот юноша. Что мне с ним делать, — проворчал Тиндэл. — Между прочим, молодой человек, нам нужно обязательно догнать конвой до рассвета.

— Конечно, сэр, — невозмутимо продолжал Карпентер. — Я об этом подумал. Если идти вот этим курсом со скоростью тридцать три узла, то мы догоним конвои за полчаса до рассвета.

— И надо же, он и об этом подумал! Уберите его отсюда, иначе я переломаю все его циркули. — Тиндэл вдруг умолк. С трудом слез со своего табурета и взял Вэллери под руку. — Пошли вниз, командир. Нам, старикам, делать тут нечего. Незачем мешать молодым.

Вэллери и Тиндэл покинули мостик.

На «Улиссе» все находились на боевых постах в соответствии с обычной для предрассветных часов боевой тревогой, когда в утренней мгле показались расплывчатые очертания кораблей охранения и судов конвоя. Массивный корпус «Блю Рейнджера», шедшего справа от конвоя, можно было узнать сразу. Часы показывали ровно семь ноль-ноль.

В семь ноль-две «Блю Рейнджер» был торпедирован. «Улисс» находился в этот момент в двух кабельтовых от авианосца. Те, кто были на мостике, ощутили действие ударной волны от двух взрывов, услышали, как их раскаты нарушили предрассветную тишину, и увидели два огромных столба пламени, взметнувшихся над мостиком и над средней частью корабля. Мгновение спустя раздался громкий голос сигнальщика, который что-то кричал, показывал рукой вперед, вниз. Это была еще одна торпеда, но она прошла за кормой авианосца и, оставляя за собой фосфоресцирующий след, унеслась в просторы моря.

Стараясь перекричать шум, Вэллери отдавал распоряжение машинам через переговорную трубу. «Улисс» продолжал идти двадцатиузловой скоростью. Чтобы избежать столкновения с поврежденным авианосцем, нужно было резко отвернуть в сторону. Три сигнальных фонаря и боевые прожекторы уже передавали с «Улисса» на суда конвоя сигнал: «Держаться на своих местах». Маршалл отдавал по телефону распоряжения главному минному старшине приготовиться к сбрасыванию глубинных бомб. Стволы орудий «Улисса» были направлены вниз, туда, где скрывался коварный враг. Едва видимый в темноте, «Снррус», рассекая волны, уже несся через строй конвоя к тому месту, где предположительно должна была находиться немецкая подводная лодка.

«Улисс» прошел мимо горящего авианосца менее чем в ста пятидесяти футах от него на такой большой скорости, что невозможно было разглядеть ничего, кроме огромных черных клубов дыма и столбов ревущего пламени, охватившего взлетную палубу. Находившиеся на ней самолеты медленно сползали за борт и, падая в воду, поднимали вокруг себя мириады ледяных брызг. Корабль закружился в танце смерти. «Улисс» развернулся и взял курс на юг, чтобы попытаться уничтожить врага.

Минуту спустя замигал сигнальный фонарь с мостика эсминца «Вектра», шедшего впереди конвоя. «Контакт с подводной целью, курсовой семьдесят правого борта. Сближаюсь».

— Передайте: «Ясно вижу», — приказал Тиндэл.

Но не успел сигнальщик выполнить приказа, как на «Вектре» снова замигал сигнальный фонарь: «Контакты. Повторяю: контакты. Курсовой девяносто правый борт. Сближаюсь. Повторяю: контакты, контакты».

Тиндэл выругался.

— Передайте: «Вас понял. Следите за целью», — приказал он и повернулся к Вэллери: — Идите к нему на присоединение, командир. Кажется, началось. Это «волчья стая» номер один, и, наверное, довольно большая. Не понимаю, почему она здесь. Ох уж эта мне разведка, все напутает!

«Улисс» снова развернулся и направился к «Вектре». Уже должно было бы стать светлее, но пламя горевшего на «Блю Рейнджере» бензина, похожее на гигантский факел, каким-то странным образом погрузило все вокруг в глубокую темноту.

«Вектра» была в двух милях впереди от «Улисса» и описывала небольшой круг; двигаясь в южном направлении. Заметив ее, Вэллери приказал изменить курс на присоединение. В этот момент он увидел, как Бентли, находившийся в дальнем углу компасной площадки, что-то кричал. По выражению его лица Вэллери понял, что тот торопится сообщить что-то. Вэллери быстро подбежал к нему.

Море вокруг «Улисса» горело. Гладкая и спокойная поверхность воды была покрыта мазутом, на котором бешено плясали огромные языки пламени. Неожиданно Вэллери увидел такое, что сердце его пронзила острая боль — в горящем море находились отчаянно борющиеся со стихией люди. Сотни беззвучно рыдающих людей бились в страшной агонии. Гибли в волнах и огне.

— Семафор с «Вектры», сэр, — доложил Бентли. — «Произвожу бомбометание. Три подводные цели. Повторяю. Три подводные цели. Прошу немедленной помощи».

Тиндэл подошел к Вэллери. Он слышал доклад Бентли. И тоже стал вглядываться в даль.

Для человека, оказавшегося за бортом корабля, нефть — самое настоящее проклятие. Она сковывает движения, поражает глаза и легкие, вызывает сильную рвоту. Но горящая нефть — это сущее исчадие ада. Она несет человеку страшные мучения: топит его, сжигает его тело, губит удушьем, поедая пламенем необходимый для жизни кислород с поверхности моря. И даже в холодной Арктике нет спасения от этой ужасной смерти. Все это Вэллери знал.

Он знал также, что задержка «Улисса» у борта горящего авианосца была бы подобна самоубийству. Подойти ближе к борту корабля, даже если бы было время и имелась возможность сделать это, не погубив тонущих людей, — значило бы позволить подводным лодкам изготовиться для удара по конвою и уничтожить торпедами одно судно за другим. Первейшей же задачей «Улисса» была охрана конвоя. Обо всем этом Вэллери тоже знал. Но им овладело чувство сострадания к людям. Слева у носа «Блю Рейнджера» слой мазута оказался самым толстым, пламя наиболее мощным, а масса тонущих наиболее плотной. Через плечо Вэллери посмотрел на вахтенного офицера.

— Лево руля, десять градусов! — приказал он.

— Есть лево руля, десять градусов.

— Прямо руль!

— Есть прямо руль.

— Так держать!

В течение десяти — пятнадцати секунд «Улисс» шел прямо, не меняя курса и как стрела вонзаясь в волны, к тому месту, где движимые инстинктом самосохранения сгрудились две сотни людей, моливших о спасении. В какое-то мгновение в самой гуще этих людей в воздух поднялся столб пламени, подобный гигантской вспышке молнии, столб пламени, который хватал за сердце людей на мостике «Улисса». Картина была жуткой: факел из человеческих тел, люди, в безумном отчаянии пытающиеся сбить пожирающее их пламя, вырваться из воды и ее огненных объятий. Трупы погибших плавали в нефти, напоминая могильные холмики в степи. Горстка обезумевших от страха пока еще живых людей видела идущий на них «Улисс», понимала, что это значит, и изо всех сил старалась уйти из-под удара, чтобы хоть на несколько мгновении продлить агонию и потом умереть.

— Право руля, тридцать градусов! — скомандовал Вэллери.

Голос его был глухим, но в наступившей на мостике тишине отчетливо слышалось каждое слово.

— Есть право руля, тридцать градусов.

В третий раз за десять минут «Улисс» сделал резкий поворот на большой скорости. При таком повороте корабль неизбежно заносит, и чем круче поворот, чем выше скорость, тем больше и сильнее заносит корабль. Так случилось и сейчас. «Улисс» еще не успел закончить маневр, как его левая скула задела группу находившихся в воде людей. В следующий момент весь корпус корабля прошел через центр пламени, через самую гущу людских тел.

Для большинства подвергшихся удару людей это было избавлением от пыток, быстрое и милосердное. Удар лишил людей остатка сил, отправил их в пучину благословенных вод Арктики или в мясорубку четырех винтов «Улисса».

Неожиданно поверхность моря стала пустынной. Запахло паленым мясом, сгоревшим мазутом. Корма «Улисса» находилась совсем рядом с накренившимся «Блю Рейнджером», когда в крейсер попали три снаряда.

Это были снаряды с «Блю Рейнджера». Конечно, на авианосце не осталось в живых ни одного артиллериста, никто не мог выстрелить в «Улисс». Просто там от высокой температуры начали рваться ящики с патронами. Первый снаряд ударился о броневую плиту и никакого вреда не причинил; второй — угодил в боцманскую кладовку, но, к счастью, там никого не было; третий прошел через палубу в третье отделение низковольтных агрегатов. Там находилось девять человек. В этом маленьком помещении всем была уготована мгновенная смерть.

Через несколько секунд в результате сильного раскатистого взрыва на правом борту «Блю Рейнджера» образовалась огромная пробоина на уровне ватерлинии, и корабль постепенно лег на борт. Взлетная палуба встала дыбом. Авианосец погибал, но с таким видом, будто был доволен, что перед смертью отомстил кораблю, погубившему его моряков.

Вэллери неподвижно стоял на мостике, опираясь рукой о ветровое стекло. Голова его поникла. Глаза закрылись. Его мучила страшная рвота. Горлом шла кровь. Тиндэл стоял рядом, не зная, что предпринять. В этот момент его бесцеремонно оттолкнул прибежавший Брукс. Он приложил ко рту Вэллери полотенце и осторожно увел командира с мостика. Брукс должен был находиться на своем боевом посту в лазарете, но никто не спросил его, почему он оказался здесь.

Кэррингтон дал команду рулевому, вывел корабль на курс и стал ждать прихода Тэрнера, находившегося в кормовом командно-дальномерном посту, чтобы передать ему командование и управление кораблем. Три минуты спустя крейсер уже подошел к эсминцу «Вектра», методично ведя поиск противника. Дважды удавалось установить контакт, дважды сбрасывались глубинные бомбы, и вслед за взрывом на поверхности появлялись маслянистые пятна. Возможно, это были попадания в лодку, а возможно, просто уловка врага. Так или иначе, ни «Улисс», ни «Вектра» не могли задерживаться, чтобы выяснить положение. Конвой ушел уже на две мили вперед, и его прикрывали только «Стирлинг» и «Викинг». Одни они, конечно, не могли обеспечить охранение конвоя и отразить решительное нападение противника.

Конвой спас «Блю Рейнджер». В этих широтах рассвет наступает медленно, неохотно. Но даже при таком слабом освещении вытянувшиеся в кильватерную колонну суда конвоя четко вырисовывались на фоне безоблачного неба и представляли собой прекрасную цель, о которой командир подводной лодки мог только мечтать. Но дело в том, что конвой к этому времени оказался совершенно скрытым от «волчьей стаи», подошедшей на этот раз с юга; его закрыла черная полоса дыма от горящего авианосца. Почему немецкие подводные лодки изменили своему обычному правилу нападать на конвои с севера, чтобы иметь цели между собой и светлой частью горизонта, — остается загадкой. Возможно, они хотели добиться тактической внезапности, но, так или иначе, это принесло конвою спасение. Через час могучие винты судов унесли их далеко от «волчьей стаи». Скорость хода конвоя, ускользнувшего от «стаи», была для нее слишком велика, чтобы пытаться организовать погоню.

Радиостанция флагманского корабля передавала шифрованную радиограмму в Лондон. Тиндэл решил, что нет больше смысла поддерживать радиомолчание — все равно противник знал местонахождение конвоя с точностью до мили. Тиндэл грустно улыбнулся: представил себе, как обрадуется немецкое командование, узнав, что конвой эф-эр-семьдесят семь лишился авиационного прикрытия. Теперь для начала в ближайший час следовало ожидать появления над конвоем «чарли».

В радиограмме говорилось: «Командующий четырнадцатой группой конвойных авианосцев. Начальнику оперативного управления. Лондон. Встретился с конвоем эф-эр-семьдесят семь в десять тридцать вечера. Метеоусловия исключительно сложные. Тяжелые повреждения на авианосцах: «Дифендер», «Рестлер» — небоеспособны, возвращаются в базу в сопровождении эскортных кораблей. «Блю Рейнджер» торпедирован в семь ноль-две сегодня, затонул в семь тридцать; в охранении конвоя остались «Улисс», «Стирлинг», «Сиррус», «Вектра», «Викинг»; не осталось ни одного тральщика — «Игер» возвращается в базу, тральщик из Хваль-фиорда на рандеву не вышел. Срочно нуждаюсь в авиационной поддержке. Можете ли выслать отряд авианосцев? Противном случае прошу разрешения вернуться в базу. Прошу срочных указаний».

«Формулировки можно было бы улучшить, — подумал Тиндэл. — Последние слова звучат как угроза, и, по всей вероятности, они приведут в ярость старину Старра, который увидит в этом подтверждение правильности своего убеждения в неспособности «Улисса» и самого Тиндэла выполнить задачу». Помимо этого, в течение двух последних лет, еще задолго до потопления «Бисмарком» «Худа», адмиралтейство строго придерживалось правила не дробить эскадры флота метрополии и не ставить самостоятельных боевых задач отдельным линейным кораблям или авианосцам. Устаревшие линейные корабли, такие, как «Рэмиллис» и «Малайя», слишком тихоходные для участия в современном морском бою надводных сил, иногда использовались для охранения лишь некоторых ценных конвоев в Атлантике. В остальных случаях адмиралтейство стремилось сохранять флот метрополии в полном составе для сковывания главных сил немецкого флота, несмотря на опасность, которой подвергались при этом конвои… Тиндэл в последний раз окинул взглядом конвой.

«Черт с ней, пусть идет, — подумал он. — Если я потерял время, составляя радиограмму, то Старр потеряет его, читая ее».

Тяжело ступая, Тиндэл спустился с мостика и протиснулся в каюту командира. Полураздетый Вэллери лежал на койке. На белоснежной простыне резко выделялось пятно крови. Вэллери с ввалившимися щеками, мертвенно-бледным лицом, красными, воспаленными глазами и заросший бородой походил на покойника. Из угла рта тонкой струйкой текла кровь. Когда вошел Тиндэл, Вэллери в знак приветствия поднял желтую костлявую руку, на которой темными полосами синели вены.

Тиндэл осторожно закрыл за собой дверь. Он сделал это неторопливо: старался выиграть время, чтобы скрыть свое волнение. Когда адмирал снова повернулся к Вэллери, лицо его было уже спокойным, но выражало явную озабоченность и тревогу.

— Благодари бога, что с нами старина Брукс, — с чувством сказал он. — Единственный человек на корабле, который способен заставить других не потерять здравый смысл. — Тиндэл присел на край койки. — Ну, как себя чувствуешь?

Вэллери попытался улыбнуться, но улыбки не получилось.

— Смотря что вы имеете в виду, сэр: физическое или моральное состояние? Я чувствую себя скорее усталым, чем больным. Доктор говорит, что поставит меня на ноги, хотя бы на время. Он хочет сделать мне вливание плазмы: считает, что я потерял слишком много крови. Но в действительности мне нужен не врач, а священник и отпущение грехов.

Тиндэл как-то неуклюже повернулся и закашлялся.

— Отпущение грехов? Какую чертовщину ты несешь?

— Вы прекрасно знаете, о чем я говорю, — тихо сказал Вэллери. — Ведь вы были на мостике со мной сегодня утром. Но переживаю я не потому, что погибли люди в отделении низковольтных агрегатов. — Вэллери, казалось, говорил сам с собой, ибо произносил каждое слово почти шепотом. — Конечно, я допустил большую ошибку, подойдя на «Улике» вплотную к «Блю Рейнджеру». Ведь глупо приближаться к тонущему кораблю, особенно если на нем пожар. Но все же иногда случается… — Остальные слова Вэллери произнес так тихо, что Тиндэл не разобрал их.

Тиндэл встал, натянул перчатки.

— Извини, — сказал он. — Мне не нужно было приходить и задерживаться. Попадет мне теперь от Сократа.

— Я говорю о других, о тех, кто был тогда в воде. — Вэллери, наверное, не слышал, что сказал ему Тиндэл. — Я не имел права… то есть, возможно, кто-нибудь из них… — Голос Вэллери перешел в едва слышный шепот. — Ведь вышло так, что я взял на себя роль и судьи, и присяжных, и палача. Что смогу я сказать, когда настанет мой черед?

Тиндэл помедлил. Услышав стук в дверь, с облегчением вздохнул.

— Войдите! — сказал он.

Дверь отворилась, и вошел Брукс. Увидев адмирала, он смутился. Потом повернулся к стоявшему за ним санитару в белом халате и сказал:

— Побудьте у каюты, Джонсон. Я позову вас.

Брукс закрыл дверь, подошел к койке, на которой лежал Вэллери, и сел на стул рядом с ним. Зажав запястье Вэллери, Брукс холодно посмотрел на Тиндэла, вдруг он вспомнил, что, как рассказывал Николас, здоровье адмирала также оставляло желать лучшего. Пульс у Вэллери был частым, с перебоями.

— Вы чем-то расстроили его, — проговорил Брукс укоризненно, обращаясь к Тиндэлу.

— Я? Помилуй бог. Я ничего такого не говорил.

— Он не виноват, доктор, — поспешил вмешаться Вэллери. — Он действительно не сказал ни слова. Это я во всем виноват.

Брукс пристально посмотрел на Вэллери и сочувственно улыбнулся.

— Отпущение грехов, сэр. Не так ли?

Тиндэл был ошеломлен.

— Отпущение грехов, — продолжал бормотать Брукс. — Кем? Живыми, мертвыми или всевышним?

Тиндэл с удивлением посмотрел на Брукса.

— Вы что же, подслушивали? Да как вы?..

— И живыми, и мертвыми, и всевышним, доктор, — тихо сказал Вэллери. — Грехов хватит.

— Что касается мертвых, то отпущения грехов вам, сэр, не будет, будет лишь благословение. Ведь прощать-то вам нечего. Я врач. И не забывайте этого. Я видел этих ребят в воде. Вы отправили их к праотцам легкой дорожкой. Что же касается всевышнего, то ведь бог дал и бог взял. В Ветхом завете сказано, что бог призывает к себе каждого в свой час. — Брукс улыбнулся Тиндэлу. — Не надо удивляться, сэр. Я ведь не богохульствую. Если бы был виновен всевышний, ни командир, ни вы, ни я не стали бы больше верить в него. Но вы знаете, что виноват не бог…

Вэллери приподнялся с подушки.

— Вы умеете успокоить, доктор. Жаль, что у вас не найдется таких же аргументов в отношении живых.

— Разве? — Брукс хлопнул себя по колену и, что-то вспомнив, рассмеялся. — Это было просто замечательно! (Тиндэл в недоумении посмотрел на Вэллери.) Прошу прощения, пятнадцать минут назад группа добросердечных кочегаров доставила в лазарет одного из наших моряков в бессознательном состоянии. Угадайте кого? Нашего нигилиста, нашего старого друга Райли. Небольшое сотрясение и несколько царапин на лице, но к вечеру он должен вернуться в строй. Райли настаивает на этом.

Вэллери с любопытством посмотрел на Брукса.

— Снова провалился в люк?

— Точно такой же вопрос задал я, сэр, хотя вид у него такой, будто он побывал в бетономешалке. «Нет, — сказал мне один из доставивших Райли кочегаров, — он споткнулся о нашего кота». — «Кота? — спросил я. — Какого кота?» Тут кочегар повернулся к своему товарищу и сказал: «Разве у нас нет кота на корабле, Нобби?» Нобби посмотрел на друга и сказал: «Он все перепутал, сэр. Райли просто куда-то спешил и поскользнулся. Надеюсь, он не сильно ушибся?»

— Что же случилось? — спросил Тиндэл.

— Я сделал вид, что поверил рассказу кочегаров, а вот Николас отвел двух из них в сторону, пообещал сохранить все в тайне и быстро выудил всю правду. Оказывается, Райли хотел использовать случившееся сегодня утром как повод для бунта. Он назвал вас бесчеловечным и циничным убийцей, сукиным сыном. Все это происходило в котельном отделении — ведь Райли считал кочегаров своими друзьями. А оказалось, что эти «друзья» чуть не убили его… Вы знаете, сэр, я завидую вам. — Брукс вдруг умолк и встал. — А теперь, сэр, прошу вас, ложитесь и заверните повыше рукав рубашки.

В дверь постучали.

— Войдите, — отозвался Тиндэл. — Что это? Мне? — спросил он вошедшего Крайслера с шифровкой в руке. — Спасибо.

Тиндэл посмотрел на Вэллери.

— Радиограмма из Лондона. Ответ на мой запрос. — Тиндэл повертел листок в руках. — Придется прочесть.

Брукс приподнялся.

— Мне уйти, сэр?

— Нет, нет, Брукс. Зачем же? К тому же эта радиограмма от нашего общего друга адмирала Старра. Мне представляется, что вам интересно будет знать, что он сообщает.

— Нет, совсем неинтересно. Вряд ли можно ждать от него чего-нибудь хорошего.

Тиндэл расправил шуршащий листок шифровки.

— «Оперативное управление. Командующему четырнадцатой группой конвойных авианосцев, — медленно читал Тиндэл. — По имеющимся данным, «Тирпиц» готовится выйти в море. Выслать вам авианосец не могу. Конвой эф-эр-семьдесят семь имеет большое значение. Следуйте в Мурманск полным ходом. Желаю удачи». — Тиндэл кончил читать и криво усмехнулся. — «Желаю удачи». Этого он мог бы и не добавлять.

Все трое долго сидели молча. Как и следовало ожидать, первым нарушил молчание Брукс:

— Говоря об отпущении грехов, я хотел бы знать, кто на свете, на этом или на том, согласится отпустить грехи этому зловредному выродку?