Корабль Его Величества «Улисс»

Глава семнадцатая ВОСКРЕСЕНЬЕ. УТРО

«Стирлинг» затонул на рассвете. Он пошел на дно, не потеряв хода, все еще рассекая высокие океанские волны. Охваченные пламенем верхние надстройки крейсера накалились докрасна, при погружении от них поднимались вверх столбы пара и дыма. Это было ужасное зрелище, но не единственное в этом роде; так же выглядел немецкий линейный корабль «Бисмарк», перед тем как торпеды «Шропшира» послали его на дно.

Северное сияние давно уже исчезло, чистое до этого небо стало покрываться темными тучами, наступавшими с юга. Люди на кораблях и судах надеялись, что тучи и снег скроют конвой от противника. Но немецкие «штуки» появились над кораблями раньше туч и снега.

«Штуки», или «Юнкерсы-87» — эти чудовищные пикирующие бомбардировщики с крыльями чайки, — пришли с юга, пролетели высоко над конвоем и, развернувшись влево, легли на обратный курс. Дойдя до левого траверза «Улисса», шедшего в конвое последним, они начали новый поворот. Потом внезапно, следуя своему обычному тактическому приему, один за другим, низко накренившись на левое крыло, самолеты начали выходить из строя и устремились на избранные цели.

Любой самолет, летящий вниз по неизменной прямой на зенитное орудие, обречен на гибель. Так рассуждают теоретики и преподаватели в артиллерийской школе на острове Уэйл. Они не только рассуждают, но и подтверждают это на учениях, практически сбивая из зенитных орудий соответствующие мишени. К сожалению, им не удалось создать мишень, подобную «штуке».

К сожалению, потому, что в настоящем бою «штуку» нельзя сравнить ни с какой мишенью. Чтобы убедиться в этом, достаточно встать позади орудия, послушать пронзительный, воющий свист падающего на вас почти вертикально «юнкерса», почувствовать изрыгаемый им шквал пуль, увидеть через прицел, как он с каждой долей секунды становится все более огромным, и знать при этом, что никакая сила уже не остановит полета сброшенной им бомбы. Сотни оставшихся в живых людей, испытавших нападение «штук», без колебаний подтвердят, что более деморализующего психологического воздействия на людей не оказывало ни одно оружие второй мировой войны.

Но в одном случае из ста, может быть, даже из тысячи, правда может оказаться на стороне теоретиков. И тут был как раз такой, один из тысячи, случай, потому что страх для зенитчиков «Улисса» давно уже перестал существовать. Противодействие бомбардировщикам, пикировавшим на «Улисс», оказывали только один многоствольный зенитный автомат и шесть или семь «эрликонов», так как для носовых башен цели оказались вне сектора обстрела. Но и эти немногие орудия сделали свое дело: три «штуки» почти в такое же количество секунд были сбиты прямым попаданием. Две из них плюхнулись в море на безопасном для «Улисса» расстоянии, и только третья с огромной силой врезалась в уже неузнаваемо развороченный адмиральский салон.

Случаи, когда при падении самолета его бензиновые баки не возгораются или не взрывается бомба, настолько редки, что считаются просто невероятными. При падении этого самолета не произошло ни того, ни другого. Бородатый Дойл оставил свой зенитный автомат, вскарабкался на полубак и бросился к невзорвавшейся бомбе, которая тяжело перекатывалась около фальшборта в лужах вытекающего из баков бензина. Малейшей искры от подкованных сапог Дойла или от удара какого-нибудь острого осколка самолета о стальную палубу было бы достаточно, чтобы все это вспыхнуло и взорвалось. Контактный взрыватель на бомбе был цел. Она скользила по ледяной палубе из стороны в сторону, грозя в любую секунду удариться взрывателем о твердый фальшборт или леерную стойку. Дойл все это понимал, но действовал совершенно хладнокровно. Он спокойно повалил ногой единственную уцелевшую в этом месте леерную стойку, подкатил бомбу хвостовой частью к борту, приподнял ее за нос так, чтобы она ни за что не зацепила, и сбросил этот страшный груз в воду.

Сброшенный Дойлом груз плюхнулся в воду как раз в тот момент, когда на «Стирлинг» упала первая в этой атаке бомба. Она шутя прошла сквозь дюймовую броню палубы и разорвалась в машинном отделении. Три, четыре, пять, шесть бомб ударили в умирающее сердце корабля. Сбросив бомбы, освещаемые пламенем пожара «штуки» одна за другой выходили из пикирования и поочередно отлетали влево и вправо от своей жертвы. Наблюдателям на мостике «Улисса» казалось странным, неестественным то, что бомбы не взрывались, звуков взрывов не было; можно было подумать, что бомбы просто поглощаются этим адом из дыма и пламени.

Тэрнер наблюдал за гибнущим «Стирлингом» с болью в сердце, со жгучей обидой, что ничем не может ему помочь.

«Интересно, — устало размышлял он, — «Стирлинг», как и все другие крейсеры… это самые живучие корабли».

Он видел гибель многих крейсеров, но ни один из них не пошел на дно сразу, легко, без борьбы… Для крейсеров не существует нокаутов. Они всегда должны быть избиты до полусмерти, прежде чем останавливается их сердце… Вот и «Стирлинг» тоже… Тэрнер сжал кулаки до хруста в пальцах, до боли в предплечьях… Для него, как и для всякого истинного моряка, гибель корабля — это гибель любимого друга… В течение пятнадцати месяцев устаревший доблестный «Стирлинг» был преданным другом «Улисса», его верной тенью, кораблем, разделявшим с «Улиссом» трудности самых тяжелых походов в этой проклятой войне. Это был последний корабль из старой гвардии. Не многие корабли могли бы похвалиться таким огромным количеством миль, пройденных в составе самых трудных северных конвоев. Смотреть, как умирает друг, тяжело. Тэрнер отвернулся, втянул голову в сгорбленные плечи и уставился невидящим взором на обледеневшую палубу мостика.

Тэрнер отвернулся и закрыл глаза, однако уши его продолжали слышать… Он содрогнулся, когда до его слуха донеслись чудовищный грохот и шипение кипящей воды и пара: раскаленные надстройки «Стирлинга» погружались в холодные арктические воды. Режущие слух шипение и свист продолжались секунд пятнадцать — двадцать. Потом внезапно все прекратилось, как будто кричащей в предсмертной агонии жертве отрубили голову. Когда Тэрнер медленно поднял глаза и взглянул туда, где только что был «Стирлинг», он увидел лишь бегущие друг за другом волны. То в одном, то в другом месте на них появлялись огромные, покрытые масляной пленкой воздушные пузыри, которые в тот же момент лопались под потоком мельчайшего дождя и града, моментально образовавшегося под действием низкой температуры в клубах высоко поднявшегося в воздух пара.

«Стирлинга» не стало, но покалеченные корабли и суда конвоя «FR-77» упорно продолжали свой путь на север. Теперь их осталось семь: четыре транспорта, включая тот, на котором шел коммодор, танкер, «Сиррус» и «Улисс». Все они получили те или иные повреждения, «Улисс» был ранен тяжелее других. Только семь кораблей… А в начале пути в Россию их было тридцать шесть…

В восемь ноль-ноль Тэрнер передал семафор на «Сиррус»: «Радиостанция вышла из строя. Сообщите шифром командующему эскадрой курс, скорость, место. Подтвердите рандеву в девять тридцать».

Ответ пришел ровно через час: «Задерживаюсь из-за штормовой погоды. Рандеву приблизительно в десять тридцать. Воздушное прикрытие выслать невозможно. Продолжайте движение».

— «Продолжайте движение»! — возмутился Тэрнер. — Нет, вы только подумайте! «Продолжайте движение»! А что же он думает, что мы остановимся, откроем кингстоны и затопим корабли? — Тэрнер гневно покачал головой. — Я не люблю повторяться, но должен, — сказал он резко. — Как всегда, слишком поздно!

Рассвет давно уже миновал, настало утро, а горизонт становился все темнее и темнее. Все небо над конвоем заволокли темные тучи. «Слава всевышнему, — думали люди на кораблях, — скоро, наверное пойдет снег». Конвой мог спасти теперь только снег.

Но снег не пошел. Во всяком случае, он не пошел тогда, когда был так нужен… И люди снова услышали зловещий гул моторов. Отдаленный рокот моторов то усиливался, то ослабевал: это «юнкерсы» методично обследовали море в поисках конвоя, так как «чарли» покинул его еще на рассвете. Но надеяться было не на что: пройдет какое-то время, и эскадрилья пикирующих бомбардировщиков, конечно, обнаружит корабли. На поиск им потребовалось всего десять минут. Через десять минут над конвоем появился первый покачивающий крыльями «Юнкерс-87».

Десять минут — время небольшое, но вполне достаточное, чтобы приготовиться к встрече воздушного противника. Когда «штуки» появились над конвоем, корабли и суда уже перестроились в неровный строй фронта: в середине танкер «Варелла», по бортам от него, немного впереди, — по два транспорта, а на флангах — «Сиррус» и «Улисс». Такой ордер был бы самоубийственным в водах, где действуют подводные лодки: торпеды, идущие с левого или правого борта, почти наверное поразили бы все корабли. Но для лодок погода была слишком неблагоприятной, а против атаки «юнкерсов» такой строй предоставлял максимальные возможности. Если бомбардировщики будут подходить с кормы — наиболее часто применяемый «юнкерсами» тактический прием, — то они моментально попадут в зону плотного зенитного огня всех семи кораблей; если же они предпочтут подойти с фланга, то сначала обязательно должны будут атаковать эскортные корабли, потому что ни один «юнкерс» не подставит свое незащищенное брюхо под орудия военного корабля… Они избрали второй путь: четыре самолета зашли на запад для атаки левого фланга конвоя, а пять — на восток. Тэрнер заметил, что на этот раз самолеты несли дополнительные, увеличивающие радиус их действия, бензиновые баки.

У Тэрнера не было времени взглянуть, как встретил противника «Сиррус». Фактически он не видел даже, как вели огонь орудия «Улисса», потому что мостик окутали клубы густого и едкого дыма, вырывавшегося из стволов орудий первой и второй башен. В коротких промежутках между залпами из орудий главного калибра Тэрнер слышал сухие хлопки скорострельного зенитного автомата на шлюпочной палубе, у которого был все тот же неутомимый Дойл, и многоголосый звонкий треск «эрликонов».

Внезапно (от неожиданности у Тэрнера даже захватило дыхание) хмурую пелену над кораблем пронзили два гигантских ослепительных световых луча. Тэрнер поразился, но в тот же момент на его лице появилась широкая радостная улыбка. Это были лучи сорокачетырехдюймовых поисковых прожекторов, которые, кстати, все еще числились секретными. Они были настолько мощными, что освещали противника на расстоянии шести миль! «Какой же я болван, что забыл о них!» — ругал себя Тэрнер. Он вспомнил, что Вэллери часто, и днем и ночью, применял эти прожекторы против атакующих самолетов: ни один летчик не выдерживал их яркого света, если он не хотел ослепнуть.

Прищуриваясь от едкого дыма, Тэрнер напряженно всматривался в кормовую часть корабля, чтобы увидеть, кто находится у прожекторов. Но он догадался еще до того, как ему удалось опознать фигуру этого человека. Конечно же это был Ралстон! Тэрнер вспомнил, что днем по боевой тревоге место Ралстона было у прожекторов, да и вряд ли кто еще, кроме этого находчивого и сообразительного торпедиста, включил бы прожекторы по своей инициативе.

Ралстон буквально прилип глазами к прицелу на пульте управления прожекторами. Лицо его было абсолютно спокойным, неподвижным. Он сосредоточенно подкручивал небольшие штурвалы, чтобы навести лучи на цель. Ни один мускул на его лице не дрогнул даже тогда, когда ослепленный светом первый «юнкерс» сначала рыскнул в сторону, а потом резко, как будто его кто-то толкнул, сошел с курса, беспомощно закачал крыльями и, опоздав выйти из пике, грохнулся в море в ста метрах от «Улисса».

«О чем думал в этот момент Ралстон? — размышлял Тэрнер. — О матери и сестре, погребенных под руинами бунгало в Кройдоне? О своем брате — невинной жертве этого бунта? Каким невероятным и невозможным представлялся этот бунт теперь! О своем отце, погибшем от руки собственного сына?»

Лицо Ралстона оставалось абсолютно, до жути спокойным и тогда, когда второй ослепленный «юнкерс» пролетел над «Улиссом» и сбросил свою бомбу в море с другого борта. Ралстон продолжал сосредоточенно наводить лучи и после того, как третий самолет взорвался в воздухе, и тогда, когда снарядом со следующего был разбит один из прожекторов… Его лицо не отразило ничего и в тот момент, когда снаряды последнего «юнкерса» ударили по пульту управления прожекторами и разорвали грудь самого Ралстона… Он умер без страданий: выпрямившись на какую-то долю секунды, он тяжело упал на палубу спиной вниз. Подбежав к Ралстону, Тэрнер посмотрел в его лицо: все то же спокойствие, ни глаза, ни лицо не отражали никаких чувств. На широко раскрытые, но безжизненные глаза начали падать первые снежинки… Тэрнер отвернулся.

В «Улисс» попала только одна бомба. Она разорвалась на полубаке, перед первой башней. Жертв не было, но взрывом повредило гидравлическую систему башни, поэтому, по крайней мере временно, вторая башня оказалась единственно способной вести огонь.

«Сиррусу» повезло меньше. Он сбил один самолет, но получил два попадания, причем обе бомбы разорвались в кормовом кубрике. Хотя на «Сиррусе» было много спасенных и обычно в кубрике находилось много людей, на этот раз их там не было, все они разошлись по боевым постам, и ни один человек не погиб в этой последней для «Сирруса» атаке.

Надежда возрастала с каждой минутой. До встречи с эскадрой боевых кораблей прикрытия оставалось теперь менее часа. Арктический снежный шторм надежно прикрывал конвой: никакой самолет не сможет обнаружить корабли при такой низкой и плотной облачности. Конвой находился теперь почти на пределе дальности действия авиации берегового базирования; «кондоры», разумеется, составляли исключение. Для действий подводных лодок погода также была весьма неблагоприятной.

— «А может быть, мы и доплывем до острова Счастья?» — тихо процитировал Кэррингтон.

— Что? — удивленно посмотрел на него Тэрнер. — Что вы сказали, помощник?

— Это Теннисон, — разъяснил Кэррингтон. — Командир всегда цитировал его… Может быть, нам еще повезет?

— Может быть, может, — вяло ответил Тэрнер. — Престон!

— Есть, сэр, я вижу. — Престон напряженно всматривался по направлению на север, где быстро мигал сигнальный фонарь с мостика «Сирруса».

— Корабль, сэр! — доложил он. — «Сиррус» сообщает, что видит военный корабль, приближающийся с севера!

— С севера! Слава тебе, всевышний! — радостно воскликнул Тэрнер. — С севера! Это должны быть они! Пришли раньше назначенного времени… Беру свои слова обратно, они не опоздали! Вы видите что-нибудь, помощник?

— Нет, сэр, ничего не видно. Слишком пасмурно, но, кажется, начинает немного проясняться… «Сиррус» опять вызывает.

— Что он передает, Престон? — нетерпеливо спросил Тэрнер.

— «Контакт. Контакт с подводной лодкой. Правый борт, курсовой тридцать градусов. Сближаюсь», — прочитал Престон.

— Контакт! В такой поздний час! — недовольно проворчал Тэрнер, потом сильно стукнул кулаком по нактоузу и разразился страшными ругательствами.

— Боже мой, неужели она задержит нас! Престон, передайте на «Сиррус», чтобы…

Тэрнер остановился на полуслове. Не веря своим глазам, он смотрел на север. Рассекая мглу и снежную пелену, там сверкнуло несколько ярких вспышек пламени. Он заметил, как перед самым носом «Кейп Хаттераса» выросли белые столбы всплесков от снарядов. Потом новые вспышки, на этот раз более яркие, осветили на мгновение нос и надстройку стрелявшего корабля. Тэрнер медленно повернулся и обменялся с Кэррингтоном продолжительным и многозначительным взглядом.

— Ответ на многие вопросы, — тихо сказал Тэрнер. — Вот почему в течение этих двух дней они старались вывести из игры «Стирлинга» и нас. Лиса забралась теперь в курятник!.. Это наш старый приятель, крейсер типа «Хиппер», явился к нам с официальным визитом.

— Да, это он, — вяло согласился Кэррингтон.

— Это конец, но… — Тэрнер пожал плечами, — мы заслуживаем более почетной смерти… — Он криво улыбнулся. — Как вы смотрите на то, чтобы погибнуть смертью героев?

— Эта идея пугает меня! — сказал громовым голосом только что появившийся на мостике Брукс.

— Меня тоже, — согласился Тэриер. — Но у нас нет никакого выбора!

— Вы правы, — мрачно подтвердил Брукс.

— Обе полный вперед! — приказал Кэррингтон, склонившись к переговорной трубе, как бы подтверждая этим свое согласие с предложением Тэрнера.

— Нет, нет, — мягко поправил Тэрнер. — Обе максимальный вперед, помощник! Передайте в машинное отделение, пусть выжмут все, на что способен «Улисс». Престон! Поднять сигнал для всех кораблей и судов: «Рассредоточиться. Следовать в русские порты самостоятельно!»

Верхняя палуба покрылась толстым слоем снега. Ветер усиливался. Выйдя из корабельной лавки, где Николас только что закончил оперировать раненых, на верхнюю палубу, он сразу почувствовал, что его бросило в дрожь. Поеживаясь, Николас втянул голову в плечи, спрятал лицо в воротник и с большим трудом поднялся по трапу на мостик. Он ужасно устал. Каждый шаг стоил огромных усилий. Болела левая нога: после ранения осколком бомбы во время налета «юнкерсов» на нее пришлось наложить шину.

На мостике Николаса ждал командир «Сирруса» Петер Орр.

— Я послал за вами, подумал, что вам понравится это зрелище. — При поистине атлетической фигуре у Oppa был довольно высокий голос. — Точнее, я подумал, что вы захотели бы увидеть это, — поправился он. — Посмотрите, как он идет! Как он идет!

Николас перевел взгляд на левый борт. На траверзе «Сирруса» на расстоянии полумили шел охваченный пламенем «Кейп Хаттерас». В нескольких милях к северу через снежный занавес едва просматривались смутные очертания немецкого крейсера, который продолжал методично обстреливать тонущее судно. Немецкие артиллеристы стреляли очень точно, каждый снаряд попадал в цель.

Слева по корме, в полумиле от «Сирруса», шел «Улисс». Пенящиеся волны за его кормой и мириады брызг по бортам указывали на то, что крейсер развивает бешеную скорость. Его форштевень почти полностью поднимался над водой, потом с грохотом ударялся о подошву очередной волны. Скорость корабля заметно возрастала с каждой секундой.

Николас смотрел на крейсер зачарованным взглядом. После перехода на «Сиррус» он видел его впервые. Носовые и кормовые надстройки корабля представляли собой скрученные, измятые, исковерканные груды металла; обе мачты сломаны; дымовые трубы разорваны; командно-дальномерный пост сбит; из огромных пробоин на полубаке и юте все еще вырывались клубы черного дыма; сорванные со своих оснований кормовые башни неуклюже уткнулись в палубу; на крыше четвертой башни все еще торчал обгоревший фюзеляж «кондора»; в надводном борту, в той части, где был торпедный аппарат, зияла огромная пробоина… «Улисс» имел кошмарный вид.

Едва удерживаясь на раскачивающейся палубе эсминца, не отрываясь ни на секунду, Николас смотрел на свой корабль и буквально немел от ужаса.

На мостик поднялся запыхавшийся рассыльный и вручил командиру шифровку.

— «Рандеву в десять пятнадцать», — прочитал вслух Орр. — Боже мой, осталось двадцать пять минут! Вы слышите, доктор? Двадцать пять минут!

— Да, сэр, — рассеянно ответил Николас. Он плохо слышал Орра.

Орр посмотрел на Николаса, коснулся его руки и кивнул в сторону «Улисса».

— Он задумал что-то невероятное, правда? — спросил он почти шепотом.

— Как я хотел бы быть на нем! — тихо произнес Николас. — Почему они меня послали?.. Смотрите-ка! Что это?

На ноке реи «Улисса» внезапно появился развевающийся по ветру огромный двадцатифутовый флаг. Николас никогда не видел ничего подобного. Красные, синие и белые полосы на нем были необычайно яркими.

— Боевой кормовой флаг, — пробормотал Орр. — Билл Тэрнер поднял боевой флаг. — Он улыбнулся и покачал головой. — Тратить сейчас на это время! Да, доктор, так может поступить только Тэрнер. Вы его хорошо знаете?

Николас молча кивнул головой.

— Я тоже, — просто сказал Орр.

«Сиррус» все еще шел в сторону противника, когда «Улисс» промчался мимо него на расстоянии одного кабельтова. Из-за бешеной скорости крейсера создавалось впечатление, что эсминец стоит на месте, хотя «Сиррус» делал в этот момент не менее пятнадцати узлов.

Позднее, в спокойной обстановке, Николас не мог описать эту картину во всех деталях. Почему-то он представлял себе «Улисс» не с вздымающимся и проваливающимся форштевнем, а яростно рассекающим высокие волны на ровном киле. Он помнил, что вторая башня «Улисса» вела непрерывный огонь. Сквозь снежный занавес летел снаряд за снарядом; взрываясь над палубой или на самой палубе немецкого крейсера, они ярко освещали его. Николас смутно помнил также величественную фигуру Тэрнера, который иронически помахал рукой в сторону отстающего «Сирруса», а на ноке реи развевался огромный кормовой флаг, который уже потрепался у задней шкаторины. Но Николас хорошо помнил и никогда не забудет страшный рев мощных котельных и машинных вентиляторов, жадно засасывавших воздух для напряженных до предела главных механизмов «Улисса». Крейсер развил бешеную скорость, и казалось, что его вибрирующий корпус в любую секунду может рассыпаться, а огромные двигатели расплавиться. «Улисс» шел со скоростью не менее сорока узлов. Относительно намерений Тэрнера теперь не было никаких сомнений: он решил таранить крейсер противника и увлечь его с собой на дно.

Николас стоял и смотрел на «Улисс» как зачарованный. Тот все еще летел сорокаузловым ходом, когда в его надводном борту в носовой части, как раз над ватерлинией, внезапно появилась огромная пробоина. Возможно, это был результат разрыва снаряда противника, но попадание под таким углом маловероятно. Скорее всего, в «Улисс» попала торпеда, выстреленная необнаруженной подводной лодкой. Возможно, что стремительное движение носа корабля вниз совпало с моментом, когда волна подбросила торпеду вверх. Хотя и редко, но такие случаи бывали и раньше… Несмотря на эту роковую рану и многочисленные попадания тяжелыми снарядами с крейсера противника, «Улисс» продолжал мчаться вперед…

«Улисс» все еще мчался сорокаузловым ходом, когда в носовой части раздался потрясающий взрыв: детонировали снарядные погреба первой и второй башен. Озаренный пламенем взрыва полубак крейсера высоко подбросило вверх, но в ту же секунду нос крейсера стремительно рухнул вниз и ударился в подошву высокой волны… Бешено вращающиеся винты крейсера продолжали толкать его вперед и вниз, на темное дно Ледовитого океана.